Две тени

Бастилия. Неприступная и сырая, наполненная криками боли и тишиной отчаяния. Как взволнована была Рене своим первым визитом и как привыкла к местным ужасам всего за несколько дней. Оказалась крепче, чем сама о себе думала, но ведь человека, которому уже нечего терять, всегда сложнее сломить? Сжавшись от холода, девушка сидела в углу лежанки в рваном тряпье с багровыми пятнами. Похудела, осунулась, блистательная герцогиня растеряла весь свой столичный лоск и лишь особенная чарующая внешняя хрупкость, что неизменно соседствовала с несгибаемой волей, напоминали о том, кто она. Страшная весть застигла Рене на первом же допросе. В минуты, когда Александр убеждал её бежать, случилось непоправимое. Замок заполонили гвардейцы, никто не знал, за кем они пришли, и, струсив, убийца решил боле не медлить. Пока верные шпионы короля были заняты друг другом, Людовик выпил яд, ловко подлитый в бокал с его личного подноса. Франция вспыхнула и горела в агонии потери, жаждала мести, кровавой расправы. Людям нужен был виновный, тот, против кого можно обратить весь свой гнев и беспомощность перед трагедией. Рене не успела найти истинного убийцу и заняла его место, когда в её вещах нашли тот самый злосчастный пузырёк, который она имела неосторожность купить на сатанинском вечере Тринетт. — Рене. Затерявшаяся в ворохе лениво ползущих мыслей, она и не заметила, как в камеру проскользнула тень, но этот тихий манящий голос, он смог бы пробраться в её сознание, будь оно трижды повреждено самыми жестокими пытками. — Александр!.. Её слабость, замученный, истерзанный вид шокировали долгожданного гостя. Онемев от ужаса, Александр застыл у входа, и только острое желание укрыть, защитить эту маленькую храбрую женщину, какой стала случайно пойманная им когда-то смышлёная воровка, побудило его вернуть себе хотя бы малую толику самообладания. Вмиг преодолев разделявшее их расстояние, он оказался на коленях перед ней, словно у постели больного. Не решаясь прикоснуться, вглядывался в каждый кровоподтёк и порез, чувствовал, как обжигают глаза поступающие слёзы. Рене смотрела на него, не веря, что этот тёплый и сильный мужчина не видение, как бывало не раз в том месте, куда ежедневно водил её палач, чтобы добиться признания. Без галстука и нескольких пуговиц на рубашке, непричёсанный и небритый, Александр казался потерянным, придавленным обрушившимся на них горем. Что было с ним с момента, когда они расстались? По обрывкам разговоров охраны Рене удалось узнать, что он скрывался. Его искали, безуспешно, но она верила: он придёт за ней. Иначе и быть не могло. И всё же видеть его так близко, ловить отзвуки тускнеющих ароматов ванили и чая, разглядывать глубоко залёгшие морщины и потерявшие лукавый блеск глаза было невыносимо радостно и в то же время больно. О, как бы Александр хотел забрать себе всю её боль, как бы желал поменяться местами и страдать вместо Рене! Но в этом и заключался его план, поэтому он здесь. Осторожно взяв руку девушки в свои большие ладони, он прикоснулся к ней губами, в тысячный раз казня себя за то, что не смог организовать всё раньше. Но теперь он рядом, он здесь, чтобы всё исправить. И даже если план пойдёт крахом, а вероятность того непомерно высока, хотя бы она будет спасена. — Рене, вы можете идти? — Только не говорите, что пришли за мной, — она попыталась рассмеяться, но глухо закашлялась. — Экипаж ждёт, мои люди внутри наготове, — шептал он, поглаживая её подрагивающие плечи. — Нужно спешить, у нас не больше получаса, затем охрана сменится и… Вдруг ласковые тонкие пальцы прервали его, коснувшись губ. Александр вздрогнул, не смея сопротивляться разливающемуся от места прикосновения теплу. Рене будто и не слышала ни единого слова, гладила его лицо, перебирала спутанные локоны. — Как думаете, о чём сожалел мой дядя, когда его вели на казнь? — Дядя? — сбитый с толку Александр не сразу вспомнил о том, что ей пришлось пережить, будучи ребёнком. Что прошлым летом она присутствовала на казни Лу. И вот под окнами тюрьмы ей готовят место для её собственного расставания с жизнью. — Корил себя за то, что не довёл дело до конца? — не замечая, продолжала Рене. — Или что не сдержал данные обещания? — Рене, сейчас не время, — что бы ни чувствовал, Александр старался помнить о главном — кто-то всё ещё должен контролировать ситуацию. — Вспоминал ли он свою маленькую племянницу, месье Бонтан? Или не успел увидеть даже неба над головой? — Почему же вы не слышите меня, Рене! — не в силах достучаться словами и нежностью, он обхватил её плечи и легонько потряс. Она должна бежать, должна успеть вырваться. — Казнь назначена на утро, это ваш последний шанс! Наш последний шанс… В потухших глазах слабо загорелась жизнь, тлеющий уголёк, вызвать который был способен лишь он один. — Наш? Александр крепко сжал её похолодевшие руки, вновь поцеловал их нежную кожу, на которой запеклась кровь. — Я не оставлю вас одну. Больше никогда! Рене… Моя Рене… Она наблюдала за ним, осознание медленно разрасталось в пульсирующей голове, и наконец на лице расцвела улыбка, та самая, что была так знакома Александру, лишь каплю омрачённая пережитыми страданиями. Его сердце в тот миг разрывалось на части, но Рене чувствовала радость, яркую, искреннюю, ведь он всё же смог увидеть их вместе, допустил своим упрямым разумом для них возможность счастья. После стольких отговорок, игр, сопротивлений. Её губы дрогнули, и из глаз потекли слёзы. — Слишком поздно, — едва слышно прошептала она. И словно в доказательство своих слов, подняв взгляд, увидела в решётчатом окошке двери искажённое яростью лицо Габриэля. Какой бы план побега ни придумал Александр, кого бы ни подкупил, на этот раз самый жестокий человек Франции оказался быстрее, ловчее, умнее. Их обоих. Двух теней, не защитивших своё Солнце. Уловив тончайшие перемены, Александр обернулся и понял, что всё кончено. Слабая рука Рене, дрожа, коснулась щеки и вернула его взгляд себе. — Мне не простят смерть короля, даже если не я подлила тот яд. Бежать? Нет. Ведь и я не прощу себя, Александр. Никогда. Я любила его… Мы! Мы любили его и не уберегли. Разве можно жить с этой ношей? Он понимал её чувства, как никто другой. Потому что разделял их полностью, от первого до последнего, от вины за смерть Людовика до глупой неуместной радости быть вместе, видеть, чувствовать друг друга. Пусть и в последний раз. Александр медленно выдохнул остатки надежды. Он лишь хотел, чтобы она жила, любой ценой. Но не мог не уважать её выбор. Под окнами нарастал шум приготовлений к казне, однако Габриэль не спешил нарушать их единение. Удостоверившись, что оба преступника никуда не сбегут, он ушёл до назначенного часа. Рене склонила голову на плечо Александра, сидевшего теперь рядом с ней, и прижалась к его руке. Он знал, что уже не покинет пределов Бастилии и никуда не спешил, наслаждаясь их близостью. Сплетённые руки, нежные прикосновения, тесно прижатые друг к другу бёдра и щекочущие пряди волос. Легко было представить, что они скрылись в глубине версальского лабиринта от любопытных глаз и ушей, чтобы обменяться секретными сведениями и мучить себя в попытке преодолеть растущее влечение. Снова и снова. Забывая на короткие сладостные мгновения о долге, обязательствах, разнице положений. — Я всё гадал, как он решит нашу судьбу, когда узнает, что моя ссылка ничего не изменила, — нарушил уютную тишину Александр, горько усмехнувшись. — Какое будущее нас ждало бы? Прощение, титул, благословение на брак и тихая семейная жизнь в далёком поместье? С глаз долой. Или вечная преданная служба Его Величеству до последнего его вздоха без даже призрачного шанса на то, чтобы объявить миру о своей любви и насладиться всеми её дарами… — Финал оказался неожиданным. — И слишком скорым. Шло время, к ним никто не заходил. По коридорной беготне, усиленной суете под окном и бормотанию за дверью они быстро догадались о причинах. Но смогли заговорить о них, только когда забрезжил рассвет. — Как вы полагаете, моя всезнающая союзница, месье Габриэлю уже приходилось сжигать мужчин? Во дворе укладывали вторую гору дров. В голосе Александра сквозила несвойственная ему весёлость, которая передалась и Рене. — Колдунов? Навряд ли. Впрочем, как и герцогинь. Наступает особенный день в его кровавой карьере. Полагаю, о нас напишут роман, я почти в этом уверена! — Тогда я уверен в том, что он будет крайне непристойным. — И служителям Церкви придётся выискивать его в домах прихожан, дабы сжечь в очищающем костре. — Весьма прозаично. Внутри рос страх неизбежного, каждой клеточкой они ощущали, как утекают последние часы жизни и как смерть уже нависла над их разбитыми судьбами. Горячее солнце поднималось всё выше, освещая тёмные уголки камеры. Алые отблески на каменных стенах сменялись невесомой позолотой. — Я люблю вас, Рене. — Я знаю, Александр. Он не сдержал низкого смешка. — Ну, а вы? — Я? Не хочу ли я порадовать вас перед смертью? На её по-прежнему прекрасное лицо вернулось знакомое коварство, преобразившее её так, что в груди мужчины сладко заныло от переполнившей его нежности. — Наказываете меня, что ж, заслуженно. Но сдвинутые тёмные брови недолго скрывали слабость Александра и взлетели вверх от удивления, едва он услышал ласковый смех. — Больше жизни, — Рене улыбалась, заглядывая в его глаза. — Люблю, люблю, люблю! Я люблю вас уже очень давно, мой суровый и неприступный друг. Разве можно хоть на секунду в этом усомниться? — А как же… — Девичья влюблённость и близко не может сравниться с силой того чувства, что я испытываю к вам. Оно росло и крепло во мне эти годы. И оно будет со мной до самого конца. Только пообещайте мне, что не будете винить себя за то, куда привело нас наше знакомство. Я не жалею ни о чём. — И зачем только научил вас читать мысли? Он снова хмурился, тщетно пряча улыбку, а она не в силах больше сдерживаться потянулась к его губам. Два шпиона, так непрофессионально полюбившие друг друга. Камердинер и фаворитка короля Франции. Две тени, которые всегда разделяло Солнце и которые не смогли быть вместе даже после Его заката.