Кира Волкова, 1:17 БЛЯТЬ ТЫ ВИДЕЛ ЧТО ОНИ СДЕЛАЛИ?????????? *ссылка* сука они назвали нас килегами КИЛЕГАМИ КАРЛ и сравнивают нас с шерро блять Кира Волкова, 2:32 блять олег это ебаный пиздец *ссылка* они ещё и фанфики пишут сукааа
Улыбнувшись, Олег открыл первую ссылку, которая вела его напрямую в тикток. Поставив сразу на паузу, он вчитался в белые буквы описания: обычные теги для вывода в рекомендации и да, тот самый #килег. Началось. Вздохнув как-то обречённо-насмешливо, он включил видео, наблюдая на экране за самим собой и Кирой, которые то улыбались друг другу, то перешучивались безостановочно. Автор видео нарезал моменты из готических залов, накладывая сверху какую-то жутко романтичную музыку. Под такую, кажется, даже мертвые будут выглядеть вполне романтично. Зайдя в комментарии, искренне не ожидая чего-то адекватного, он пролистал несколько, визжащих о том, что Килеги — прекрасное продолжение-реинкарнация Шерро, и раздражённо закрыл приложение. Фанфик он не стал даже открывать, уже давно не надеясь на что-то хорошее. Как он не хотел повторять путь брата, и как же все от него этого ждут. Будто Дом-2 переехал в другой проект, на чуть пораньше, чтобы захватить собой больше умов, ей богу. С самого начала Олег понимал — сравнения с братом будут. И был даже готов к этому, заранее подготавливая тысячу и один ответ на комментарии о силе брата. Но оказался совсем не готов к сравнению с Александром… в этом. И будь любая другая обстановка, не на Битве например, он бы и слова против не сказал. Творчество фанатов всегда приятно грело изнутри, и он уже забил всю память на телефоне бесчисленными рисунками и стихотворениями. И даже такое — красивые эдиты, пусть и в таком ключе, с радостью бы принял. Да и против Киры в последнее время ничего против не имел. Притёрлись, поняли друг друга и стали неплохими знакомыми. Друзьями даже, как будто. Ну ладно, может и не друзьями, но кем-то очень близким к их званию. Но выслушивать эти «тоже в ведьму влюбился» и «решил повторить любовный провал брата» был не готов и не хотел всеми фибрами души. Он пришёл не в отношения играть, и никакая влюблённость даже близко не стояла рядом с его настоящими эмоциями и чувствами. Жаль, что стоит лишь раз сказать такое прилюдно — ещё сильнее начнут искать любовь, ещё навязчивее и настойчивее. Поэтому лишь помрачневший открыл диалог снова и застучал пальцами по экрану. Вы, 10:19 Мда, треш Дичь какая-то, вот им делать нехуй. Посмотрев немного меланхолично на «была в сети в 3:48», Олег встал наконец из-за стола и пошёл собирать оставшиеся вещи и приводить себя в порядок.***
Кира раздражённо открыла глаза и одним касанием отключила противный будильник, вырвавший её из не менее противного, запутанного сна. Заснув в ужасном настроении, начитавшись плохо написанных и бредовых фанфиков, она проспала всего шесть часов. Ещё и встать пришлось рано, а для такой железобетонной совы, как она, это было сродни пытки. Перекатившись на спину, она бессмысленным, осоловевшим взглядом уставилась в потолок, пытаясь найти там ответы на все вопросы мироздания, которые смогли бы ей помочь разобраться с делами земными и спокойно уйти на покой. Но тот равнодушно глядел в ответ серо-желтой побелкой, не собираясь позволять ей умереть во сне. Урод. Вчерашний вечер прошёл сумбурно — то клиенты, наплыв которых стал увереннее после первых выпусков, то тяжёлый и выматывающий разговор с бабушкой, которая костерила её по чём свет стоит за несдержанность в собственных силах, то эти непонятные Килеги. И нет, против Олега она ничего не имела — есть и есть, курить с ним спокойно, переписываться о хуйне всякой — тоже. Но вот становиться предметом фанатской ревности и шипперства одновременно она не желала с самого начала. Она вообще не собиралась становиться никем, кроме как сильной ведьмой в глазах телезрителей, и, быть может, интересным персонажем. Язвительным таким, холодным с людьми и тёплым, мягким с героями испытаний. Но не больше. И поэтому такой наплыв бесконечных видео и фанфиков… Сбивал. Удивлял. Раздражал. Она с удовольствием изучала и лайкала рисунки с самой собой, спокойно относилась к эдитам под мощную, крутую музыку, смеялась с мемов, на которые разбирали её фразы. Но не это, блять. Да и что-то подсказывало, что Олег, который так не хотел идти в этом плане по стопам брата, тоже не будет в восторге от этих Килегов. Но уже не попишешь ничего — отрицать бессмысленно, остаётся лишь быть осторожнее на камеру и публику, да молча беситься с ситуации. Желания куда-то ехать, особенно в Питер, у Киры не было никакого. Максимум, на что хватило бы сил — какое-то бестолковое задание в павильоне, по типу поиска приворота или гея среди собравшихся. Но билеты взяты, согласие дано, и пути назад не было. Ещё и подсознание буквально вопило о предстоящем пиздеце, а не доверять ему у Киры привычки не было. Поэтому к банальному нежеланию просыпаться, которое было у неё независимо от времени суток, примешивалась ощутимая тревога, заставляющая пальцы подрагивать, а губы нервно закусываться. От собственных переживаний отвлёк пиликнувший уведомлением, а следом — ещё одним телефон. Открыв не глядя, она расплывчатом взглядом сфокусировалась на пришедшей от Олега реакции. Утвердительно кивнув на его возмущение, она быстро напечатала ответ и почти сползла с кровати, шаркая в сторону душа. Вы, 10:21 и не говори, блять***
— Добрый вечер, Вера, — максимально мягко улыбнулась Кира. Настроение поднялось за долгую поездку на сапсане в компании такого же недовольного Олега. Они, лишь перекинувшись одинаково заёбанными взглядами, не сговариваясь решили включить скачанные заранее на такие случаи мультики, окончательно подтверждая свой статус пятилеток. Перипетии сюжета ухватили их, заставляя отрываться от экрана разве что на еду и банальную нужду, но в остальном они уткнулись носами в экран, постоянно комментируя действия главных героев и строя догадки насчет концовки. В итоге просмотр вылился в жаркий спор по поводу фаворита и самого адекватного персонажа, незаметно увлёкший их до самого прибытия в промозглый, ветренный Санкт-Петербург. А теперь она, дождавшись наконец своей очереди, стояла перед лучезарно улыбающейся Верой, которую, вроде, видела впервые. Сил проходить испытание на свой максимум почти не было, но Волкова была готова выжать себя досуха, лишь бы вновь оказаться лучшей. — Добрый, Кира, — Сотникова улыбнулась, разглядывая маленькую ведьму, — с Вами мы ещё, кажется, не знакомы. Кира лишь учтиво кивнула, взглядом изучая скучковавшихся в углу участников испытания. — Сегодня Вам предстоит расследовать убийство, — Кира удивлённо вернула взгляд на ведущую, прищуриваясь и недовольно глядя на неё. Она не ослышалась? — Весной этого года здесь убили человека. Пожалуйста, опишите убийцу и где это произошло. С минуту Кира молчала, недовольно разглядывая Веру. Она, конечно, не настолько самовлюблённая, как могло показаться, но ненавидела, когда её держали за дуру. А именно этим ведущая сейчас занималась. — За идиотку меня не принимайте, — улыбнулась-оскалилась Кира, вздёргивая бровь. — Я бы почувствовала с порога убийство, а тут такого и в помине нет. Сотникова улыбнулась, но в глазах читалось удивление от того, как быстро их уловку раскрыли. «— Даже как-то грустно стало. Вот так стараешься, придумываешь ловушки, а она даже не стала рассматривать эту версию.» — Кхм, тогда… Тогда почему Вас сюда позвали? — Кира хмыкнула, переводя взгляд на огромное зеркало над столом. Там промелькнула какая-то тень, настораживая, и ведьма тихим тоном потребовала свои вещи. Не глядя достав три свечи: белую, для ясного видения, чёрную, для лёгкого проникания на изнанку и зелёную, для подпитки, она скрутила их быстрыми движениями тонких пальцев и подожгла. Подойдя почти вплотную к зеркальной поверхности, она прищурилась, поднося пламя на уровень глаз. Расфокусировав взгляд нарочно, она провалилась в подсознание, позволяя трансу окутать её разум лёгкой, привычной дымкой. Внутри головы сразу послышался знакомый, язвительный голос: — Идиоты великовозрастные, в игрушки решили поиграться, — Клавдия Яковна встала за её спиной плотным, ощутимым фантомом, неодобрительно косясь на героев. Проследив за взглядом прабабки, Кира и сама недобро хмыкнула, закатывая глаза. Наверное, и сотни сезонов битвы не хватит, чтобы люди поняли — магия нихуя не игрушка, а серьёзная, порой даже жестокая вещь. Вернув расфокусированный взгляд к зеркалу, Кира опешила от количества снующих по дому фантомов, сущей и прочей загробной дряни. Как на кладбище, ей богу, только хуже. На кладбище хоть высовываются самые любопытные или самые противные, а тут вообще мешанина — и самоубийцы, и убиенные, и умершие своей смертью… Какофония звуков ворвалась сквозь истерзанные громкой музыкой барабанные перепонки, заставляя зажмуриться и потрясти головой, пытаясь перекрыть потусторонний шум. Клавдия Яковна, почувствовав метания наследницы, накрыла её голову своими призрачными руками, заглушая чужие голоса. Кинув благодарный взгляд, Кира обернулась к участникам испытания и ведущей, едва ли не метая взглядом молнии. — Когда же вы поймёте, что любая игра с магией несёт последствия, — тихим тоном спросила она, качая головой. — Портал сами открыли, вот и страдаете. Вера удивлённо покосилась на героев и нахмурилась, пытаясь понять, о чём говорит ведьма. — Простите, Кира, какой портал? — желание закатить глаза было слишком велико, чтобы ему противиться. — Призывали кого-то за столом кухонным, — мрачно вынесла свой вердикт Волкова, туша свечи и всем корпусом поворачиваясь к людям. — А открыли портал на ту сторону. Вот и фантомов тут больше, чем на кладбище, спать не могут. «— Я так опешила, когда она прям чётко сказала нашу проблему. Я даже не ожидала.» — Но Марьяна сказала, что забрала отсюда, — Вера замялась, — полтергейства, дух женщины, которая умерла этажом выше. Всё должно было закончиться, по её словам. Кажется, скоро Кира не сможет вернуть глаза в исходное положение, оставшись с закатанными навечно. — Ну, если каждый экстрасенс в России отсюда по одному заберёт, то может это и поможет. Да вот только, — перевела дыхание, — забрала одну, а портал так и остался, как форточка открытая. Внезапно её внимание привлёк фантом девочки, лет четырнадцати, не больше. Та стояла за спиной самой молодой девушки, пытаясь привлечь внимание ведьмы. — Девушка стоит за тобой, — резко, неожиданно для всех начала Кира. — Просит за собакой своей присмотреть. Та замерла, как молнией поражённая, не замечая катящихся градом по щекам слез. — И хочет… — Кира застыла, как вкопанная. Образы, которые передавала ей мёртвая, слишком больно отзывались в самой Волковой. Бередили слишком свежие, слишком болезненные раны, которые трогать больше никогда не хотелось. И вспоминать о которых тоже не хотелось, ни при каких обстоятельствах. Но это было за пределами её ответственности — она не могла повлиять на то, что хотела передать лучшей подруге мёртвая девчушка. Кира не могла предотвратить то, что теперь призрачная, когда-то живая и весёлая та приняла слишком большую дозу наркотиков. Как не смогла предотвратить то, что то же самое сделал её бывший. Как и не смогла предотвратить того ледяного, охватывающего всё тело ужаса, который вызвали непрошенные картинки и воспоминания. Воспоминания о мёртвом теле некогда самого любимого человека не своей крови. Мёртвого в том числе и по её вине. Блядский пиздец. — Кира? — позвала её Вера, насильно возвращая в испытание, — Что хочет эта девушка? Волкова встряхнула головой, зажимая слёзы где-то внутри себя, не давая им пролиться раньше срока. — Просит прощения. Не хотела она, — предательский голос, почему ты дрожишь? — чтобы так вышло. Не хотела она оставлять тебя одну здесь. Не приняла бы, если бы знала, что так всё случится. «— Моя лучшая подруга умерла от передозировки. Кира этого не сказала вслух, но я… Я по глазам её поняла, что она знает это. Знает, и просит прощения. За неё и почему-то за саму себя.» А дальше всё прошло как в тумане — обняла за мёртвую безутешную девушку, успокаивая и пытаясь собраться самой. Отвечала на многочисленные вопросы, отказывалась от ритуала — мозгом понимала, что нельзя даже подходить к этому в таком состоянии. Разговаривала долго с героями, отвечая на какие-то их вопросы. Даже шутила о чём-то. А в голове стояло мёртвое тело Саши. И глаза его безжизненные. И нос в порошке. И руки в точках. А в ушах стояли последние, в сердцах брошенные ею же слова: «ты сам меня предал». Не знала тогда ничего, а знала бы — вцепилась бы крепко и не позволила этому случиться. А в горле стоял ком невыплаканных слёз и эмоций, который вот-вот грозился лопнуть и затопить её в этом потоке. В отеле даже попыталась прийти в себя — не стали дожидаться Олега, хоть и договаривались. Понимала, что не сможет не сорваться в таком состоянии, а ссориться не хотелось до жути. Зато сама потом, в номере, выкурила втрое больше — и электронку, и полпачки сигарет, и всё, что попадалось под руки. Почти не слушала, не смотрела на недовольную Клавдию Яковну, которая видела её состояние, но не могла достучаться. Кира будто потерялась сама в себе, усиленно пытаясь выбраться на поверхность из этого тягучего омута воспоминаний, но с каждым судорожным рывком лишь уходила глубже. Машинально поменяла одежду, которая почему-то была в крови — откуда взялась только? — и мокрой от снега, причесала волосы, безразлично глядя на завивающиеся концы. Смотрела на волосы свои, тёмные, длинные, вновь крутящиеся в бараний рог от влаги, а видела совсем другие — рыжие, короткие, припорошённые январским снегом и совсем безжизненные. Она не знала, как волосы могли быть безжизненными, но в тот момент всё в образе Саши было мёртвым. Даже фантом, который стоял над собственным телом, был каким-то мёртвым, даже по меркам загробной жизни. Стоял и молчал, сверля её взглядом, ничего не выражающим. И что бы она ни делала, какие бы ритуалы не проводила, как бы не пыталась забыть — каждый кошмар сопровождался этим пустым взглядом некогда весёлых серо-голубых глаз. Из прострации она услышала настойчивый стук в дверь и пошла открывать на автомате. Потом уже, почти повернув замок, подумала об Олеге, но мысль сразу уплыла куда-то на задворки сознания, не вызывая никаких эмоций. Раньше боялась сорваться, теперь понимала, что не сможет выдавить из себя ни единой эмоции. Всё, донаподавлялась — выгорели все датчики, все проводки изнутри. Ничего не коротит, когда дверь распахивается, а за ней возвышается высокий, взъерошенный и одновременно довольный и встревоженный Олег. — Ты чего не подождала, Кир? — следил взглядом за странно-пустыми глазами напротив, и чувствовал, как тревога растёт. Просканировал на всякий случай на предмет подселенцев или застрявших в голове фантомов, но не нашёл ничего необычного, всё та же старушка-ведьма за плечом, но никого внутри. А взглядом обычным понимает, что внутри не просто никого — там ничего сейчас нет. И глаза пустые не от магии или одержимости какой-то, а от… А от чего — без понятия. — Прости, — сухо, как-то механически ответила она, не вкладывая никаких эмоций, даже наигранного раскаяния или язвительности в голос. И вот тут Олег всерьёз запереживал — за всё их знакомство Кира никогда не была пустой. Злой, весёлой, раздражённой, усталой — да, была. Но никогда не была даже грустной, и тем более речи не шло об этом сосущем «ничего». — Задание триггерное что ли? — аккуратно спросил он, пытаясь разобраться, что вообще происходит. Сделав шаг вперёд и не встретив сопротивления, — не встретив вообще никакой реакции — зашёл внутрь, закрывая за собой дверь плотно. Лишних ушей им точно не нужно. — Нет, — Кира безразлично проследила за вошедшим медиумом и отошла к окну, доставая очередную сигарету. Олег, наблюдая за этим, принюхался и почувствовал удушающий сигаретный запах, который за считанный час пропитал весь номер. Кира в здравом уме и с чистым сердцем терпеть не могла запах сигарет, поэтому курила их только на улице, затем тщательно маскируя его духами, жвачкой и антисептиком. А теперь спокойно затягивалась долгими, глубокими вдохами прямо в комнате, даже не открыв форточку. — Да что с тобой, блять, такое? — нервно воскликнул он, с уже нескрываемой тревогой наблюдая за… знакомой. Та лишь скосила пугающие серые глаза и пожала плечами. У Киры в нормальном состоянии никогда не было серых глаз — они всегда были живыми, ярко-голубыми, светящимися разными эмоциями и чувствами. — Не знаю, — и Олег слышал, понимал, что правда не знает. Что произошло что-то, а теперь всё вот так — сухо, никак. Понимал, но тоже не знал, как помочь, как достать из этой ямы. Всё, на что хватило его знаний — подойти и обнять, туша чужую сигарету о рядом стоящую пепельницу. — Расскажи, что ты видела на испытании, — тихим голосом спросил он, утыкаясь носом в чужую макушку, от которой даже сквозь сигаретный дым пахло лавандовым шампунем и чем-то тёплым. И почему-то отметил про себя, что полностью может спрятать её спину своими руками, стоит лишь прижать покрепче. — Фантомы, сущи, прабабку, — перечисляла всё таким же холодным голосом Кира, даже не предпринимая попыток хоть отстраниться, хоть обнять в ответ. — Девчонку эту мёртвую, которая подруга. И тут голос впервые за весь вечер едва слышно дрогнул. Незаметно почти, но не для того, кто вслушивается внимательно в каждый звук. Нашёл конец клубка. — Что она показывала, Кир? — мягко, не давя спрашивает. Олег понимает, что сейчас надави чуть сильнее — сломается где-то внутри, ни слова больше не вытянет. Поэтому осторожничает, поглаживая большими ладонями хрупкие выступающие лопатки. — Как умерла, — Олег прекрасно видел эту картину своими глазами. И друзей её этих уебанских видел, которые обосрались не меньше неё, когда поняли, что передоз. Но нельзя говорить за Киру, надо дать эту эмоцию воскресить, заставить вернуться из этой прострации блядской. — И как умерла? — Кира вздрогнула всем телом легонько, не обнимал бы так крепко, не прижимал бы к себе — хуй заметил бы. — Наркотики, — голос снова начал предательски дрожать, и Волкова попыталась подавить его в себе. Но чужое присутствие, особенно такое близкое, будто блокировало в ней эту возможность. Будто специально не давало спрятаться, заставляя говорить. — И что ты вспомнила, маленькая? — в нормальном состоянии убила бы уже за такое прозвище, но сейчас Олег понимает, что ей в нём важно лишь то, что она может ему довериться. А такие прозвища, судя по отрывкам их бесед, были чем-то тёплым, с отцом неизменно ассоциирующимся. Вот и давит специально на этот рычажок, подсознательно ещё больше создавая безопасное гнездо для эмоций. Да и обращение это само на язык просится — и вправду маленькая сейчас, хрупкая снаружи, и сильная, слишком сильная внутри. Настолько сильная, что даже сама себя побеждает, прячет все. — Я… Сашу вспомнила, — запоздало вспоминает, что Олег ни слухом, ни духом о её бывшем. Что же, раз позориться, то до конца. — Бывший мой. От передоза умер по моей вине. Олег не позволяет себе лишних восклицаний, но внутри всё аж переворачивается от такого откровения. Понять не может, как связано это. — Как это, по вине твоей? — давит, не только, чтобы самому разобраться, но и чтобы вину и боль эту поднять обратно, дать прожить и отпустить. — Он от наркоты отказался, когда я узнала обо всём, но по чужой подлости принял на тусовке, — Кира дрожит уже ощутимо и жмурится крепко, — а я не поверила и посчитала, что он просто обманул меня. Прогнала. А он… Он… Голос срывается, не позволяя в полную силу это сказать. Но пересиливает себя, в очередной раз сильнее самой себя становится. — Он не смог доказать и ушёл во все тяжкие. И умер. А я не поверила и позволила этому произойти, — шёпотом договаривает, и Олег застывает статуей каменной. Не готов был к такому дерьму, совсем. Особенно после довольно тяжелого испытания. Это буквально несправедливо, блять. Не по отношению к нему, нет — по отношению к ней, хрупкой такой, маленькой, но такое дерьмо испытавшей. Не заслужила, ничем не заслужила этой боли саднящей, которая через объятие долгое и ему фантомными ощущениями передаётся. Олег прижимает к себе крепче, зажмуриваясь и радуясь про себя, что не видит сейчас лица его — слишком боли много за неё выражает, могла бы задеться гордость эта неуёмная. Понимает, потому что сам, блять, такой же. — Ты если хочешь, ты плачь, Кир, — мягко так, как отец всегда говорит. От этой ассоциации у Киры глаза как по команде влажнеют. — Тут можно. Не увидит никто больше, а я… Я чувствую, как больно. Плачь. И Кира доламывается окончательно, рассыпаясь в его руках не осколками, нет — крошкой стеклянной, сжимая в тонких, музыкальных пальцах толстовку тёмную чужую. И задушено всхлипывает, впервые с похорон. Как плачет, сама не помнит. Знает только, что плачет по Саше. Которого сама предала, вопреки своим же обвинениям, которого буквально толкнула на эту смерть бесчестную, недостойную такого человека. И плачет заодно по маме, которая из-за её глупости вынуждена каждый день про дочь мерзости всякие слушать. По брату старшему плачет, что кулаками отстаивал её честь и утешал тогда, бессильно рыдающую возле гроба. По отцу плачет, чьё сердце на части рвалось от слёз дочери любимой. Но, в конце концов, плачет по себе. Ставшей слишком сильной, чтобы эмоции себе позволять такие. Всю боль в злость переводящую, чтобы не подпустить никого больше, не ранить своей глупостью. Ставшей от этого совсем одной, потерявшись даже в своей семье. По себе, что теперь может выть и скулить в чужую грудь, чувствуя лишь крепкие объятия, от всего мира спрятавшие и боль, которая с каждым ручьём из глаз и каждым звуком из груди чуть меньше становилась. И когда последний водопад высох, хриплым, осипшим голосом сказала. — Теперь официально друг, — и улыбнулась как-то разбито, но зато абсолютно искренне. И Олег, сам чуть не сломавшийся от потока этой боли всепоглощающей, улыбается тепло. — Потом расписку напишешь.