Драгоценность царя

       «Этот день мы проведём вместе. Можешь считать это свиданием», — сама по себе взбрела на ум фраза, произнесённая фараоном прошлой ночью.       Дивная задумка царя, по его словам, предполагала особую романтику совместного времяпрепровождения. Он намеревался устроить чудесное рандеву, что должно было бы обрадовать Феликса. Вот только существовал нюанс исключительной важности...       Феликс был обязан выполнить заказ господина Кима в кратчайшие сроки, которые теперь сократились ещё вдвое! Вместо положенных двух дней, о чём он договаривался с Ким Сынмином вчера, у него останется лишь один. Это настоящая катастрофа! С самого утра, как только Феликс прибыл домой, он занимался переписью, забывая напрочь о приёмах пищи и других естественных потребностях, поскольку паланкин фараона вернётся за ним уже после полудня.       Неправильно, совершенно неправильно. Рука в спешке выводила кривые, где-то дёргающиеся символы. Едва ли это был почерк Феликса! Перебарывая себя и собственный перфекционизм, он продолжал кое-как переписывать стихи. Омерзительные жирные линии, в некоторых местах смазанные, выводили его из себя. Феликс почти был готов изорвать бумагу на мельчайшие частицы. Отговаривал его от этого поступка лишь здравый разум. Дай Феликс волю эмоциям, и все силы и время станут потраченными абсолютно зря. Он пытался убедить себя в том, что убогость проделанной работы — не его вина. Однако это вовсе не успокаивало. Феликс ненавидел и презирал халатность, коей занимался прямо сейчас. Это заставляло его просто сгорать от бешенства.       Время пролетело быстро. Услышав стук во входную дверь, Феликс отложил папирусы со скребущим чувством неудовлетворённости внутри себя и вышел на улицу, чтобы сесть в паланкин.       «Вздумалось ему пригласить именно сейчас! Паскудник! — без конца сердился Феликс, начиная проклинать даже непричастного к заказу фараона. — Все планы порушил. Я ведь даже не смогу составить перепись урожая!»       Всю дорогу до дворца он поддавался гневу, что не заметил, как случайно до безобразия истрепал бахрому подушки. Это, однако, поспособствовало тому, что буря злобы постепенно стихла, и Феликс принял ситуацию такой, какая она была.       Его вновь сопровождал до покоев самый статный, по мнению Феликса, носильщик. Внешность этого человека в общем понимании не являлась красивой, и многие наверняка бы сочли его непривлекательным. Сам же Феликс, несмотря на это, находил в носильщике внутреннюю силу и мощь, которые отражались на его суровых чертах лица, а тело этого человека и вовсе походило на недостижимый идеал: совершенное атлетическое сложение и крепкие литые мышцы. Неудивительно, что ему удалось стать носильщиком самого фараона. Добиться такого престижного места могли лишь исключительные.       Когда Феликс вошёл в покои, царь как-раз снимал с себя немес. Сердце волнительно ёкнуло в груди. Феликс безмолвно застыл на мгновение, не моргая и наблюдая за фараоном. Было в этом что-то интимное и сокровенное, словно бы они разделяли одно общее таинство. Пред всеми остальными фараон Хван Хёнджин — грозный царь, способный обжечь своим ледяным взором. Но пред Феликсом — любовник, приходящий в упоение от нежных поцелуев.       Царь вдруг повернулся к нему лицом.       — Фараон, — опомнился Феликс, — добрый день.       — Добрый, Ли Феликс.       Фараон подошёл к Феликсу, чуть наклонился и легко поцеловал в щёку. Затем всмотрелся в его лицо с серьёзным видом и в следующий миг сухо констатировал:       — Ты бледный. Тебе нездоровится?       — Я в порядке, фараон, — поспешил заверить он. — Вам не стоит переживать об этом.       — Уверен? На тебя смотреть тяжко. Если чувствуешь недомогание, мы можем встретиться в другой раз.       В голове тотчас же пронеслась фраза, что могла стать честным ответом: «На самом деле, фараон, моё самочувствие оставляет желать лучшего. Я согласен отправиться домой». Феликс, однако, не озвучил это вслух. Он задумался: не может быть, чтобы царь действительно переживал о такой ерунде, как бледность кожи. Кровоточащая рана по понятным причинам тревожила его, но цвет лица... Может быть, это своеобразная проверка Феликса на самоотверженность?       — Правда, со мной всё хорошо, — натянув вялую улыбку, ответил он.       Фараон взглянул на него с тихой эмоцией, понять которую Феликсу не удавалось из-за холода его глаз. То ли с подозрением, то ли с укором, то ли с жалостью. Или даже со всем вместе взятым.       — Ладно, — выдохнул царь. — У нас с тобой есть вольность заняться тем, что только ни придёт на ум. Я же в первую очередь предлагаю отобедать.       Феликс кротко кивнул.       Они вновь устроились за квадратным столиком. В этот раз вместо вина здесь стояли тарелки с едой. Перед тем как приступить к трапезе, царь покинул покои, заверив, что скоро вернётся. Феликсу лишь оставалось сглатывать слюни, глядя на блестящий от оливкового масла нут, на кусочки жареного и до одури ароматного мяса и на творог, политый золотистым мёдом. Время как назло текло жутко медленно. Когда же фараон наконец вернулся, в руках он держал небольшой чайник. Царь поставил его на середину стола, и Феликс ощутил в воздухе резкую травяную душистость.       Фараон наполнил чашу этим горячим напитком, после чего подал её Феликсу.       — Целебный отвар, — спокойным тоном объяснил он. — Пей.       Феликс удивился проявлению заботы, но не повёл лицом и с признательностью проговорил:       — Благодарю, фараон.       Похоже, царь и впрямь переживал за него. Отчего-то это ставило Феликса в неудобное положение. Под пристальным взором фараона он отпил из чаши. На вкус отвар не пришёлся, поскольку был ужасающе едким, сладким и горьким одновременно. Тем не менее, это лишь доказывало его исключительные целебные свойства.       Они приступили к еде.       — Ли Феликс, как писец-переписчик, ты принадлежишь к землям жреца Ким Сынмина, так? — вдруг спросил царь.       Феликс едва поперхнулся, а глаза его округлились.       «Хотя... В общем-то, нет ничего удивительного, что он уже смог отыскать информацию обо мне», — как ни старался убедить себя Феликс, осознание того, что фараону известно о нём столько личного, внушало страх, ведь сам Феликс не ведал почти ничего о царе.       — Да, — кивнул он головой, — это так.       — Как давно?       — Кажется, около десяти лет.       — И что ты думаешь о нём? — не унимался царь.       — Ну... Ким Сынмин — достопочтенный господин с... особым нравом, — Феликс отвёл взгляд в сторону, вспоминая, как Сынмин называет его «дорогой». — Думаю, он вежливый и порядочный человек.       — Ясно.       — Позвольте узнать, фараон, — он старался звучать как можно деликатнее, — с какой целью Вы это спрашивали?       — Я мало слышал об этом жреце и хочу понять, что он из себя представляет. Потому и спрашиваю мнение твоё и некоторых других людей. Скажем так, мы с Ким Сынмином устанавливаем контакт.       В Феликсе вдруг пробудилось коварное любопытство, сдерживать которое не представлялось возможным.       — Контакт? — Он уловил огоньки явной враждебности во взгляде фараона. Похоже, интерес здесь излишен. Феликс попытался выкрутиться: — Это из-за празднества в Саду голубого лотоса? Вы договариваетесь с ним об этом?       — Нет.       Больше царь ничего не сказал. Феликс сгорал от желания узнать подноготную, но вновь балансировать на грани не решился. Что ж, у него всегда будет возможность аккуратно спросить об этом у самого Ким Сынмина.              После обеда царь повёл Феликса из своих покоев по коридорам дворца. «Будет неплохо искупаться, не так ли? Не в моей ванной, в месте более интересном», — сказал он ранее. Феликс предвкушал лицезреть купальню царя, восхищённо оглядывая покрытые фресками стены. Высеченные с безупречной аккуратностью, узоры фигур были окрашены лишь тремя красками: охрой, умброй и белилами. Это создавало чёткость и лаконичность изображений, повествующих известные легенды о богах Эннеады.       Среди остальных божеств на фресках Сет встречался взору чаще всего — яростный бог хауса и войны, что являлся самим воплощением беспорядка и исступления. Феликс ненароком задумался, не импонирует ли фараону эта грозная личность, чью натуру он словно бы брал за основу собственной сущности. Он бросил взгляд на царя, шедшего рядом, и тот, как будто почувствовав это, посмотрел на него в ответ. Феликс улыбнулся ему, на что фараон чуть приподнял уголки своих губ и отвёл взор.       Нет, без маски напущенной холодности царь абсолютно не производил впечатления свирепого изверга. Его чувства — это сложнейшая из всех загадок, которую судя по всему предстоит решить Феликсу.       У самого пола подул ветерок. Воздух становился всё более влажным, и Феликс обратил внимание на то, что от сырости часть красок на стенах поблекла, а часть и вовсе сошла пятнами. Стоило свернуть за угол, как темнота коридора рассеялась из-за ослепительных лучей солнца. Немного привыкнув к свету, Феликс смог оглядеть помещение — это была уединённая купальня с довольно глубоким бассейном, дно которого не проглядывалось под толщей воды. На сверкающей бликами глади беспечно парили кувшинки. Если бы не высокая арка, сужающаяся ближе к потолку, купальня была бы окутана во мрак, и от влаги, что создавала уловимый запах, всюду на каменных плитах и стенах развилась бы плесень.       Меньшинство людей во всём Египте могло похвастаться простой ванной, не говоря уже о купальне с большим бассейном, которая к тому же находилась бы не под палящим солнцем, а в доме, в его самой укромной и тихой части. Это и вправду требовало огромных затрат, однако, фараон, очевидно, не знал недостатка денег и позволял себе всё самое лучшее.       — Чудесное место, фараон, — тихо произнёс Феликс, а его слова еле слышимым эхом отразились от стен.       — Так и есть, — ответил шёпотом царь.       За аркой проглядывалась просторная и, вероятно, длинная комната без потолка, которая прерывалась другим тёмным помещением с помощью стоящих в три ряда колонн. Приглядевшись, Феликс заметил за ними и прочие арки с дверьми, потому и произнёс следующее:       — А что находится там?       Фараон проследил за его взглядом.       — Там? — выразительно переспросил царь — Там я умертвляю младенцев, чтобы из их детской крови сделать полезную для кожи ванну.       Не веря в сказанное, Феликс посмотрел на фараона с округлёнными глазами, и тот, приподняв одну бровь и насмешливо усмехнувшись, поспешил объяснить:       — Я всего лишь подтруниваю. Естественно, там находятся комнаты для проведения досуга, как например эта.       Феликс неловко улыбнулся, а про себя подумал о крайней неприемлемости подобного юмора, если слово юмор вообще было позволительно использовать в отношение того, что слетело с уст царя.       Они разделись. Фараон первым вошёл в бассейн и протянул Феликсу руку, чтобы помочь спуститься. Дно плавно опускалось всё глубже и глубже. Нагретая за день солнцем вода окутала тело Феликса, а мелкие крупицы песка свободно объяли собой его ступни. Тёплые лучи, падающие в купальню через арку, приятно припекали кожу.       Феликс остался стоять у каменного бортика, в то время как царь отплыл в центр бассейна.       — Хочешь, я раскрою тебе одну тайну? — прозвучал тихонько бархатистый голос фараона.       В сущности говоря, Феликс не ожидал ничего поразительного. Ведь какую серьёзную тайну мог доверить ему царь?       — Да, фараон, — ответил он без особого энтузиазма.       — Ты — первый человек, помимо меня, купающийся здесь, — заговорщически молвил царь.       Тогда Феликс ощутил, как чувство лёгкости защекотало низ живота. Он на мгновение перестал дышать, а затем и вовсе начал слегка задыхаться из-за участившегося дыхания.       — В самом деле первый? — не скрывая волнительного тона, уточнил Феликс.       Фараон медленно кивнул, и Феликс опустил взгляд, заливаясь краской непривычного смущения. Он никогда прежде не чувствовал себя таким особенным, и это до невозможности взбудораживало. Феликс... первый человек в купальне царя Египта... первый и единственный из всего царства...       Пристально наблюдая за Феликсом всё это время, царь беззлобно хмыкнул со смеху и подплыл ближе. Окольцевав руками его талию, фараон притянул Феликса к себе.       — Мой сияющий изумруд. Ты заслуживаешь нежности по отношению к себе.       От этой близости сердце забилось так быстро, словно норовило выскочить из груди. Феликс не испытывал таких ярких эмоций, даже когда они с царём сливались телами и душами. Он не мог поднять взгляд на фараона, а по его горячим щекам будто катались колючие ёжики.       — Совершенно очаровательный, — любовно выдохнул фараон, и в его голосе отчётливо слышалась улыбка.       Феликс потерял последнее самообладание и лишился трезвого разума. Тело двинулось само по себе раньше, чем мозг успел это обдумать. Встав на носочки, Феликс притянулся к царю, прижался щека к щеке. В груди вспыхнул огонь, и по всему телу разошлись бархатистые волны тепла. От трепетного волнения волосы на руках встали дыбом. Феликс коснулся губами мочки уха царя и несильно прикусил её. Довольный своей лёгкой шалостью, он расплылся в улыбке.       Фараон и впрямь вскружил ему голову...       «Возможно ли заразиться мужеложством?.. — взволнованно рассуждал он про себя. — Как так вышло, что я наслаждаюсь близостью с другим мужчиной? И ведь объятья... простые объятья заставляют моё сердце биться сильней, чем когда мы разделяем ложе».       Скулу обожгло дыхание царя:       — Хочешь, я сделаю тебе приятно?       Феликс ощутил тёплое покалывание в паху. Он с жаром выдохнул:       — Хочу.       — Присядь сюда. — Отстранившись, фараон указал на каменную плиту бортика.       Феликс исполнил приказ царя. Фараон раздвинул его опущенные в воду ноги и устроился между его бёдрами. Щёки Феликса жгуче горели. Лицо самого царя Египта находилось донельзя близко к его стоячему члену. Это ли не самая захватывающая картина, которую только можно лицезреть?       Фараон коснулся языком головки, а затем неторопливо обвёл им крайнюю плоть. Феликс закусывал губу; царь с особой нежностью ласкал его член, и в животе порхали бабочки. Неизъяснимое удовольствие заставляло нижнюю часть тела пылать, будто в огне. Сглатывая, Феликс чувствовал, что вот-вот готов кончить. В следующее мгновение фараон обхватил губами головку и вобрал член во всю длину. Он начал ритмично двигаться. Пылкий жар рта царя, его гладкие и мокрые щёки, что словно сами втягивали твёрдое естество Феликса... Гулкий неприличный звук и слюна, обволакивающая и стекающая по разгорячённой коже... Феликс прогибался в спине, его тело немело от наслаждения, а с уст срывался приглушённый скулёж. Внизу живота ныло, и томительная нега охватывала его, стискивала лёгкие, заставляя делать прерывистые вдохи. Блаженная расслабляющая истома в один миг разлилась по всему существу. Это завершение было самым приятным, что Феликс когда-либо испытывал в жизни.       Одолеваемый невероятной усталостью, он некоторое время пребывал в неземном забытье. Но стоило Феликсу приоткрыть глаза, как взгляд упал на самодовольное лицо фараона. Он ухмылялся с задорным лукавством — ведь Феликс кончил значительно быстрее, чем в предыдущие разы, — а в уголках его губ виднелась белёсая вязкая жидкость...       Феликс вмиг зарделся от стыда, ведь осознал, что посмел закончить прямо в рот, к тому же не предупредив! Он хотел принести извинения и уже двинул губами, но...       Фараон сглотнул сперму и языком слизал её остатки в краешках губ. Затем царь как ни в чём не бывало оставил поцелуй на внутренней стороне бедра Феликса.       — Мне нужно будет многому научить тебя, Ли Феликс, — прислонившись скулой к бедру, произнёс он.       От увиденного Феликс потерял дар речи. Какую откровенную пошлость совершил царь без тени смущения. Принять внутрь то, что вышло из достоинства другого мужчины... Притом делать это с удовольствием, улыбаясь... Феликс ощутил, как по телу пробежались холодные мурашки.       И всё же, фараон не кончил, а ведь его удовлетворённость являлась приоритетной. Найдя в себе силы заговорить, Феликс сказал:       — Мы можем заняться этим сейчас, фараон.       Царь и так пребывал в добром духе, но после слов Феликса заметно оживился и стал игривее.       — Само собой, прелестный.       Они поменялись местами.       Находившийся между бёдер царя, Феликс видел его естество ближе некуда. Одно только созерцание члена фараона заставляло его испытывать затаённое возбуждение, от которого перехватывало дыхание. На твёрдой плоти немалых размеров ветвились линии голубых вен. Гладкая головка блестела, и Феликс заметил, что из уретры вытекали полупрозрачные белые капли.       Фараон погладил его по волосам, вызывая россыпь мелких мурашек на затылке.       — Аккуратно возьми в рот, — произнёс он вполголоса.       Феликс дотронулся губами головки, ненароком оставляя поцелуй, и нежным, медленным движением вобрал член царя. Дышать стало значительно труднее, появилось навязчивое желание прокашляться.       — Молодец. Теперь втяни щёки, иначе мне будет больно от твоих зубов.       Феликс сделал это.       — Можешь начать двигаться. Не пытайся излишне впечатлить меня и делай всё так, чтобы тебе самому было удобно, — мягким тоном попросил царь.       Взяв член примерно наполовину, Феликс ощутил, как назойливый рвотный рефлекс почти побудил его содрогнуться в ложном порыве извержения желудка, а к глазам подступили обжигающие слёзы. Об этом и говорил фараон. Феликс запомнил свою приемлемую наполненность рта и стал свободно вбирать разгорячённое естество царя. Тот слегка направлял его, держа за голову.       Феликс мысленно вернулся в момент, когда царь ублажал его ранее, чтобы вспомнить использованную им безупречную технику. Он попробовал делать такие же ласковые движения языком, обводя крайнюю плоть и вены, и царь тотчас же крепко сжал его за волосы. Феликс продолжил играться с чувствительными местами его члена. Фараон неровно вдыхал через рот и сдерживал тягучие стоны, смыкая губы. Его бархатный голос — по обыкновению леденящий и властный — в этот момент звучал жалобно; царь лишался разума, он пылал страстью и испытывал несказанное удовольствие.       Феликс ускорил темп, и фараон сдавленно проговорил:       — Я скоро кончу... — Затем шёлково прошептал: — Феликс...       Царь точно открыл свою душу, представая в таком слабом виде, когда единственное, чем он обеспокоен, — это желание испытать сладостную, пронизывающую каждый участок тела истому, которой он достигнет благодаря Феликсу. От мысли об этом сердце тревожно ёкнуло.       — Вынь изо рта, — повелел фараон.       Феликс вытащил его член, и царь излился на его щеку.       — Смой её, — переводя дыхание, произнёс он чуть севшим голосом.       Пока Феликс умывал лицо, царь нырнул обратно в воду и вновь отплыл подальше от бортиков.       Стоило Феликсу закончить с умыванием, как его взгляд упал на прекрасное зрелище. Фараон зачесал свои волосы назад мокрой рукой, словно гребнем, и по его лицу начали стекать сверкающие на солнце капельки. Его безупречная фарфоровая кожа изумительно констатировала с чёрными, как смоль, волосами. В тёплых золотых лучах красота царя особенно завораживала. Он выглядел бесподобным прелестником, способным подчинить своему обаянию, вероятно, всех людей света.       Фараон облизнул губу, и Феликс, глядя на это, ощутил непреодолимое желание. Он подплыл к царю и, положив руки ему на плечи, повис на нём. Воцарилось мгновение тишины; не произнося ни слова, они смотрели друг другу в глаза. Затем Феликс накрыл губы фараона мягким поцелуем.              Вытершись насухо и переодевшись, они вернулись в царские покои. Феликс лёг на постель, подложив под голову ладонь, а фараон сел рядом с ним.        «А ведь я и вовсе не хотел сюда идти...» — вспомнил вдруг Феликс.       Порой такое происходит, и становится отрадно, когда осознаёшь, что возможность хорошо провести время и получить приятные воспоминания не была упущена.       — Как тебе купальня?       Поймав взор царя, Феликс подарил ему лучезарную улыбку.       — Она замечательна, фараон. По правде говоря, я и представить себе не мог, что такое место для умиротворения может существовать в стенах здания, а не только на открытой природе.       — А где, по-твоему, лучше?       — На природе.       — Почему ты так считаешь?       — Всё-таки, там иная атмосфера уединения, и мне она больше по душе. Разве что могут потревожить дикие животные, если местность совсем вдали от города, — с иронией усмехнулся он.       Фараон промычал в ответ.       — А Вы? — подал голос Феликс. — Где лучше Вам?       — Дома. Здесь удобнее.       Царь поднялся с постели и достал из ящика прикроватной тумбы длинную и очень тонкую палочку. Он поднёс её к масляной лампе и, подержав так немного, вытащил. Феликс увидел, как крохотное пламя вспыхнуло на краю палочки и тут же погасло, а в воздухе начал ветвиться сизоватый дым. Вместе с тем в комнате заиграли нотки пряного аромата.       Фараон установил палочку на подставку и снова сел на кровать.       — Что это? — не переставая взирать на чудную вещь, спросил Феликс.       — Благовоние. Такое широко распространено на востоке. Заключив сделку с их правителем, мы начали регулярную торговлю. Конечно, подобные на редкость диковинные товары не найдёшь на обычном рынке. Они доступны лишь ограниченному кругу людей.       Феликс приподнялся на локтях, чтобы лучше видеть, как постепенно тлеет палочка. Только когда её часть, ставшая серой, упала на дно подставки и раскрошилась, он вернулся в реальность и заворожённо произнёс одно только слово:       — Восхитительно...       — Есть в этом что-то чарующее, — кивнув головой, согласился царь.       Повисло продолжительное молчание; если бы не шум водяной шторы, Феликс наверняка слышал бы биение своего сердца. Он искоса взглянул на царя. Его лицо выражало спокойствие и безмятежность, а томный взгляд был по-прежнему направлен на благовоние.       — Спасибо, фараон. — Царь взглянул на него с недопониманием, и Феликс продолжил: — Я благодарю Вас за этот чудесный день, что мы провели вместе.       В подтверждение своих слов Феликс приблизился к фараону, чтобы затем сплести их пальцы.       — Вы великодушный человек, фараон.       В глазах царя промелькнуло леденящее душу безразличие.       — Так ли ты уверен в этом? — произнёс он с той интонацией.       Феликс нахмурил брови, совершенно не понимая, что из сказанного могло вызвать такую негативную реакцию у фараона. Прокашлявшись, он осторожно спросил:       — Фараон, Вас огорчили мои слова? — Голос его звучал существенно тише и растерянней обычного.       — Нет. Однако тебе следует понять, что постоянная ложь прямо мне в лицо начинает утомлять.       Сердце рухнуло вниз. Удушающая паника вмиг разошлась по всему телу. Царь продолжал говорить:       — Поначалу я терпел, считая, что ты стараешься предстать в хорошем виде. Но сейчас же в этом нет никакой необходимости. Игнорировать более не могу. Я никогда не просил тебя о восхвалении. Что тебе нужно? Жаждешь большего вознаграждения? Или, быть может, ты попросту заядлый лгун?       С каждым его словом грудь Феликса всё сильнее спирало от волнения. Горячая кровь со страшной силой пульсировала в висках, а голова начинала кружиться. Феликс безмолвно таращился на фараона.       — Я жду, Ли Феликс.       Сделав глубокий и медленный вдох, Феликс постарался успокоить быстро колотящееся сердце. Его притворство в самом деле так легко раскусили? Прежде он всю жизнь пользовался этим подходом, чтобы расположить к себе человека и получить желаемое, и никому, абсолютно никому не удавалось разгадать его обман. Ведь Феликс очаровательный, и он сам прекрасно ведал об этом.       Феликс совершил фатальную ошибку. Стоило с самого начала понимать, что фараон отличается от обычных людей и обладает достаточной проницательностью. Но Феликс был слишком самоуверен, чтобы задуматься об этом, и посчитал, что сможет обхитрить царя.       «Какая глупость... Какой грубый промах... Какой я болван!»       Тянуть время означало лишь усугублять положение.       — Мне казалось, так будет лучше, — сдерживая дрожь в голосе, проговорил Феликс. — Я не знал Вашего нрава и ложно предполагал, что Вы нуждаетесь в превозношении. Прошу прощения. Поступили ли бы Вы иначе на моём месте, фараон?       Царь молчал, и это молчание стало самым долгим, самым мучительным и самым оглушительным в жизни Феликса. Он успел тысячу раз пожалеть о том, что задал этот проклятый вопрос.       «Он убьёт меня...» — пронеслась ужасающая мысль, и холод стиснул его сердце.       — Я не способен представить себя на твоём месте, — наконец, сказал царь. Выждав мгновение, он продолжил: — Касательно договорённости. Третий пункт отныне недействителен.       «Третий... Помнить о пропасти между нами. Недействителен... — Феликс нервно стиснул подол юбки. — Что это значит?»       — Должен признаться, я начинаю думать, что на тебя я не способен гневаться. Не играйся, Ли Феликс, а то начинаешь выглядеть скудоумным. Мы ведь с тобой оба понимаем, что это не так, — с ехидством добавил он.       Феликс ощутил, как напряжение внутри него начало сходить на нет. Царь всё это время говорил преспокойным тоном, но окончательно утихомирить Феликса смогла лишь эта его реплика, сказанная лукаво, что было присуще фараону в добром расположении духа.       «Значит, всё-таки не убьёт», — горестно ободрил себя Феликс.       — Я приму это к сведению, фараон.       — Какие цели ты преследуешь?       — Мне нравится удовлетворять Вас, — честно признался Феликс. — И нравится получать Вашу благодарность. Я хочу открыть библиотеку и собрать в ней учёные тексты, поэзию, образовательную литературу и многое другое. Для этого мне потребуется много денег, заработать которые одной переписью мне удастся нескоро.       — Ясно.       Царь больше ничего не сказал, и потому Феликс, в значительной мере посерьёзнев, задал ему вопрос:       — Фараон, теперь я могу говорить открыто?       — Да. С тобой разговоры будут выходить достойные, ведь ты не пустоголовый, в отличие от остальных.        Феликс на миг задумался о том, кем же являются эти «остальные». Вероятно, бездарные любовники, у которых головы не просто пустые, но и отрубленные.       Поскольку всё прояснилось и Феликс наверняка знал, что царь дозволил ему говорить с собой на равных, он посчитал важным не умалчивать о разговорах простого люда.       — О вас ходят слухи, фараон. Что вы мужеложец, что похищаете мужчин и что после ночи лишаете их голов.       Царь выслушал Феликса с бесстрастным выражением лица.       — Бездари, — вскинув бровь, выплюнул он.       — Вы взаправду отрубали им головы?       Только Феликс озвучил этот волнительный, не покидающий разум уже несколько дней вопрос, как во взгляде фараона сверкнули яростные молнии.       — А ты как считаешь? — не скрывая презрения, произнёс царь.       — Понятия не имею. Вы и мне грозились навредить за проступки.       Фараон напряжённо вздохнул ртом. Казалось, его до невозможности изнуряла их беседа.       — Люди много о чём говорят. И многое додумывают, Феликс.       — Так какова правда? — не унимался он, желая узнать истину. — Вы безжалостный убийца любовников или человек, которого оклеветали?       — Какой из вариантов тебе ближе?       — Второй. — Уклончивость царя не предвещала никакого откровения. — Вы не ответите мне, не так ли?       — Именно.       Феликс слегка сжал кулаки, но уже в следующий миг расслабил их. Он помыслил о том, что его положение не изменится, скажи царь правду или предпочти утаить её. Феликсу в любом случае следовало опасаться фараона для собственного благополучия, каким бы искренним и любовным ни казался порой союз. Если же уходить в дебри размышлений... Разве царь вообще походил на убийцу? Конечно, он суров и мрачен, однако всё равно не выглядел тем, кто способен на такую ужасающую расправу, как обезглавливание. В фараоне определённо жила мягкость, с одной стороны, делающая его чутким и заботливым, а с другой — уязвимым.       Впрочем, царь сказал правду. Люди, безусловно, много говорят.       Феликс взял его ладонь, и оставил поцелуй на тыльной стороне.       — И всё же, Вы маните меня, — с лёгким кокетством прошептал он.       Пальцы фараона были тонкими и длинными, а костяшки рук — острыми и чуть-чуть покрасневшими. Его тонкие запястья выглядели на загляденье изящно. Создавалось впечатление, что царь являлся самим воплощением изысканной, непостижимой красоты и на его теле попросту не мог существовать ни единый изъян. Всё, от аккуратной ногтевой пластины до выразительных ключиц и узкой талии, было безупречным в собственной утончённости.       Феликс перевернул ладонь фараона и коснулся губами внутренней стороны запястья. Его дыхание участилось, и он всё яснее начинал осознавать, что в действительности становится неравнодушен по отношению к царю. К этому человеку, чья личность окутана тайнами и в чьих руках находилась вся власть Египта.              Проведя остаток вечера за незамысловатыми разговорами и обсуждениями, а также поужинав, они начали готовиться ко сну. Уже стемнело, и в комнате стоял глубокий мрак. Пока царь взбивал подушку, Феликс поинтересовался:       — Вам нравится спать в обнимку, фараон?       — Да.       В ответ Феликс кротко промычал, и, по всей видимости, царь нашёл в этом нотки недовольства, оттого и спросил:       — А что? Тебе нет?       — Не то чтобы. Просто от тех поз, в которых мы спали последние два дня, у меня всё тело деревенело за ночь.       — Тогда давай ляжем по-другому. Устраивайся, как тебе удобней.       Феликс лёг набок, и фараон занырнул одной рукой под его шею, а второй приобнял за талию. Лежать так тесно и согреваться общим теплом было крайне приятно. Феликс не сдержал улыбку, думая об этом. Пожелав друг другу спокойной ночи, они уснули в ласковых объятиях. В этот раз, ночуя у фараона, Феликс впервые не столкнулся с кошмарами во снах.