Тридцать шесть вопросов, чтобы...

Костя сделал глоток, прокатил кислую пенку по языку. Пиво тяжёлым грузом осело в желудке. Он прокрутил шальную мысль в голове, но озвучить так и не решился. Сильнее вжался в спинку дивана, будто старался сделать расстояние между ним и Юрой ещё больше. Скула, в которую неделями ранее прилетел кулак Татищева, начинала потихоньку ныть и тянуть. Юра невзначай прошёлся пальцем по заживающим костяшкам. Костя смотрел на этот акт вандализма с неприкрытым презрением. Он никогда не любил решать вопросы силой. Точнее, больше не любил. Тишина, повисшая в комнате, была тягучей и пресной — Юра не спешил отвечать, следовательно, ждал ответа от Кости. Быть знаменитым… Уралов нахмурился, склонил голову чуть вбок. В раздумьях прикусил щеку. В голове его звенела пустота, а на улице, скрываясь в вечерних сумерках, накрапывал дождь. Окна квартиры выходили на горящий синим и белым «Высоцкий». Костя вглядывался в его мерцание, пытаясь ответить не словами, а намеком. Он всегда любил архитектуру, всегда любил искусство и уже даже успел прославиться этим — причудливыми геометрическими конструкциями, изящной планировкой и миниатюрным расположением. Он уже был знаменит. Татищев проследил за чужим взглядом и недовольно цокнул языком. Ясно, такой ответ не принимается. Другого у него больше не было. Или он просто не хотел отвечать быстро? Ему нравилось тянуть время и смотреть, как Юра снова начинает закипать от внутреннего раздражения. У Кости от этого под рёбрами чесалась обида, которую непременно хотелось вылить на Татищева. Он себя сдержал. Приличия ради. — Нет, — просто ответил Костя. Юра от неожиданности вздрогнул. Непонимающе покачал головой. Костя никогда не думал, что Юра настолько глупый и не понимает очевидных вещей, разжёвывать ему как ребёнку не было ни сил, ни желания. — Я не хотел бы быть популярным. Точка. Юра фыркнул, обнажая ряд ровных зубов. Костя неестественно дёрнулся, краем глаза выхватывая маленькие клычки. Юра походил на облезлую дворовую собаку, ту, что по утрам лает громче всех на каждого, кто пройдёт мимо неё. И теперь она скалится на Костю в новых брюках. Нужно как-то обойти. — Много внимания, — неохотно пояснил он. Юра поджал губы и с издёвкой кивнул, потянулся к пепельнице. Костя недовольно закатил глаза — снова придётся проветривать квартиру. Нужно было собираться на нейтральной территории. Тогда можно было бы соскочить с этой неловкой встречи и уйти, хлопнув дверью. Впрочем, Уралов старался не жаловаться — никто его за язык не тянул и звал он сюда Татищева не под дулом пистолета. Просто не ожидал, что будет так неуютно. Юра теперь казался ему чужим. Возможно, Костя ловко обманывал сам себя сотни лет. И Юра никогда не был ему кем-то близким. — Не люблю. — Может тогда свалишь с поста столицы? Чирканёшь Московскому, все дела. И с «Меди» тоже. — Да ну? — Костя выгнул бровь. — А кто займёт моё место? Ты? — Да хотя бы я. — Не неси чепуху, — тихо протянул Костя. Да какая из него столица? Он с собой разобраться никак не может. Юра совершенно не знает, что такое большая ответственность, а его приступы депрессии и самобичевания только застопорят процесс. Костя понимает это лучше всех. Поэтому, так уж и быть, продолжит нести на себе этот груз. — Ты бы не справился. — Конечно, — саркастично бросил Юра. «Не ной» — почти сорвалось с языка, но Костя ловко его прикусил. Юра почти допил свою бутылку, Косте почему-то вдруг не захотелось от него отставать. Хоть пиво было и кислым, и отдавало отвратительном душком, и после каждого глотка тянуло почистить зубы, оно все ещё было пивом. Алкоголем от которого становилось легче. «Ссанина» — подумал Уралов, допивая. Ни один мускул на его лице не дрогнул, хотя откровенно хотелось зажевать мерзкий привкус или просто сплюнуть. Наверное, им и правда стоило сыграть в «Монополию» — окончательно поссориться и заблокировать друг друга везде, где только можно. Не встречаться больше, не общаться и не думать о ком-то, кто находится так близко территориально и так далеко эмоционально. Сердце от таких мыслей неприятно ёкнуло. Каждый раз, стоило Юре появится рядом, грудную клетку Кости стягивала колючая проволока. Однажды он думал, что избавиться от этого чувства раз и навсегда, но получил лишь дополнительный метр. И теперь вот снова — ошибся. Юра всегда словами резал лучше стали Гной от таких порезов никогда не выходил, а скапливается под старыми и новыми рубцами. Теперь хотелось спросить у него так, напрямик: какого это сидеть в одной комнате с пидором, а, Юр? Но Костя зная, что подобный вопрос лишь сильнее разозлит Татищева, снова проглатывает обидные слова. Он не такой. Он не будет провоцировать нарочно, но… но отыграться-то хочется. Головная боль настойчиво бьёт молоточком по затылку и стискивает виски. Монотонно, но уже продолжительное время. Нет, точно, ему нужна передышка перед тем, как Юра озвучит очередную глупость. Он залпом допивает бутылку и молча встаёт со своего места. Стекло глухо бьётся о дно мусорного ведра. Костя заворачивает в ванную, закрывая за собой дверь на замок. Для приличия выкручивает кран с холодной водой, но дрожащие руки упираются в бортики раковины. Он давно не чувствовал себя таким вымотанным. Недовольство залегло под глазами вместе с синяками, а на щеках резкими проверками обозначились скулы Он умылся. Потом ещё раз. И в третий раз для профилактики. Не помогло. Кажется, стало только хуже. Теперь тревогу и недосып можно проследить на лице и в кривой линии рта. Это усмешка или насмешка? Над собой или Юрой? Костя глубоко вдохнул и не выдохнул. Дыхание спёрло. В отражении мелькнул разъярённый взгляд Юры. — Ну ты там долго?! — послышалось из гостиной. Костя наспех вытер лицо, выключил кран. Словил лбом закрытую дверь. - Пиво принеси — Юра потряс пустой бутылкой. Раздражение окатило с ног до головы. - Вот сам встань и принеси — бросил Костя. Юра медленно поднялся, специально задел его плечом в проходе. Когда же они уже усядутся и продолжат? Уралов сам уже думал о том, как его всё достало. Он мог провести спокойный вечер в компании себя, почитать книгу или заняться работой, включить глупое телешоу и просто размять мозги. Но нет, ему кровь из носа понадобилось приглашать к себе того, кто ненавидит его больше всех. Чтобы что? Чтобы ничего, очевидно. — Так, и? — Костя уселся на диван и закинул ногу на ногу, в ожидании скрестив пальцы. Юра выглядел так, будто пришел на прием к очередному мозгоправу — скукоженный, зажатый и недовольный. Проблема была лишь в том, что сам Уралов психологом не был. А был причиной злости и недовольства Татищева, ровно в такой же степени, как Юра был каплей дёгтя в ложке мёда в жизни Кости. — Хотел бы быть популярным? — Я уже популярный, — Костя так и знал. Прекрасно знал, к чему приведёт этот вопрос. К очередной глупости. Он устало помассировал переносицу. — Это не считается. — Ты новости не смотришь? — Юр, все знают, что метеорит упал не на тебя. Хватит. Юра по-детски надул губу. Косте оставалось только смерить его взглядом недовольного взрослого. — Ладно, не метеорит. Двадцатый век. Я был популярен. — Опять война, — вздохнул Уралов. — Тоже не считается. Так про многих можно сказать. Юра жил прошлым — Костя всегда это знал. «Раньше было лучше» — фраза, которую Юра применял ко всему. Раньше и образование было лучше, и жизнь, и трава зеленее. Все были при делах, не было коррупции и депрессии тоже не было. Костя знал, что вечно так не прожить нельзя, но пока цеплялся. — Тогда военная инженерия, в любом случае! — Татищев снова начал злиться. — Госзаказами питаться? — Какое тебе дело? — Юра небрежно махнул рукой. — Только это не популярность, а простой труд. Даже если ты придумаешь какое-нибудь новое оружие, в честь тебя его вряд ли назовут. Дадут какой-нибудь порядковый номер и в статье «Википедии» о тебе будет одна строчка, — вывалил Костя. Аж плечам полегче стало. — Сбоку. У Юры дёрнулась нога. Он явно хотел пнуть Уралова, но тот сидел слишком далеко. — Если такой умный, то давай дальше. Следующий вопрос. Костя вздохнул. Они только начали.