Jack Daniel’s $ Co.

– Я люблю прикосновения. Фраза звучит так неожиданно, что Шахматы теряется, непонимающе поднимая только что задумчивый взгляд с пола. Покер смотрит почти как всегда, и это «почти» бросается в глаза, как береговой песок в сильный ветер. Шахматы глухо спрашивает: – Что?.. – а потом продолжает растерянно хлопать глазами, как всегда нервно растягивая рот в улыбке. Привычка, которую требует скромный темперамент, временами прогрессирующий в социализации. Вместо ответа старшая игра просто берёт младшую за руку, и от этого ничего вроде не значащего – ага, конечно – действия внутри Шахмат что-то делает кульбит. Он тупо пялиться на чужую ладонь, несильно сжимающую его собственную, и переводит взгляд на Покера. Друг смотрит внимательно, цепко, так, что отвернуться или просто отвести взгляд сил нет. И Шахматы смотрит, с каждой секундой чувствуя, как тело нагревается, а внутри всё сильнее сворачивается в узел. Кровь словно бурлит по венам и вскоре превращается в настоящий кипяток, ошпаривающий тонкие стенки лёгких и бешено колотящееся сердце; Шахматы никогда не отчитался здоровьем, сейчас и вовсе мелькает мысль, что он болен. Или, по крайней мере, одержим недугом, сидящим прямо перед ним. Мысли путаются, и последняя, которая должна была подразумевать другое, в итоге делает только хуже: Шахматы издаёт отрывистый вздох и понимает, какой же он идиот, раз смеет вообще так думать о дорогом друге. И неважно, что ТАК он ощущал себя только рядом с Домино… – В детстве мне отчаянно хотелось, чтобы кто-нибудь протянул мне руку, – вдруг начинает Покер, отрешённо смотря на их сцепленные руки. Внезапное поглаживание бледных костяшек большим пальцем заставляет и без того затруднённое дыхание сбиться. – Чтобы кто-нибудь подошёл и сказал, что мне необязательно быть самым сильным. Что пускай я и старший, мне не нужно вечно быть «каменной стеной» для остальных. – Он замолкает, всё ещё задумчиво поглаживая чужую руку. Шахматы сглатывает и тут же в страхе распахивает глаза: слишком громко. Он боится, что Покер очнётся и отдёрнет руку, но, к счастью, этого не происходит; старший будто и не замечает этого, продолжая бездумно гладить вспотевшую ладонь. – Знаешь, я никому об этом не рассказывал. Боялся, что меня не поймут… – Он грустно усмехается, и от этого жеста Шахматы чувствует себя предателем. – Тебя тоже не поняли. Так что вот нам с тобой двоим урок, – он громко вздыхает, шевелясь, и Шахматы чувствует, как с души спадает камень, – не доверяй никому. Понял? Шахматы заторможенно кивает, даже и не думая о том, что ему только что сказали; прикосновения выбили почву из-под ног и так сидящей игры, и на остальное у неё просто не хватило сил. Слишком… много впечатлений. Кажется, у него новая одержимость. * * * – Я… У меня… Покер смотрит прямо в глаза – ничего необычного, но в этот раз обычно просто эмоциональный Шахматы весь трясётся, как осиновый лист. Или как влюблённый первоклашка, признающийся в любви. От сравнения младшая игра едва не падает в обморок: потому что это слишком. Слишком ярко, слишком… непонятно, и от этого хочется отчаянно завопить. С Домино всё было ясно, как день: он любил её, как возлюбленную. А вот с Покером ничерта понятно не было. Он, как колодец – глянь вниз и ничего ясного не увидишь. Мрак и темень, в глубине которых скрывается нечто, необязательно страшное, но однозначно великое. И Шахматы вроде хочет туда заглянуть, увидеть суть игры, вставшей в последнее время так близко, но… боится. Как трус боится, и чего, непонятно. «С каких это пор я вообще так боюсь с кем-то заговорить?..» «Серая» игра прекрасно знает ответ, но признавать вслух не хочет. Даже в мыслях. Он понимает, что… полюбил, о Создатель, он ПОЧТИ ВЛЮБИЛСЯ в собственного друга сразу после расторжения всех связей с Домино. И от этого так… мерзко и противно, аж тошно в зеркало на себя смотреть. Потому что получается, что Шахматы предал одну игру и теперь пытается заиметь связь с другой, которая оказалась в нужном месте в нужное время с такой нужной поддержкой. «ААААААААААААААААА!» Пока в голове Шахматы раздаются крики, полные отчаянного смущения, а где-то на задворках мелькает мысль, какой же он урод, внешне игра старательно отводит глаза. Покер смеряет его внимательным взглядом и – о Господи, Шахматы сейчас умрёт – хмурится. – Ты болен? – Тобой! – случайно выкрикивает Шахматы, от волнения говоря не то, что хотел изначально. Наблюдая за приподнимающейся вверх бровью, он быстро капитулирует и начинает стремительно позоритьсяоправдываться: – Ой, н-нет, т-то есть, я имел в виду, что я просто приболел немного, вот и всё! Наблюдая за краснеющим и бледнеющим другом, тараторящим дурацкие скомканные объяснения, Покер останавливает бровь от взлёта на затылок и слегка ухмыляется. Вид игры забавит старшего. – Хах, хорошо. В таком случае, – он резко встаёт и прикасается рукой к чужому плечу, – думаю, тебе стоит присесть. Мало ли, вдруг упадёшь в обморок? Покер смеётся с собственной шутки, а Шахматы думает, что сейчас и впрямь свалится на пол. Хватка на плече вызывает табун мурашек по всему телу. Игра глядит на него расширившимися, как у зайца, глазами, хлопает ресницами, слишком пушистыми для мужчины, как подмечает Покер, и сжимается так, что, кажется, сейчас уменьшится вдвое. Старший делает вид, что не замечает такой чрезмерной реакции, и просто с тихими смешками садится обратно в кресло, закидывая ногу на ногу и специально останавливая взгляд на полу, дабы дать младшему успокоиться. Недолго, конечно, но, к счастью, Шахматы хватает этих мгновений; он хвалит драгоценные крупицы времени, отмирая и быстро оказываясь на соседнем кресле – Покер даже моргнуть не успевает. Теперь его очередь смешно хлопать глазами, а потом снова заливаться тихим хрипловатым смехом. Шахматы украдкой бросает на него взгляды и думает, какой же он красивый. Младший замечает только теперь. Раньше Покер просто казался ему идеальным, но сейчас… Сейчас каждая деталь становится чем-то особенно важным. И тихий сиплый смех превращается в музыку для ушей. С Домино так… не было. Чай Шахматы принимает влажными руками. Он надеется, что красивая чашка не выскользнет из потных ладоней и смотрит за ней слишком уж внимательно – Покер это замечает, но снова предпочитает отмолчаться. Младший ему мысленно благодарен, потому что адекватно отвечать он сейчас не в состоянии. А упасть в грязь лицом перед лучшим другом – такая себе идея. Лучший друг…А друг ли он теперь? Какое-то время игры сидят молча. Покер – расслабленно прикрыв глаза, вытянув длинные ноги и облокотив чашку о слабо вздымающуюся грудь. Шахматы – сжато, молясь Создателю и Богу, чтобы не выронить дорогущий фарфор из рук. Это видно даже по его позе: ноги строго сведены вместе, спина почти идеально прямая, и лишь кудри слегка трясутся в такт волнению хозяина. – Кстати, этот сервиз мне подарила Ходилки. Ну, как тебе? Шахматы остаётся только кивнуть, выдавить с неровной улыбкой: – Да, очень красиво. – И снова замолчать, тупо уставившись в чашку с непритронутым напитком. Язык словно прирастает к нёбу, и Шахматы чувствует себя рыбой. Такой же безмозглой и молчаливой… Не в обиду рыбам. Но Покер сегодня совершенно не обращает внимания на заметные изменения в друге, продолжая лёгкую беседу: – Сказала, что только увидев его, сразу подумала обо мне. Как романтично, не правда ли? Хах. Иронично, ведь её любовь к путешествиям не вытеснит никто и ничто. – Игра снова тихо заливается смехом. Висит недолгая тишина, в которой Шахматы на мгновенье растворяется, сам того не замечая. Но вот Покер стирает улыбку с лица, и младший снова весь натягивается, как струна. – Однако я всё ещё не понимаю, почему она вручила его мне: мы ведь не так близки, как ты с ней. Так… Почему? Покер замолкает, в крайней задумчивости смеряя поднятую на уровень глаз чашку взглядом. Шахматы заставляет себя сделать то же самое со своей, молясь, чтобы чёртовы руки не подвели. Чашка как чашка. Белая, хрупкая до ужаса, специфической формы и с золотистыми краями. Последнее привлекает внимание больше всего. Золотистые… Прямо как.. Взгляд переносится к фигуре Покера. Золотистый пиджак немного помялся. Секунды постепенно превращаются в минуты, тиканье часов звучит всё громче и громче; «серая» игра чувствует, что так больше продолжаться не может. У Покера не бесконечное терпение, а чай уже почти остыл: пара не видно и в помине. Шахматы прикрывает глаза и глубоко вздыхает, собираясь с мыслями. – Я очень люблю, когда меня слушают! И после этой фразы младший замолкает и жмётся ещё сильнее прежнего, зажмуриваясь. Фарфоровая тонкая ручка почти скрипит от крепкой хватки. Покер всё-таки слегка вздрагивает от неожиданности – если бы он не отпил уже половину, чай расплескался бы на идеально белую рубашку. Он выравнивает дорогую вещь и поворачивается к собеседнику с немым вопросом. Шахматы приоткрывает один глаз и снова быстро его закрывает. Создатель, какой же он идиот!.. – Прости? – всё-таки говорит старший, смешно хлопая глазами, и тут же разбавляет своим голосом странное молчание. Шахматы наматывает всю свою храбрость на кулак и резко распахивает глаза, поворачиваясь к другу. – Я и-имел в виду что… Т-тогда ты сказал, что тебе не хватает прикосновений. Мне не хватает того, чтобы меня просто выслушали всерьёз. – Шахматы сглатывает и отводит взгляд. Кружка оказывается сжата у коленей. – Другие игры никогда не воспринимают меня всерьёз… Лото и Домино теперь и вовсе ненавидят, а Дурак вообще украл моего брата! – в конце голос срывается на крик, отчего чай в чашке едва не опрокидывается на пол. Шахматы тут же успокаивается и закусывает губу под внимательным взглядом собеседника. – Я-я… Чёрт, да что со мной не так?! Даже самую крепкую плотину в итоге может прорвать сильный поток воды. Нервы Шахматы тоже оказываются недолговечными, и теперь из его глаз катятся слёзы, а сама игра ставит чашку на журнальный столик и с горьким всхлипыванием закрывает лицо руками, дрожа всем телом от рыданий. Покер смотрит на это рассеянно – он не ожидал подобного исхода этого вечера, на который Шахматы был приглашён в знак оказания поддержки. Игра разочарованно поджимает губы. Видимо, он сделал ошибку, выбрав именно его.. Внезапно за лацканы пиджака кто-то хватается, и Покер оказывается напротив лица Шахмат. Растерянный взгляд превращается в слегка напуганный, потому что нехорошего огонька в покрасневших глазах Покер ожидает в последнюю очередь. – Что мне нужно сделать, чтобы меня наконец-то увидели таким, какой я есть? Ты… поможешь мне? Поможешь показать другим меня самого? Шахматы держит неожиданно крепко; Покер нервно сглатывает и заторможенно кивает, медленно, словно вмиг все мышцы онемели. «Серому» этого будто достаточно: его лицо озаряет удовлетворённая ухмылка, и руки медленно ослабляют хватку. Старший валится на спинку кресла, шумно дыша и стараясь не смотреть на игру, изящно вернувшуюся на место, как ни в чём не бывало отпивая уже тёплый чай. Нет, он не прогадал…