I see the darkness Where you see the light
Tom Odell - Black Friday
Когда Хёнджин открыл глаза, казалось, что неистово барабанящий по крышам зданий сентябрьский дождь хотел стереть Сеул с лица земли. Шел он настолько интенсивно, что сквозь единственное маленькое окно его комнаты почти невозможно было различить очертание соседнего дома. Электронные часы на тумбочке показывали 5:03, это значило, что он снова проснулся больше чем на час раньше будильника, хотя полночи до этого не мог сомкнуть глаз. В последнее время такое происходило все чаще. Кажется, ему снова, как это уже было несколько лет назад, в скором времени придется идти к неврологу и выписывать снотворное. Резко откинув шерстяное одеяло в сторону, парень поежился от пробежавшихся по спине мурашек. В его доме всегда было холодно. Вне зависимости от погоды. Было это из-за планировки, плохой отапливаемости помещения, или он просто был слишком мерзлявым, Хёнджин не знал. Он силой заставил себя подняться с кровати, преодолевая желание закутаться с головой в одеяло, натянул тапочки и, неторопливо шаркая ногами по голому паркету, побрел на кухню, в которой, к слову, было еще холоднее, чем в комнате. Заслышав шаги хозяина, радостно виляя хвостом, из зала выбежал четвероногий лохматый друг. - Кками! – улыбнулся Хёнджин, потрепав пса за ухом. Тот в ответ довольно гавкнул. Прошло больше недели с тех пор, как Кками сделали уже пятую по счету операцию. Первые дни после нее Хёнджину приходилось кормить его с рук, потому что тот наотрез отказывался принимать пищу, но то, как Кками радостно гавкнул, при виде парня, достающего с верхней полки упаковку с кормом, значило, что пёс постепенно начинал приходить в себя. У бедняги несколько лет назад была обнаружена раковая опухоль, которую удалось в первый раз победить с помощью хирургического вмешательства. Однако болезнь на этом не остановилась, псу пришлось еще несколько раз ложиться под нож. Оставалось только надеяться, что эта операция была последней, но, к сожалению, ничего не давало на это гарантии. Пока Кками в углу комнаты с аппетитом уплетал свой корм, Хёнджин вслушивался в шум закипающего электрического чайника, перебиваемого шумом ливня за окном. Он не помнил, когда последний раз готовил себе что-то нормальное на завтрак. Впрочем, по правде говоря, примерно так же дела обстояли с обедом и ужином. Он попросту забывал о том, что, чтобы нормально функционировать в этом мире, нужно есть. Лишь часам к четырем дня, когда становилось совсем невмоготу, и его организм начинал требовать пищи, парень шел в буфет недалеко от работы, где жевал безвкусные сэндвичи, только чтобы унять отчаянное урчание его живота. По утрам же из-за застывшего на языке привкуса тошноты есть совершенно не хотелось. Когда чайник вскипел, парень залил кипятком заранее подготовленный в кружке пакетик с зеленым чаем. Хоть и Хёнджин не особо любил чай, только он его и спасал. Зеленый чай избавлял от тошноты и немного бодрил. Намного больше, чем чай парень любил кофе, но даже от вида кофе по утрам его стабильно полупустой желудок выворачивало наизнанку. К слову, о предпочтениях, что Хёнджин любил? Что заставляло его забываться и чувствовать хоть что-то кроме изнывающей тоски и скуки? Если бы кто-то сходу задал парню эти вопросы, это заставило бы его глубоко задуматься, порыскать внутри головы, заполненной отчаянно-тревожными мыслями, которых было так много, что он уже не мог сложить их во что-то связное и рациональное. «Что ты любишь, Хёнджин?» - спросил бы он себя. «Своего пса, двух моих друзей, Чана и Минхо,» - виляя в закоулках своего сознания, отыскивал бы ответы он. «Что-то еще? Должно же быть что-то еще,» - настойчиво вторил бы ему противный внутренний голос, - «Больше ничего? Всего три причины твоего жалкого существования?». Но для Хёнджина это были целых три причины. Если бы кто-то пришел к Хёнджину в гости, то мог бы самонадеянно подумать, что нашел четвертую, хоть это и было уже лет пять как не так. Если бы гость, разувшись, минуя серые, полупустые и маленькие прихожую и кухню, прошел в глубь квартиры в такой же полупустой и просторный зал, единственный во всей квартире с белыми, а не серыми стенами, с одиноко стоящими диваном, маленьким столиком и телевизором, то увидел бы в углу комнаты груду запылившихся холстов, до которых никому в этой квартире не было дела. Когда-то он рисовал, очень много рисовал. Сейчас же Хёнджин не помнил, когда в последний раз брал в руки кисти и краски не для работы. Рисование больше не вдохновляло. Четвертой причины попросту не существовало, да и не нашел бы хотя бы намек на нее никто. Ведь гостей не бывало в его квартире уже очень давно, разве что Чан с Минхо по очереди раз в полгода в гости наведывались, и то обычно совсем ненадолго, потому что оба были постоянно до жути занятые. Минхо, честно говоря, его квартиру не любил. Считал, что больно она мрачная. Даже как-то предлагал все серые стены во что-то более яркое перекрасить, но, к великому облегчению Хёнджина, на следующий день благополучно о своем гениальном плане забыл. То, что дома у него было мрачно, парень понимал, но менять ничего не хотел, ведь в глубине души он знал, что дело было не в цвете стен. Это бы ничего не изменило. Тоска будто приросла к стенам в его квартире, пропитала насквозь не только серые комнаты, но и его самого. Она поселилась где-то в глубине его груди, овивала его ребра, окольцовывала своими склизкими щупальцами его шею, спускалась с плеч к верхним и с живота к нижним его конечностям. Хёнджин не помнил себя без пронизывающего все его тело чувства одиночества, не знал, существовал ли вообще когда-то без него. Иногда он задумывался возможно ли вообще его существование без этого чувства? Что останется от него самого, если вырезать из груди бесконечную тоску? Взяв в одну руку чашку с горячим чаем, в другую мобильник и сигареты, парень побрел сквозь зал в сторону балкона. Сигареты тоже составляли неизменную часть его утренней рутины, они ненадолго помогали притупить оглушительные тревожные мысли. Наверное, пойти курить на балкон в такой ливень первоначально было не самой хорошей идеей, поэтому когда парень распахнул створку окна и прикурил сигарету, на него самого и на пол балкона обрушился такой сильный порыв ветра с дождем, что его растянутая белая футболка мгновенно покрылась большими мокрыми пятнами, а сигарета от влаги через несколько секунд потухла. Парень раздосадовано отложил недокуренную сигарету в пепельницу и, решив все-таки не тягаться с природой, сопротивляясь бушующему ветру, плотно закрыл окно. Что ж, покурить он может и как-нибудь попозже, по пути на работу, раз уж дождь решил, перевернуть его привычный распорядок дня с ног на голову... Не уходя с балкона, Хёнджин разблокировал смартфон, чтобы проверить сообщения. Не то чтобы он ждал, что ему кто-то вдруг напишет. Кроме его лучших друзей последние несколько лет ему практически никто не писал. Даже родители и те с времен его совершеннолетия, отправив своего единственного ребенка в свободное плавание взрослой жизни, вспоминали о нем только по праздникам, высылая в мессенджерах поздравительные открытки. Однако Хёнджин не жаловался, мама и папа всегда были сухими и холодными по отношению к нему и друг другу. Да и грех было жаловаться, у Чана, например, совсем родителей не было, погибли в автокатастрофе, и тому приходилось работать все свое свободное время, чтобы обеспечить достойное будущее младшим сестре и брату. А родители Хёнджина и квартиру ему в Сеуле купили, и за учебу на преподавателя живописи в своё время оплатили… Как и ожидалось, было всего два сообщения. Одно от Чана, который писал, что встретится в эти выходные снова не получится и просил до следующей недели одолжить немного денег. И другое от Минхо, которое пришло несколько минут назад, его смена в клубе уже закончилась, и в нем друг жаловался на отвратительную погоду. Хёнджин ответил обоим согласием, немного грустно усмехаясь и силясь вспомнить, когда последний раз он разговаривал с Чаном не по телефону. Не успел парень покинуть балкон, как переписка с Минхо в Kakaotalk внезапно свернулась, и на весь экран показался входящий видеозвонок от него же. Хёнджин поморщился, но нехотя ответил, заранее понимая, почему его друг звонит в такую рань. Что ж, слушать нотации было не в первой… - Подожди, Минхо, тебя почти не слышно из-за дождя... – при виде сразу начавшего говорить в трубку друга, сказал он. Когда локация на фоне Хёнджина сменилась с замутненных стекол на серые кухонные стены, Минхо, прожигая парня взглядом, воскликнул: - Ты почему в такую рань снова не спишь? Хёнджин, проклиная свою неосторожность (сам виноват, что ответил на сообщения Минхо так рано), попытался оправдаться: - Из-за дождя не спится. Безуспешно. - Кому ты пиздишь? – Минхо буквально метал искры глазами, - весь предыдущий месяц не было дождя. Как говорится, лучшая защита – это нападение. - А ты почему до сих пор не у себя дома в кровати? Хёнджин знал, что смена друга уже закончилась, но тот почему-то вместо того, чтобы поехать домой отдыхать, звонил ему из своей машины. - Моя смена закончилась всего двадцать минут назад, - отчеканил он. - Мне тоже скоро на работу… - звучало жалко. - Хёнджин, ты работаешь с девяти, - Минхо притворился, что смотрит на импровизированные часы на своём запястье, - а сейчас всего пять двадцать! Парень, прикрыв глаза, попытался унять бушующие нервы. Вдох-выдох. - Как твоя смена в клубе, наверное, почти никого в такой сильный ливень? – с нападением не вышло, значит можно просто попытаться сменить тему. - Не увиливай от разговора, - грозно прошипел Минхо, - Хёнджин, я тебе честно говорю, если это не прекратится в ближайшее время, я тебя лично повезу к доктору… Смена нормально прошла, и нет, людей не меньше. Этих старых извращуг ничего не остановит от того, чтобы прийти и полюбоваться на хорошо танцующих парней. - Много заработал сегодня? - Столько, сколько Чан зарабатывает за неделю на трех своих работах, - довольно усмехнулся Минхо, - Ей богу, фигней мается. Говорил я ему сотню раз: «Иди в стриптиз!». Задница у него - то, что надо, остается только немного над его деревянностью поработать… - Ты же знаешь Чана, он слишком правильный для такой работы, - про себя радуясь, что тему сменить все же удалось, протянул Хёнджин. - Ну, я же его не к себе в гей-клуб зову, можно и в обычный стриптиз-клуб податься, - усмехнулся друг, - может хоть девушку себе наконец-то найдет и перестанет страдать... Минхо внезапно стал очень серьезным: - Хёнджин, я поехал домой, обещай мне, что попытаешься заснуть еще раз. - Обещаю, - скрестив пальцы за спиной, ответил он.* * *
К восьми часам, когда Хёнджин, накинув на себя длинное черное пальто, держа в одной руке черный зонтик, другой, закидывая на плечо сумку с нужными для работы документами, выбрался на улицу, дождь совершенно не собирался успокаиваться. В отличие от Минхо, у Хёнджина не имелось ни прав, ни машины, поэтому до работы, находившейся в двадцати минутах ходьбы, парень почти всегда добирался пешком. В свои двадцать пять лет Хёнджин был преподавателем в детской художественной школе. Он получал не такие большие деньги, как Минхо в гей-клубе или Чан, который в свободное от работы время успевал разве что дышать, но этих денег ему вполне хватало для того, чтобы обеспечивать себя и свою собаку. Улицы рассекали огромные лужи, и приходилось прилагать большие усилий, чтобы найти хотя бы более или менее сухое место на тротуаре. Ветер нещадно дул в лицо, пытаясь вырвать из рук Хёнджина зонтик, он заползал под ворот пальто и щекотал спину, вызывая мурашки. Ежась от не самых приятных ощущений, парень уже какой раз за эту осень напомнил себе купить шапку и шарф, потому что слечь с простудой ему явно не хотелось. Так, силясь прикрыть воротом пальто шею одной рукой, другой сражаясь с ветром за право обладать зонтиком, парень, перепрыгивая через лужи, пересек несколько улиц. Достигнув подземного перехода, Хёнджин облегченно выдохнул. Здесь можно было хотя бы на несколько секунд перевести дыхание. Под проезжей частью, как и на улицах сверху, людей почти не было. Лишь два молодых уличных музыканта с бас-гитарой и барабанами, стоя возле стены перехода, пели в микрофоны некую безызвестную рок-композицию. Хёнджин плохо разбирался в музыке, но мог одно сказать точно, песня звучала довольно странно. Когда Хёнджин стал медленно спускаться в переход по ступенькам, загадочная мелодия вдруг стихла, и, расплываясь в улыбке от уха до уха, поднеся микрофон как можно ближе к губам, в него начал орать темноволосый щекастый музыкант: - Грустный парень в черном пальто, а ну улыбнись в такой чудесный осенний денек и возьми визитку нашей музыкальной гру… – его микрофон внезапно так сильно зафонил, что стоящий рядом веснушчатый блондин от неожиданности выронил барабанную палочку и отпрыгнул на метр, заткнув пальцами свои уши. Хёнджина от этого передернуло, но за протянутой визиткой он подошел, а после, стараясь как можно быстрее покинуть горе-музыкантов, удалился под радостный крик ему вслед: - Желаю самого прекрасного дня, молодой человек! Уже подходя к работе, Хёнджин опустил взгляд на визитку с большими ядовито-зеленого цвета буквами, которые судя по всему были названием группы этих двух парней - «Phonic Destruction». Внизу маленьким почерком были подписаны названия их группы в фейсбуке и страничка в инстаграм. Убирая картонку в сумку, Хёнджин усмехнулся, уж что-что, а название эти музыканты подобрали себе подходящее. Ненадолго эти смешные парни даже подняли ему настроение, однако зайдя в здание художественной школы Хёнджин напрочь о них забыл, вернувшись мыслями к нелюбимой работе.* * *
Был понедельник. Это значило, что Хёнджин проводил занятия с 9 до 4 дня лишь с перерывом на обед. Три занятия по часу для совсем маленьких детей, которые еще не ходили в школу и одно для школьников постарше, длящееся два часа. Дети сидели перед мольбертами и сосредоточенно выводили простенькие натюрморты гуашью, порой они отвлекались друг на друга, начинали баловаться, но тут же, поймав внимательный взгляд учителя, прохаживающегося меж мольбертов, замолкали и продолжали работать. Своего сонсэнънима они уважали. Он никогда просто так не повышал голоса, и если ругался, то по-доброму, часто рассказывал смешные истории, много хвалил и иногда приносил на занятия чай и конфеты. Как ни парадоксально, но как сильно бы Хёнджин не любил свою работу, дети его все равно любили, и он, наверное, где-то в глубине души так же сильно любил их в ответ. К концу подходило последнее занятие по живописи, когда в дверь класса осторожно постучались, и из коридора показалось лицо методиста художественной школы Чхве Ёнджуна. Парень был старше Хёнджина на несколько лет. Отучился Ёнджун, как не странно, на токаря, но работал здесь дольше Хвана раза в два. Стабильно каждые два месяца, Чхве заявлял, что увольняется, но все прекрасно понимали, что он это не сделает ближайшие пару лет точно. Хёнджин, который всеми силами пытался избегать парня целый день, напустив на себя виноватый вид для убедительности, смиренно направился к двери. Старался не пересекаться с Ёнджуном он по понятной причине – учебный план, который должен был быть написан еще к позапрошлой неделе, готов еще близко не был. - Хван Хёнджин, - вздохнул методист, когда они вышли в коридор, - вы ведь понимаете, почему я отвлекаю вас от занятий… Как только преподаватель переступил порог класса, дети от едва заметного перешептывания во время занятия перешли к довольному галдежу. От того, чтобы начать бегать меж мольбертов их останавливала лишь оставленная приоткрытой дверь, через которую за их поведением не прекращали наблюдать внимательные глаза. - Да, я понимаю, обещаю, что подготовлю все к среде… - ответил Хёнджин, надеясь, что это и правда так. Ёнджун, нахмурившись, покачал головой. Поправив очки круглой оправы, он смерил Хёнджина строгим взглядом: - Вы ведь понимаете, в каком я положении. Проверка должна нагрянуть с минуты на минуту, а у вас до сих пор не составлен план занятий на ближайший учебный год. У вас и у Хван Йеджи. Ей богу, я уже начинаю подозревать, что причина вашей безответственности кроется в одинаковой фамилии… Хёнджин усмехнулся, он не общался близко с Хван Йеджи, как и со всеми своими коллегами, но знал её как девушку горделивую и иногда своенравную. Краем уха он слышал, что работа в художественной школе была у нее не единственной и не основной, поэтому она за нее сильно не держалась. Кроме нее девушка преподавала танцы. Из-за дотошности Ёнджуна и упрямства Йеджи между ними часто вспыхивали конфликты, и если Хван молча терпел выговоры их методиста, то Йеджи их была терпеть совершенно не намерена. - Ей богу, лучше уволиться, - возвел глаза к небу (читать как «оштукатуренному потолку») Ёнджун. Хёнджин знал – не уволится. Одним глазом он смотрел на Ёнджуна и понимающе кивал, другим старался уследить за детьми в классе, которые постепенно начинали чувствовать все больше свободы. - Хван Хёнджин, - прямо перед его носом начал грозно трясти указательным пальцем Ёнджун, тон его голоса все нарастал, - если к среде учебный план не будет лежать на моём столе… - Пак Ёнсу, а ну живо высунь кисточку изо рта! – внезапно заметив, как мальчик, сидящий дальше всех от натюрморта, начал пробовать гуашь на вкус, закричал Хёнджин, наполовину показываясь детям из коридора, - Ли Ёна, прекрати отвлекать Чхве Киёна. Хан Мёнвон, хватить обмазывать себя и своего соседа краской… - более или менее успокоив детей, Хёнджин вернулся к Ёнджуну, - продолжайте, - кивнул он. Но коллега уже потерял весь былой запал. Он лишь глубоко вздохнул, и бросив напоследок: - Жду учебный план к среде, - недовольно топая, удалился в сторону своего кабинета.* * *
Примерно к 5 часам Хёнджин расправился со всеми рабочими делами на сегодня. Натянув черное пальто и захватив не успевший высохнуть с утра зонт, парень вышел на улицу. Чтобы не намокнуть, Хёнджин встал под козырек крыши здания. Он отошел на небольшое расстояние от входа, извлек из пачки долгожданную сигарету и привычно затянулся. Запрокинув голову, выдохнул вверх сигаретный дым, наблюдая за тем, как стекает вода вниз по карнизу. Ливень продолжал лить нещадно. Серое небо и не планировало проясняться, отчего казалось, что был уже поздний вечер. Спасибо хоть на том, что ветер перестал так сильно хлестать в лицо. - Сонсэнъним, а мама всегда говорила Ликсу, что курить - это плохо… Хёнджин перевел взгляд на неожиданный источник звука. Снизу на парня уставились два больших любопытных глаза. Это была малышка Ли Оливия, у которой он проводил занятие с двух до четырех дня. Их занятие закончилось час назад, так почему она все еще здесь? Хван опустился на корточки, так чтобы его лицо оказалось прямо напротив личика Оливии. - А знаешь, что еще плохо, Оливия? – прошептал он таким тоном, будто ведал страшную тайну. - Что? - Лезть своим маленьким носиком не в свое дело. Оливия похлопала своими большими глазами. Хёнджин поднялся на ноги и, отойдя на безопасное расстояние от ребенка, продолжил курить. Девочка глубоко вздохнула, о чем-то задумавшись, но с места не сдвинулась. Так и продолжила стоять у входа в здание под козырьком крыши, даже, когда сигарета Хёнджина была полностью докурена. - Оливия, - парень уже начал волноваться, - тебя ведь кто-то должен забрать сегодня? Девочка серьезно кивнула: - Мой старший брат. - А почему он до сих пор не пришел, не знаешь? Грустно покачала головой: - Не знаю. - Ты можешь ему позвонить и спросить? - Не могу, телефон сел. - А сама дойти до дома можешь? Оливия снова глубоко вздохнула: - Ну как же я дойду без зонта? Хёнджин озадачено провел рукой по волосам, пытаясь сообразить, что же в такой ситуации делать, не оставлять же ему Оливию здесь одну, когда погода пробирает до костей, и совсем не понятно, когда придет ее брат. - А ты далеко живешь? – пытаясь найти выход из ситуации, продолжал допытываться Хван. - Далеко, - слабо улыбнулась Оливия, - но я знаю, где сейчас может быть мой брат, и это место близко отсюда. Что ж, выход оставался один… - Пойдем тогда, к твоему брату, - парень раскрыл свой черный зонт и приглашающим жестом подозвал ученицу к себе. Девочка просияла: - Пойдемте! Оливия, которая в классе была ребенком крайне молчаливым, наедине с Хёнджином открыла в себе способность болтать без умолку. Ухватив преподавателя своей маленькой ладошкой за руку, она шла рядом. Шагали они крайне медленно, потому что лужи, казалось, теперь занимали почти все пространство на тротуаре. Девочка показывала Хёнджину направление, параллельно пересказывая всю биографию своих друзей и членов семьи: - У нас есть хомяк, - поделилась она, - ему исполнился год недавно, как и моему брату… - Твоему брату год? – удивился Хёнджин. - Нет, - замотала она головой, - моему брату недавно. Сейчас ему двадцать один. Хомяк живет у нас дома в клетке, клетка стоит в моей с Феликсом комнате. Он у меня один. А у Феликса их два, - Оливия хихикнула. - Два хомяка? Девочка смерила его таким снисходительным взглядом, будто Хёнджин спросил у неё самую очевидную вещь в мире. - Два, потому что Джи-Джи похож на хомяка. - Кто такой Джи-Джи? – пытался уловить суть разговора преподаватель. - Лучший друг Феликса. Они дружат с самого роддома. Потому что моя мама и мама Джи-Джи родили их почти в один день. - Кем работает твоя мама? - Моя мама лечит животных. Она их очень любит, а я люблю мою маму, и нашего хомяка, и…, - Оливия замялась, - иногда люблю Феликса и Джи-Джи, когда они не вредничают. Хёнджин понятливо кивнул: - Я тоже, как и твоя мама, люблю животных, а еще у меня есть пёс, и он сильно болеет. Оливия от сказанных слов даже остановилась, девочка подняла на Хёнджина большие расстроенные глаза: - Болеть – это плохо, я надеюсь, Ваш пёс выздоровеет, если что, всегда можете прийти на работу к моей маме и она его вылечит. - Спасибо, Оливия, обязательно приду. Девочка кивнула и снова зашагала вперед, покрепче ухватившись ладошкой за ладонь Хёнджина: - Мы почти пришли, - сказала она через несколько минут. Место, в котором они находились было бедным жилым районом с обшарпанными старыми вывесками, налепленными на дома как попало. В одном здании могли размещаться несколько захудалых заведений, параллельно с которыми в крохотных квартирах сосуществовали люди. Хёнджин недоверчиво оглядел узкую улочку с разрушенной брусчаткой: - Ты уверена, что нам сюда? Оливия покивала головой, указывая пальцем на замутненное окно, располагавшееся практически на уровне тротуара: - Этот подвал Феликс и Джи-Джи снимают для того, чтобы хранить там свое музыкальное оборудование. Вон там, кстати, дверь. Не успели они к ней подойти, как эта самая дверь отворилась и оттуда показалась широкая спина в желтом пуховике. Обладатель спины пытался выволокнуть что-то большое и тяжелое из подвала и очень громко и отборно ругался. Заслышав поток мата, доносившийся из его рта, Хёнджин закрыл свободной от зонта рукой ухо Оливии, своей правой рукой девочка послушно закрыла второе ухо, однако не до конца и только для вида. Хитро прищурившись, она впитывала каждое бранное слово. - Эта чертова колонка такая тяжелая, Ликс, говорил я тебе поставь что-нибудь, чтобы придержать дверь! – послышался скрип двери, а затем безнадежный крик, - она мне ногу прижала… - Джи-джи, я бегу на помощь! – выбежала из-под зонтика Хёнджина Оливия, - сонсэнъним, помогите с дверью! Хёнджин тут же поспешил за ней, он как можно шире раскрыл тяжелую железную дверь, и тогда парни смогли выволочь наружу под небольшой козырек у входа музыкальную колонку в метр ростом. Сами они встали с ней рядом, чтобы не намокнуть еще сильнее. Их было двое, и выглядели они смутно знакомо. Тот, чья желтая куртка сразу бросилась в глаза Хёнджину был по-выше, под курткой у него было красное худи, а поверх капюшона - кепка. Другой парень был одет менее ярко, единственное, что выделялось из его образа - это длинный и разноцветный полосатый шарф, обмотанный в тысячи слоёв вокруг шеи. Когда Хёнджин поймал на себе внимательный взгляд карих глаз, и заметил, что все лицо парня усыпано созвездиями, то понял, что видел их утром в подземном переходе. Тот, кого окликали ранее как Ликса, перевел взгляд с Хёнджина на Оливию. На его лице отразился мыслительный процесс, и парень внезапно ударил себя по лбу за забывчивость: - Оливия, извини меня, пожалуйста, что не пришел за тобой раньше, я совсем умотался с этим ливнем, у нас затопило подвал, и пришлось срочно спасать аппаратуру. Уже почти все дедушка Джисона увез, осталась вот колонка и несколько держателей для нот… Держатели для нот уже стояли рядом с колонкой, ожидая своей очереди. - И не говори, подвал выглядит так, будто там ведутся съемки фильма «Паразит», - пробурчал себе под нос парень в желтой куртке. - Фу, этот противный ужастик, - поморщилась девочка и продолжила, - ничего страшного, Ликс! Меня к вам привел сонсэнъним! Хёнджин опережая вопросы парней, протянув руку, свободную от зонта, представился: - Хван Хёнджин – преподаватель Оливии в художественной школе. - Я брат Оливии, Феликс, спасибо за то, что привел ко мне сестру, - когда светловолосый парень, пожав ему руку, улыбнулся, Хёнджину показалось, что на несколько секунд тучи рассеялись. - Я – Хан Джисон, - представился парень с пухлыми щеками, - но можно просто Джи. - Джи-Джи, - хихикнула Оливия. Хан рассмеялся: - Да, Оливия называет меня Джи-Джи. - Джи-Джи, когда ты доставал колонку из подвала, сонсэнъним закрыл мне уши, но ты так громко ругался, что я отчетливо услышала каждое слово, и одно я уже даже знаю. Это "щиба…" - Оливия! – грозно возмутился Феликс. - Все-все, молчу, вот приедет твой дедушка, я ему расскажу, как ты материшься, - поучительным тоном сказала Оливия. Джисон показал ей язык. - Ябеда! - притворно обижаясь, воскликнул он. - А вон, кстати, и он уже подъезжает, - протянул Феликс. Рассекая лужи, в их сторону медленно приближался маленький минивэн. Припарковавшись неподалеку, из него вышел невысокий улыбчивый старичок, который сразу поспешил к парням с колонкой. Он оглядел всех присутствующих, и завидев Оливию, бросился к девочке с объятиями. - Как давно я тебя не видел, малышка! - И я вас, деда Ёнгвон, - окольцевав его шею руками, радостно воскликнула Оливия. Феликс и Джисон, пока двое обнимались, уже потащили колонку в сторону багажника минивэна. Хёнджин, решив не стоять без дела в стороне, помог отнести в машину нетяжелые держатели для нот. Когда все вещи были погружены в багажник, и дверь подвала заперта на ключ, дедушка Джисона приказал всем не мокнуть и забираться в его машину. - А вас молодой человек, не нужно до дома подвезти? – по-доброму сощурив глаза, обратился он к Хёнджину. - Нет, спасибо, - поблагодарил его парень, - я здесь совсем недалеко живу. - Смотрите сами, - кивнул Хан Ёнгвон, направляясь к водительскому сиденью. Феликс и Джисон, еще раз поблагодарив парня, помахали Хёнджину рукой на прощание и забрались вместе на заднее сиденье, оставив малышке Оливии лучшее переднее. Минивэн, скрипя шинами по разваливавшейся брусчатке, неторопливо покинул улицу. Парень провожал его взглядом до тех пор, пока не почувствовал, что все его тело пробил озноб, а шею неприятно начал покалывать ветер, вызывая табун мурашек там, куда он сумел пробраться под тонкую хлопковую рубашку. Передернув плечами, он быстро зашагал в сторону своего дома. Хёнджину был смертельно необходим собственный шарф.