You look so pretty
Pretty like the sun
Tom Odell – Black Friday
Звон ложки разлетался в тишине квартиры. Минхо, методично помешивая малину в чае, направлялся из кухни обратно к кровати Хёнджина. Войдя в его комнату, он просканировал обездвиженного под грудой одеял друга нахмуренным взглядом. Кками, не видевший Минхо долгое время и отчего-то по нему соскучившийся, нарезал круги возле его ног. - Сколько? – хмуро спросил он. Хёнджин собрал все оставшиеся силы в кулак и, отодвинув с лица одеяло, прохрипел: - Тридцать девять и два. Минхо тяжело вздохнул, и тоном, каким мама в детстве отчитывала его за плохие оценки, начал ворчать: - Это все твое упрямство. Ночами не спишь, нормально не ешь, без шарфа ходишь… Хёнджин, не выдержав напора, поспешил ретироваться под пуховые одеяла. От этого действия голос друга ненадолго утих, но то было лишь затишье перед бурей, потому что в следующую секунду кончик одеяла, закрывающий лицо, был отброшен в сторону, и над ухом раздался приказной тон: - А ну, живо садись и пей. Парень, которого от этого действия резко пробрало холодом, в ответ лишь обреченно простонал: - Я же уже что-то пил до этого?.. - То были противовирусные лекарства и таблетки от кашля, а это - чай с малиной и лимоном для того, чтобы температуру сбить. Хёнджин предпочел не перечить, сил на это совершенно не оставалось. Он послушно взял в руки кружку и стал неторопливыми глотками поглощать ее содержимое. Допив, он снова улегся под одеяло и еле слышно возразил: - Я носил шарф… последние четыре дня. Минхо, относивший кружку обратно на кухню, но все равно расслышавший эти слова, лишь проворчал: - А холодно на улице уже больше недели, дуреха… да и вместе с шарфом нормальные люди обычно шапки носят. Хёнджин попытался что-то тому ответить, но слова его потонули в громком кашле. «А Сынмин говорил, что шарфы Феликса оберегают от простуды,» - расстроенно подумал он. Либо парень так пошутил, либо данный экземпляр был неудачным. «Или же неудачным был сам Хёнджин, что было ближе к истине» - про себя усмехнулся он. - Шарф, кстати, красивый, видел его на вешалке возле входа, - отметил Минхо, - неожиданно яркий для тебя выбор цвета. - Это не я выбирал, мне его подарили. - Кто? – Хёнджин не видел лица Минхо, но голос того звучал очень удивленно. - Феликс, - донеслось из-под одеял еле слышно. Минхо резко сел на кровать рядом с другом и, наклонившись над ним, открыл его лицо. - А вот с этого момента прошу поподробнее! Хёнджин, недовольно морщась, стал оттягивать одеяло обратно, но хватка друга была сильнее, отчего ему пришлось смириться, что разговора не избежать. - Минхо, ты заболеешь, отодвинься от меня, - вяло запротестовал он. - Ты не отвертишься от меня, Хёнджин. Кто. Такой. Феликс? Хёнджин обреченно вздохнул: - Уличный музыкант. И даже поднял глаза, чтобы насладиться удивлением на лице Минхо. - Я боюсь спросить, при каких обстоятельствах ты спиздил у уличного музыканта шарф? Хёнджин обиженно надулся: - В смысле спиздил? Я же сказал, что это подарок. - Хорошо, я боюсь спросить, при каких обстоятельствах уличный музыкант подарил тебе шарф, если ты хочешь это так называть. - Почему-то у меня пропало желание что-то тебе рассказывать… - задумчиво пробормотал Хёнджин. Минхо схватил того за плечи и начал отчаянно трясти: - Прошу, расскажи, я сейчас лопну от любопытства. - Прекрати, - запричитал парень, - и так тошно. И он рассказал. С того дня, когда Феликс подарил Хёнджину шарф, парни виделись лишь единожды в том самом подземном переходе. Поздороваться и поговорить не получилось, потому что музыканты были на середине исполнения композиции для нескольких слушателей. Однако Феликс, завидев на шее Хёнджина подаренный шарф, искренне расплылся в улыбке, при виде которой в душе парня запорхали бабочки, и начали цвести сады. В тот же день пришло сообщение от музыканта, в котором он говорил, как искренне рад, что его шарф носят. Это была их последняя переписка. И сейчас Хёнджин боялся того, что парень узнает о его болезни, потому что так окажется, что шарф не обладает никакими целительными свойствами. И тогда, он был уверен на все сто, Феликс расстроится, а последнее, что хотел бы сделать Хёнджин - это испортить тому настроение. - И поэтому ты ему не пишешь уже несколько дней? – заключил Минхо. Хёнджин кивнул, параллельно громко закашлявшись. - А меня с ним познакомишь? – подмигнул Минхо, отчего он вынужден был резко перестать кашлять. - Нет, - молниеносно ответил Хёнджин. В глазах друга слишком явно проскользнула обида. - Пока нет, - поправился он, - ты его спугнешь… - Чего это я его спугну? – возмутился Минхо, - я очень даже милый парень. - Скажешь еще какую-нибудь непристойность, - щеки Хёнджина отчего-то заалели. - А что, есть повод? – задергал бровями друг. Хёнджин закатил глаза к небу (а так как он все еще находился в лежачем положении, читать как «к спинке кровати»). - Нет никакого повода. Мы еще совсем плохо знакомы, и Феликс не тот, о ком мне хотелось бы думать в том ключе, который возник у тебя сейчас в голове, по глазам вижу. Он милый, заботливый, солнечный… он горит своим делом, любит свою сестру и друзей… он подарил мне шарф, согрев меня, когда мне было особенно холодно. И каждый раз, когда я вижу его улыбку, мне кажется, что мой день не такой уж и плохой. Хёнджин резко замолчал, смутившись от собственной откровенности. Он очень удивился, когда понял, что все время, пока он говорил, его лицо не покидала словно приросшая к губам улыбка. Минхо был поражен его словами не меньше: - Я впервые с момента нашего знакомства слышу, чтобы ты говорил о ком-то в таком ключе, - серьезно сказал он. Парень смущенно прикрыл лицо одеялом, но все равно расслышал: - Знаешь, что это значит? - Что? – не вылезая из своего кокона, поинтересовался он. - Что ты исцеляешься… Хёнджин откинул одеяло в сторону и потрогал собственный лоб: - Да нет, все еще такой же горячий. - Я не об этом, дурачок! Хёнджин знал, что Минхо имеет в виду. И он очень хотел бы верить его словам. Но он так же знал, что Феликс в конечном счете, узнав, какой Хёнджин на самом деле, разочаруется, что Феликс не сможет разбить ему сердце, потому что сердца у него давно нет – вырвали из груди и закопали как можно глубже в землю, так глубоко, что уже и не достанешь. Узнав этот факт, Феликс просто молча уйдет, потому что он заслуживает только самой светлой любви, а без сердца невозможно любить. - Ты думаешь слишком громко, - еле слышно произнес Минхо. Хёнджин проморгался, отпугнув отчего-то подступившие к глазам слезы. Он чересчур давно не плакал. - Это все равно ничего не значит, Минхо. Феликс - просто хороший человек, который рано или поздно уйдет. И было в его голосе столько убежденности в своих словах, что сердце Минхо защемило от боли. - Не все уходят, Хёнджин. Мы с Чаном, например, никуда от тебя уходить не собираемся. Даже если ты очень сильно этого захочешь, от нас ты не отделаешься. На лице Хёнджина появилась еле заметная улыбка, от которой Минхо облегченно вздохнул и продолжил более напористым тоном: - И вообще, ты чего драму развел средь бела дня, я не понял! Я тут значит, бегаю вокруг него целый день, чаи ему целебные намешиваю, лекарствами в аптеках закупаюсь, а он свою шарманку по новой заводит - «все от меня ушли, я один одинешенек». У меня, вообще, смена сегодня ночью, я должен дома лежать отсыпаться, а вместо этого, как видишь, здесь с тобой нахожусь. Вот, сейчас, правда, возьму и уйду, и будешь один лежать с температурой под сорок! В подтверждение его слов, Кками, который все это время молча лежал в углу, восторженно гавкнул. - Вот, а я о чем! – воздел палец к потолку Минхо. Хёнджин, который совершенно не хотел ругаться с другом, поспешно заговорил: - Прости меня, Минхо, я очень ценю твою заботу, и я понял, что ты во всем прав. Хёнджин врал о том, что он все понял. Минхо знал, что Хёнджин врет. Кками снова громка гавкнул, стараясь привлечь к себе внимание. - Его пора покормить, - подметил Хёнджин, уже силясь подняться с кровати и пойти за кормом. Однако Минхо уложил друга обратно: - Я сам. Твоя задача сейчас лежать и лечиться, ты больничный взял до понедельника, и чтобы окончательно поправиться у тебя осталось всего два дня, включая сегодняшний. Парень, чтобы еще больше не злить друга, послушно улегся обратно на кровать. Он проводил глазами Минхо, проковылявшего на кухню с восторженным Кками, и через несколько минут провалился в сон.* * *
Как бы Хёнджин не старался, к понедельнику ему выздороветь не удалось. Пришлось продлевать больничный и договариваться с Йеджи, чтобы та провела занятия в дни его отсутствия на работе. Все выходные он провалялся с высокой температурой, голос его сел, а тело отказывалось подниматься с кровати, но несмотря на это, больше всего тревожил тот факт, что Феликс непременно должен был узнать о его болезни от Оливии, которая, Хёнджин был уверен, расскажет своему брату о том, что занятия у них вела другая преподавательница. Чутье его не подвело. Феликс написал ему поздно вечером в понедельник с вопросами о его самочувствии и пожеланиями скорейшего выздоровления. Ли Феликс: Мы с Джисоном сегодня снова все утро играли в подземном переходе, и когда я не нашел тебя ни в одном из прохожих, то сразу понял, что что-то здесь не так… Прочитав его сообщение, Хёнджин почувствовал, как сердце забилось чаще. Феликс его искал, от одного только осознания под ребрами приятно защекотало. Ли Феликс: Выздоравливай, пожалуйста, до пятницы, потому что мы организуем небольшое выступление, и я хочу, чтобы ты тоже там присутствовал. Я очень надеюсь, что ты придешь сам и возьмешь с собой друзей. Хван Хёнджин: Конечно, я приду, спасибо за приглашение! Ли Феликс: Выздоравливай, хён :3 Так, всю последующую неделю Хёнджин пробыл в ожидании пятницы, и это вкупе с лекарствами и заботой Минхо поспособствовало его скорейшему выздоровлению. Уже в среду он вышел на работу, предварительно обмотавшись феликсовым шарфом и отыскав в недрах шкафа черную ничем не примечательную шапку. Не выходивший несколько дней на улицу Хёнджин, был несказанно удивлен теплу и полному отсутствию даже намеков на дождь, но головной убор все равно не снял. «Phonic destruction» должны были проводить свой небольшой концерт в подвале, где они хранили аппаратуру. Парень, зная, как у них мало поклонников, решил помочь парням, хотя бы попытавшись пригласить туда друзей. Чан, как и ожидалось, в пятницу допоздна работал, но он, стоит отдать ему должное, обещал, что вместо себя отправит своего младшего брата Лукаса и с ним, если получится того уговорить, кое-какого своего друга, с которым сам Хёнджин был не знаком. Поговорив с Чаном, он позвонил Минхо. Выслушав его предложение, тот со свойственной ему ехидцей протянул: - Так ты же говорил, что я его спугну?.. Хёнджин вздохнул: - Люди нужны для массовки, понимаешь? Минхо не понимал, это заявление смертельно задело его гордость: - То есть, я для тебя просто – массовка…? Хоть бы соврал, сказав: «Любимый, хочу провести с тобой время, так скучал по тебе». - Минхо, мы буквально виделись с тобой несколько дней назад. - Я тоже скучаю по твоей собаке больше, чем по тебе, но ведь не говорю об этом, - фыркнул он. Хёнджин лишь закатил глаза к небу: - Так ты пойдешь со мной или нет? - Нет, конечно, у меня работа. - Тогда зачем драму разводил? - Решил тебя побесить. После его слов Хёнджин повесил трубку, впрочем, радуясь, что ему удалось уговорить пойти хотя бы двух людей. Дни до концерта тянулись бесконечно долго, стрелка часов, казалось, приросла к циферблату и перемещалась с черепашьей скоростью, особенно это было заметно ночью. Во время болезни Хёнджин был настолько обессилевшим, что почти все свое свободное время он спал, однако теперь, когда он окончательно поправился, бессонница снова стала навещать его спальню. Ворочаясь под одеялом, он думал о Феликсе. Иногда эти мысли тревожно стискивали виски, в другие моменты они его успокаивали, и тогда Хёнджин под утро уже спал крепким сном. Думал он о нем так часто, потому что ждал их встречи, или все было оттого, что он успел к нему привязаться, Хёнджин ответа не знал. Парень понимал лишь одно, если Феликс теперь внезапно исчезнет из его жизни, ему будет очень больно. От одной только мысли о потере его сердце наполнялось ноющей тоской. Хёнджин сам не понял, когда это произошло, но теперь они переписывались каждый день с самого утра и до позднего вечера. Рассказывали друг другу, как проходят их дни, делились какими-то мыслями и во всем друг друга поддерживали. От этого было тепло. Таким же теплым было долгожданное утро пятницы. Стояла настолько приятная погода, что Хёнджин решил не надевать шапку (с шарфом он расставаться не смел). Весь его день был пропитан тягучим ожиданием и предвкушением их встречи. Хёнджин договорился увидеться с Лукасом неподалеку от места проведения концерта, который должен был начаться в 7 часов вечера. К назначенному времени к нему подошел паренек, который выглядел, как точная копия Бан Чана в 16 лет, и невысокий, широкоплечий парень с добрыми глазами. Они по очереди пожали руку Хёнджину, и незнакомец представился: - Я Со Чанбин, друг Чана и преподаватель Лукаса по сольфеджио, - Чанбин приветливо улыбнулся. Хёнджин быстро оглядел парня с головы до ног, про себя отмечая, что никогда бы не угадал его профессию. Легкая осенняя куртка не могла скрыть его большой мышечной массы, и походил он скорее на тренера по бодибилдингу или в крайнем случае физрука, но никак не на преподавателя музыкальной школы, которую посещал Лукас. - Приятно познакомиться, меня зовут Хван Хёнджин, - кивнул он в ответ. И они вместе зашагали к месту проведения мероприятия. Возле распахнутой железной подвальной двери их уже ждал Джисон, которого Хёнджин издалека узнал по его ярко-желтой куртке. При виде трех парней его лицо окрасила счастливая улыбка. Он приветливо замахал, подзывая их поближе: - Привет, Хёнджин! Ты привел с собой друзей? Он кивнул: - Это Лукас. - Очень приятно, - пожал Джисон руку парню. - А это Чанбин. Глаза Джисона плавно переместились с Лукаса на широкоплечего парня, стоящего за его спиной. Ровно секунду на его лице было нарисовано замешательство, а потом его глаза внезапно расширились, а рот преобразовался в большую букву «о». Через несколько мгновений Джисона прорвало: - Не верю своим глазам, ущипните меня, если я сплю. Это же тот самый, знаменитый Со Чанбин-сонбэним, бывший барабанщик группы «Sporty dynasty»! Не думал увидеть такую звезду на нашем скромном концерте, - все, что говорил Джисон, сопровождалось потряхиванием руки бывшего барабанщика. - Да не такой уж я и знаменитый, так, в узких кругах… - смутился парень. Удивленный Хёнджин, который совершенно не ожидал такого поворота событий, подметил, что уши Чанбина заалели. - Я был вашим фанатом, когда еще учился в школе, и так расстроился, когда узнал, что вы… - Можно на «ты», - уже полностью красный пробормотал Чанбин, безуспешно пытаясь вытянуть руку из цепкой хватки Джисона. - …что ты покинул группу, почему ты сделал такой выбор? Да не смущайтесь… вы… ты так! Чанбину наконец удалось освободить свою ладонь от затянувшегося рукопожатия, от греха подальше он убрал ее в карман куртки, а сам, скромно улыбаясь, продолжил: - Все дело в том, что я понял, что барабаны - не мое, и что душа лежит лишь к фортепиано. Сейчас вот преподаю детям сольфеджио. Лукасу, например. Лукас застенчиво и даже немного испуганно кивнул вытаращившемуся на него Джисону: - Как тебе повезло, парень! Такой крутой сонбэним тебе преподает, завидую по-хорошему! Лукас лишь молча кивнул, настороженно косясь на руки Джисона, видимо опасаясь того, что он начнет и его ладонь так отчаянно трясти, но тот лишь, поманил ребят ко входу. - Много людей пришло? – поспешил сменить тему Хёнджин, чтобы сместить фокус Джисона с Чанбина, который уже, казалось, готов был сквозь землю провалиться. Пришел черед Джисона смущаться: - На самом деле нет… ну, ты сам сейчас все увидишь. Проходите скорее, не стесняйтесь, я вас уж больно сильно задержал, - и нагнувшись над ухом Хёнджина, еле слышно шепнул, - Феликс тебя уже заждался, он так рад был, когда ты согласился прийти, что без умолку всю неделю об этом твердил. Ты ему слово, а он тебе «Хёнджин-хён, Хёнджин-хён», только т-с, я тебе такого не говорил, - подмигнув, он поднес свой палец к губам. Хёнджин смог на это только кивнуть и направился вниз по ржавой лестнице, чувствуя, как его лицо заливается краской, а сердцебиение учащается. В ушах загудело, и он мысленно поблагодарил всех богов и строителей этого помещения, что свет здесь был неяркий. Преодолев лестничный проем, он оказался в уже более светлой и довольно просторной для подвала комнате с импровизированной сценой, расположенной вдоль одной из стен. Перед ней двумя рядами стояло около двадцати стульев. На темного цвета стенах были развешаны самодельные бумажные гирлянды разных цветов, узнав в них те, что на одном из уроков он учил делать Оливию, Хёнджин расплелся в улыбке. Как только он зашел в помещение, Феликс поспешил к нему со сцены. - Как я рад, что ты пришел, хён, пальто с шарфом можешь вон туда положить. Феликс грустно оглядел зал, в котором кроме него находилось еще пять человек, и пробормотал: - Я думал, придет больше людей, я так много кого пригласил… Сердце Хёнджина, глядя на такого печального Феликса, сжалось от боли: - Я привел еще двоих, - ободряюще улыбнулся он, указывая на только что спустившихся с лестницы Чанбина и Лукаса, - это Лукас и… - Со Чанбин! – восторженно воскликнул парень, подлетая ближе к небезызвестному в узких кругах бывшему барабанщику «Sporty dynasty», чтобы пожать тому руку, - мое почтение видеть вас здесь, сонбэним! – и обернувшись к Хёнджину, прошептал, - почему ты не сказал, что приведешь такого важного гостя? Мне теперь даже стыдно за наши с Джисоном музыкальные способности. - Можно просто на «ты», - вежливо поклонился, приветствуя его, Чанбин. - Я твой фанат! – заключил Феликс. Его грустный настрой мгновенно сменился восторженным воодушевлением, отчего и на душе Хёнджина стало чуточку теплее. Вдоволь наболтавшись с уже сияющим парнем и дождавшись караулившего гостей у двери Джисона (после них пришло еще три человека), к 7 часам музыканты ушли готовить инструменты на своей импровизированной сцене, а Хёнджин с Лукасом и Чанбином устроились на стулья рядом с Оливией. Кроме нее здесь детей больше не было. В основном пришли парни, как Джисон и Феликс пояснили – их одногруппники и пара друзей со школы, девушка была всего одна, с пастельно-розовыми волосами и в красивом платье сиреневого цвета. Она расположилась по другую сторону от Оливии, и когда Хёнджин подошел, чтобы сесть рядом, приветливо ему улыбнулась: - Я – Ли Чэрён, - представилась она, - подруга этих оболтусов. Парни втроем ей кивнули, называя свои имена. - Я об одном из вас точно где-то слышала, – задумчиво пробормотала она, - Хван Хёнджин… Чанбин, который уже был готов к очередному расспросу о том, как так вышло, что он бросил свою карьеру, услышав не свое имя, громко и облегченно вздохнул. - Ты случайно не в художественной школе работаешь? – продолжила она. Хёнджин кивнул, и не успел он что-либо сказать, как в диалог вклинилась Оливия: - Он мой сонсэнним, - кивнула девочка, - правда на этой неделе его почему-то не было, и сонсэннима заменяла одна злая тетя… Чэрен рассмеялась: - Эту злую тетю случайно зовут не Йеджи? - Я не помню, как ее зовут, - запричитала девочка, - но я не хочу, чтобы она у нас больше вела, тетя много ругалась… Чэрён рассмеялась, и когда Оливия завершила свой расстроенный монолог, продолжила: - Эта злая тетя - моя подруга, мы в одном танцевальном коллективе состоим, ну и она, о тебе как-то упоминала. - Вот это Сеул маленький, - удивленно пробормотал Хёнджин, - и что она обо мне говорила?.. Чэрён хихикнула: - Я думаю, мне не стоит это озвучивать. Парень насупился, воображая, что эта прямолинейная бунтарка могла про него такого рассказать, в голове не возникло ни одной положительной реплики. Сразу почему-то вспомнился случай, как они вместе убирали класс, и Хёнджин разлил пятилитровое ведро краски на пол. Выдернув Хёнджина из размышлений, по залу разнесся низкий голос Феликса: - Раз-раз, - проверял звук микрофона он, - приветствую всех на нашем первом концерте, друзья. Как настроение? Немногочисленные слушатели ответили воодушевленным криком. - Замечательно! А теперь мы исполним для вас четыре песни нашего собственного сочинения. Феликс удобно уселся на барабанный стул, и Джисон объявил: - Первой мы исполним песню, которую я посвятил своей первой школьной любви, она называется «Troubled chemistry». Мы исполняем ее впервые, поэтому прошу всех слушать внимательно. Зал в ожидании затих. И тогда началась эта музыкальная вакханалия. Хёнджин не был уверен, что данная композиция была в жанре рока, как говорили о себе «Phonic destruction», скорее всего ее можно было назвать… экспериментальной. Наборы звуков исходящие от барабанов и гитары почти не сочетались друг с другом, и Джисон, который пел эту песню один, мягко скажем, довольно плохо попадал в ноты. «Ну, в целом Шнитке тоже не все понимают,» - попытался как-то мысленно оправдать все, что происходило на сцене, Хёнджин. Изо всех сил он старался продолжать улыбаться и не встречаться взглядом с Феликсом. Парень настороженно оглядел зал и увидел такие же, как у и него, натянутые улыбки. Чэрён, показывала парням два больших пальца, стараясь качаться в такт музыке. Оливия сидела с широко распахнутыми глазами. В тексте Джисона прозвучало слова «нуна», но Хёнджин не смог разобрать в каком это было контексте, потому что голос парня потонул в пронзительном завывании электронной гитары. Самой главной его ошибкой было повернуть голову в сторону Чанбина. Его глаз дергался. Вместе с бровью. Лукас же мог посоперничать с Оливией в широте открытых глаз, и судя по тому, что после упоминания «нуны» у него распахнулся рот, мальчик, в отличие от Хёнджина, расслышал, в каком контексте прозвучало корейское обращение. Кто-то за его спиной встал и направился в сторону выхода. В общем и целом, Хёнджин понимал, почему в зале было так мало народу, и он даже обрадовался, когда прямо над его ухом раскатом грома разразился яростный рев, прервавший эту вакханалию звуков: - Стоооооп!!! В руках Джисона растеряно тренькнула в последний раз струна бас-гитары. Парни глазами-блюдцами уставились на бывшего небезызвестного участника группы «Sporty dynasty». От стеснительного парня у входа не осталось и следа. Со Чанбин тяжело дышал, глаз его все еще дергался. Выглядел он довольно устрашающе, под его белой рубашкой отчетливо проступали накаченные мышцы, и был он весь красный, но уже далеко не от смущения. Хёнджин заметил, как Джисон испуганно сглотнул. Оливия и Чэрён от неожиданности схватили друг друга за ладони. Лукас не мог прийти в себя. Да и сам Хёнджин, который находился к парню ближе всех, непроизвольно сжался. - Уму непостижимо! - кричал он, яростно размахивая своими огромными руками, - Какое безобразие! Как так невежественно можно обращаться с музыкой?! - Но я… - начал возражать Джисон. - Молчать! – рявкнул Чанбин, отчего парень в мгновение будто уменьшился вдвое, а Феликс испуганно моргнул. Оба они стали похожи на мышат, - Джисон!! - Да, я! – по стойке смирно встал он. - Ты не попал почти не в одну ноту! Феликс!! – он перевел свой метающий искры взгляд на барабанщика. Феликс вздрогнул: - Да, сонбэним? – его всегда низкий голос отчего-то прозвучал как писк. - Ты что вообще не умеешь правильно держать барабанные палочки?! Это что за скрюченное положение рук?! Чанбин замолчал и стал делать глубокие вдохи, чтобы немножко себя успокоить. Пока он это делал, мышата испуганно переглядывались. - Вас что вообще никто до этого правильно петь и играть на музыкальных инструментах не учил? – отдышавшись, более спокойным тоном произнес он. Парни помотали головами. Чанбин глубоко вздохнул: - Оно и видно… Мышата, телепатически передавая друг другу один и тот же вопрос, снова переглянулись. Феликс робко поднял руку вверх. - Что? Говори, – ворчливо спросил Чанбин, скрестив руки на груди. - Сонбэ… сонбэним, а может ты с нами позанимаешься? – спросил и, казалось, уменьшился в размере, готовясь к словесному ответному удару. Преподаватель по сольфеджио устало потер переносицу. - Вы после моих слов ведь не прекратите песни сочинять?.. Парни дружно помотали головой. - И преподавателя искать не побежите? Снова отрицание. Чанбин обреченно вздохнул: - Видимо, это мое предназначение спасти уши ваших будущих слушателей. Феликс и Джисон радостно переглянулись. - Мы тебе даже заплатим, - воскликнул Джисон, - у нас есть деньги с наших уличных выступлений… правда немножко совсем… Чанбин иронично выгнул бровь, будто беззвучно спрашивая, кто такой сумасшедший, что платит за такое деньги. - Бесплатно с вами позанимаюсь, неумехи, - проворчал он, - Но учтите, никто с вами нянчиться не будет. С музыкой, как со спортом, ни один день пропускать нельзя. Связки, между прочим тоже тренировать надо! Если вы хотите заниматься со мной, вам придется пахать, не покладая рук. Пропуски возможны только, если кто-то из вас умер. И если вы оба будет лениться, то я живо вашу группу так расформирую, что от нее даже воспоминания не останется. Усекли? Джисон с Феликсом энергично закивали. В зале раздались громкие аплодисменты. Чанбин смущенно обернулся и всем поклонился, снова возвращая облик того скромного парня, которым показался при встрече. - Со Чанбин, - вдруг раздался голос Чэрён, - а ведь я тоже тебя вспомнила, может, сыграешь что-нибудь на барабанах Феликса? Мы с радостью послушаем. Парень сначала начал отнекиваться, но когда его стали уговаривать все присутствующие, включая Лукаса, то он понял, что этого ему не избежать. Он взобрался на сцену и стал наигрывать мелодию, которая и в сравнение с игрой Феликса не шла. Хёнджин наконец встретился с Феликсом взглядом. Горе-музыкант оставил Джисона болтать на сцене с Чанбином, вокруг которого уже начала собираться группа из внимательных слушателей, а сам спустился к парню, усевшись рядом на освободившееся место. Хёнджин, наклонившись к его уху, как можно тише произнес: - Прости меня, что тебе из-за меня пришлось выслушивать упреки Чанбина. Феликс удивленно на него уставился: - За что ты извиняешься? Ты, наоборот, очень нам помог. Теперь наше пение и игра станут намного лучше. Спасибо тебе, Хённи… - с нежностью глядя ему в глаза, произнес он, в знак благодарности сжав его ладонь в свой крошечной. В сердце Хёнджина, когда он посмотрел в глаза Феликсу, словно патока разлилась, от того, что парень сидел так близко натурально кружилась голова. Не упуская момента, он предельно внимательно изучал его лицо, стараясь отпечатать в памяти местоположение каждой его веснушки. Мир вокруг, казалось, перестал существовать, весь он сошелся на цвете глаз парня рядом, форме его губ, теплоте его рук... Какое Хёнджину может быть дело до остальных, если Феликс не будет так солнечно ему улыбаться? Феликс улыбался, открыто, обезоруживающе. А Хёнджин улыбался ему ответ, выворачивая все, что осталось от его души наизнанку, и если бы в тот момент Феликс попросил отдать ему сердце на растерзание, то он бы, не задумываясь, его отдал, из под земли бы достал. Именно тогда Хёнджин понял, как сильно он пропал.