Совёнок

Начинать отношения с вранья было определенно не лучшей идеей. А с другой стороны, как было сказать? Милая, ты иди, наряжай ёлку с ребятами, а я схожу убить свою мать, вернусь к ужину? Идеально. После этого Алиса точно пожелает ему удачи, и поцелует на прощание. Несомненно. Ромашов разумеется, не собирался именно убивать. Скорее, просто поговорить. Разведать обстановку… На днях с ним связались, чтобы упомянуть, что в скором времени ему будет восемнадцать, а значит он вступит в наследство, и может претендовать на имущество матери. Угораздило же его родиться 31 декабря. В детском доме все готовились к празднованию Нового года, украшали ёлку, разучивали новогодние песни, и готовились к праздничному столу. В этой суете никто не вспоминал о его дне. Детям на день рождения обычно выдавали пачки печенья в красивой обертке. Ему же доставался только новогодний мандарин, а ещё и о дате рождения не вспоминали. Бесило. Бесило всю жизнь. Как будто его рождения и вовсе не было. Как будто он был призраком с первого дня жизни. Когда Михаил был младше, он пытался напомнить воспитателям и другим детям, что у него день рождения. Однако, в ответ он получал лишь дежурные улыбки и короткие поздравления, которые быстро терялись среди общего праздничного шума. Каждый год, просыпаясь утром 31 декабря, он надеялся на чудо. Ромашов думал, что, возможно, в этот раз кто-то вспомнит, и поздравит его по-настоящему. Но, как только он выходил из своей комнаты, реальность жестоко напоминала о себе. Воспитатели были заняты последними приготовлениями к празднику, дети обсуждали свои новогодние костюмы, и подарки, и никто не обращал внимания на Михаила. Алиса даже не знала об этом. А Ромашов не хотел говорить. Надо будет — спросит. Сам он тоже не спрашивал о её дате… Единственным плюсом было, что ему напомнили адрес матери, который он, будучи ребенком, разумеется, не мог знать. И сейчас Михаил шёл к ней, чтобы просто посмотреть в глаза. Спросить, почему? И дальше действовать по ситуации. Он вообще не помнил ни район, ни как выглядит дом. Слишком много событий, последующих после его изгнания произошло, затмевая самые первые. Настроение было приподнятым, Ромашов вспоминал, как тепло Алиса обняла его на прощание, когда он сказал, что хочет «погулять». Они не стали встречаться, нет, девушка постоянно игнорировала его предложение, чем бесконечно бесила его. Но это не мешало им целоваться, когда они оказывались в квартире, долго лежать на кровати, и бесконечно много разговаривать, одновременно с этим сжимая друг друга в объятиях. Порой ему казалось, будто она только играет свою роль, притворяется, что ей нравится быть с ним, а на деле она ждёт момента, чтобы уйти. Но он не отпустит. Сейчас точно нет. Ромашов просто не выдержит, если это тепло, прикосновения, принятие исчезнут из его жизни. Порой он думал, что лучше будет убить Алису, если она решит уйти. Если она предаст его после того, как он сильно открылся. Тогда Михаил хотя бы перестанет чувствовать страх быть раздавленным и утратить контроль. А без этого… Что-то во всей его душе было решительно не готово к жизни без неё. Он ведь давал ей шанс уйти. Она осталась. А теперь, чтобы покинуть его, придётся только умереть. Ромашов не просто устал от одиночества. Ему смертельно надоела пустота, и неизбывная боль. И если он опять окунется в эту бездну, то окончательно помешается… Он не просил от Алисы многого. Только, быть рядом, ни больше ни меньше. Ромашов не любил её. Нет. Не в том смысле, что относился к ней равнодушно, нет. Алиса влекла его. Влекла сильно, сладостно, Михаил позволял себе вдоволь наслаждаться ею, её обществом, прикосновениями. С готовностью отвечал на её поцелуи, практически всегда обнимал первым. Но, он не был дураком. И прекрасно понимал, что это не любовь. Это, скорее физическая привязанность. Ромашов это стал чётче понимать, когда прикосновений стало больше, и это перестало быть чем-то нереальным, и недостижимым. Он стал понимать, что не чувствует к Алисе того, что было с Катей. Да, ему было весело, хорошо, часто смешно и приятно, но… Но, ничего больше. Дурацкое слово «но». Почему всё не могло быть проще? Почему-то предвкушение от близости было гораздо больше, чем она сама. Да, ему было приятно её целовать, было приятно трогать её мягкие волосы, но этого оказалось недостаточно. Ромашов даже не имел ввиду секс. Нет. Хоть ему и хотелось этого с Алисой. Порой настолько сильно, что его начинало трясти. Все эти поцелуи, объятия и без продолжения — были фирменным издевательством. Или, по-меньшей мере мучением. Михаил позволял себе фантазировать, как это будет. Но его воображению не хватало глубины и точности. Скорее, это были просто какие-то мечты, обрывочные, сумбурные, порой настолько неприличные, насколько могла в себя вместить его неискушенная душа. Временами, он уходил фантазировать в ванну, и там, лёжа в воде, вместе с порочными мыслями касался себя, оглаживал и остужал душу. Это слабо помогало, учитывая, что Алиса была рядом практически всегда. Иногда Михаил ее представлял совершенно голой и прикасающейся к нему. Это захватывало, но ненадолго. Хотелось уже наконец уйти из мира мечтаний, и приступить к делу. Ромашов понятия не имел, думала ли Алиса о чем-то таком. Но, по крайней мере, ощущал как у неё сбивается дыхание, как, если они целуются больше чем обычно, в него могут примешиваться тихие постанывания, которые вызывали у него судорожный жар, стыдливые мысли, иногда до такой степени живые, что ему приходилось прерываться прямо посреди процесса, из-за того, что он начинал задыхаться. Алиса вряд-ли отдавала этому отчёт. А он не торопил. Он даже ни разу не касался её груди во время объятий, только ласкал ладонями плечи и спину. Боялся, что она ударит, что между ними снова будет война. Он страстно желал Алису. Но, на этом было всё. Ему недоставало собственного желания делать что-то для человека. Михаил буквально не хотел от Алисы ничего, кроме простого физического сближения. Не хотел дарить ей подарки, как-то заботиться, пытаться угодить. Она уже позволяла делать с собой всё, что ему хотелось, и ему не нужно было никак особенно влиять на неё. И это было… Скучно? Ромашов просто выбрал не ту тактику, выступи он спасителем для Алисы изначально, и девушка сама бы выбрала его. Она была простой, такой, как и куча других девушек, готовых отдать себя любому, кто покажется ей надёжным и добрым. Как забавно. Алиса поверила, что Михаил меняется, даже не понимая, что каждое слово и действие было игрой. Несмотря на все мысли, он продолжал делать вид, что заботится, делать вид, что ему интересно слушать её истории, что-то дарить… Он делал это для того, чтобы завоевать доверие. Чтобы она слушала его, не подвергая ни единого слова сомнению. И тогда, через Алису даже можно было бы проворачивать какие-то дела. Иногда Михаил думал, что стоит соврать Алисе, что он влюбился. Тогда девушку можно было бы принудить делать, что нужно ему, прикрываясь чувствами. Он размышлял, поверит ли она. Любовь ведь можно было использовать не только для удовольствия, а ещё и для дела… В конце-концов, чувства это слабость. И, ослабив её, он мог бы заполучить окончательный контроль. Ромашов тяжело выдохнул, выпуская изо рта дым сигареты. Интересно, подумал он, а если она когда-нибудь поймёт, увидит, что он не поменялся ни на йоту? Сразу захочет убежать? Несмотря на недальновидность девушки, Михаил, не обладая искренними чувствами, тем не менее, жаждал того, чтобы Алиса влюбилась в него. Он видел в этом необходимость для успешного осуществления своих планов и достижения своих целей. Для него важно, чтобы она глубоко привязалась к нему, чтобы он мог манипулировать её чувствами, и использовать её как свой инструмент в будущем. С такими мыслями парень и дошел до собственного дома. Трехэтажный, без лифта, дом был построен еще в прошлом веке, и с тех пор сильно обветшал. Было удивительно, что он вообще выстоял после немецких бомбежек. Подходя к подъезду, Михаил услышал какую-то ругань, доносящуюся из какого-то окна, и поморщился. Люди, жившие здесь не обладали ни высокими социальными достоинствами, ни хорошим воспитанием, поэтому ругались часто, громко и подолгу. В подъезде пахло мочой и табачным дымом. Почему-то подумалось, что почувствовала бы Алиса, если бы он позвал её к себе в гости? Сколько секунд она бы выдержала, зашла бы вообще в квартиру, или сбежала на пороге, не в силах вынести этот смрад и шум? Он криво усмехнулся. Да уж, этот дом и в сравнение не шёл с её. Признаться, Ромашов неоднократно размышлял, насколько богато жила бы девушка, останься её родители живы… Хорошая квартира в прекрасном районе, куча одежды, из развлечений пианино… И он, не имеющий вообще ничего. А если бы и имел, это было бы на несколько уровней ниже, чем у Алисы. Чувство собственной несостоятельности разъедало его душу. Михаил чувствовал себя бедным и незначительным, ничтожным в собственных глазах. И сейчас, в этом вонючем подъезде оно только усилилось. Угнетало ещё и то, что он жил в чужой квартире. В такой, какая никогда не стала бы принадлежать ему. Государство скорее всего выдало бы какую-то комнату в коммуналке. Да. Если бы не случай, их жизни с Алисой никогда бы не пересеклись хотя бы потому, на каких разных социальных уровнях они были. Тяжело выдохнув, Михаил поплёлся по лестнице вверх, ещё пару раз ругнулся про себя, когда ступени начинали скрипеть под ногами, а некоторые вообще качались. Забравшись на третий этаж, Ромашов прислонился к холодной бетонной стене, прикрыл глаза, и попытался расслабиться и успокоиться. Сейчас он просто поговорит с матерью. Она ничего не сделает. В любом случае, у него в кармане есть нож. Он найдёт в себе силы ударить ножом прямо в её сердце. За всю боль, за все лишения, за то, что он вообще родился на этот поганый свет, не приносивший ничего, помимо боли. Не мысля больше ни секунды, Михаил стал стучать в дверь. Секунд через десять она открылась. На пороге стояла краснолицая, какая-то мятая женщина лет сорока. У него перехватило дыхание. Мать очень изменилась с тех пор, как он в последний раз видел ее. В детстве в её лице было хоть что-то человеческое. Сейчас же, казалось, оно срослось с короткой шеей, глаза были заплывшими, щёки обвисли. От неё несло перегаром. На какой-то миг подумалось, если у матери есть предрасположенность к полноте в возрасте, неужели у него тоже может быть? Но тут же взял себя в руки и отогнал эту глупую мысль. Он не ведёт такой ужасный образ жизни, чтобы заплывать жиром. Возможно, отец был более стройным? По крайней мере, рост Михаил унаследовал именно от него. Мать едва доставала ему до плеча. Ромашов повел плечами, чтобы скинуть с себя этот странный страх. Его очень даже устраивал свой вес сейчас, он был худым, сколько бы не ел. Потерять это тело было страшно, но успокоил себя, что просто не допустит подобного. — Извините, вы не могли подсказать, который час? — затаив дыхание, выпустил из себя Ромашов, просто не зная, что ещё можно сказать. Заплывшие глаза уставились на него абсолютно тупо, не в силах что-нибудь понять. Женщина выглядела старше своих лет, её волосы были седыми и растрёпанными, а глаза потускнели и потеряли прежний блеск. И она ещё смела что-то говорить про его глаза! Хотя они даже в сравнение не шли с её кошмаром… Неужели, не узнает? Как можно вообще не узнать собственного ребенка… Насколько бессердечной надо быть? — Что? Мальчик, иди отсюда. — хрипло проговорила женщина, попытавшись закрыть дверь. Михаил ощутил негодование, и резко схватился за ручку, не давая ей сделать это. Нет уж, мама. Изволь ответить за содеянное. Перед глазами замелькало, как он вонзит нож, как отомстит… Будто эхом пронеслись слова Алисы, что его замучает совесть… Почему должна? Мать живёт, вообще не помня, что у неё когда-то был ребёнок! Он ожидал, что этот момент будет трудным, но не был готов к полному равнодушию. Почему… Почему всё должно быть именно так? — Я только хотел узнать, который час. Не более. — мило проговорил Михаил, натыкаясь на какую-то злобу, усталость от женщины напротив. Она не узнавала его, она вообще не понимала, что за ребенок к ней пришёл. И хотела только одного — закрыть дверь, в которую этот парень так крепко вцепился с другой стороны. — Девять утра. Вали. — грубо бросила мать, и тут Ромашов заметил в другой её руке бутылку с водкой. Его перекосило. Он ненавидел алкоголь, ненавидел настолько, что был готов вырвать эту бутылку, и расколотить об её глупое, абсолютно пустое лицо. Но, к счастью, сумел взять себя в руки, и мило заметить, чтобы не вызвать подозрений: — Совсем утро, а вы пьёте… — Что тебе надо? Пристал к бедной больной женщине. Ещё и с шапкой на глазах. Ограбить хочешь? — непонимающе проговорила мать, указав рукой с бутылкой на его голову. Михаил криво усмехнулся. Может, она признает хоть так? Зима была его спасением, люди, видя необычные глаза, часто отворачивались, перешёптывались, а во время холода можно было просто натянуть шапку пониже, и избавиться от пересудов. Сейчас Ромашов, утонувший в переживаниях, попросту забыл её снять. — Ах, это. Сейчас, я исправлюсь. Смотрите. — всё так же мило произнёс он, внутренне уже несколько раз ударив мать по голове бутылкой, порезав её ножом, который он без остановки сжимал в кармане свободной рукой… Но внешне, внешне он обворожительно улыбался, держа шапку в руке, и поправляя спутанные волосы. На свете не было мальчика милее в данный момент, если про него, конечно можно было употребить данное слово. — На что? На твою страшную рожу? С такой только и ходить закрытой. — громко засмеялась она, этот звук отбивался эхом от потолка, делая ощущение, будто голос матери навеки засел в его голове. Ромашов взбесился, глядя на то, как мать откровенно хохочет над его уродством, над тем, что породила она сама. — Не сметь так говорить со мной! Я больше не ребёнок! — громко выпалил он, сжимая зубы от ярости, и нож в другой руке, через карман брюк. Мать переменилась, из смешливой вмиг став грозной, сузив глаза, она несколько секунд смотрела на мальчика, будто оценивая, может ли он действительно угрожать, или просто пытается запугать. — Да что тебе надо от меня? — наконец устало протянула она, обернувшись назад, глядя в коридор. Так хотелось обратно лечь на диван, включить телевизор, и смотреть какую угодно программу. Лишь бы не сидеть в тишине. И избавиться от этого назойливого гостя, который непонятно почему пристал. Может, стоило дать ему хотя бы несколько копеек? Хотя, с его уродством ему самое время идти на паперть. Там и подадут. — Ничего. Мама. — выпустил из себя Михаил, затаив дыхание, чтобы посмотреть, как меняется её лицо. Но оно… Абсолютно никак не изменилось! Женщина просто пожала плечами! Ромашов даже отшатнулся. Неужели ей может быть настолько всё равно на собственного ребенка? Неужели она ни дня не страдала? Он не мог в это поверить. Не мог поверить, что такой человек вообще может существовать. Ему хотелось кричать, выплеснуть всю ту боль и отчаяние, которые копились в нем за все эти годы. Но вместо этого он промолчал, стиснув зубы, держа в себе весь этот груз. Его затопила такая ярость, такая боль, такое отчаяние, каких он ещё не испытывал уже очень давно. Руки задрожали, на глазах проступили слёзы. Михаил вмиг почувствовал себя ребёнком. Ужасно одиноким. Потерявшим смысл жизни. Потерявшим всё хорошее. Списанным со счетов с момента рождения. Ничтожеством. Тем, кого не то что не помнят — даже не замечают. Уродом, которому предписано быть забытым и отвергнутым. — Ты? Тот мелкий ублюдок? Я надеялась, ты подохнешь под дождём. С возрастом ещё хуже стал. — абсолютно безразлично отозвалась женщина, не испытывая ни единой эмоции, глядя на истерику собственного ребенка. Она надеялась, что избавилась от него навсегда… Как он вообще выжил? Как люди не побоялись взять с такими ужасными, гадкими глазами, и не менее мерзкой душой, о которой она могла судить в момент, когда Ромашов стал выкрикивать проклятия: — Ты выкинула меня. Просто выкинула, как говно в унитаз. И сейчас ещё что-то говоришь? Ты мерзкая сука! — Михаил стиснул зубы и ударил кулаком по стене. Ему хотелось так же зарядить по лицу матери. Пальцы отозвались болью, но он даже не почувствовал это. — Думай, что хочешь. Я спокойно выдохнула, когда ты исчез. Твоих мерзких глаз не видела. — только и сказала она, отвернув голову. Смотреть в его лицо было невыносимо. Оно пугало ещё годы назад, когда ребёнок не мог закрыть глаза, когда он долго плакал из-за боли в них. Невозможно. Ещё и подглядывал, замышлял что-то ночами. В чём её вина? Она не хотела такого ребёнка. И не была обязана тянуть его до восемнадцати. Она хотела просто жить, любить мужчин, и выпивку от которой становилось так легко в голове. Больной ребёнок никак не вписывался в её картину жизни. Приютил же его кто-то. Не помер, и ладно. Помер бы — ещё лучше. Не изводил бы своими криками сейчас. — Мои глаза такие благодаря тебе! Ты знала, что есть лекарство? Конечно, ты даже не позаботилась о том, чтобы узнать об этом… А знаешь, у меня есть девушка. Она найдёт лекарство для меня. — криво усмехнувшись, и одновременно с этим стирая слёзы с глаз, прошептал Михаил. Он впервые назвал Алису вслух своей девушкой. Ему так хотелось… Хотелось показать, что он добился хоть чего-то. Хотя бы человека, который принял его внешность. И возможно, благодаря этому человеку его боль станет меньше. После предложения Алисы, Ромашов ни дня не провел без мысли о том, что его мучения могут прекратиться. Но, он пока не решался сказать об этом девушке. Не хотел показывать, что нуждается в её помощи. Это она должна была нуждаться в его! Пусть он и… «Ничтожный». Скрипнув зубами, Михаил отвернул голову от матери. Он не забыл это оскорбление. Слишком болезненным оно было, Алиса нашла саму кровоточащую рану, и ткнула прямо в неё. — Такая же больная, как и ты? — насмешливо протянула мать, наблюдая за тем, как её сын мнётся, как его лицо краснеет, как он сдерживает позыв заплакать. Она не поверила ни на секунду. Чтобы с ним кто-то был? Ещё и лекарство. Такого не существовало в природе, иначе она смогла бы вылечить ещё в детстве. Но врач четко сказал: никак не исправить. А мальчик сейчас нагло врёт. — Не сметь так говорить про неё! — злобно выпустил из себя Ромашов, в очередной раз стукнув по стене. Удар отозвался эхом. Он не собирался позволять так говорить про своего человека, про человека, которого он выбрал. Наверняка, ругань привлекла внимание, и какая-нибудь старушка, подслушав, теперь могла выступить свидетелем. Надо было убираться. От желания расколотить бутылку зудели руки, но надо было мыслить рационально. Он подкараулит её вечером… И, тогда… — Правда, значит, глаза колет? — напоследок бросила мать, заметив, что парень выпустил ручку двери, и как будто ушёл в себя, она поспешила потянуть её на себя. Именно этот взгляд и пугал её в детстве. Отрешенный, неживой, жестокий… Пусть уйдёт, исчезнет. — Ты мерзкая сука, не имеешь права так говорить про неё. — злобно прошипел Михаил, прикусив нижнюю губу от волнения. Боль немного отрезвила его, но не выпустила из плена сладостной мечты об убийстве. Сегодня. Он сделает это сегодня вечером. Эта мерзкая туша, называемая матерью не заслуживает жизни. — Отвали. — безразлично донеслось от женщины, когда щель между дверью и проходом составила не более нескольких сантиметров. Она не собиралась больше тратить время. — Это ты отвали! Хватит пить! — бросил Михаил напоследок, то, о чём думал весь разговор, и резко развернулся на пятках. Надо было успокоиться. Надо было срочно успокоиться! Выбежав из подъезда, Ромашов схватил лежащий под ногами снег, и прямо с дорожной пылью, грязью, стал растирать им лицо. Его трясло так сильно, что он норовил схватить висящую на крыше сосульку, и заколоть ею мать. Орудия преступления по крайней мере не будет. Надо успокоиться, успокоиться… Перед глазами замелькали воспоминания детства, те самые, которые Ромашов пытался спрятать как можно глубже, и никогда не доставать... Всплыли образы его матери, опьянённой и беспечной, приглашающей разных мужчин в их дом, не обращая внимания на его присутствие. Каждый вечер был для него испытанием, когда его дом превращался в нечто непонятное, полное криков, ссор и воплей. Вспомнилось, как он, будучи мальчиком, прятался под одеялом на старой кровати, лишь бы абстрагироваться, и не слышать, не думать... Холод отрезвил его, прояснил мысли. Крики из открытых окон вернули сознание. Михаил, достав сигарету пошёл как можно скорее подальше от этого поганого района, дома, жителей… Он ненавидел их всех. Горечь на языке была до невозможности приятной, она расслабляла. Ему нужно было составить план. Но для начала, доехать до детдома. Он ещё успевал на предновогодний спектакль, который ставили сами дети. Нужно было окончательно успокоиться, чтобы Алиса ничего не поняла по его взгляду. Свидетелей быть не должно. Он никогда не убивал ранее, и желал, чтобы после того, как это произойдёт, репутация не поменялась. Узнав, что Алиса умеет играть, её пригласили аккомпанировать детям, которые будут петь в спектакле. Девушка согласилась, не думая. Её первое выступление! Так волнительно, даже страшно… Она тут же рассказала Марье Васильевне, и та согласилась репетировать вместе с Алисой. Правда, женщина почему-то наотрез отказывалась пускать к себе Михаила, но парень и сам не горел желанием… Девушка не стала выяснять, и просто ходила к учительнице сама, а он в эти часы ездил, куда ему было нужно. Они репетировали две недели, пока не наступил день икс. А сейчас, Алиса сидела за пианино, ожидая пока зрительный зал наполнится теми детьми кто не выступает, и бесконечно волновалась… Ромашов ещё как назло решил прогуляться. И что на него нашло? В любом случае, в зрительном зале были Таня с Катей. Они должны были поддержать её дебют. Девушка надела красное длинное платье, и повязала бантом волосы, которые сейчас не доходили и до плеч. Она надеялась, что выглядит достойно, и сыграет хотя бы вполовину нормально… В один из дней, Алисе так надоело, что её заставляют собирать волосы, что девушка решила просто обрезать их. Ей нравилась её причёска, но ещё больше нравилась свобода. И Алиса, собрав деньги, какие у неё были, пошла в парикмахерскую. Благо, тетя на днях прислала что ей полагается, и можно было потратить на личные нужды. В письме извинившись за задержку, которая произошла из-за сложности на таможне. Парикмахерша, казалось, была несколько удивлена, узнав, для чего девушка пришла стричься. Но после, вспомнила свою юность, и такой протест показался ей вполне уместным, и даже чем-то забавным. Женщина обрезала Алисе волосы до щек, и девушка с удивлением смотрела на себя в зеркало. У неё никогда не было настолько короткой причёски. Теперь щеки казались более полными и круглыми, а сама она сама чувствовала некоторую беззащитность в этой стрижке. А ещё, короткие волосы будто сделали её младше, и даже как будто бы проще. Алиса не могла сказать, что ей понравился результат, но всё же, это было лучше, чем постоянно заплетать косу. Уже оказавшись на улице, девушка нашла новую напасть. Без длинных волос ветер дул прямо в шею, так что было более прохладно, чем обычно. В школе новую прическу приняли благосклонно, сказав, что с такой длиной можно не собирать. Но больше её беспокоила реакция Михаила, который в тот день уехал по делам. Не сказать, что она стала как-то зависеть от его мнения, нет. Но всё же… Всё же немного волновалась, стоя перед зеркалом в ванной в квартире. Они купили его не так давно, на рынке одна женщина предлагала очень настойчиво. Ей не хватало на еду, и она продавала его, чтобы как-то выжить. Алисе было так неловко, что она готова тратить деньги на такое, в то время, как людям не хватает на хлеб. Она долго стояла перед зеркалом, гляделась в отражение, и рассматривала позолоту на раме. Женщина говорила, что оно из какого-то знатного дома прошлого века, и перешло ей по наследству, но она не помнит от кого. Продавщица на базаре уверяла, будто это фамильная ценность. Алиса мялась, не зная, стоит ли ей брать раритет, или не надо. Михаил, до этого минут пятнадцать стоически выпрашивающий скидку на какое-то особое душистое мыло, которое по его мнению должно было прекрасно окупиться, всё-таки заполучив товар, с довольным видом подошёл к Алисе. Заметив, как она мнется у зеркала, устало вздохнул и пробормотал: «Ну возьми, если тебе так хочется». Разумеется, Ромашов считал, что цена накручена, что вещь только сделана под старину, что с громким криком стала опровергать продавщица, заявляя, что она никогда не давала повода усомниться в подлинности. Алисе было неловко от того, с каким пренебрежением, даже снисхождением отнесся к ней Михаил, в открытую называя подделкой, и предлагая сумму меньше рыночной. Женщина оскорбленно молчала. Алиса пыталась остановить его, но парень сказал ей не вмешиваться, ведь она не разбирается в антиквариате. И через ещё десять минут зеркало, купленное в два раза дешевле, и завёрнутое в газету отправилось с ними. Как они везли его в электричке это была отдельная история… Сидячие места были заняты, и положить зеркало на лавку не получилось, стоять, учитывая что у обоих были полные сумки, тоже было очень проблематично. Они по очереди держали его, пока не устанут руки, сгрузив сумки на пол. Михаил бурчал, что Алиса специально подкидывает ему проблемы на ровном месте. А она молча кивала, думая совсем о другом. За время общения с Ромашовым, она научилась просто не слушать его тирады, так было легче. Конечно, нельзя было сказать, будто он говорил только глупости. Михаил часто рассказывал интересные вещи, иногда даже полезные, но когда он начинал ругаться… Это было невыносимо. С трудом довезя зеркало до квартиры, Алиса вытирала его тряпкой до тех пор, пока оно не стало абсолютно чистым. Мало ли, в каких местах оно было! А потом долго любовалась покупкой, гладила раму, и в целом, была очень довольна. Ромашов, закончив разбирать свои сумки, позвал девушку к себе, попросив поблагодарить его за страдания с зеркалом. Пока она пыталась понять, что именно ему нужно, парень просто усадил её к себе на колени, и стал жадно целовать, нагло глядя прямо в глаза, Алиса даже удивилась такому напору. А он продолжал прижимать её к себе всё теснее, при этом гладя по спине и талии, покрывая шею нежными короткими поцелуями. А после просто легко снял с себя, с усмешкой сказав, что это была не благодарность, а просто желание побыть с ней вместе. А под благодарностью Михаил подразумевал, что Алиса вместе с ним до вечера будет вести отчёт, пересчитывая и записывая весь купленный товар. Девушка хотела было отказаться, но вспомнила про зеркало, и со вздохом согласилась на его просьбу. И они сидели до трёх часов ночи, записывая вещи, и изредка прерываясь на короткие поцелуи и на то, чтобы чем-то перекусить. Сейчас она стояла, и смотрела на себя в зеркало с новой прической, пытаясь красиво уложить короткие пряди. Пока у нее ничего не получалось. Они не хотели собираться вместе, образовывая что-то похожее на прическу, а просто торчали в разные стороны. Алиса попыталась смочить их водой, и это хоть как-то улучшило ситуацию. Когда Ромашов вернулся в квартиру, а это было вечером, он допоздна решал какие-то проблемы со знакомым, при этом не хотел посвятить в них Алису, и даже упомянуть, с кем именно он проводит время. Она не стала допытываться, понимая, что это бесполезно. Когда дверь открылась, девушка просто накрылась одеялом с головой, почему-то решив отсрочить его реакцию. Подумав сейчас, что она спит, Михаил уже увидит новую прическу, и слова утром не будут продиктованы излишней эмоциональностью. — Привет. Ты не дождалась меня? — услышала она немного обиженный голос Ромашова, который, не раздеваясь прошел в её комнату. Обычно, когда они оставались ночевать в квартире, и парень приходил чуть позже, он хотел, чтобы Алиса встречала его каким-то ужином, и долгим поцелуем. А сейчас эта девица просто нагло спит, даже не дождавшись его возвращения? Оскорбительно! Михаил, не церемонясь, взял одеяло, и потянул его вниз, чтобы посмотреть, как ей хватило наглости поступить именно так. Его светлые брови поползли наверх. За время пока его не было, Алиса решила избавиться от волос? Длинные, красивые чёрные волосы сменились этим спутанным коротким нечто? В голове была только одна мысль. Зачем? Неудивительно, что она сейчас так старательно изображает спящую… Ромашов потянулся к голове Алисы, взялся пальцами за короткие пряди, и со вздохом отвернулся. Девушка уже просто не могла играть сон, и когда его рука исчезла с её головы, открыла глаза, и поднявшись, с какой-то невероятной растерянностью обратилась к Михаилу: — Ну, как тебе стрижка? — А что мне сказать? Чего ты ожидаешь? — поджав губы, произнес Ромашов. Ему не понравилась её причёска, и без того часто выглядевшая неаккуратно, сейчас девушка выглядела, будто упала вниз головой. Но может, если расчесать было бы лучше… — Ну, то, что тебе понравится? — с остановками, замирая от волнения, проговорила Алиса. Михаил пожал плечами. Обижать её не хотелось, тем более, в последнее время девушка вела себя, как ему было надо. Ему ни к чему было портить вроде как установившийся мир. Ни к чему лишать себя возможности взять её под свой окончательный контроль в будущем. — Ты стала выглядеть моложе. И неряшливее. — только и сказал он, после чего вышел из комнаты. Ему надо было собраться с мыслями. После того разговора, Ромашов ни разу не упомянул, что в ней что-то изменилось. Хоть очень часто и жалел, что то, что так привлекло его исчезло. Но, в любом случае, Алиса осталась рядом, хоть и с таким обновлением. Он согласился смириться, в конце-концов, ей приходилось терпеть в нём гораздо большее. На Новой год школьники приготовили спектакль про лесных зверей, которые пытались спасти деда мороза от Серого волка, который разозлился из-за того, что его не пригласили отмечать, посчитав, что он может прийти только с одной целью. А волк обиделся, и решил, что тогда новый год отмечать не будет никто. В первой части спектакля звери искали Дедушку Мороза, и именно в совместных поисках показывалась их дружба, их умение найти общий язык и сплотиться в тяжелую минуту. А во второй, они уже находили волка, и оказывалось, что он даже и не думал никого есть, а просто хотел отметить вместе со всеми, и получить свои подарки. Таким образом, сказка показывала, что не нужно судить по каким-то слухам, насколько человек (в данном случае волк) добр или злонравен. Нужно начинать с себя, относиться к окружающим с уважением и пониманием. И тогда в стране и мире сразу все изменится в лучшую сторону. Получив подарок, волк сразу перестал сердиться и вместе со всеми зверями, и Дедом Морозом начал водить хоровод вокруг ёлки. С помощью танца все вдруг стали настоящими друзьями. А в конце, всем детям в зале раздавали мандарин, и желали хороших каникул, и не забывать о том, как важна дружба. Аккомпанировать для Алисы оказалось несложной задачей, несмотря на то, как она волновалась. Мелодии были простыми и незамысловатыми, слова написанные к ним казались добрыми и важными, они трогали за душу. Ей было приятно стать частью сказки, где каждый был кем-то особенным и важным. Приятно, что одноклассники хлопали ей, когда отгремел последний звук, а кто-то даже подарил ей пакетик маленьких красных шариков. Алиса не успела рассмотреть, кто это сделал, только улыбнулась всем сразу, чувствуя, как ее покидают всякие обиды и уходит напряжение. Сейчас она была маленькой девочкой, идущей по волшебному лесу, где нет горестей и где чудеса должны были быть непременно. Она любила сказку. Любила то ощущение детства, в которое раз за разом погружала ее музыка. Как будто она вновь была маленькой, и мир вокруг был прост и бесхитростен. — Ты так прекрасно сыграла! Думаю, у тебя без проблем получится поступить в университет. Привет, Алиса. — помахала ей рукой Катя, видимо она сидела где-то в зрительном зале, а сейчас подошла к самой сцене. Она была в белом шёлковом платье с рукавами-фонариками, а причёска у неё была самой простой — волосы стянуты узлом и прихвачены такой же белой лентой. На шее висела нитка крупных красных бус. Девушка была привычно нежна, весела, в её тёмных глазах горел огонёк радости. — Привет. До поступления ещё дожить надо, да и там будут композиции посложнее. А ты на Новый год останешься здесь? — с улыбкой отозвалась Алиса, подойдя к Кате. Под «здесь», она имела ввиду Москву, ведь мысль, что девушка уедет отмечать с Сашей обговаривалась ими ни раз. Решение было за директором. Алисе была приятна такая оценка её работы, хоть она и считала, что немного необъективна. Всё же, огрехи в игре были, благо их не заметили, с интересом наблюдая за постановкой. Катя, без особых раздумий, потянулась к Алисе, и легко заключила ее в объятия. От неё пахло свежестью и какими-то цветочными духами. Алиса, тоже не особо церемонясь, обвила руками ее за талию в ответ. Лёгкая рука девушки коснулась её новой причёски, и Алиса замерла, выжидая вердикт. Катя мягко улыбнулась, и тихо сказала: «Так даже лучше». Алиса довольно кивнула, слегка отодвинулась от подруги и стала чистить свой мандарин. — Отмечать? Отмечать да, я буду с дядей. А потом к тёте поеду. На пару дней. — неоднозначно отозвалась Катя, не решаясь говорить напрямую. Нормально сказать они могли только гуляя вдвоем. Николай Антонович был в зале, он мог услышать. Но Алисе было понятно и так. — Жаль, с ней именно не выйдет отметить… — отозвалась она, поджав губу. Вспоминалось, как Катя говорила, что мечтает отметить новый год только вдвоем с любимым. Ну что же, стоило радоваться и тому, что у неё будет пару дней после. А уже в следующем году никто не сможет помешать. — Ну, уже что есть. — так же, загадочно произнесла Катя, приняв пару долек мандарина из руки Алисы. Она пока не взяла свой, и стояла без ничего. Алиса же просто не могла есть что-то, когда человек рядом этого не имеет. Её бы загрызла совесть, поступи она так эгоистично. — Почему мне кажется, что вы говорите каким-то шифром? Алиса, представишь? — услышала она от Тани, которая до этого стояла с Линой, обсуждая что-то про вырезание снежинок, которыми обязательно надо было украсить комнату. Сегодня девушка была без очков, и постоянно щурилась, рассматривая стоящих перед ней людей. Видеть её без очков было так непривычно, обычно спрятанные под ними серые глаза оказались вдруг необыкновенно красивыми, а манера всё время поправлять съезжающую на нос оправу оставалась и без неё. Таня то и дело тянулась к носу, и тут же вспоминала, что поправлять собственно и нечего. Она была в платье Алисы, темно-сиреневом, очень скромном и элегантном, с тонким золотым пояском на талии. Алиса была очень рада, что её одежда подошла Тане, у них были практически одинаковые фигуры, и на неё хорошо садились её модели. — Да, конечно. Это Катя, племянница директора. А это Таня, моя соседка по кровати, и подруга здесь. — поспешила представить подруг Алиса, взяв обеих за руки. В голове мелькнуло, что такой компанией они могут водить хоровод вокруг ёлки… Как раз с теми ребятами, кто играл зверей. — А где ты учишься? Не здесь же. — с интересом спросила Таня у Кати, она неоднократно видела эту девушку в детдоме, но понятия не имела, кто она. Теперь все пазлы сошлись. Директор просто брал с собой племянницу, когда её было не с кем оставить. — Нет. Дома учусь. Всю жизнь дома. — качнула головой Катя, скрывая за мягкой улыбкой свою боль. Как бы ей хотелось как и всем, каждый день ходить вместе с ребятами… Общаться в коридорах на перерывах, ходить на кружки… Но, дядя решил иначе. И тут не помогали даже уговоры матери, когда она ещё. Была жива. — Наверное, тяжело ни с кем не общаться… — сочувственно протянула Таня, на что Катя тут же отмахнулась: — Я общаюсь. У меня есть подруги, не связанные с местом обучения. — пояснила она, не давая утопить себя в какой-то ненужной жалости. Она знакомилась на улице, бывало в библиотеке, как-то раз на катке. Не обязательно каждый день быть рядом, чтобы подружиться. Заметив, что обе её подруги замерли на месте, не зная, что ещё сказать, Алиса решила развеять обстановку. Как раз один из одноклассников, кто притащил высокую широкополую шляпу, чтобы показывать фокусы, оставил её на столе с угощениями, и отошёл из зала. Наверняка, он не сильно расстроится, если её позаимствуют. — Девочки, будем играть? — предложила Алиса, взяв шляпу со стола, и по пути выбросив кожурку от мандарина. Руки всё ещё приятно пахли им. Подумалось, вот бы духи с таким ароматом… Чтобы не исчезали до конца дня. — Во что? — тут же отозвалась Катя, она была более живой, в отличии от Тани, которая любила сидеть за книгами, и очень редко говорить. — В фанты! Давайте писать задания на листиках, вот шляпа! — довольно преподнесла свою идея Алиса, продемонстрировав свою находку. Последний раз она играла в эту игру ещё будучи ребенком, в прошлой школе… Ей было приятно вспомнить прошлое с новыми хорошими людьми. — Я с вами. В этом году очень вкусный мандарин, в прошлом одни косточки были. Я попытался вырастить дерево, получился только росток, но он быстро загнулся. Видимо, с животными мне проще, чем с растениями. — услышала она от Вали, который видимо стоял неподалеку, и решил включиться в разговор. Он был в белой рубашке, и красной новогодней шапке. Потеряв Сашу, Валя часто ходил один, и был очень грустным. Спасали только его животное, но они не умели говорить. Одноклассник, бывало садился с Алисой, но только когда рядом не было Михаила. Когда был — он не подходил на пушечный выстрел. Боялся. — А ты пробовал подкормку для дерева? — с неожиданным знанием дела проговорила Таня, вызывая у Алисы удивление. Девушка никогда не показывала, что она как-то интересует растениями. — Нет, только воду. А надо что-то ещё? — простодушно, готовый внять любому совету, отозвался Валя. В руке он крутил косточку, видимо, полученную из нового мандарина. Вырастить целое дерево, которое давало бы плоды казалось ему несбыточной мечтой. — Да, удобрения разные помочь могут. Если хочешь, я покажу какие. — предложила Таня, на что он с готовностью закивал. Получить такое знание в качестве подарка на новый год было бы лучшим, что может произойти. — Конечно, давай. Привет, Катюша. Я сразу не поздоровался. — произнёс он, обратив внимание на давнюю подругу. Катя с улыбкой шагнула вперёд, и легко обхватила его за шею. Парень смутился, и неловко похлопал её по спине. — Привет. Раз ты уже тоже здесь, то приглашаю вас с Алисой ко мне на новый год! Таня, тебя тоже! Придёте? — воодушевленно предложила Катя, окинув взглядом небольшую компанию. Видимо, она планировала это с самого начала, просто поджидала момент, когда можно позвать. — Боюсь, как бы Алиса своего… Кхм. Не привела. — неоднозначно покосилась на девушку Таня, вызывая у той нервную дрожь. Таня не одобряла, и каждый раз, когда видела Ромашова рядом с Алисой начинала говорить, какой он плохой, и что надо быть осторожной. Она не принимала ни одно слово про то, что Михаил поменялся, говоря, что он без конца врёт. Вот и сейчас уколола в самое болезненное место. — Ты о чём? — непонимающе моргнула Катя, переведя взгляд на Алису. Та потупилась, не зная, что ответить. Именно ей Алиса не рассказывала вообще ничего про Ромашова. Она прекрасно понимала неприязнь девушки к нему, и не хотела травить душу. И, кроме того… Несмотря на неприязнь, Алиса знала, что Михаил практически всю жизнь ухаживал за Катей. А, сейчас… Перестал благодаря ей. Она понимала, что девушка скорее всего обрадуется, но почему-то в глубине души опасалась, что той может стать неприятно. Ну, а если нет… Ещё одной подруги, которая будет перечислять все плохие качества Михаила она просто не выдержит! — Ни о чём. Договаривайтесь с ней. Я приду, что тебе подарить? — быстро произнесла Таня, не дав Алисе утонуть в самокопании. Девушка равно выдохнула, искренне надеясь, что она себя не выдала. Затем, быстро пробежалась глазами по залу. Пусто. Нет, вернее не пусто. Здесь была куча детей, все шумели, смеялись. Но, Михаила в зале не было. А ведь обещал успеть к её игре… Тем временем, спектакль подошёл к концу, а его и духу не было. Алиса ощущала обиду. Как будто, к ней единственной не пришла мама на утренник. Разумеется, она не считала Ромашова ею. Но чувства были примерно такими же. — Своё присутствие. Находиться только с дядей и его друзьями было бы убийственно. — грустно протянула Катя, вместе со словами тяжело вздохнув. После смерти матери Новый год проходил одинаково ужасно. Дядя приводил своих занудных знакомых, и они до утра обсуждали политику, а увидев его племянницу, то и дело шутили про «невесту». Девушка просто закрывалась в комнате, и сидела там до самого утра. Может хоть этот праздник прошёл бы лучше… — Я конечно буду, мы столько новых годов вместе отмечали. Как встретишь, так и проведешь, а я уже слишком привык к тебе, чтобы думать, что год пройдёт без тебя. — ласково проговорил Валя, теребя косточку от мандарина в руке. Он заметил, что его подруге стало очень грустно, и попытался отвлечь. Этот новый год он впервые за долгое время встретит без лучшего друга… А когда-то они отмечали его вчетвером. Сейчас об этом вспоминалось с ужасом. — Валя… Я тебя тоже очень люблю. Алиса, а ты что молчишь? Да, и про кого Таня говорила? — обратилась к ней Катя, вызывая у девушки мурашки. Нет, не сейчас. Она расскажет когда-нибудь потом. Потом… — Я дам ответ позже, ладно? Давайте играть. — нарочито весело протянула Алиса, указав на шляпу. Оставалось только нарезать бумажек… Хоть бы Катя ничего не заподозрила… Её чёрные глаза смотрели с таким недоверием. — Ты какая-то задумчивая сегодня. Пойдём. — бросила та, и их небольшая компания пошла искать бумагу, карандаш, и ножницы. Следующие несколько часов ребята провели очень весело, выполняя разные новогодние задания друг друга. Тем временем, Ромашов всё же был в зале. Он наблюдал, и подслушивал их беседу. И он… Он просто обиделся. Почему Алиса не ответила Кате, про кого сказала та её подружка в очках? Будучи рядом с ним, она открыто говорила, но в одиночестве… Всё же стеснялась. Продолжала стесняться и теперь. Больно. Боль, полученная с утра усилилась во сто крат, и Михаил решил просто не подходить. Не мешаться, раз его списали со счетов и здесь. Видимо, таков его удел. Быть на десятой роли второго состава. Он просто ушёл, размышляя, о чём говорила Катя, упоминая какую-то тётю? Он знал о ней всё, но о любви к тете, с которой она собиралась проводить Новый год? Это определенно был шифр, как сказала та девочка в очках. А ему надо было разгадать, какой. И спланировать, что он решил. Пока Алиса играла, и весело проводила время, Михаил предавался самым тёмным мыслями, гуляя по празднично украшенным улочкам Москвы. Возможно, будь он не один, он бы не решился на это. Возможно… Возможно… Михаил не явился в детдом даже к обеду. Алиса заволновалась за него, ведь, не случилось ли что с ним? Она даже не знала, с кем он пошёл гулять, у него даже не было друзей! Оставшись одна, когда её одноклассники разбрелись по комнатам, девушка места себе не находила. В конце-концов, она решилась поехать в квартиру, и подождать его там. Скорее всего, если что-то случится, он не поедет в детдом. Она оказалась права. Ромашов явился после полуночи. Бледный, дрожащий, и весь какой-то грязный. Он был до невозможности напуган, путано говорил что-то себе под нос, а его зелёное пальто было в каких-то красных пятнах. Он всё время оглядывался по сторонам, словно боялся кого-то. Глаза у него были как у сумасшедшего, навыкате, и бегали. Михаил и грязь были настолько несовместимыми вещами, что сейчас, глядя на его заляпанное пальто, Алисе стало очень нехорошо. В нормальном состоянии он не пропускал и пятнышка… Что с ним случилось? — Миш, привет. Ты так поздно вернулся. Жаль, ёлку не видел. И мою игру не послушал. — очень осторожно начала Алиса, выйдя из спальни. Она видела, что с ним что-то не то. Видела, как парень, рвано, нехорошо дыша сидел прямо на полу. Его колени дрожали, зуб не попадал на зуб, и он беззвучно шевелил губами, словно разговаривал сам с собой. Со стороны Ромашов выглядел, будто помешался. Увидев Алису, он нашёл в себе силы встать на ноги, но только для того, чтобы тут же рухнуть обратно на пол, у двери. — Мне нужно в ванну. — неопределённо пробубнил он, и резко подскочив, покачиваясь, не обращая внимания на Алису, пошёл мимо неё. — Что-то случилось? Ты ранен? — обеспокоено заговорила девушка, следуя за ним. Красные пятна на одежде отдавали металлом, и она с волнением думала только об одном. Если его кто-то так сильно ранил, надо было звонить в скорую. — Не трогай меня. Если я позволил быть тебе рядом, это не значит, что надо лезть в мою жизнь! — визгливо, не своим тоном прокричал Михаил, отмахнувшись от её рук, которыми Алиса попыталась прикоснуться к пальто. Она так и замерла на месте, боясь сделать ещё один шаг. Его глаза были бешеными, бледное лицо покрывали капельки пота. Губы были искусаные в кровь, на лбу пульсировала жила. Ромашов опирался о стену коридора, но было понятно, что его движения совершенно непослушны и осуществляются по инерции. Примерно через минуту парень вышел из состояния транса и, по-прежнему не глядя на неё, подошёл к двери ванны, открыл её и вошёл внутрь. — Я же просто беспокоюсь… Что ты такой злой? — одними губами прошептала Алиса, не зная, что ей нужно сказать, сделать… Чёрт, да она никогда в своей жизни не видела раненых! А агрессивно раненых так точно! Ей стало страшно, захотелось убежать. Но она должна была помочь… Разве не было страшно ему, когда он нырял под лёд, и видел, как она тонет? Она должна была отплатить. — Я приду сейчас. Жди. — одними губами, будто бы ничего не видя и не слыша, сам себе пробубнил Ромашов. — Тебе не нужна помощь? — обеспокоено заговорила Алиса, начав стучать в ванную, в которой он закрылся. Если он сейчас окочурится прямо в ней! Даже дверь не откроешь! Она застучала сильнее, громче, резче, пока с другой стороны не послышалось грубое: — Да отвали ты. — Ты… Ты чего? — непонимающе прошептала Алиса, слыша, как включилась вода. Она не могла отойти от двери, и стояла прямо за ней, слушая, что там происходит, и искренне надеясь, что не услышит звук падения тела. Спустя минут десять, вода выключилась, а замок щёлкнул. К ней вышел Михаил, в одной майке и домашних шортах. Девушка мигом осмотрела его, и не увидела ни одной раны. Но… Но откуда тогда было столько крови? От запаха металла, который стоял в ванной её замутило. Все вещи были свалены в таз, и залиты каким-то средством. — Ты сделал, что нужно было? Теперь объясни мне. Что за агрессия? Я может, скучала по тебе, а ты… — продолжила Алиса, схватив его за руку прямо посреди коридора. Она обязана была выяснить, что произошло! В голове неотступно билась мысль, если кровь не его, то чья? Он же не мог на самом деле… Да и боже, кого! Заметив, что его взяли за руку, Михаил повернул к девушке побледневшее лицо. Казалось, Ромашов только сейчас осознал, что находится в квартире не один. Алиса крепко сжимала его кисть, не давая сдвинуться с места. Его кривая, злая усмешка стала похожа на гримасу ненависти. Он чуть отстранился и попытался высвободить руку. — Скучала? Ты даже не соглашаешься встречаться. Играешь мной. То подпускаешь, то отдаляешь. Опять врёшь. — грубо бросил Ромашов, чуть ли не толкнув её в стену. Алиса замерла от страха. Врала? Когда? Каждый день она была рядом искренне, по желанию… В голове забилась жуткая мысль, что он мог опять что-то сделать из ревности… Как в тот раз, только ещё хуже… — Я сказала тебе, что мне нужно думать. Наши взгляды на жизнь так не сходятся, чтобы быть вместе… — как можно мягче прошептала Алиса, стараясь не давить, ни в коем случае не спровоцировать его на что-то. Ей было страшно. Кровь была не его, не его! Он действительно не менялся, а она позволила себе утонуть в самообмане. Идиотка… Купилась на речи лгуна. — А для поцелуев сходятся? В принципе, я не против. Иди, садись мне на ручки. — злобно бросил Ромашов, когда они зашли в комнату, и просто потянул Алису к себе на колени. В следующую секунду он стал целовать её, как-то не так, как раньше, более властно, требовательно, с полной уверенностью, что получит то, чего хочет. Язык сразу проник в рот, затем он куснул нижнюю губу, вызывая у девушки вскрик боли. Алиса отдернула голову, и дала ему пощечину. На что Михаил засмеялся. Глухо, пугающе. И вновь схватив её за подбородок, притянул к своим губам. Несколько секунд он просто целовал её в губы, а затем резко отстранился. Показывая, что только он имеет право делать с ней всё что захочет, не спрашивая ничьего мнения. Она была его. Его вещью, и не более. Алиса потянулась дать ещё одну пощечину, но её рука была перехвачена за запястье. — Объясни нормально, где ты был? У тебя под ногтями красное… — выпалила она, схватив его за руку. Пальцы были мигом вырваны, а в следующую секунду сжались на её боках. — А ты не рассматривай меня. Сядь, не дёргайся. Единственное, на что ты нужна… — злобно прошипел парень, сжимая пальцы на её талии так, что от этого даже стало больно. Алиса просто не понимала, почему Михаил на неё обозлился? Ведь было же всё хорошо, она почти призналась себе, что впервые влюбилась… Что за издевательства, а? Почему он так зло с ней? Что она сделала не так? Она настолько забылась в мыслях, страхах, что только через пару минут осознала, что сидит на его коленях, когда он практически без одежды. Сердце стучало часто, глаза щипало от слез. А он… Он молчал и напряженно смотрел в стену, поигрывая пальцами на её теле. Размышляя о чем-то, он иногда посматривал на Алису, но всё больше прятал глаза. — Миша! Почему ты не можешь ответить… Как я могу быть с тобой, если ты мне не веришь? Это самое важное. — устало протянула Алиса, уронив руки ему на плечи. Михаил посадил её так, что она обхватывала двумя ногами его за бедра. Близко, вплотную… Она ощущала какой он горячий, потный, как будто находится в лихорадке. Ее тошнило от запаха металла, которым от него разило даже без одежды. Он перебил даже вездесущий табак. — Я верю тебе. Краску покупал. Баночка открылась, и под ногти залилось. И одежду запачкало. Стены тебе хотел покрасить. — насмешливо протянул Михаил, даже не пытаясь выдать за правду эту очевидную ложь. — Ты меня за дурочку держишь? Стены в красный? — хлопнула его по плечам Алиса, чтобы привести в себя, вывести из этого состояния невминоза, получить наконец ответ, что к черту произошло! — Красивый цвет. Мне нравится. — склонив голову набок, словно она норовила просто отвалиться и упасть, как-то неадекватно произнес Ромашов. — Откуда у тебя шрам? — поджав губы, произнесла Алиса, проведя пальцем по его щеке. Если он сошел с ума, то его наверняка не тронет такой вопрос… Но она ошиблась. — Вот в это вообще не лезь. И не смотри. — закричал Михаил, отвернув от неё голову, закрыв лицо руками. Он рвано дышал, так, словно ему не хватало кислорода в комнате, и весь сжимался, словно норовил исчезнуть. — Ты… — попыталась произнести Алиса, но в следующую секунду он просто рухнул на спину на кровати, и потянул её за руки к себе, проговорив: — Да хватит уже. Ляг лучше на меня. Вот так. — Михаил сжимал тонкую талию слишком плотно, как будто стремился выдавить из нее весь воздух и, к тому же, не давал ей дышать. Целовал губы злобно, с таким исступлением, что Алисе хотелось поскорее оттолкнуть его от себя. Она еле сдерживалась, чувствуя, в его поведении что-то крайне неприятное. Это началось с первых же минут его возвращения домой. Он вел себя агрессивно, словно только что вернулся с поля битвы, а не с прогулки. Но самым жутким был его взгляд. Он не отводил от нее глаз, не моргал, полностью фокусируясь на ее лице, и в нем не было ни капли теплоты. Только голод, только кровожадное желание — во всем. И еще в глазах было какое-то злорадство, смешанное с удивлением и болью. Хотелось прекратить это, пока он не задушил ее, а это были единственные мысли, которые посещали девушку во время этой сумасшедшей вспышки страсти. — Мне надо будет на несколько дней уехать. — произнес Ромашов, когда этот кошмар подошёл к концу, и он просто отпихнул от себя Алису, как надоевшую игрушку. Затем отвернулся лицом к стене, и накрылся одеялом с головой. Он не делал так ни разу, когда они спали вместе… — Куда? Ты не уезжал больше, чем на сутки… — тихо, устало протянула девушка. Она не верила, что сможет добиться ответа. Она уже просто хотела уйти. Пусть уезжает… Завтра утром Алиса навсегда вычеркнет из своей жизни Михаила. Только почему, думая об этом, по её щеке покатилась слезинка? — Ну значит, уеду. Что ты меня допрашиваешь? Я в камере? Я тебе должен что-то? — злобно выпустил из себя парень, так и не повернувшись к ней лицом. — Нет, конечно нет… — только и сказала девушка, кусая губы, чтобы успокоиться. По щекам телки слёзы, но больше всего ей было больно внутри. Больно от того, что поверила тому, с кем нельзя было это делать. Подумала, что знает о нём хоть что-то, так и не поняв, что Михаил рассказывал только те факты, которые считал приемлемыми. Сколько ещё в его биографии таких сумасшедших ночей? Она не знала, и не хотела знать. Алисе было до невозможности пусто на душе.