"Я могу тебя согреть, если хочешь"

      У Стеллы в груди ядро, приносящее страшные бедствия, оно околдовывает, разобщает, уничтожает, если дать ему волю, если оно попадёт не в те руки, если его обволакивающие ядовитые речи услышат не те уши; но сейчас такое стабильно и послушно сидит у неё в реберной клетке, тёплое, как настоящее сердце, даже очень тёплое — хватит на всех друзей. Стелларон. Такое звёздное слово и такое концентрированное Разрушение. Горячее, разливающее жидкое золото по венам.       У Наташи в груди огромное доброе сердце, в котором хватает места для всех: для каждого ребёнка Подземья, для каждой сиротки в том приюте, который ныне пожран Фрагментумом, для каждого пациента, которому нужны совет, уход, лекарство, зоркий намётанный глаз врача и его умелые руки. У Наташи в карманах пуговицы-глаза для плюшевых игрушек, конфеты, пластыри, от Наташи пахнет медикаментами, чистым медицинским халатом и чем-то тёплым, знакомым с детства, как молоко. У Наташи в груди огонь, согревающий её и всех в бесконечную безжалостную зиму. Дикий Огонь.       Стелла — сосуд для Стелларона, опухоли мира, чистого Разрушения; и такой же Стелларон принёс этой планете много горя и много холода. Стелла, казалось, умеет только Разрушать, но ради тех, кто дорог, кто важен, кто должен жить во что бы то ни стало. Бита в её руках поднимается и опускается вновь, рассекает воздух и черепушки. Чтобы Сохранить, уберечь, защитить.       Наташа клеит на царапины на почти совершенном теле пластыри с котятами. Стелла разносит коробки с вещами и лекарствами, обнимает её и греет, греет, греет — так, как обещала в один день в Снежных полях. Наташа каждый раз привечает её так, будто Стелла не просто Безымянный, заглянувший на неделю на планету, а член семьи, и, может, так оно и есть. Стелла расчёсывает волосы цвета воронова крыла и заплетает их в косу, вплетая цветочки. Наташа заглядывает на экспресс и рассказывает о детях, живо заинтересовавшихся им и Безымянными. Стелла весело скалится, отрывается от игры и делится одной из тех историй, которые знает Химеко как та, кто починил экспресс, Дань Хэн как тот, кто буквально спит в архиве, Вельт, у которого была очень бурная жизнь, или же те, которые пережили они вместе — даже если это всякие смешные глупости. Стелла предлагает купленные на Лофу лакомства: нарядный клыкопирулет, нежный на вид, как клубника и сливки; упругий, ноздреватый, золотистый бисквит из поющего лотоса; и смотрит на Наташу горящими золотыми глазами. Наташа только смеётся, когда бисквит, мягко крошащийся и проминающийся под зубами, начинает хихикать и что-то мурлыкать. «Стальные нервы?» — «Какой же ты иногда ребёнок, Стелла». Видимо, доктор Подземья вспоминает все детские шалости, и, увы, в этот раз Стелле не удалось их переплюнуть, но она не унывает! Иногда раздаётся щелчок камеры. Иногда Наташа по прибытии обратно в Камнеград находит у себя за пазухой очередную фотографию, которую сделала Март.       Глубокой ночью, хотя в Подземье и не поймёшь, Стелла прокрадывается в клинику; Наташа днюет и ночует там, у неё есть комнатка рядом, где она очень, очень чутко спит. И, конечно, она просыпается. — Что случилось? Кто-то ранен? — Всё в порядке. Я пришла к тебе. Не тебе же одной рассказывать сказки детям.       Наташа смеётся — тихо-тихо, чтобы не разбудить пациентов за стенкой, — мягкая улыбка трогает её мягкие губы, и у Стеллы в груди огонь, почти что пожар, но не уничтожающий, а согревающий, защищающий, и им хочется поделиться, и она с нежностью касается кисти Наташи. По-кошачьи жёлтые глаза смотрят на доктора Подземья, и та не собирается им противиться. Ещё чего — отталкивать сердечную подругу и надёжное плечо. — Не надо сказок, расскажи что-нибудь из ваших приключений.       Стелла кивает, зарывается ладонью в шелковистые чёрные волосы и начинает рассказ. Наташа закрывает глаза. Наташе так спокойней. Наташино большое сердце согрето. А Стелла умеет не только Разрушать.