Совёнок

Яркий луч солнца коснулся лица ещё спящей Алисы, и она медленно открыла глаза. Открыла — и тут же зажмурилась от невыносимого сияния. Хотелось задернуть шторы. И почему когда такие холода, солнце светит сильнее, чем во время летней жары? Взгляд зацепился за лежащего на соседней подушке Михаила, во сне парень чуть приоткрыл рот, светлые волосы разметались, на щеке виднелся след от подушки. Он спал на спине. Глаза были привычно полу-открыты, но за время, проведённое вместе, Алиса отлично научилась различать, когда он спит, а когда бодрствует, даже с открытыми глазами. Руками Ромашов сжимал одеяло, и лежал совсем недвижимо. На миг девушка подумала, что лучше бы они обхватывали её… Даже дыхание его было тихим и мягким. Алиса, уже привыкшая к тому, что он спит, как будто бы умер, только тепло улыбнулась. От воспоминаний, как ей хорошо было прошлым вечером от его прикосновений, девушка улыбнулась ещё шире. Алиса откинула одеяло и села на постели. Хотелось обнять его так сильно, хотелось разбудить, хотелось прижаться к нему всем телом. Повторить… Повторить… То, что было вчера. От неприличных мыслей, заполонивших голову, Алиса покраснела до корней волос, и прикрыла лицо руками. Не может же она и вправду думать об этом, и хотеть этого так сильно… Или, в этом нет ничего такого? Она же приличная девушка? Смутившись, Алиса опустила руки и сделала самый стыдливый вид, который только могла. Пока Ромашов ещё спал, девушка осторожно провела ладонью по его щеке. За ночь щетина немножко отросла. От её прикосновения парень поморщился, но не проснулся. Алиса с усмешкой стала водить по его щеке, ощущая как её кожу немного царапает. Стало интересно, как он вообще избавляется от этого? Наконец, Михаил открыл глаза и удивлённо посмотрел на неё. — Ты что делаешь? — хриплым ото сна голосом пробормотал парень, моргая глазами невероятно часто, словно пытаясь сориентироваться где он. Ромашов увидел, как Алиса нависает над ним и продолжает гладить по лицу. Она смотрела на него так нежно, так ласково, что он даже напрягся. Что с ней такое? С ума сошла? — Мне просто интересно. Ты каждый день бреешься, получается? — отозвалась Алиса, продолжая водить рукой по его щеке, гладить. Растерянность Михаила была такой трогательной, что она не смогла сдержать себя, чтобы не обхватить его за шею. Парень с готовностью положил ладонь ей на затылок и притянул к себе, лицом к лицу. Вид лица Михаила изменился — он перестал быть робким и стал игривым, даже блудливым. — Не каждый. Бывает не до этого. — бросил Ромашов, на миг окинув её взглядом. После сна Алиса была такой милой. Ему нестерпимо захотелось её нежности прямо сейчас. Михаил потянулся губами к ее губам, и Алиса не противилась — напротив, она раскрыла рот, с готовностью принимая его. Руки Ромашова заскользили по ее телу. Вчера она так стонала в его руках… От воспоминаний у нее перехватило дыхание. Резко захотелось еще. Но пока что парень ограничивал себя поцелуями, касаясь лишь ее губ… И вот, его рука медленно легла ей на грудь, он провел по ней ладонью. Она ведь не будет против, да? Алиса порывисто вздохнула и выгнулась навстречу его руке. Михаил закрыл глаза и на несколько секунд потерял контроль над происходящим, погрузившись в такое малознакомое, но сейчас столь интенсивное и страстное наслаждение. Ладони стали сжимать ее груди, вызывая у девушки новую волну страсти. Алиса шумно дышала, откинув голову назад, позволяя ему делать то, что ему хотелось, позволяя себе насладиться этим новым для себя способом выражения чувств. От осознания, что у него сейчас находится в руках, Михаил почувствовал себя невероятно счастливым. Когда он большим пальцем надавил на сосок, торчащий через ночную рубашку, девушка, кажется, чуть задрожала. Ей действительно было приятно. Ромашов просто вдавил голову в подушку, не давая себе окончательно потерять власть над ситуацией. Это еще больше распалило его, но нужно было заняться делом. Надо было прекратить. Надо было выяснить, когда она уезжает… Именно в этот момент Михаил мысленно проклял враньё девушки, её желание тайно исчезнуть… Если бы ему сейчас не надо было решать эту ситуацию, то теплое тело Алисы не покинуло бы его рук всё утро. С трудом, Ромашов оторвал свои руки от неё, и опустил их по бокам, на миг порадовавшись, что сейчас можно не прикрывать ноги. Она итак всё чувствует, и знает, и кажется, хочет того же. Да и, гладила сама то, что он так стремился скрыть. — А во сколько лет у тебя расти начало? — с интересом спросила Алиса, чуть расстроившись тому, что он так резко остановил свои прикосновения. Но, ладно. Не каждую же минуту заниматься этим… Нужно сохранять здравый рассудок, чтобы не отдаваться желаниям тела так часто… — Ну, в четырнадцать лет где-то… Но тогда это выглядело даже смешно, пушок над губой. Зачем тебе это вообще знать? — нахмурился Ромашов, в то время, как Алиса продолжала гладить его щёки. На душе стало как-то нехорошо. Она ведь сейчас собирается обмануть… Его начало бесить это лицемерие. Если бы она только была до конца искренней этим утром… Он бы… Он бы наверное окончательно осознал взросшие в душе чувства… Подумав об этом, Михаил даже смутился, боясь подумать, как далеко зашли их взаимоотношения… Он ведь не может её полюбить, верно? Не может же? Или может?.. Девушка изначально была рядом, потому что он добивался этого обманом… В душе всё смешивалось, Ромашов уже не понимал, где правда, а где неправда, и как ему действовать в сложившихся обстоятельствах, оставалось только дожидаться следующего шага Алисы. Если она сейчас никуда не уедет… Он всё скажет. И пусть она ответит взаимностью! Иначе, он просто ощутит себя полным дураком, опять отдающим себя не в те руки… — Мне интересно. Может, покажешь, как бреешь? — продолжила девушка, вызывая у него совсем странные мысли. Она что, пытается отвлечь его внимание? — Алиса… Зачем… Я даже не знаю, что ответить тебе, у меня в жизни такого не просили. — потерев лоб рукой, выпустил из себя Михаил. Для чего ей смотреть на такое? Что в этом могло быть интересного? Рутинное занятие, которое успело надоесть ему уже сейчас, а ведь ещё предстояло это делать ещё лет восемьдесят каждый день… — Покажи, да и всё. — просто сказала Алиса, не понимая, почему он мнётся. Что такого в её просьбе? Она же не попросила ничего неприличного? — У тебя же был отец. Неужели, не показывал? — отозвался Михаил, припоминая её рассказы то про то, как отец рассказывал об операциях, то про ночные прогулки и лекции про звёзды, то про то, как мужчина читал книги вслух… Слушая, он даже завидовал, что у девушки был такой человек рядом. Ему хотелось, чтобы и его так беспрекословно любили… Просто за то, что он есть… Ничего не требуя взамен. Но, к сожалению, он даже имени отца не знал. — Мне тогда не было интересно… Я маленькая была. — проговорила Алиса, с трудом воскрешая в памяти утра, проведённые с отцом… Разумеется, он брился, но она, будучи девочкой никогда даже не пыталась посмотреть. — Ну, ладно. Пойдём со мной в ванну. Странные у тебя желания. Девушки обычно просят подарков, цветов, а ты показать такое… — произнёс он, откинув одеяло. Он был готов, что Алиса начнёт требовать чего-то дорогого, водить её в места, на билеты в которые придётся долго зарабатывать… Он бы, не раздумывая сделал это, просто чтобы получить её благодарность за исполнение желаний. Но, просить показать бритьё? Такая малость… Ему не было сложно. — Подарков я ещё попрошу. Но, сейчас мне интересно увидеть другое. — отозвалась Алиса, подскакивая за ним с постели. Оба спали в ночной одежде, она в длинной рубашке, а он в полосатой пижаме. Которая за время сна очень помялась, и сейчас явно требовала утюга. Зайдя в ванную комнату, девушка пошла вместе с Ромашовым, подходя к полочке, где лежали их общие предметы гигиены. Алиса присела на край ванны, и стала с интересом наблюдать, что будет делать Михаил. Ромашов, краем глаза поглядывая на неё, взял с полки раскладную бритву, чем-то похожую на нож, девушка даже на миг подумала, почему не бриться именно ножом, если они практически идентичны… Затем раскрутил небольшой ремень, и стал затачивать об него лезвие, проверять, насколько оно острое. Алисе было так интересно наблюдать, а Михаил, замечая, как она неотрывно смотрит на его руки, все делал методично и сосредоточенно. Будто специально хотел показать себя в лучшем свете. Ему было странным, что девушка захотела посмотреть на бритьё, но раз уж он согласился, то нужно было показать ей, на что он способен. Показать это нехитрое действо в деталях, которых, он чувствовал, от него ждут. Ей же интересно… Когда лезвие стало достаточно острым, парень отложил его на полочку, и достал небольшую чашку, в которой он взбивал мыло. Алиса, наблюдающая за каждым его движением, вызвала у Михаила какое-то светлое чувство. Ему было приятно, что она интересуется даже такими мелочами жизни, хоть парень и не был уверен, что это до конца искренне. Закончив с мыльной пеной, он стал наносить её на лицо прямо пальцами, довольно быстро размазав по всему лицу. Ему нравилось делать это именно руками, без каких-либо приспособлений. Так лучше распространялось, и чувствовалось где недостаёт. Пора было приступать к самому действу. Ромашов взял бритву, и начал её медленно водить по намыленному лицу, после каждой срезанной полоски он промывал лезвие водой, глядя на отражение в зеркале. Затем ещё раз, теперь уже под другим углом. Сложнее всего было брить над губой, чтобы не поранить её. Сколько раз он резал губы в юности, и потом мучился от боли… Вспоминать не хотелось. Алиса просто сидела и улыбалась. Ей казалось забавным следить за его действиями. Каким-то… Интимным? Далеко не каждого допустишь наблюдать за своим утренним ритуалом. И она искренне ждала, чем же закончится этот. Ей было странным увидеть, что нужно ещё и заточить, девушка думала, что бритва готова по своему умолчанию… А про мыло она вообще не догадывалась. Наблюдать за действиями Михаила было так интересно… За тем, как он старается, сбривает каждый лишний волосок, не оставляет ничего на лице. Казалось, за этим можно наблюдать вечно… В конце концов, Ромашов закончил, и стал смывать оставшуюся мыльную пену. Алиса заметила два небольших пореза на его щеках, но не придала этому никакого значения. Вытерев лицо полотенцем, он обернулся к девушке, словно ожидая её вердикта. Его лицо стало таким гладким, что Алиса не смогла удержаться, чтобы не дотронуться рукой. Михаил довольно улыбнулся, гордясь результатом своих стараний, и тем, что он прекрасно показал ей весь процесс. Будет знать теперь. Правда, зачем ей? — Ну, и как тебе? — с усмешкой проговорил Михаил, в то время, как девушка гладила его щёки, восхищаясь тем, насколько они стали мягкие. Выделялся только шрам, историей появления которого парень так не хотел поделиться… А спросить было неловко. — У тебя два пореза. — указала Алиса на ранки, на что Ромашов просто пожал плечами, и отвернулся, начав мыть всё, что использовал. Два пореза были ничем по сравнению с тем, что было раньше. Когда он, лет в четырнадцать, впервые побрил этот пушок, просто срезав верхнюю часть кожи, зацепив губу… Желая выглядеть хорошо, без лишних волос, он ходил целую неделю с пластырем, получая насмешки. Каким позором было вспоминать об этом… Как хорошо, что об этом никто не узнает… — Да, оно постоянно. Это даже не больно, почти… Можно ещё одеколоном щеки сбрызнуть, но я не люблю. Не люблю, чтобы от меня пахло чем-то. — отозвался Михаил, ещё раз промывая щёки мылом, чтобы обеззаразить ранки хоть так. Он был очень чувствительным к запахам, и не любил никакие искусственные. Тем более, такие резкие, что мутнилось в голове. Нет, одеколоны определенно были не для него. — Тем не менее, от тебя пахнет сигаретами… — заметила Алиса, поднимаясь с края ванной. Этот запах был ей куда противнее, чем любой одеколон, либо туалетная вода… Он был въедливым настолько, что у девушки пару раз, после её близкого общения с Ромашовым просили сигарету на улице, настолько от неё пахло… Удивляло, как он вообще чувствует другие запахи. — Ну, это уже тебе не нравится. Меня устраивает. Давай есть, мне на учёбу. Тебе, кстати, никуда не надо? — дернув щекой, и замирая с лезвием в руке, обратился к ней Михаил. В голове было только одно. Пожалуйста, не ври, пожалуйста, не ври, пожалуйста, не ври… Пожалуйста… Ему так хотелось признаться в чувствах… — А, точно. Меня Катя позвала к себе на ночёвку, может я на пару дней схожу… — неоднозначно протянула Алиса, отвернув голову. Бритва из рук Ромашова с шумом упала в раковину, девушка даже дернулась от этого звука, и подошла посмотреть, не разбил ли он. Ложь про Катю была такой спонтанной, неловкой, но ничего лучшего в голову не пришло. В конце-концов, эта ночь в любом случае будет проведена с подругой, а о городе Михаил не спросил… Тут же её будто окатило ведром ледяной воды. Почему он вообще спросил? Он… Да нет, чушь… Его не было в школе в тот день, как и не было во время их беседы с Катей в цирке рядом… Наверное, Ромашов просто хочет поинтересоваться планами на день… Стандартная практика в их взаимоотношениях… От мысли, что ей приходится врать у Алисы засосало под ложечкой. Но, сказать правду никак нельзя… Он со своей ревностью не даст даже договорить… — Конечно. Пользуйтесь тем, что нет её дяди. Можно не благодарить. — смурно проговорил Михаил, плотно поджимая губы. Ну, почему… Ну, почему он недостоин правды? Простой человеческой правды. Ночёвка. Что за бред? Алиса в жизни не ходила ни к кому на ночь. Хоть бы солгала правдоподобно… Сука… Опять вызывает ненависть… Рука с бритвой дрогнула, перенеся его в самые ужасные воспоминания. Показалось, что на пальцах мелькнула кровь, её кровь… Нет, ни за что!!! Только не с Алисой… Испугавшись своих же мыслей, Ромашов просто откинул от себя бритву, быстро вытирая руки. Девушка вздрогнула, не понимая такой его причины поведения, а он криво усмехнулся, порадовавшись, что она не может читать мысли. Не может увидеть, как в его подсознание мелькнуло видение, как он вонзает нож в тонкую шейку за предательство. — Ой, много ты сделал. Тетрадь отдал. — пробормотала Алиса, в то время как он уже отошёл от раковины, и тяжело дыша, опёрся затылком о стену. Было видно, что Михаила мучают какие-то мысли. Но, о чём? Вчерашний день и вечер были такими потрясающими… — Алиса. Я работал с ним несколько лет. Информация, которую я собрал помогла его закрыть. Про убийство, правда у меня ничего не было. Это они разыскали. Но. Про то, как он проводил деньги незаконно через детдом. По факту на одежду, еду, а на деле себе в карман. Этого всего было невероятно много. Я всё документировал. У меня были украдены документы из бухгалтерии, где записи разнились. Я отдал это всё. Его не выпустят. — резюмировал парень, шумно выдохнув. Надо успокоиться… Надо прийти в себя… Надо не дать эмоциям возобладать. Пальцы задрожали от ярого желания схватиться за тонкую шею. Нет. Нельзя. Он не убийца, не каратель. Он поступит по-другому, по-взрослому. Выйдет из тени в другом городе. Да. Надо успеть на поезд. Только бы сегодня на глаза больше не попались ножи… И всё остальное колюще-режущее. — Откуда… Откуда ты вообще узнал? Зачем ты хранил это? — неверяще переспросила Алиса, чувствуя себя очень нехорошо от такого признания. Получается, Ромашов относится к заключению далеко не косвенно… Как он вообще подобрался к таким документам, будучи ребенком? Что у него ещё есть в запасе… И на кого? — Я знал, что не буду на побегушках у него вечно. Вот и всё. Я хочу есть. — грубо бросил Михаил, оттолкнув её от себя. Видеть эти зелёные лживые глаза сейчас было невыносимо. Девушка молча пошла за ним, не понимая, почему Ромашов враз стал опять таким неприятным? За хорошее время вместе это его поведение попросту стёрлось из её памяти… Что она сказала не так? Ещё после пробуждения он был таким хорошим… Из-за отсутствия холодильника, съесть что-то нормальное было просто невозможно. Поэтому, Алиса по-быстрому сварила пшеничную кашу, и открыла к ней кильку в томате. Не самый вкусный завтрак. Но, это единственное, доступное сейчас. Заваривая кипяток, девушка обнаружила, что заварки осталось очень мало, и просто подвинула утонувшему в каких-то мыслях Михаилу чай, проговорив: — Чая осталось только на одну чашку… Ну, ладно, тебе будет. — себе Алиса налила просто кипяток, и принялась есть кашу, не отмечая, как в жёлтых глазах напротив виднеется едва ли не ненависть. Не замечая, как от её слов его заглатывает чёрное облако злости. — Ты что, опять брезгуешь после меня? — криво усмехнулся Ромашов, сверля взглядом данную ему вилку. Нет. Отложить. Надо её отложить. Мало того, что врёт, так она ещё и опять показывает, что он противен? Обида забурлила с такой силой, что Михаил почти потерял над собой контроль. Наверное… Наверное она и ночью лишь делала вид… От злобы у него на глаза навернулись слёзы. Нет. Не показать сейчас. Не показать ни в коем случае. Потом, вечером. Пальцы сжали вилку так сильно, словно Михаил собирался её сломать. Он тяжело дышал, исподлобья глядя на девушку. Что она делает? Неужели она будет такой лживой всё время? Всё время их… Отношений? Считает ли она в своей голове их близость действительно отношениями? От мысли, что и это может быть ложью у Ромашова нервно забилась вена на лбу. — Нет, просто я не хотела… — неоднозначно протянула Алиса, не понимая, зачем он сжимает эту несчастную вилку так сильно, словно хочет её в кого-то вонзить? Ей стало жутко… Девушка просто хотела отдать ему лучшее, чего он взбудоражился? — Ты брезгуешь после того, как целовала меня практически везде? Серьезно? — злобно бросил парень, подскочив на ноги. Нахмурившись, Михаил набрал чая в рот, и подойдя к Алисе, взял её за щеки. Девушка в непонимании замерла, в то время как он склонился к губам, как будто для поцелуя, но нет. В следующую секунду она ощутила, как парень переливает ей чай из своего рта. Она попыталась было отпихнуть его от себя, но Ромашов крепко держал её, прижимая к себе одной рукой. Ей не осталось ничего иного, как проглотить этот чай, бывший в его рту. Алиса сделала это автоматически, не успев даже подумать. А Михаил нахально улыбнулся, и на этот раз действительно поцеловал, проникая языком как можно глубже в её рот. Как бы показывая, что она его. Снаружи, внутри и каждой частичкой тела. Лживая, омерзительная в своём лицемерии, но его. Сейчас, потом, когда угодно. Он не отпустит её, пусть она обманывает хоть всю дальнейшую жизнь. Ромашов ощущал удовлетворение, видя, какую реакцию вызывает его действие, а податливость Алисы приводила его в неописуемый восторг. От осознания, насколько они сейчас близки, девушка задрожала. Она буквально ощущала каждый его миллиметр своими губами, руками, своим телом. Свободной рукой Михаил крепко сжимал её волосы, придерживая голову за затылок, чтобы не дать ей вывернуться. Сейчас не было никакой брезгливости, неловкости… Только лишь единение, физическое и душевное. Перемешались воедино. Он ощущал Алису, как продолжение самого себя, чувствовал её, как свою часть. Это и было для него истинными чувствами. Два тела становятся одним, притираются друг к другу, сливаются, становятся неотличимы. Он хотел такого со своей девушкой. Хотел, чтобы стёрлись все границы неловкости, верного и неверного. Остались только они. Без каких-либо противоречий и сожалений. Только полное растворение друг в друге могло дать ему понятие истинной близости. — Зачем ты? — шумно выдохнула Алиса, когда Михаил оторвался от неё, и занял своё место за столом. Его грудь высоко поднималась, а щёки покраснели от жара, охватившего тело. Чёрт… Будь она искренней этим утром, он с удовольствием взял бы её прямо за этим столом. — Ну, потому что когда твой рот был практически везде на моём теле, брезговать пить тупо. Одеваемся. Увидимся в понедельник на уроках, тогда? — произнёс Ромашов, отправляя в рот небольшую рыбку. Он даже не ощутил вкуса от переживаний, не осознал, что именно ест. Если бы он был в хорошем состоянии, то сказал бы Алисе, что от рыбы у него болит живот. Но, сейчас он просто съел, подвергая себя болям в будущем, и не замечая этого. В голове было одно. Ну пожалуйста, пожалуйста, пусть она скажет сейчас… Он простит, простит, устроит ещё свидание… От мысли, как же не хотелось ступать на тропу войны, и мечталось сохранить мир его буквально разрывало. — Да… Удачной учёбы тебе. — кивнула Алиса, отвернув голову. Она просто не смогла бы солгать второй раз, глядя в его глаза. Не сейчас. Не после всего, что у них было… Ей было так гадко в душе от мысли о вранье… — И тебе. Удачных гостей. — максимально мирно улыбнулся Михаил, отпивая чая. Ну, дождись теперь вечера, дорогая лгунья. Он не собирался больше сдерживать себя. Не собирался спускать такое с рук. Через пять минут, Алиса, помыв посуду, и одевшись, отправилась к вокзалу. Девушка успела забрать из ящика письмо от тёти, решив открыть его по дороге. Она настолько погрузилась в предстоящую радость от встречи с другом, что попросту не заметила светлую тень, дышащую от переживаний так громко, что на него оборачивались все прохожие. Ромашов наблюдал из тени, как Алиса встретилась с Валей, и… Ещё и Катя? С кем ещё она собиралась поехать, кто ещё удостоился знать? Зубы заскрипели от обиды, и Михаил пошёл покупать билет, не желая больше глядеть на компанию, где ему нет места. После скурил штуки три сигареты, в ожидании самого поезда. Успокоился парень, лишь когда занял место в соседнем вагоне, и растянувшись на кровати, со злобной улыбкой стал строить свой план. Пусть она только доедет… Узнает что такое — обманывать Ромашова. Он не собирался давать поблажек. Поездка заняла более двенадцати часов. Если сначала друзья веселились, шутили, то к концу пути они вымотались настолько, что разговор никак не клеился. Хотелось просто спать, и уже наконец доехать до места назначения. Алиса то смотрела в окно, то вполголоса рассказывала что-то интересное, временами читала книгу, недавно взятую из библиотеки. Девушка вспоминала, как точно так же ездила с Михаилом по его делам… Вспомнила, и бесконечно корила себя за то, что соврала. Думала: если бы сказала правду, как бы Ромашов отреагировал? И, успокаивала себя: какое это теперь имеет значение? Уже соврала. Уже все. Теперь остались только последствия. Если он ничего не узнает, то она ведь не может считать себя виноватой, да? Ведь так? Но, всё равно было до невозможности грустно и противно. Противно от самой себя. Вспоминалось, каким Михаил в последние дни был ласковым и внимательным, говорил добрые слова, а этим утром вдруг стал снова колючим и почти что злым. Как будто чувствовал что-то… По телу прошла дрожь. Он же не мог прочитать мысли? Чушь, Ромашов сейчас наверняка на занятиях, и даже не думает о ней. Пора было перестать и ей. Катя в этот момент рассказывала истории из жизни в своем родном городе, Валя интересовался, каких морских животных она видела, был ли среди этого многообразия огромный кит белуха, собирала ли она кораллы, если да, то какие именно. Подруга отвечала, что никогда особо не интересовалась этим, но ради товарища спросит у родственников про вожделенного кита. Алиса решила просто поспать оставшийся путь, и проснулась уже, когда поезд подъехал к Архангельску. Был очень поздний вечер, почти ночь, снегопад встретил их на перроне. За весь путь Катя и словом не обмолвилась о Ромашове, видимо, желая расспросить Алису, когда они окажутся наедине, либо забыла вообще… Девушку это более, чем устраивало. Михаил же всю дорогу в поезде мучился от боли в животе, и просто лежал отвернувшись к стене и держался за бок, надеясь, что это пройдет. Он уже сто раз пожалел, что вообще решился на эту поездку. В таком состоянии лучше было бы вернуться домой, завернуться в теплое одеяло, выпить тёплого чая, и лежать в кровати до самого утра. Ему уже было всё равно даже на Алису. Ну, соврала, ну и что… Вернулась бы в конце-концов. Можно было предъявить ей по возвращению, а не ехать вместе, тратя своё время, здоровье и деньги непонятно на что. Эта девушка приносила слишком много проблем. А боль в желудке перерастала уже во что-то нешуточное, заставляя его морщиться и крутиться на жесткой полке. Убить его Алиса что-ли решила таким завтраком? Впрочем, в этом плане он не злился на девушку. Она не знала о его проблемах с рыбой, а он сам съел, не глядя. И теперь расплачивался, гладя живот в попытке унять боль. Мало того, что нанесла душевную боль, так ещё и физическую. В конце-концов, Ромашов просто заснул, не став даже читать книги про прослушку, которые ему надо было изучить к понедельнику. Потом. У него просто не было сил. Проснулся он от того, что разбудил проводник, и с ощущением камня в животе поплеся на выход. Михаил ничего не знал об этом городе, поэтому на автомате пошёл за одноклассниками следом, удивляясь, что даже в плохом состоянии он более внимателен, чем они. Как можно было не заметить человека, который тенью следует то в автобус, то в трамвай… Для него оставалось загадкой. Он следил, даже не скрываясь, тупо идя по пятам. Так, или иначе, все четверо добрались до района, где были одноэтажные домики, и Ромашов, увидев на одном тот же адрес, что и был на письме прекратил слежку. Он постучался в дверь в соседнем доме, где оказалась молодая семья с детьми, и попросился переночевать, заплатив. Его впустили, да ещё и дали свежего молока вместе с хлебом с маслом. Михаил искренне поблагодарил, и заплатил даже сверху, после чего отправился на расстеленную на полу постель, решив отдохнуть после тряски в поезде. Кровать в доме была всего одна, и на ней спали одновременно и муж с женой, и их двое маленьких детей… При всём желании, они не вместили бы туда Ромашова. Как только он улёгся, обнаружилась новая напасть. Боль от царапин на спине. Вот же… Мелкая пакостница. Хотел провести вечер приятно, а теперь расплачивается. Уже проваливаясь в сон, Михаил представлял, что сделает с Алисой, когда встретит завтра на этой же улице. Как отомстит за свои страдания. К счастью, хоть к вечеру живот окончательно прошёл, и Ромашов перестав гладить его, просто заснул. Накрывшись одеялом с головой, чтобы люди, сдавшие это место не стали плеваться и кривиться. Домик Александра был таким же, как сотни других. Одноэтажный, на берегу моря, наверняка в дневное время суток здесь орудовали рыбаки. Алисе было всё таким новым, и она собиралась обязательно погулять, посмотреть пейзажи поутру. Пообещав себе такую прогулку, она улыбнулась, почувствовав прилив счастья от предвкушения чего-то нового. Возле моря зимой было ещё холоднее, и девушке пришлось посильнее натянуть шапку на уши. Валентин подставил лицо морскому воздуху, вдохнул его полной грудью, и довольно зажмурился. Он никогда не был раньше на море, и сейчас с любопытством озирался вокруг. Правда, из-за темноты волны были не видно, но зато он чувствовал на коже свежий солёный ветер. Пахло водорослями, морской свежестью и… рыбой. Очки запотевали от мороза, и парню приходилось то и дело протирать их перчатками. Катя рассказывала, как провела здесь детство, указывала на тёмный силуэт старого корабля в одной из бухт, говорила, что когда-то именно здесь и был корабль отца… Алиса успокаивающе улыбалась, слушая повествование подруги, и представляла как та, совсем маленькой девочкой, бродила по широкому пляжу, глядя на корабли, слушая гудки, доносящиеся с моря и наблюдая за рыбаками, плавающими на лодках. Катя показала, где именно стоит дом Саши, и они втроём постучались. Оказалось, что они всё детство жили в ста метрах друг от друга, и никогда не виделись. Умеет же жизнь удивлять… Через секунду дверь открылась, являя ребятам улыбающееся лицо Григорьева. Он был в домашней одежде, свободная рубашка не заправлена в брюки, и никакого галстука, либо пиджака. Увидев своих друзей, парень просиял. Сразу повеселели и уставшие в поездке ребята. Не желая долго держать их на морозе, Саша пропустил их на порог, и захлопнув дверь, протянул к ним руки. — Привет, Катя! Алиса, Валя! Я так соскучился по вам. Заходите, Саша подготовилась к вашему приезду. — с счастливой улыбкой произнес Григорьев, без всякого стеснения поцеловав Катю прямо при всех, приобняв Алису за талию, и крепко пожав ладонью Вали. Рядом с друзьями ему не надо было скрываться. А с недавнего времени не нужно вообще ни с кем. Нет ничего лучшего, чем быть открытым в своей привязанности. — Саша? — непонимающе переспросила Алиса, задумавшись, ну не себя же он так представил, в третьем лице? Григорьев засмеялся на её замечание, видимо желая ответить, но его опередили. — Да, это сестра его. Письма ей писал из детдома. — пояснил Валя, припоминая, сколько вечеров одноклассник рассказывал о сестрёнке, как писал ей письма, где рассказывал всё-всё. Как ездил к ней на праздники, привозил вещи из столицы… Не зная девушку лично, Валя был осведомлён о всех её интересах и главных событиях в жизни заочно. — А как так получилось, что вас разделили? — задумчиво произнесла Алиса, снимая пальто, и оставляя его на вешалке в коридоре. Саша помог снять пальто Кате, и повесил его сам, а когда от верхней одежды избавился и Валя, позвал всех в свою комнату. Алиса вспомнила рассказы Ромашова про «живую семью». Тогда она не обратила внимания, но вдруг это действительно правда?.. Как тогда Сашу вообще приняли в детдом… Как сестру оставили здесь? Как он вообще оказался в таком далёком городе, почему его не определили в детдом в Архангельске? — Сложная история. Мы с моим другом решили уехать из этого города, когда мама умерла… Это долго рассказывать. — нахмурился Григорьев, не желая вспоминать самое ужасное время в жизни. Это было такое давнее прошлое… Война, голод практически полностью стёрли воспоминания былых лет. Стёрли тот детский кошмар, вылившийся в бегство… — И ты бросил сестру? — удивлённо переспросила Алиса, оглядывая комнату одноклассника. Множество чертежей самолётов изнутри, книги об авиации, и кучу разноцветных проводов на столе. Для чего, Алиса не могла понять. Она обернулась, ожидая ответа, желая понять, как можно было оставить родного человека в поисках лучшей жизни. Неужели, даже во время войны он не был рядом?.. Как можно было не переживать… — Она с родственниками жила. — неловко пожал плечами Григорьев, явно не желая распространяться об этом. Он не гордился своим поступком. Но, в любом случае, отвечать только за свою жизнь, не беря ещё и обязанность за жизнь девочки было бы проще… В любом случае, Саша ведь осталась с родственниками… Не одна. — Алис, ну хватит расспрашивать, давайте лучше садиться за стол? Потом спать. А завтра уже погуляем. — проговорила Катя, защищая своего любимого, не давая оказаться ему в неловкой ситуации. Григорьев с благодарной улыбкой приобнял девушку за плечи, Алиса хотела не дать уйти от темы, но именно в этот момент дверь в комнату распахнулась. На пороге явилась невысокая девушка, с длинными черными волосами, и глазами точно, как у Григорьева. По сути, она была похожа на его мужскую копию… Более хрупкую, и подвижную, но всё же копию. — Привет! Саша много рассказывал о вас. Ты Валя, да? Привёз какое-то животное? — махнула рукой девушка, оглядывая компанию школьных друзей брата. Катю она, конечно видела множество раз. А вот парня, так забавно протирающего запотевшие очки с мороза, и девушку, с таким интересом оглядывающую чертежи, ни разу. Саша успела заметить, какая красивая, модная стрижка у этой гостьи брата. В Архангельске так не ходили… А вот свитер был обычным, белым. — Нет, нет. Куда на такое расстояние везти. Единственное, переживаю что с моим пауком случится что-то, я конечно попросил одноклассника поухаживать, но… — неловко выпустил из себя Валя, почему-то смущаясь от того, что сестра друга была погружена в его жизнь. Никто особо не интересовался животными на полном серьёзе, только высмеивали… Ему было приятно поделиться переживаниями. Паук птицеед был таким новым в его коллекции зверей, и хоть парень и накормил его свежей мухой перед уездом, и за ним надо было только присматривать, время от времени ставя на батарею, он сильно переживал. Вдруг новый друг не доживёт до его возвращения? Сестра Саши к удивлению даже не сморщилась, а лишь заинтересованно взглянула на друга брата. Пауков она видела только в углах дома, и сбивала их метлой… Держать их дома? Как необычно… Ей стало интересно, для чего? — Да, мы вернёмся уже в понедельник. Завтра погуляем, и вернёмся как раз на первое занятие. — успокаивающе проговорила Алиса, не желая опять слушать про его мерзких животных. Только не опять этот восьмилапый друг… Фу… Ей бы так хотелось поговорить о котёнке… Или о щенке. Таком же, как они видели в цирке. — Слушайте, а вы не будете против, что я нарисую вас всех? — хлопнув в ладоши, с восхищением проговорила Саша. Будучи художницей, девушка воспринимала всех людей, как живое искусство. Как произведения искусства, имеющие, если так можно выразиться, конечное сюжетное содержание. В каждом лице она искала что-то особое, в каждую картину вкладывала душу, придавая им, может быть, слишком яркий блеск и выразительность. Обычно это нравилось. Друзья и одноклассники, которым она дарила собственные работы, были часто смущены, либо бесконечно польщены. А Саша только улыбалась, и была готова рисовать ещё, и ещё. Девушка обожала дарить радость, не важно кому, это всё казалось таким естественным, важным и правильным. Ей захотелось запомнить компанию друзей брата такими юными, и бесконечно довольными. Ведь, кто знает, как жизнь повернется завтра? — А ты рисовать умеешь? Кстати, почему вас одним именем зовут? Это специально? — с интересом спросила Алиса, глядя то на брата, то на сестру. Одно имя, одни глаза, они были так похожи, и при этом отличались друг от друга. Ей было очень интересно узнать, чем продиктовано желание назвать их одинаково. — Сам не знаю. Я не разговаривал с мамой особо, пока она была жива… А с отцом так вообще, я немым родился. — отозвался Саша, признаваясь в своей давней горести. Мать никогда не уделяла особо внимания… А отец был слишком занят починкой обуви, и скидывал всё воспитание детей на жену. Ребёнком, он был предоставлен сам себе… Ну, и своему соседу другу. Даже отчим уделял большое внимания, чем родная мать… Вспоминать это было больно. С живыми родителями, Саша ощущал себя примерно так же, как и с мертвыми. Никак. Но из-за этого он становился старше и самостоятельнее. Отвечая за себя сам, Григорьев многое понимал в жизни. Но понимая, какой ценой досталось это раннее взросление, парень каждый раз тяжело вздыхал. — Если бы ты родился таким, то тебе бы пришлось операцию делать… Видимо, просто не умел… А кто помог? — отозвалась Алиса, узнавая совсем новые подробности из жизни друга. В школе они обычно общались в основном об уроках, о каких-то хороших событиях жизни… Без особо личных подробностей. Но, девушка могла сообразить, что родившись немым невозможно излечиться. Только издавать звуки, с трудом узнаваемые говорящими людьми. — Мы тогда с Сашей вдвоём жили полгода где-то. К нам мужчина какой-то зашёл, он бездомный был… Он и готовил, и помогал учиться… — пояснила Саша, широко улыбнувшись, на что Алиса удивлённо моргнула, а брови её поползли вверх. Дети, маленькие дети, и одни столько времени? Ещё и… С бомжом? — Да. Я с ним до сих пор связь поддерживаю. На севере работает. — подтвердил Саша, потрепав сестрёнку по голове. По теплу в его глазах, было заметно, что этот человек занимает особое место в его душе. Но… Но такое странное знакомство? Они точно сейчас рассказывают реальную историю, а не выдумывают ради шутки? Впрочем, Григорьев никогда не слыл шутником. — Вы просто пустили незнакомого мужчину? А как вас мама могла бросить… Я поражаюсь ей… — только и проговорила Алиса, высоко подняв брови, и часто моргая. В очередной раз поражаясь, насколько может быть всё равно на своих же детей, и радуясь, какими хорошими были её родители. В будущем… Она хотела быть именно такой матерью. Девушку дёрнуло от этой мысли. Она никогда раньше не задумывалась… Нет, когда-то в будущем обязательно, но почему эта мысль мелькнула именно сейчас? — Я у вас на кухне алое нашёл. Можно, отрежу росток? Мне бы не помешал… — проговорил Валя, вырывая компанию из неловкости. За беседой, ребята и не заметили, как он куда-то отлучился, и сейчас, поправляя очки на носу, вернулся обратно. Его глаза горели интересом от возможно пополнения коллекции. В последнее время он так увлекся растениями… — Да бери хоть весь, это тётин. У меня сейчас нет времени. Да, и Саша готовится к университету… — отозвался Григорьев, отходя в сторону, чтобы поговорить с другом наедине, на темы, понятные только им. Катя, в свою очередь, заняла сестру своего парня. Алиса, глядя на четверо людей, разбившихся на пары, ощутила себя такой лишней… Они все знали друг друга много лет, а что она? Знала их пару месяцев, и так поверхностно… Девушке стало неловко, и она замерла на месте, словно желая стать невидимой. Она чувствовала себя глупо, оставшись без внимания других. Интересно, они вообще заметят, что она тут есть? — Кстати, ты нарисовала мою любимую сцену из Ромео и Джульетты? Когда уже приедешь к нам, мы бы с тобой в театр сходили… — обратилась к Саше Катя, видимо, припоминая какой-то давний уговор. — Катя… Летом, как поступать буду. — с улыбкой произнесла Саша, видимо, ощутив себя неловко от того, что не успела выполнить пожелание к приезду девушки своего брата. — А ты в какой город? — обратила на себя внимание Алиса, так не желая быть выкинутой из разговора, и забытой. Почему-то она подумала о Михаиле. Ведь, именно это он предъявлял ей, как укор… В животе болезненно заныло но мысли о вранье. Наверное… Если бы он поступил так с ней, Алиса бы очень сильно обиделась. Да что говорить. Если бы он уехал, и соврал куда, она бы откровенно обозлилась. — В Ленинград хочу. Он такой потрясающий… — просто отозвалась Саша, раскрывая свою душу и этой новой знакомой. Делясь своим давним желанием. Поступить в этот город было желанием ещё до того, как его красоту порушили немецкие захватчики… Но сейчас, город потихоньку возрождался из пепла, будто бы снова оживал, и становился даже лучше прежнего. — Да, мы думали втроём жить поначалу, пока не адаптируемся… Ты ведь тоже с нами? — обратилась к Алисе Катя, взяв подругу за руку. Девушка неопределенно повела плечами. Она не могла сказать точно. Ромашов говорил ей, что ему после окончания учебы придётся обязательно идти в армию на год неизвестно в какой город. Он не просил ничего, не требовал, просто оповестил. А Алиса невольно подумала, как здорово ей было бы поступить в тот же самый, куда направят его… Быть рядом… Сделать это сюрпризом… Если парень, конечно ничего не узнает о её лжи, и их только начинающая крепнуть связь не рухнет… — Я пока не разобрался, лучше в Москве, или Ленинграде. И там, и там есть приличные университеты. Алиса, а ты? — вступил в беседу Валентин, заметив, что одноклассница замерла на месте. Алисе стало неловко. Врать не хотелось, правды она не знала. На душе было гадко от осознания вранья… — Я… Пока не могу сказать. Давайте есть, мы устали после поезда. — подняла руки Алиса, отвлекая внимание от себя. Если друзья что-то и заметили, то не сказали. Живот действительно ныл от голода, ведь последний раз она перекусила ещё утром, и то, не особо сытно. — Конечно, садитесь. Осторожнее, здесь я рисовал чертёж самолёта изнутри. — с готовностью проговорил Саша, быстро сворачивая ватман, лежащий на столе. На кухне такая большая компания не вместилась бы, а в комнате вполне… Только бы не испортили его работу. — Да, помню, ты мне показывал ещё, когда отмечали Новый год через день… — отозвалась Катя, подойдя к любимому, чтобы помочь ему убраться. От одного присутствия девушки рядом он стал улыбаться до невозможности лучезарно, и вдруг подскочил на месте, хлопнув себя по лбу. — Точно, Новый год! Как я мог забыть! Я же вам всем подарки приготовил. — воскликнул Григорьев, выдвигая коробку из-под кровати, и доставая оттуда небольшие коробочки для Алисы, и Вали. Видимо, Кате он подарил ранее, наедине. — Ой, а мне никто не говорил, что надо подарки… Неловко… — пробормотала Алиса, разрывая упаковочную бумагу. Оттуда выглянуло карманное зеркальце с засушенными цветами в раме, и три шоколадные конфеты. В него было бы удобно смотреть, когда расчёсываешься на ходу, и девушка довольно улыбнулась, краем глаза отмечая, что Валентину Саша подарил большой мешок корма для его кролика, и два мандарина. Стало неловко, что она не подготовила вообще ничего. — Не страшно, Алис, главное, что мы здесь собрались, да, Саша? — подбодрил её Валя, похлопав по плечу. Это было чем-то новым. Раньше одноклассник не касался её сам. Может, окончательно привык к ней в их компании? Григорьев с готовностью кивнул. Он ничего и не требовал взамен. Главное, что друзья приехали в гости. Чего ещё просить? Он пошел на кухню, чтобы принести приготовления, а сестра осторожно потянула Алису за руку, отведя в сторону. — Давай познакомимся? Я про тебя совсем ничего не знаю… — мило сказала она, желая знать всё о друзьях своего брата. Ведь, про эту девушку он и словом не обмолвился… Ни разу за всё время, как засел дома. — Давай. Мне про тебя только Миша мельком говорил. — отозвалась Алиса, припоминая как Ромашов лишь мельком упоминал Сашу, и то, без имени, и в оскорбительном ключе. — Ты о ком? — непонимающе проговорила девушка, вызывая у Алисы неловкость. Рассказывать она не хотела. Будь рядом Михаил, он бы наверняка разозлился, что она скрывает, но его не было, а ей не хотелось слушать от Кати нотации. Благо, она сейчас почти забыла. — Да, неважно. Как так получилось, что вас разлучили? — задала интересующий вопрос уже другому человеку Алиса. Может, хоть сестра прольёт свет на эту таинственную ситуацию? — Саша решил, что хочет жить в столице. Вот и уехал. — отозвалась Саша, вздохнув чуть громче обычного, и став теребить свою длинную чёрную косу руками. Волновалась. Было трудно вспоминать? — И ты не обиделась, что он бросил тебя? Мне непонятно, как человека, у которого живые родственники остались взяли в детдом… — повела плечами Алиса, она не хотела делать больно, либо бередить рану… Но, такое действительно было для неё феноменом. Службы ведь для начала проверяют всех живых родственников, выясняют, никто ли не может взять ответственность, и только потом определяет в детдом. Если сестру взяли, то как родственники могли бросить брата? — Он не говорил. А проверять… Долго, муторно. Да и, там у них директор менялся недавно… — махнула рукой Саша, припоминая эту мутную историю. Директор тогда был на должности года три, или четыре, и только учился обращаться с документами. Встретив беспризорника, ворующего на базаре, он не стал разыскивать в таких далёких городах. А в Москве никаких данных о нём не было. А детей без свидетельств о рождении было, как собак на улице. Тем более, он мог быть деревенским. Там и паспортов то не было. Что говорить о детях, которые часто просто умирали от голода? — Потрясающая система. — закатила глаза Алиса, удивляясь недальновидности Николая Антоновича. Получается, в детдом мог попасть просто кто угодно… Не имея никаких документов… Шикарно, иначе не скажешь. Заходи, кто хочешь, бери, что хочешь. — Пойдём ко мне в комнату? Покажу картины. Ты увлекаешься каким-то творчеством? — потянула её за руку Саша, желая узнать хотя бы интересы подруги брата. Алиса с готовностью пошла за ней, кивая в ответ: — Играю. Пианино. — Здорово! А у нас никаких инструментов нет… — отозвалась Саша, будто бы извиняясь. Будь у них хоть что, она могла бы послушать музыку… У них не было и проигрывателя. Можно было только ходить по праздникам в парк, и ждать, пока его вынесут другие. Ни на каких концертах, либо выступлениях в театре, Саша не была. Она даже не могла сказать, любила ли музыку? Слишком мало слышала её за жизнь, чтобы решить… — А вы близнецы? Так похожи. — с интересом спросила Алиса, заходя в комнату сестры Григорьева. В глаза бросились сотни портретов и пейзажей, развешанных по всем стенам. Обоев в комнате не было, и их заменяли картины. От того, сколько цветов было на них, у Алисы зарябило в глазах. — Нет. Но мы в один год и день родились. — Так, почему нет тогда? — Много отличий. А ты как с Сашей подружилась? — задала куда более интересный вопрос девушка, глядя в эти зелёные глаза. Такой редкий цвет… И стрижка красивая… Она мало походила на несчастную девушку из детдома. Как будто, жила в обеспеченной семье. — Он стал моим первым другом. Мы сидели вместе, гуляли. — просто отозвалась Алиса, не желая что-либо выдумывать. Говоря, как есть. О существовании Ромашова между их дружбой девушка благополучно умолчала, в который раз укорив себя за такое. — Ты ведь знаешь, что у него есть Катя? Вы ведь вместе приехали… — поджав губы, осторожно протянула Саша. Она не хотела давить, в чем-то убеждать. Просто, забеспокоилась за судьбу брата, заметив, с каким восхищением о нём отозвалась одноклассница. Испугалась, что его любовь может быть разрушена. — В эту сторону даже не думай. Он просто друг. — засмеялась Алиса, развеивая все сомнения Саши. Конечно, эта девушка и не думала ничего дурного. Но, предупредить было необходимо. Чтобы одноклассница даже не помышляла. — Хорошо. Извини, если не так поняла. Смотри, это я нарисовала северное сияние! У нас в Архангельске было. Тут зимой такие красоты… Неделю назад было, мы с Сашей ходили посмотреть. Как будто краски разлили на небо. — махнула рукой Саша, подзывая Алису к стене. Прямо над рабочим столом висела яркая картина зимнего пейзажа с зелёным небом. Она была такой новой, от неё ещё пахло свежей краской. — А у нас только закаты, да рассветы… Сияние никогда не видела. — с искренним восхищением выпалила Алиса, глядя на это природное явление, запечатлённое на бумаге. Она нигде не видела это, кроме как в учебниках. От желания увидеть в жизни что-то заныло в груди. — Как жаль, что сейчас его нет… Не увидишь… — протянула Саша, искренне сожалея, что не сможет показать такую обыденную для жителей севера вещь. Они видели её каждую зиму по несколько раз… Но понятно, что люди, живущие южнее могли не увидеть и разу за жизнь. — Не последний день, когда я приехала. — с улыбкой произнесла Алиса, оторвавшись от созерцания пейзажа. Она надеялась, что это был далеко не последний раз, когда её позвали в жизни. Ей нравился этот небогатый на вещи дом, обогащенный людскими чувствами. — Верно! А ты в каких городах была? — вытянула голову вперёд Саша, глядя на гостью с неподдельным интересом. Она была похожа на птенчика, в то время, как её брат вполне походил на уже оперившуюся птицу. Видимо, в этом и было их главное отличие. — Да в Москве и в Краснодаре на море… В Ленинграде несколько раз. — неоднозначно протянула Алиса, прикусив язык на так желавшем сорваться с языка слове «Женева». После привлечения в КГБ она была куда осторожнее в словах. Мало ли кто мог услышать… — У нас тоже есть море. Ничем не хуже. Хоть и холоднее. Хочешь, подарю тебе картину? — неожиданно предложила Саша, снимая пейзаж со стены, и просто протягивая его новой знакомой. Ей так понравилось восхищение в зелёных глазах, таких же зелёных, как было небо на картине, что она решила, что Алиса точно должна стать её обладательницей. Ей было очень приятно дарить свои работы. Приятно видеть радость в глазах. — Эту? Она же совсем новая! Тебе не жалко будет? — неверяще переспросила Алиса, ощутив в руках деревянную раму. Картина выглядела так качественно, что могла быть продана за хорошие деньги. И, её бесплатно? Ей второй раз стало неловко от того, что она не привезла и маленького подарочка… — Да и что с того, что новая? Будет у тебя кусочек северного сияния… Подарю, и не вредничай. Пойдём кушать. Ты положи в сумку себе. — ласково провела по плечу девушки Саша, и отправилась в комнату брата. А Алиса пошла положить подарок себе, мысленно прикинув, что подарить этим обоим по приезде в следующий раз? В комнате её встретил спор, начало которого она не слышала. — А я говорю, пойдём со мной на рыбалку! Ледоколом пробьем, наловим, и свежая рыбка на завтрак! Что может быть вкуснее? — толкал друга в плечо Саша, пытаясь убедить в необходимости пойти вместе с ним. Добродушный же Валя никак не решался идти на такую жестокость. — Да не могу я! Не могу я животных убивать. Только если в баночку её потом. — отмахивался он, не желая даже представлять, как может убить. Порвать живому существу губу крючком… От представления этого, парня выворачивало наружу, а все органы будто бы начинали болеть. — Ты сейчас котлету из животного ешь… — с усмешкой проговорил Григорьев, указав на вилку товарища. — Это другое! — со знанием дела отозвался Валя, отвернув голову. Здесь он был непричастен к убийствам. А белок был необходим организму… — Саш, оставь его. Лучше расскажи, получилось тебе заполучить должность? — с интересом спросила Катя, видимо задевая тему, известную только им двоим. — Пока на испытательном сроке. Чиню им поломки на кораблях… Ну ничего, тоже как практика, и деньги есть. Ты определилась с платьем? — отозвался Саша, вызывая у Кати неловкость и красноту на щеках. Она, конечно думала об этом, но пока что так и не решилась, одолжить у кого-то, взять на прокат, или заказать, чтобы пошили прямо на неё? Последнее было желаннее всего, но и дороже. — А ты всё равно его до свадьбы не увидишь. Примета такая. — пожала плечами Катя, отправляя в себе в рот ложечку пюре. Она так недавно обрела свободу от дяди… Любая угроза, даже эфемерная, пугала до жути. — Ну, хоть опиши… — предложил Саша, глядя в глаза любимой с невероятной нежностью. Ему было это необходимо, чтобы знать, какой костюм подобрать… Сколько денег копить… Какой взять букет? — Описывать наверное тоже нельзя… — отозвалась Катя, опустив голову в тарелку. Ей было так боязно… Так боязно, что свадьба может сорваться… — Да ладно вам, ребята! Это всё антинаучно. Приметы. — махнул рукой Валя, пытаясь вырвать друзей из разных размышлений. Ну какие приметы, колдовство? Всё объяснялось научно. В такое верили, разве что бабули, на старости лет впавшие в деменцию. — Ну вообще, когда это урод маму в платье до увидел, она на свадьбе и умерла… — задумчиво протянул Григорьев, делясь тем, над чем размышлял в детстве. Наверняка, отчим бы столкнул с лестницы и без этого, но… Но что, если нет? — Ничего себе, у вас страсти… Хочу узнать всё, и в подробностях. — обратила внимание на себя Алиса, занимая место за столом. На тарелку она положила две котлеты, и несколько ложек пюре из большой кастрюли. — Ну, слушай… — проговорил Саша, рассказывая и о своём детстве, и о полчище мужчин у матери после гибели отца, и о её смерти в последствии неверного выбора… Компания проговорила часов до трёх ночи, и Алиса чувствовала себя невероятно хорошо, и тепло. Ей было приятно узнавать новые истории, приятно чувствовать, что она становится настоящей частью их группы. Ей постелили в бывшей комнате матери Саши, Катя легла со своим парнем, а Валя нашёл себе место на полу в комнате сестры друга. Последнее о чём Алиса пожалела перед сном, что соврала Михаилу. И она даже не увидела, как светлая голова наблюдала за ней прямо через окно. Наблюдала, и с невероятной силой ожидала утра. Чтобы покарать… Показать, что с ним нельзя так поступать. Даже… Даже той, кого он полюбил. Спать на новом месте, да ещё и на полу оказалось очень неудобно, Ромашов ворочался и кряхтел, слушая скрип половиц. Ещё и царапины на спине не давали нормально расслабиться. Он без конца думал об Алисе. Что она сейчас делает, в доме напротив? Веселится, смеётся, наврав ему с три короба? От злости, парень больно кусал нижнюю губу. Хотел было хоть чуток остыть, поразмыслив о чём-то другом, но, видимо, его мысли были слишком мрачными, потому что перед глазами стали мелькать картины, как он наказывает Алису, причем не самыми приятными способами. Например, держится за её шею, либо пытается её задушить. Чтобы никогда, никогда больше ему так нагло не врали в глаза… Он лёг на живот, сжав подушку в ладонях, представляя, что это — её шея. На губах мелькнула едкая усмешка. Предательница. С первого дня… С первого дня она была такой. Всегда предателем. Мерзкая и ненадёжная. «Я тебя ненавижу», — думал Михаил. Сжимал подушку изо всех сил, и видел Алисины зелёные глаза. Бесила. Как она бесила его… Как он сейчас злился. А потом наступила страшная минута, когда он понял, что любит её. Любит несмотря на это всё. От осознания Ромашову захотелось громко завыть в подушку. Как она сумела привязать его… Заставить верить, будто она действительно сможет сделать его счастливым? Заставила поверить, и ударила по самому уязвимому месту. Такая же, как все люди. Нет… Не такая же… Михаил непривычно прокатил по языку это слово. Любимая. Невыносимая, но любимая. Гадкая лгунья, об объятиях которой он вспоминал и вспоминал, теперь гладя подушку, представляя, что это её лицо. Ромашов пытался осознать… Когда это произошло? Когда он окончательно влюбился в Алису… А ведь ещё совсем недавно он обожал Катю, хотел прожить с ней до глубокой старости, помнил первые дни, когда так хотелось взять её за руки и не отпускать… А сейчас… Зачем ему Алиса? Что с ней можно делать… Что она делает хорошего? Лжёт… Михаил морщился, но продолжал гладить подушку. Как же хотелось просто её рядом. Вместо этого приходилось представлять себе её ладони на своём лице. Как она гладит волосы… Как её нежные губы коснутся его губ. Просто одна ненужная, никчёмная пытка. На какой-то миг парень как будто бы действительно ощутил этот поцелуй, но нет. Просто прикосновение своих же пальцев к губам показалось излишне реалистичным. Михаил резко убрал руку ото рта. Какой же позор… Так хочет ласки, что начинает гладить сам себя… Он совсем рехнулся. Стыдно, стыдно… И, жарко. Алиса сводила с ума, заставляя идти на какие-то совершенно неестественные шаги. И все потому, за что он так боялся. Боялся, что никогда в жизни не найдёт человека, который будет относиться к нему так. Который будет всё понимать, слушать, разделять его желания и чувства. Который… Подарит фамильную ценность. От воспоминаний об этом Михаил широко улыбнулся, и посмотрел на часы. Он тяжело выдохнул. Видеть Алису сейчас казалось жизненно необходимым. Пусть даже… Подглядеть за ней, как вор. Часы показывали четыре утра, а это значило, что девушка спит. Осторожно, чтобы не скрипеть половицами, Ромашов оделся, и как можно тише вышел на улицу. Не стоило тревожить хозяев. Итак они наверняка не были рады, что ночной гость крутится с боку на бок, и душит подушку. Морозный воздух освежил лицо, а небольшие снежинки быстро заскользили по серой одежде. Возле частных домов сугробы не разгребали, и парню пришлось потратить несколько минут на расчистку дороги от снега. Лопатой, которая стояла в сарае. Кошмар. Увидит кто ночью — подумает свихнулся. В четыре утра чистить снег… Михаил криво усмехнулся. Делает Алиса из него какого-то шизофреника. В голову закралась шальная мысль пробраться к ней через окно прямо в постель, и поваляться с ней несколько часов, пока девушка будет спать. А потом утром уйти, и встретиться уже на улице. От этой шаловливой мысли ему даже стало жарче на этом январском морозе. Но он тут же отбросил ее как абсурдную. Девушка проснется, начнёт кричать, и всех перебудит. Нет. Пусть спит. Когда снега на дороге больше не было, Михаил пошёл к дому, и тут обнаружил новую напасть. Никаких фонарей на улице не было, как и фонарика в его кармане. Как он сможет подглядеть в окно? Просто ничего не будет видно… Решение пришло мгновенно. Зажигалка. Ромашов поспешил к первому окну, и тут же отшатнулся от него. На постели спала Катя, обхватив руками и ногами Сашу. Если бы Михаил поел более плотно, то оставил бы весь ужин прямо на снегу. Нет. Он не хотел на это смотреть. Пусть делает что хочет… В следующем окне виднелся Валя, даже спящий в очках прямо на полу. Ромашов криво усмехнулся, удивившись, что одноклассник не обнимает какую-то ящерицу во сне. А может, она была просто слишком мала, и слабо видна под тусклым светом огня из зажигалки? В этой же комнате он увидел какую-то девушку с черными волосами, и распознал в ней сестру Григорьева, по одинаковому носу… Но, это было не то, что ему нужно. Он подбежал к ещё одному окну, и обнаружил кухню. Зубы заскрипели от злости. Да где же Алиса! Где её спрятали! Захотелось вслух начать детскую считалку из пряток… Михаил нехорошо усмехнулся, представляя, что выглядит как сумасшедший маньяк. Ходит ночами под чужим домом, подглядывает… Хорошо, если милиционер не встретится. Тогда ему никак не отвертеться от статьи… Подойдя к ещё одному окну, Ромашов уже ни на что не надеялся. Но, вот! Здесь была она! Он встал на носочки, прижимаясь лицом к раме, и расстраиваясь, что свет от зажигалки такой тусклый. Во сне Алиса шевелила губами, и дергала рукой. На миг Ромашов ощутил фантомную боль от воспоминаний, как били ночью его. Сердце забилось с бешеной силой, внутри всё загорелось. Он смотрел на девушку, как одержимый, не в силах двинуться с места. Дыхание его участилось, но он старался сохранить спокойствие. Хотелось схватиться за шею, сжать посильнее, а потом впиться губами в её губы… Чтобы отрезвить себя, парень стал растирать щеки снегом. Они покрылись гусиной кожей, но огонь внутри не погас — вместо этого он словно разгорелся еще сильнее. Её губки… Ручки… Волосы… Он с трудом оторвал от неё взгляд и посмотрел на часы. Половина пятого. Взгляд вернулся на девушку, которая во сне беспокойно двигала руками. В горле пересохло. Его… Его тело жаждало её прикосновений, голодало по ней. Каким-то образом он стал смутно понимать, что надо что-нибудь делать. Надо уйти? Сколько времени он стоит на морозе, глядя через окно на Алису? Скоро он замёрзнет окончательно. Вот бы погреться под одеялом у неё… Пальцы задёргались в воздухе, представляя, как она уже лежит в его объятиях. Нет. Не сейчас. Надо уйти, пока он окончательно не превратился в снеговика… Напоследок кинув взгляд на Алису, Михаил зашагал к дому напротив, проклиная себя за безумную выходку. Чувства толкали его на слишком много безумных поступков. Но другого выхода всё равно не было. Сейчас говорил не мозг. А что-то другое, спрятанное глубоко в груди… Его переполнял стыд за то, что он глядел за её ночным сном. Как какой-то озабоченный. Фу. Голова кружилась от этих мыслей, а нужно было собраться и сосредоточиться. Дождаться утра, и поговорить с ней. Дождаться утра… Так же тихо скользнув в дом, Ромашов залез под одеяло, и крепко заснул, прижимая подушку к груди, и нежно её гладя.