Убегая из ада, разбивай воспоминания как кандалы. Иначе тебя притянет обратно.
---
Всё, что Сэму осталось — это воспоминания. У него не было дома, не было полной семьи. Пара маминых фотографий на фоне плохо-знакомого здания — вот и всё наследие детства. Да даже их он получил, порывшись в карманах Дина когда он.. Когда он истёк кровью. Импала это уже что-то более конкретное. Она дом, она хранительница беспорядка, в котором запечатлён Дин. Сэм безусловно жалеет, что в первый день после случившегося побил бока Детки, что разбил плеер, стекло заднего вида. Покалечил её изнутри, а она, более верная и мудрая, всё равно завелась, когда Сэму нужно было как можно быстрее бежать от гуля. Все вокруг вели себя достойнее Сэма, убитого горем. И Сэм ненавидел то, что пользуется их добротой, поэтому попытался… Только попытался быть лучше. Он починил и даже чуть улучшил Детку. Остальное вышло скверно, но случайные девушки и алкоголь, в целом, закрывали и эту брешь. Алкоголь оказался паршивым цементом для страдания. Да, голова пустая несколько часов перед отключкой, да, эмоции выходят с рвотой, а потом слезами, и снова рвотой, и в груди за тупым жжением уже не дерёт так сильно как до этого. Раньше Сэм оказывался на улице, видел звёзды и пропадал. Кричал в небеса, надеясь докричаться до Бога или Ада. Угрожал, что разнесёт чёртову вселенную если “высшие существа” не вернут ему брата. Сейчас он смиренно усаживается на заднее сидение Детки и вспоминает как поцеловал Дина на прощание. Наплевал на всё: совесть, последствия. Просто дал себе то, чего хотелось, дал губы Дина, которые не имели конкретного вкуса, но могли содержать смысл Сэмовой жизни. Дин был.. Так слаб тогда. Он пытался вести себя как обычно, но ему было страшно, он пропитался этим ужасом насквозь. Сэм поймал его взгляд, настолько поражённый растерянностью, что не имел чёткого направления, и понял, что вот это ему останется. Призрак. Дин, даже если был ещё жив, всё больше походил на нелепо налепленную поверх жизни аппликацию. Ад поглощал его, даже если фактически год ещё не истёк. И чем больше Сэм смотрел, тем лучше он понимал, что любая отсрочка, будь то 10 лет или год — это тоже Ад. Знакомство. И сосущий паразит, лишивший его любимого брата воли. — Дин, Дин, Дин.. — Сэмми, что ты делаешь? — Я хочу.. Я давно мечтал.. Пожалуйста. Пожалуйста, Дин.. — Ладно. Только разок, не хочу… Боже, Сэмми.. Не хочу чтобы у тебя были проблемы. — Никаких проблем. Никаких. — Тогда.. Ладно. Сэм не мог сдержать слёз и запомнил лишь как дрожало лицо Дина под ладонями. С какой внезапной робостью он двигал губами, как немела челюсть, когда Сэм позволял себе тронуть губы брата языком. А потом пробили часы. И, Дин, словно под заклинанием, ожил. Подался весь разом, вцепился в Сэма такой хваткой, будто был готов разодрать его пополам. Первым углубил поцелуй. Первым зарылся в волосы и приник грудью, в которой отчаянно доживало свой срок его живое, горячее сердце...---
Людей занимают концепции вроде Ада. Все свои страхи они успешно сублимируют, описывая раскалённые котлы, круги, этакий огромный гос-центр, где для прохода на очередной этаж нужно обязательно получить отметочку о достаточной тяжести своих грехов. Дин не любит развозить нюни. Того, чему быть, уже не миновать, и он это знает. Дин читал про Ад лишь несколько раз с тех пор как продал душу. Нужно же владеть хоть каким-то гайдом, когда отправляешься в путешествие? Его больше занимает за что именно его будут судить. За убийство, за сделку с дьяволом или, может, за то что Дин Винчестер вожделел брата? Ну, и кто из этих грязных демонов первым захочет содрать кусок плоти? С каким смертным грехом ему придётся провести ночь?! Дин не знал. И старался не бояться, как будто можно было не бояться чего-то, чего тысячелетиями боится человечество. Эта дурацкая природа вылазит из Дина, как прыщи во время полового созревания. Ему хочется думать, что не всё так страшно, но на деле, даже при том, что знает он не так много, он продолжает бояться. Кошмары начались у него задолго до воскрешения. Даже до Ада. Это теперь Дин знает, что Ад это нечто большее, чем жара и боль. До последнего дня он видел как с ножа желтоглазого его кровь летела багровыми корками — металл был настолько раскалённым, что влага мгновенно испарялась, оставляя ошмётки плоти хрустеть под ногами палачей, как чипсы. До самого воскрешения он видел себя, порезанного, как свиные окорока на живодёрне. Теперь его сны другие. Они не прекращаются даже когда Дин охотится, ест или смотрит на Сэма. Это дымка. Фантомный зуд. Ад ужалил его душу и мази от его ядовитого жала не существует. Дин видит тысячи раскладов в которых его брат погибает. Тысячи раскладов где они погибают оба. И каждый раз ему больно за обоих: за себя, не способного спастись от наколдованного демоном наваждения, и Сэма, который умоляет его остановиться, но Дин не может. Мёртвым не дают такого права. А живые не знают его ценности.---
— Дин? Сэмми будто снова шестнадцать. Он сидит перед ним, и в его глазах та самая просьба, противостоять которой Дин не мог никогда. Сэмми нетерпеливо крутится вокруг. Убирает какие-то шмотки, бессмысленно болтает пиво. Смотрит на Бобби с нарастающим нетерпением. И охотник уходит, даже если хочет этого меньше всего на свете. — Вам наверное многое нужно обсудить? Дин знает, что обсуждать им с Сэмом нечего. Губы печёт заранее. Это же Сэм.. Единственный поцелуй там, на грани смерти, когда от клыков адской гончей Дина отделяли лишь пара часов — а запомнился так, будто все прошедшие годы он с братом только этим и занимался: целовал голодно, хватался за плечи, резал пальцы о волосы. Цеплялся за него. Дышал им. Сэм трогает его за запястье, и Дин не видит ни капли робости. Сэм не боится. Сэм не знает... — Дин… Дин чувствует. Переживает заново каждое мгновение, когда были соединены их губы. Весь восторг и весь страх. Каждую острую мысль “запомни” и “думай об этом, когда с тебя будут сдирать кожу”. Дин запомнил. Тепло, давление и вкус. Смазанный слезами взгляд Сэмми, который не знал как помочь своему старшему брату и давал последнее, что оставалось. Как жаль, что потому был ад. Как жаль, что Дин оказался отменным палачом. Ещё бы. Ведь он видел как Аластар пытал малыша Сэмми за тот поцелуй, и всё ещё кричит ночами, когда видит это снова. — Прости, Сэм. Нет. Сэм не верит. Не отпрянывает, наоборот, сжимает запястье до боли. Дрожит. Сэм скучал. Сэм так сильно желал вновь его увидеть.. Сердце щемит. Дин просто не может. Отодвигается подальше, хотя душа требует Сэма, как противоядия. Им остаются только воспоминания о миге, когда скорая смерть сняла с них ответственность. Но жизнь не имеет такой поблажки, и Дин уходит подальше от намокших Сэмовых глаз. — Если это был не ты, то что же меня воскресило? Сэм кривится и отворачивается. Прячет шестнадцатилетнего Сэмми, заталкивает под широко раздавшуюся грудь, под веки, от горя пошедшие морщинками. Дин молит глазами, “Забудь, Сэм, это больше не повторится.” Убеждает себя “Я делаю это для твоего же блага”. Сэм не слышит. Не верит. — Не знаю. “Потому что я видел чего это стоит. Я ломал людям кости и за меньший грех.” От воспоминаний горько, но Дин не позволит им материализоваться. Яд его пыток, адский жар — всё отныне заперто внутри и не вырвется наружу. Не станет… — Красивая у тебя девочка. Жаль, не успел познакомиться. Сэм отворачивается. Сжимает кулаки, и Дин с горечью смотрит на задушенную в них нежность. Что брат ему готовил? Объятия? Тепло? Поцелуи? Дин вспоминает, как Сэм кричал в лапах Аластара, и додушивает собственное желание сорваться. Сэмова душа будет чиста. Сэмова душа будет свободна от этого, и, даже если он тоже попадёт в Ад — за этим не будет вины Дина, который совратил брата.