Царица Эпира

Яркое полуденное солнце нещадно палило, отражаясь от белоснежного мрамора устремленных к небу колонн, от многочисленных галечных мозаик, на которых лев сражался с оленем, воины терзали добычу, а Дионис мчался верхом на леопарде. Между рощ и бойких, говорливых ручейков, окружавших Пеллу, свет широко разливался, подобно златотканому покрывалу, однако, попав неосторожно в галереи и залы царского дворца, терялся и тускнел, а потому вновь спешил вырваться на простор, в город. Со стороны агоры доносились голоса торговцев рыбой, гончаров и ювелиров, зазывавших покупателей, в воздухе витали ароматы еды, слышался лай собак и звон оружия царских гетайров. Было людно и шумно, и, может быть, именно поэтому никто не обратил внимания на двух юношей в эллинских хитонах, прятавшихся от всех в тени раскидистой, высокой оливы. — Ты что, с ума сошел? — возмущенно воскликнул один из них, высокий парень в венке из виноградной лозы, и покачал головой. — Она еще не вошла в брачный возраст. Эрос, а это был именно он, цинично ухмыльнулся в ответ, однако лук опустил. — Пока нет, — прокомментировал он, — но вот-вот войдет. — Вот тогда и будешь упражняться в меткости, — отрезал Дионис и посмотрел туда, где виднелись острые пики сарисс и слышались отрывистые, резкие голоса командиров. — Вон тренируются гетайры, идем лучше к ним. Эрос в ответ лишь пожал плечами: — Жизнь воина груба и однообразна, с ними скучно, но за неимением лучшего… Почему бы и нет. Боги ушли, а стоявшая немного поодаль в тени колонн в компании своего брата девушка упрямо тряхнула золотыми волосами и нахмурилась исподлобья, услышав слова, должно быть, не слишком ее устроившие. Впрочем, тот не обратил на этот жест никакого внимания. — И все-таки выбирать тебе мужа будет наш отец, — вновь напомнил настойчиво Александр. Клеопатра с видимой досадой вздохнула: — Разумеется. Как и всегда. И все же я царевна Македонии и не хотела бы ради его политических игр оказаться в конце концов в шатре какого-нибудь дикаря, мнящего себя великим владыкой. — Вряд ли тебя ждет именно такая судьба, — попытался неловко успокоить сестру брат. — Хотя… Голос его прервался, когда он вспомнил, где именно Филипп Македонский все последние годы вел войны, и Клеопатра торжествующе воскликнула: — Вот видишь! Некоторое время они молчали, думая каждый о своем. Александр хмурился, а его сестра внимательно разглядывала тренировавшихся воинов, едва заметно покусывая при этом губу. Наконец, она обратилась к брату: — Ты ведь наследник нашего отца. Скажи, если однажды он спросит твоего мнения насчет моего замужества, не мог бы ты… посоветовать ему кого-нибудь более-менее подходящего? В конце концов, даже боги женились на своих родственницах. Подобные союзы закон не запрещает. К тому же других достойных кандидатов просто нет. В глазах юной македонской царевны горела решимость. Александр проследил за ее внимательным, пристальным взглядом из-под ресниц и увидел их дядю Александра Эпирского, тренировавшегося вместе с гетайрами. Молодой и сильный, с отливавшими золотом курчавыми волосами и короткой аккуратной бородкой, он в самом деле был хорош собой. И все же сын Филиппа не преминул напомнить сестре: — Он сам правитель без царства. Та кивнула, однако не смутилась: — Отец обещал сместить Аррибу и вернуть трон брату нашей матери. — Верно. И он обычно доводит задуманное до конца. Что ж, раз так… Когда наступит время, я постараюсь тебе помочь, обещаю. Клеопатра совершенно по-детски кинулась брату на шею, а Александр Эпирский, должно быть, ощутив чужое внимание, оглянулся, на миг нарушив строй, однако сразу поспешил вернуться к тренировке. Юная Клеопатра, спрятавшись меж колонн, еще долго смотрела на родича, и острый взгляд ее казался в эти мгновения задумчивее обычного, а тонкий и воздушный стан взрослее.

***

Гул в пиршественном зале быстро нарастал, подобно штормовой волне, скабрезные брачные песенки сменились громкой, неистовой руганью. Послышался короткий, резкий звон, словно кто-то швырнул в стену кубок или золотое блюдо. Клеопатра настороженно покосилась на дверь покоев и выглянула в окно, пытаясь по далеким очертаниям теней угадать, что же происходит такое на очередной свадьбе их отца. Желание выскользнуть в коридор и посмотреть на все своими собственными глазами было практически неудержимым, однако осторожность возобладала — кто знает, что может произойти. Все гости, включая гетайров, явно были слишком пьяны, чтобы защитить ее в случае необходимости от того, кто перепутает царевну Македонии со служанкой. В саду было тихо и лунно. Оливы мягко шелестели под окнами, трещали цикады. И только крики со стороны мегарона заставляли сердце время от времени вздрагивать. Вдруг неожиданно в коридоре послышались торопливые шаги, дверь с оглушительным треском распахнулась, и в покои Клеопатры вбежал ее брат. Взгляд Александра пылал яростью, лицо покраснело, а кулаки были сжаты до побелевших костяшек. Остановившись посреди комнаты, юноша вздохнул глубоко, обвел взглядом фрески на стенах со сценами Троянской войны, золотые светильники, шкатулки с украшениями и небрежно брошенный на ложе пеплос и наконец сказал: — Я пришел проститься. Мы с матерью уезжаем в Эпир. Брови царевны сошлись на переносице, подобные выпущенным стрелам, а голос прозвучал отрывисто и резко: — Надолго? Что произошло? — Может быть, навсегда. Не знаю, сестренка. Отец, как всегда, напился, и когда его новый родственник Аттал назвал меня ублюдком, не пожелал меня защитить. Мы с ним поссорились. — Понятно, — Клеопатра начала ходить из одного угла покоев в другой, хмурясь и очевидно обдумывая что-то, а после остановилась и решительно заявила: — Я еду с вами. — Нет! — воскликнул Александр прежде, чем успел задуматься. — Ты останешься здесь, во дворце. Ты дочь царя, тебя-то уж он точно не тронет. — А ты его наследник, — девушка приблизилась к брату вплотную и посмотрела ему в глаза. — Был до сих пор. Когда вы с матерью сбежите, кто меня защитит, если он вдруг решит на мне отыграться? Я тогда стану просто дочерью ненавистной Олимпиады. И что меня ждет? Нет, Александр, даже не проси — я еду вместе с вами в Эпир, и мне никто не запретит! Пламя светильников потрескивало, отбрасывая колеблющиеся, неверные тени. Где-то в ночи тяжело ухнула сова. Залаяли собаки, и Александр, тяжело вздохнув, сказал: — Что ж, ты права, сестра. Собирайся. Но постарайся сделать это как можно быстрее — мы уезжаем немедля. Клеопатра торжествующе улыбнулась: — Я много времени не отниму, не волнуйся. Она стремительно скрылась во внутренних покоях, а спустя четверть часа вернулась со свертком в руках, с высоко подобранными волосами, одетая в крепиды и короткий, чуть выше колен, хитон. Александр оглянулся на дверь и нервно сглотнул: — Ты решила ехать в Эпир прямо так? — Да, — подтвердила Клеопатра. — Так будет удобнее всего. Что тебя смущает? — Меня ничего, — заверил ее брат. — Но ты уже не девочка, сестренка, тебе восемнадцать лет, а с нами будут Гефестион, Неарх и… — Ах, вот в чем дело! — прервала она пламенную речь Александра. — Но это не повод для беспокойства. Ни один из твоих друзей не причинит мне вреда. — То есть тебе их совершенно не жаль? — Оставь ее, — резкий голос Олимпиады заставил обоих вздрогнуть и обернуться к двери. Царица стояла, сложив руки на груди, и глаза ее пылали, словно молнии Зевса: — Собирайтесь уже скорее, и отправляемся. Мы и без того задержались. Клеопатра, ты с нами? — Да, мама, — подтвердила царевна. — Отлично. Тогда идем. Все трое поспешно покинули дворец, вскочили на коней и в сопровождении товарищей Александра покинули Пеллу, устремившись на запад, в сторону Эпира. Их путь лежал на родину царицы Олимпиады.

***

Долгое время путники пробирались извилистыми, каменистыми тропами, избегая обжитых мест и открытых пространств. Время от времени приходилось спешиваться, и тогда друзья Александра вели коней в поводу. Хмурыми, безлунными ночами Клеопатра, устроившись под раскидистым дубом или оливой, размышляла о будущем, и думы эти были мрачны и безрадостны. «Пора брать собственную судьбу в свои руки, — в конце концов решила она, — иначе ничего хорошего меня не ждет. Или шатер дикаря, или… Фессалоника старше меня, однако до сих пор не замужем. Не хотелось бы мне себе такой судьбы». Она ворочалась с боку на бок, и мысли ее каждый раз неизбежно возвращались к их дяде Александру Эпирскому. «Интересно, каким он теперь стал? Помнится, в Пелле он был вполне красив. Сколько ему теперь? — Клеопатра нахмурилась, подсчитывая, и наконец решила: — Должно быть, около тридцати трех лет. И до сих пор без царицы. Интересно, почему?» Она вспомнила слухи, бродившие в Пелле среди слуг и гетайров о брате царицы Олимпиады и ее собственном отце. Дескать, тот имел целью привязать к себе юного владыку Эпира. Клеопатра нахмурилась и, отбросив одеяло в сторону, встала и подошла к костру, горевшему в центре поляны. Стоявший на страже Гефестион приветствовал царевну, та молча кивнула ему в ответ и вновь нахмурилась: «Если слухи правдивы, то все мои надежды стать царицей Эпира могут закончиться полным крахом. Если же нет, и дело только в политике, то стоит попытаться». Она еще постояла, потом принялась раздраженно мерить шагами поляну. Наконец, уже под утро, когда розоперстая Эос позолотила восточный край небосвода, царевна вновь легла и забылась беспокойным сном. На следующий день, когда колесница Гелиоса вошла в зенит, перед путниками открылся вид на залив. Вода ослепительно сияла, подобно россыпи бриллиантов, и раскинувшийся прямо на побережье Бутрот, резиденция владык Эпира, поражала величием и красотой. — Конечно, не сравнить с Афинами, — заметил вслух Александр, — и все же захватывает дух. Олимпиада надменно фыркнула: — Афины… Город крикунов, у которого вся слава давно уже в прошлом. Город Пирридов не нуждается в подобных сравнениях! — Мама, — с упреком посмотрел на нее Александр. Царица промолчала, и только губы ее упрямо сжались в тонкую линию. Долгое время лицо ее было неподвижно, и только когда у Львиных ворот показалась группа всадников, глаза Олимпиады зажглись нескрываемой радостью: — Александр! — воскликнула она, увидев брата. — Сестра! — царь Эпира подъехал ближе и, спрыгнув с лошади, помог Олимпиаде спешиться. — Рад видеть тебя, хотя повод к этой встрече весьма печален. — Что, тебе уже успели донести? — поняла она. — И как там мой неверный муженек? — В гневе. Мечтает, чтобы его наследник вернулся и принес извинения. — Ни за что на свете! — воскликнул мгновенно разъярившийся сын Филиппа. Его дядя примирительно поднял руку: — Я все понимаю. Обсудим наши общие дела немного позднее, когда вы все отдохнете. Пока же позвольте проводить вас во дворец. — С удовольствием, — ответила Олимпиада. Царская стража с интересом рассматривала гостей. Над холмами плыл густой запах меда и трав, смешивавшийся с нотками йода и соли. Клеопатра посмотрела на рельефное изображение льва на архитраве ворот, потом перевела взгляд на Александра Эпирского, которого она мысленно, чтобы отличать от брата, решила называть старшим, и голова ее немного закружилась. — Вы чем-то похожи, — уверенно заявила она, и царь Эпира улыбнулся. — Клеопатра? — уточнил он и подошел ближе. Взгляд его скользнул по бедру девушки, все еще одетой в короткий хитон, приличествующий более богине-охотнице, чем царевне. — Угадал, — ответила та. Александр-старший протянул руки, помогая девушке спешиться, и от его горячего прикосновения к обнаженной коже Клеопатра вздрогнула. Ладонь царя скользнула по ее бедру, на одно короткое мгновение задрав край хитона, остановилась на талии, задержавшись там заметно дольше необходимого, и царевна с удовольствием отметила: «Все эти слухи — грязная клевета завистников. Александр Эпирский явно любит женщин!» Прикосновения мужчины были приятны, его обжигающий взгляд переворачивал душу, и дочь Филиппа улыбнулась хозяину Эпира ласково: — Рада видеть тебя, царь. — Я тоже, — заверил тот. — Ты стала необыкновенной красавицей. Рука Александра скользнула выше по спине Клеопатры, однако он быстро взял себя в руки и отстранился: — Что ж, теперь давайте все же отправимся во дворец. Дорога обещала быть не слишком долгой, поэтому путники предпочли преодолеть ее пешком. Клеопатра оглядывалась по сторонам, рассматривая величественное святилище Асклепия, театр с мраморными колоннами, жилые и общественные здания, украшенные замысловатыми росписями. Александр-старший пояснял ей увиденное, а Олимпиада тем временем мечтательно осматривалась, должно быть, вспоминая собственную юность. Наконец, в конце улицы на холме стал виден устремленный к небу, пронизанный солнцем дворец, и Клеопатра воскликнула, рассматривая бегущих по стенам нимф и наяд: — Какая красота! — Благодарю, — ответил ей дядя. Они ступили на мозаичный пол, и дочь Филиппа, прислушавшись, уловила еле слышное журчание фонтана. Вышли служанки, готовые проводить вновь прибывших родственниц царя в их покои, и Клеопатра, уже стоя на пороге гинекея, оглянулась на Александра Эпирского, бросив выразительный взгляд из-под ресниц, и с удовольствием увидела, как тот слегка покраснел в ответ. «Еще в Пелле он отличался тихим, скромным нравом, — подумала царевна торжествующе. — Тем легче будет его теперь завоевать». И, ласково улыбнувшись, она неслышной тенью скользнула на женскую половину дворца.