IV
«В одиночестве каждый видит в себе то, что он есть на самом деле». Артур Шопенгауэр
Кофейня постепенно пустеет. Один из сотрудников прощается с коллегами, прощается с мужчиной, сгорбившимся за ноутбуком, с пожилой парой, что беседует за барной стойкой, с Ханом Хёнджуном, с О Сынмином и уходит, на мгновение запуская в тёплую кофейню осенний холодок. Сынмин достаёт из сумки мистера Кролика и, бережно поправив ушки, кладёт на стол. Игрушка выглядит ужасно потрёпанной, как будто про неё забыли не на пару дней, а на год или даже два. Сынмин кладёт руки на колени и вытягивается, ожидая реакции Хёнджуна. — Мистер Кролик? Вот как ты его назвал, — Хёнджун обеспокоенно трогает «ранку» на пузе игрушки. — Да, и что? Что тебе не нравится? — Это мило! На самом деле, имя Отти не очень ему подходит. — Это же просто перевёрнутое «Китто», но без К. — А как, ты думаешь, рождаются имена? Хёнджун обладает странной особенностью разряжать обстановку, и сейчас его особенность чувствуется сильнее всего. Страх и сомнения… Они улетучиваются, испаряются, уступая место комфорту. — Ты же N, так смог бы придумать что-то получше! — задорничает Сынмин. — Что, уже на личность переходим? — возмущается Хёнджун, и это заставляет Сынмина улыбаться. — Ты слишком много времени проводишь в компании Гониля, вот и понабрался от него дедовских шуточек. — Давай будем честны. Мы все слишком много времени проводим в компании Гониля. — Да… Его присутствие ощущается даже здесь, — взгляд Сынмина затухает, как будто упоминание Гониля давит на него и заставляет чувствовать неловкость. Хёнджун напрягается, услышав тонкое колебание в голосе Сынмина. — Ты недолюбливаешь его? — осторожно спрашивает Хёнджун. — Что? Нет конечно! Как ты вообще мог о таком подумать? Пусть Гониль иногда и бывает до ужаса дотошным, но этим человеком стоит восхищаться. Уверен, что он ещё не раз вытащит нас из трудной ситуации. — Тогда в чём дело? Почему ты вдруг погас? Взгляд Хёнджуна пронзает насквозь и заставляет мысли скукоживаться. Сынмин смотрит на остатки кофе в чашке и молчит. Он и сам до конца не понимает, почему ощущение присутствия кого-то так сильно давит на нервы. Возможно, виной тому — неприятные воспоминания преследования, ведь Сынмин до сих пор теряется в догадках: а на самом деле за ним наблюдали или это лишь приколы уставшего разума? — Не важно, — наконец, отвечает он в тот самый момент, когда музыка на фоне прерывается тишиной, и его слова кажутся слишком уж громкими. Затем играет новая композиция: что-то медленное и инструментальное, похожее на музыку с вечернего бала в стране фей. — Ты можешь говорить со мной о чём угодно, — мягко уверяет Хёнджун. Но он не прав. Он не может говорить с О Сынмином о себе. Пожилая пара покидает кофейню, а затем уходит мужчина. Бариста исчезает в подсобке, оставляя Сынмина и Хёнджуна наедине. Идеальный момент, чтобы вести тяжёлые беседы на серьёзные темы, но они предпочитают отмалчиваться, вымачивая мысли в растворе из хлорки, чтобы из уст слова вышли кристально чистыми и белоснежными. Сынмин пытается собрать в кучу всё то, что происходит с ним в последнее время, но мысли рассыпаются, отказываясь становиться чем-то логичным. Но он понимает, что если самостоятельно не получается всё понять — нужно попросить помощи у других. Он открывает рот, но голос Хёнджуна разрывает тишину раньше: — Давай вернёмся домой. В голове Сынмина возникает мысль, что Хёнджун совершенно не желает слушать. — Почему? — голос Сынмина ломается, становится тихим и зябким. — Кафе закрывается, — Хёнджун взглядом указывает на вышедшего из подсобного помещения бариста. — Да и не обязательно рассказывать обо всём сейчас. Если ты запутался, то можно попробовать увидеть свои мысли… — Что?! «Увидеть свои мысли»… Фразочка в стиле Хёнджуна. Сынмин понимает, что он имеет в виду. Наверняка Хёнджун вычитал подобную практику из книжки про буддизм. В его идее есть смысл: выписать ручкой на бумагу, а затем сжечь, тем самым отпуская всю застрявшую в голове гадость. Этакая очистка разума от гнили. Но сможет ли Сынмин именно писать, а не сидеть, держась за голову, прожигая пустым взглядом бумагу? Он не уверен — он уже ни в чём не уверен. Ни в правильности своих поступков, ни в том, что голос в голове — его собственный. — Поедем на автобусе? — Хёнджун доедает последний кусочек торта. Официантка выходит в зал, начиная приводить в порядок и без того чистое помещение кофейни, задвигать стулья, протирать столы. Сынмин то и дело ощущает на себе её взгляд, но не чувствует тревогу или страх, которые он испытал ранее в метро, лишь спокойную усталость. Возможно, виной тому Хан Хёнджун, мирно копающийся в телефоне рядом. — Ты устал? — вдруг спрашивает Сынмин и попадает в самую точку. Хёнджун медленно моргает, совсем как ленивец — сонно и лениво. — Немного. — Даже после кофе? Удивительно. Давай возьмём такси. — Наверное, это из-за атмосферы, — Хёнджун улыбается, и сердце Сынмина громко скрипит от искренней любви к этой улыбке. Хёнджун столько раз спасал его от всей злости этого мира, от творческих застоев, доводящих до неуверенности и ненависти к себе, и даже сейчас спасает, просто находясь рядом. И пусть Сынмин уверен в том, что так же является героем не только для Хёнджуна, но и для окружающих его людей, то всё равно не в силах в подробностях вспомнить свои добрые дела. «Интересно, спасал ли я его когда-то?» — Помнишь то сообщение, которое ты отправил прошлой ночью? — Хёнджун поднимается из-за стола. — Какое? — Когда ты ответил, что с тобой всё в порядке, и пожелал доброй ночи. — Так, — Сынмин напрягается. — Если бы не ты, то я бы попал под машину. Сынмин вскакивает настолько резко, что перед глазами всё плывет. Но он видит… Чувствует лёгкое прикосновение дрожащей и тёплой руки Хёнджуна, а также волну его беспокойства. Нечто нематериальное толкает Сынмина назад, заставляя его сесть на место. — В смысле? — Я шёл, задумавшись, и чуть не вылетел на проезжую часть, но меня вовремя остановила вибрация телефона. Почему Хёнджун рассказывает об этом только сейчас? В тот самый момент, когда Сынмин пытается вспомнить своё бесконечное число добрых дел, но никак не может вытащить из погреба подсознания застывшие воспоминания. В голове все мысли размазаны и похожи на грязную слякоть, скопившуюся зимой под тёплыми колесами автомобилей. — Ты важен для всех нас, — продолжает Хан Хёнджун, сводя Сынмина с ума точно подобранными словами. Как будто Хёнджун… Как будто весь мир слышит его мысли. — Пойдём уже домой, — отчаянно просит Сынмин, хватаясь за голову, больше не в силах сопротивляться тускнеющему разуму. Они — последние посетители кофейни, и в этом есть своя неповторимая эстетика. Попрощавшись с персоналом, они выходят, и дверь за ними сразу же запирают на ключ. В лицо бьёт холодный осенний ветер, царапая кожу. Впереди гудит проезжая часть. Двигатели машин ревут, отдаваясь в голове Сынмина белым шумом, и мир становится нереальным и огромным: высотные дома давят со всех сторон, норовя упасть и раздавить если не крепкого Сынмина — он-то выдержит — то стеклянного Хёнджуна. Немного неправильно считать Хёнджуна хрупким, ведь он та ещё тёмная лошадка, но Сынмин, сколько ни старается, не может избавиться от неверного представления о нём, сформировавшееся в тот момент, когда он только увидел его в огромной репетиционной. Он всё ещё чётко помнит момент, когда они с Джисоком пошли знакомиться с новым членом группы: тогда их план выглядеть смешными и глупыми казался таким идеальным. Но сидящий в углу и что-то бренчавший Хёнджун выбил из Сынмина весь воздух и заставил отступить после неудачной попытки поздороваться. Проходит время. Они становятся всё ближе и уже позволяют себе делиться чем-то воистину откровенным, но предпочитают молчать, хотя обоим есть о чём поговорить. Вбили в свои головы то, что они слишком разные, и засели каждый в своём углу. — Водитель отменил, — грустно вздыхает Хёнджун, стоя у самого края дороги. От бурного потока машин его отделяет лишь хлипкий заборчик, и Сынмину кажется, что Хёнджуна сдует, если рядом промчится что-то побольше легковушки. Сынмин краем глаза замечает небольшой грязный грузовичок с рекламой замороженной рыбной продукции на кузове, что агрессивно катится по проезжей части на скорости, которую обычно не развивают подобные грузовички в городе. И вот прямо сейчас он должен завизжать тормозами и вылететь на тротуар, сметая на своём пути всё: вырывая из плитки дорожные знаки, сшибая заборчик, делая из него гармошку. Что ж, в новостях покажут не справившегося с управлением водителя с покрасневшим от волнения лицом, раскаявшегося, готового взять кредит, чтобы покрыть нанесённый ущерб, а под «Здравствуйте, это JYP» появится новость о том, что Хан Хёнджун резко покидает компанию по личным причинам. Точнее, по причине: сбит. Но никто об этом не узнает — СМИ придётся хорошенько закопать тайну под кучей других новостей. Истину они никогда не назовут. Но грузовичок проносится мимо, еще больше растрепав волосы Хёнджуна. — Что-то случилось? — Хёнджун выглядит обеспокоенным. — Я понимаю, что ты устал… Но давай пойдём пешком. Сынмин ожидает отказа, но Хёнджун лишь коротко кивает, отходя, наконец, от дороги. Он устал и наверняка не дойдёт до кровати: как всегда, развалится на диване в гостиной прямо в верхней одежде и уснёт, а проснётся поздней ночью, чтобы умыться, приготовиться к настоящему сну и, если приспичит, тихонько погреметь посудой на кухне, ведь его сосед по комнате, Джуён, не проснётся, даже если начнётся землетрясение, а до других комнат звук с кухни не доходит, если все двери закрыты. Сынмин вдруг вспоминает, что он когда-то застал Хёнджуна поздней ночью на кухне, шаманящим над удоном быстрого приготовления. Тогда Сынмин вернулся с долгой одиночной прогулки после сеанса фильма, что заканчивался чуть ли не в час ночи, ужасно усталым, злым, ведь фильм ему не понравился, и голодным. Тогда Хёнджун знал, что Сынмин появится в общежитии ночью, и поэтому сварил две порции удона. Они ужинали и говорили о фильмах — Сынмин со всеми подробностями описал то, насколько ужасно скучным фильм оказался, а Хёнджуну, напротив, задумка понравилась. И они спорили долго, перетекая из одной темы в другую, и время тогда пролетело очень быстро, и они не заметили, как медная россыпь звёзд утонула в золотом рассвете. Тогда Хёнджун сидел спиной к окну, и Сынмин собственными глазами видел, как обычный человек на мгновенье стал ангелом, что источал чистый, тёплый свет. Тогда это был первый рассвет, который Сынмин встретил наедине с Хёнджуном. И ему очень хочется увидеть его вновь. И в ожидании этого момента он постарается находиться рядом. Но сегодня ли на горизонте заиграет их второй рассвет? Время сейчас — резина, а ночь только наступает, и идти до общежития минут тридцать или сорок. Хёнджун едва плетётся чуть впереди, а плечо Сынмина уже ноет от тяжести сумки. — Когда я был у родителей, — начинает Сынмин, — я поймал себя на мысли, что не хочу возвращаться. — Почему? — Мне очень сложно объяснить. Мысли такие спутанные, — головная боль давит на висок сильнее, чем раньше, и Сынмин касается левой части лба. — Я уже давно вырос, и с нашего дебюта, когда я только ступил на путь клавишника, а не танцора, прошло много времени. Тогда мне действительно было невыносимо находиться в инструментальной группе, но мне с самой нашей первой встречи понравился… понравились участники. Всем об этом известно, и я ничего не скрывал. Тогда я метил в танцоры, а не в клавишники, а сейчас я не хотел возвращаться к творчеству совсем. Пропаренный сеульский воздух сдавливает горло, но Сынмин и не думает затыкаться. — Я тут лишь потому, что мистер Кролик порвался. — Точно? — Точно. — Но я не смогу его зашить быстро, — пожимает плечами Хёнджун. — Надо сходить в магазин за тканью. — Разве ты не использовал наволочку? — Ха? Наволочку? Для ушей, да… Для тела взял остатки ткани, из которой я сделал Китто. А для Китто покупал в магазине, где обычно покупаю пастель, — Хёнджун на мгновение задумывается и сбавляет шаг. — Планирую посетить его до того, как начнётся туровая суматоха. На этой неделе… в субботу. Пойдёшь со мной? Сынмина бьёт тепло радости от мысли, что его догадки насчёт наволочки оказываются верны. Также ему тепло от того, что Хёнджун сам зовёт Сынмина куда-то. Да и не невесть куда, а в знакомое и, определённо, очень важное для него место. — Хорошо, — кивает Сынмин. — Ого, ты так быстро согласился пойти не в магазин одежды. Кажется, и вправду сильно головой ударился. — Я просто хочу сам выбрать ткань, — шипит Сынмин. Яркая беседа — нематериальная машина времени, и в этом Сынмин в который раз убеждается. Всю дорогу они говорят о ткани, и диалог медленно, но верно переходит в очередной спор по поводу моды. И вот, минуя многие улицы, они уже стоят у общежития и смотрят вверх: Хёнджун сейчас явно считает этажи, и взгляд его останавливается на одном из жёлтых окошек. Ребята ещё не спят. Пусть Сынмин в эту ночь и не смог встретить второй закат, но зато каждой косточкой прочувствовал атмосферу их давнего ужина на неубранной, заставленной посудой и другим хламом, кухне. Сейчас они поднимаются на лифте и молчат. Хёнджун уже практически спит: подпёр виском железную стену и смотрит в никуда. — Наши голубки дома! — их встречает Джисок. Судя по виду, он тоже недавно вернулся, с репетиции, если быть верным сообщениям Хёнджуна, и ещё не смыл макияж. Позади него, как призрак, маячит Чонсу. — Все были заняты, — отвечает Хёнджун. — А встретить товарища, да ещё ночью, необходимо. Джуён спит? — Как сурок. — А Гониль? — Ещё нет, возится в комнате. — Вы уже ужинали? — интересуется Хёнджун, наконец отходя в сторону кухни, позволяя Сынмину протиснуться в прихожую. — Нет. А как ваш ужин при свечах? Сынмин приобрёл удивительную устойчивость к «романтическим подколам», ведь их с Хёнджуном уже успели сосватать аж на шоу, и продолжают относится как к женатикам не только в стенах общежития, но, пусть и редко, и за их пределами. Сынмин считает его взаимоотношения с Хёнджуном странными: вместе, но порознь. Нельзя заявить «да, мы, чёрт бы вас побрал, встречаемся», но и сказать «нет, мы далеки друг от друга» язык попросту не поворачивается. — Мы лишь выпили по стакану холодного фруктового чая, — отвечает Сынмин, снимая верхнюю одежду. Можно ли назвать их посиделки в кофейне ужином? Скорее, «нереально поздний английский полдник», но заместо чая — чашечка кофе. — И всё? — удивляется Джисок, и Сынмин останавливается на полпути в их комнату. Он совсем не хочет разговаривать здесь и сейчас, ведь на плечах томится усталость, а впереди ждёт одно незаконченное дело. — Пойдём поедим, — просит Хёнджун. Сынмину кажется, что он обращается к нему, но Хёнджун пристально смотрит на Джисока, как будто уговаривая его оставить Сынмина в покое. И Джисок, кажется, его полностью понимает. — Позови Гониля! — кричит Джисок собирающемуся спрятаться в комнате Чонсу, а затем обращается уже к Хёнджуну. — У нас осталось немного рамёна в пачках. Что насчёт него? — Который не острый? — Который не острый. — Отлично. Сынмин исчезает в тёмном зеве комнаты, тихо закрыв за собой дверь. Позади всё ещё слышатся голоса, но они находятся слишком далеко, чтобы Сынмин мог понять, о чём ребята говорят. Он пытается прислушаться, но все слова слипаются в кашу, текут по сознанию неясным бормотанием. Он включает верхний свет и садится за стол. Идея Хёнджуна кажется странной, но как только Сынмин открывает тетрадь, мысли выстраиваются в ряд, а слова так и норовят выскочить из ручки на бумагу. Сынмин начинает писать: быстро и неаккуратно. И не останавливается. «Это ведь так работает?» — думает он, нутром ощущая, как разум очищается от стягивающей мысли нефти, что вываливается на бумагу тёмно-фиолетовыми чернилами гелевой ручки с блёстками, подаренной когда-то Хёнджуном. Когда-то она даже пахла. Вроде черникой — сладко и химически. Сынмин, как только Хёнджун похвастался очередным новеньким набором красивых ручек, купленных во время перерыва между съёмками, сразу же получил одну из них — самую фиолетовую. В наборе было много цветов и среди них как минимум три оттенка фиолетового, но Хёнджун согласился отдать лишь одну. Ту, которую он выбрал самостоятельно. Тогда Хёнджун сказал, что именно этот фиолетовый — истинный цвет Сынмина. Тогда он даже назвал код этого цвета и его название. Но Сынмин не помнит. — Что ты делаешь? От неожиданности Сынмина бьёт судорогой, и он заканчивает недописанное предложение жирной фиолетовой линией. Сынмин даже и не замечает, как Джисок входит в комнату. — Врач сказала, что нужно писать от руки ради восстановления, — врёт он. Джисок приносит с собой не только запах рамёна и тёплый воздух, но и стойкое ощущение беспокойства. Он осторожно заглядывает в тетрадь, и глаза его округляются. — Ты хоть сам-то можешь прочитать? — Конечно… — фыркает Сынмин, откладывая ручку в сторону и откидываясь на спинку кресла. Стул протяжно скрипит, отдаваясь в голове гулким эхом. В комнате ютится тишина, и лишь шум электричества в лампе говорит о том, что время ни в коем случае не остановилось. Он не может разобрать ни слова. Ни единого иероглифа. — Я просто писал всё, что взбредёт в голову! — нервно оправдывается Сынмин, отводя взгляд в сторону. — Вот, тут написано… Он нелепо тыкает пальцем в последнюю строку. — «Тогда он даже назвал код этого цвета и его название», — якобы читает он. — Ты про что вообще… — Я вдруг вспомнил, что Хёнджун отдал мне ручку из своего нового набора. Я решил записать это, — Сынмин закрывает тетрадь. — А… те вонючки. — Там было три фиолетовых. Я хотел забрать все три, но он отдал лишь одну и сказал, что это мой истинный цвет. — Серо-буро-малиновый? — шутит Джисок. — Да иди ты! — ругается Сынмин, шлёпая Джисока тетрадью, тем самым отгоняя его от стола. — Этот цвет вообще существует?! — Конечно. Вот, — Джисок указывает на ручку и, хихикая, в один миг оказывается на втором этаже, на сынминовской кровати. — Э! Нет… Хёнджун бы не стал сравнивать меня с непонятным цветом! — Ты плохо его знаешь, — парирует Джисок. Его слова отдаются в голове свинцовой болью, заставляя Сынмина замереть. — А вообще… — Гаон вдруг становится пугающе серьёзным. — Тебе нужно ко врачу. — Зачем? — Сынмин щурится. — Ведёшь себя не по-сынминовски. — Я просто устал! И вообще, слезай давай. У тебя есть своя кровать.The night begins again There are many things that I can't say
(Lee Know — Limbo)
На утро Сынмин просыпается бодрым. Его сегодняшнее расписание лишено ярких красок: обычная рутина. Но отличается календарь от обычного тем, что нагрузка постепенно увеличивается — например, сегодня детсадовские упражнения, база, а под конец недели идут уже ансамбли, разборы чужих песен и репетиции их собственных. Это попросту необходимо для того, чтобы Сынмин быстро вернулся в строй. Время тянется густым киселем, и ничего особого не происходит, если не считать жирную белую муху, что вновь появляется в то самое время, когда Сынмин остаётся наедине с синтезатором. Сынмин решает не обращать на неё никакого внимания. Пока он репетирует, она всё время ползает где-то в поле его зрения. Пока он идёт из компании в общежитие, утопая в сиреневом сумраке, она неуклюже летает рядом, то и дело садясь на всё подряд — на фонари, знаки, рекламные вывески, туда, куда смотрит Сынмин, ибо малюсенькие крылышки едва могут поднять ожиревшую волосатую тушу. Муху разносит так, что она едва помещается на компьютерной мыши, на которой она устраивается, когда Сынмин вечером после душа усаживается за стол, чтобы выписать свои мысли фиолетовой ручкой в тетрадь. Это вошло в привычку с момента, когда он не смог разобрать свой собственный почерк: всё ещё пытается прочитать, но безуспешно. Знаки липнут друг к другу, создавая нечитаемое полотно из темного полосатого узора, напоминающий рисунок на крыльях бабочки. Сынмин выуживает из фирменного пакетика JYP с жирной красной точкой в углу — так он помечает пакет, в котором лежат уже прочитанные письма от Виллэнс — аккуратное письмо в конверте из крафтовой бумаги и, на удивление, спокойно читает: от: … кому: О Сынмину. «Дорогой Од. Я пишу тебе из …> <…Я очень тебе благодарна за все, что ты делаешь. Знай, Виллэнс всегда на твоей стороне, не смотря на то, что мы находимся в разных частях света.Спасибо за всё, с любовью …»
Не собираясь принимать факт того, что он вдруг разучился читать собственный почерк, Сынмин откладывает письмо и пытается вывести словосочетание «Xdinary Heroes» на бумаге, но даже английские буквы выстраиваются в кривую полосу, а то, что на розовом листочке для заметок написано именно «Xdinary Heroes», говорит его память, но даже она даёт сбой… А он точно пишет «Xdinary Heroes»? — Опять ты со своей писаниной… — когда в комнате появляется Джисок, белая муха прячется за монитор. Сынмин провожает её взглядом, а затем устало смотрит на соседа. Муха теперь сидит на белой металлической балке кровати позади Джисока. — Что тут написано? — спрашивает Сынмин, показывая Джисоку розовый листок. — Xdinary Heroes, — неуверенно читает он. — Ну и почерк… Сынмин вновь открывает тетрадь, задумчиво уставившись на исписанные листы. Он уже и не пытается отделить иероглифы от слогов, а слоги от слов, слова от предложений — лишь глядит на узор, на который хочется смотреть вечно. Сочетания линий, черточек, пятен, что образуют единую абстрактную картинку, кажутся Сынмину до ужаса знакомыми. Он закрывает тетрадь. Открывает вновь. Переворачивает листы, но узор не меняется. — В последнее время ты сам не свой, — говорит Джисок, но Сынмин никак не реагирует, ведь в голове вспыхивает образ: «Курс Общей Энтомологии». На обложке старой книги, полученной от соседа по палате, узор на крыльях моли очень похожий — точнее, Сынмин так картинку помнит. И ему именно сейчас нужно убедиться в том, что он не сбрендил и не сошёл с ума настолько, что ему везде мерещатся мухи, да бабочки, а просто устал. Да, просто устал: ведь его организм ещё недостаточно окреп после аварии. Тело помнит последствия «небольшого ушиба головой», оттого разум иногда и сбивается, показывая Сынмину единственный яркий образ — моль вида Calyptra, которую он хорошо запомнил из-за того, что в серых стенах больницы ничего более яркого и не было. — Ты слушаешь меня вообще? — повышает голос Джисок. Кажется, он о чём-то рассказывал, но Сынмин настолько сильно растворился в собственных рассуждениях, что всё прослушал, и теперь, как самый настоящий идиот, хлопает глазами, совершенно не понимая, что вокруг происходит. — Нет, ну ты даёшь… — Джисок сидит на своей кровати, подтянув колени к груди, — ты и раньше проваливался в себя, но сегодня побил все рекорды. — Ты не видел книгу? — спрашивает Сынмин, копаясь на своём столе, под ним, в своём рюкзаке, совершенно не обращая внимания на Джисока. Как будто его и не существует. — Сынмин! — взрывается Джисок. — Какую к чёртовой матери книгу? Я тебе тут рассказываю важное и думаю, что меня слушают, а на самом деле нет! У тебя совсем крыша поехала или что? — Извини… — Сынмин виновато тупит взгляд. — Можешь повторить? Джисок сдавливает отчаянный крик и заваливается на бок. Сынмин чувствует невероятную тревогу насчёт того, что он просто проигнорировал Джисока. Друзья… Семья… Виллэнс — люди для Сынмина всегда на первом месте, но сейчас его собственные (а точно его?) мысли намного громче окружающей реальности. Джисок взвинчен, и Сынмин понимает это лишь потому, что он всё не может никак устроиться на кровати: то переворачивается с боку на бок, то ложится на спину. Садится. Снова падает головой на подушку. Но когда Сынмин устраивается рядом, Джисок тут же успокаивается. — Я рассказывал о Хёнджуне, который рассказывал о тебе. — Он недоволен тем, что я порвал мистера Кролика? — Нет… — Джисок, наконец то усевшись так, как сидел раньше, прячет нос в коленях. — Точнее. Да, но не только. Сынмин знает. — Он сильно беспокоится о тебе, — бубнит Джисок. — Хёнджун обычно очень спокойный, но сейчас просто места себе не находит. Он замолкает и вытягивает ноги. — Почему? — тихо спрашивает Сынмин, показывая, что он внимательно слушает. И только после получения обратной связи Джисок продолжает говорить: — Он сомневается в том, правильно ли тебя лечили. Правильный ли диагноз поставили. Он поделился рассуждениями о том, что нужно продолжить твоё лечение, но уже в другом месте. — Не ему это решать. Он не врач, — огрызается Сынмин. — Да. Но его мнение полностью обоснованно и имеет право существовать. — Чем оно обосновано? — Сынмин чувствует, как его кровь закипает, а разум наполняет невесть откуда взявшаяся агрессия. Он не хочет снова ложиться туда, где все дни абсолютно одинаковые и тянутся слишком медленно. Он не хочет заставлять Виллэнс вновь заваливать Бабл и социальные сети сообщениями и постами со словами поддержки или, наоборот, возмущениями по типу: «он что, опять заболел?» Он не хочет кормить ненасытные СМИ новой порцией новостей, которые они обязательно раздуют так же, как раздуло бедную белую муху, что видит только О Сынмин. В том, что муху видит только он, Сынмин не сомневается, ведь даже сейчас она сидит на штанине Джисока, а он совсем никак не реагирует, несмотря на то, что глядит прямо перед собой. — Допустим, твой почерк. — А что с ним не так? — Ты ведь не можешь ничего прочитать. А я едва могу. И до того, как ты слёг с сотрясением мозга, твой почерк хотя бы был читаемым, а сейчас это просто какой-то набор из чёрточек и кружочков. Сынмин не хочет ничего признавать, но факт остаётся фактом: врачи ошиблись. В медицинской книжке ему записали «сотрясение головного мозга тяжёлой степени», но многие симптомы, например, как тошнота, отсутствуют. Зато присутствуют другие, о которых Сынмин не то чтобы рассказывать, даже думать не желает. — Я не лягу обратно, — отказывается Сынмин, сползая с кровати, но Джисок его останавливает. — Что за книгу ты искал? — спрашивает он. Удивительно, что Джисок смог запомнить такую маленькую деталь. Удивительно, что Джисок и не пытается убедить Сынмина вновь лечь в больницу. — Курс Общей Энтомологии. — Чего? — Джисок усмехается. — С каких пор ты стал увлекаться насекомыми? — Мне её подарил сосед, когда я лежал в больнице. Я помню, что брал книгу к родителям, и помню, что клал её в сумку, когда возвращался обратно, но сейчас не могу найти. — Сынмин… — Джисок отползает в сторону и смотрит на Сынмина так печально, как будто Сынмин рассказал какую-то очень важную тайну. Белая муха лениво перелетает с коленки Джисока ему на лицо, закрывая тушкой его левый глаз. — Сынмин… Ты лежал один.