II
«И дабы не пропасть и там не сгинуть — Я хватаю, как за нить, за платье белую Богиню Висящей луны вдалеке, чтоб не сесть на мель, И если карты нет, я ориентируюсь по ней». pyrokinesis — я приду к тебе с клубникой в декабре
Когда в комнату заглядывает мать, рыжий кролик, вместе с кровью и белой рыбой утопают в полу, как в зыбучих песках. Женщина застаёт своего сына замершим у стола. Справа синими льдинками блестят осколки от зеркала. — Сынмин-и? Всё в порядке? — беспокоится она, но Сынмин не отвечает. Женщина осторожно заходит в комнату, оставляя дверь приоткрытой, чтобы немного света пролилось на ситуацию. Ей кажется, что он просто уронил зеркало, но витающий вокруг юноши ужас говорит об иной причине поломки важного предмета. О том, что может понять только сам Сынмин. — Всё хорошо. Я устал и случайно опрокинул его, — тянет улыбку он. Врёт. Осколки лежат у стены, слишком далеко от стола. Но мать не возражает, пусть и видит ситуацию целиком. Иногда молчание — самая лучшая поддержка. Если Сынмин хочет врать самому себе, нет смысла настаивать на своём. — Давай я уберу. А ты иди перекуси, — улыбаясь, она приобнимает сына за плечи. Сынмин не может сопротивляться. Он сейчас — тряпичная кукла, не способная думать самостоятельно. Кивнув, он выходит из комнаты и, дойдя до кухни, вспоминает, что так и не отправил черновые варианты песни ребятам. Вернуться в комнату сейчас? К белой мухе? Разумом Сынмин понимает неизбежность последствий, вытекающих из небольшой погрешности, но сделать… Слышится скрип стекла и шуршание веника о пол — это мать убирает остатки зеркала, сгребая большие осколки в кучу. Затем она обязательно избавит пол от крошечной стеклянной пыли. Сынмин уже представляет гудение пылесоса. На кухне тихо и чисто. Отец уже сидит за столом, уплетая свежесваренный рамён. Он замечает сына и жестом приглашает присоединиться к трапезе. Они редко обедают вместе, несмотря на то, что Сынмин сейчас дома — у родителей своих забот полно, да и сам Сынмин частенько пропускает приёмы пищи из-за сна. В последнее время он очень много спит. Головная боль, особенно после физической активности, утомляет. Но перспектива терять впустую восемь, а то и десять часов, Сынмина совершенно не устраивает. — Когда ты возвращаешься? — вдруг спрашивает отец. Сынмин, жуя токпокки, поднимает на него взгляд. Он не знает, что ответить: мысли где-то за пределами Млечного Пути. Сейчас разум слишком медленно обрабатывает информацию, анализирует и делает выводы, напоминая глючный компьютер из девяностых годов. Возможно, Сынмин бы ответил, что находится в отпуске по болезни и имеет полное право быть дома до тех пор, пока не почувствует себя лучше, но он ничего не говорит, лишь растерянно хлопает глазами. В разуме появляется понимание, что он слишком сильно затягивает с отдыхом. А отдыхается ли по-настоящему? — Я не знаю. Я не чувствую полного восстановления, — Сынмин смотрит в тарелку. — Но мне нужно вернуться. Я обязан продолжить работу над песнями. — А что говорит невролог? Невролог… Сынмин не помнит, посещал ли он невролога на этой неделе. Для его случая визит к врачу является обязательным — небольшого тычка со стороны машины хватило, чтобы выбить центральную нервную систему из колеи. И пусть Сынмин в самом деле чувствует себя лучше, он всё ещё не способен контролировать своё тело как раньше. — Она… — Сынмин всё же не ходил к неврологу. — Говорит, что я быстро иду на поправку. Я готов вернуться к практике. Сынмин врёт. Он ни к чему ни черта не готов. Памятью находясь в больнице, а телом в родном городе, он до этого разговора за ужином даже не вспоминает о том, что самое время возвращаться к ребятам. Сколько он уже тут? Неделю? Две? Достаточно долго, чтобы почувствовать себя лучше. — Выглядишь ты отлично, сынок, — уверяет отец. Сынмин не идёт на поправку, но почему-то хочется врать всему миру, прятать слёзы под дождём и «искренне» улыбаться на людях. Кажется, что с каждым моментом, когда секундная стрелка с треском двигается, становится только хуже. Пусть он и не ходил к неврологу на этой неделе, но отлично помнит, что она сказала на прошлой: «начинайте постепенно вливаться в свой рабочий ритм. Делайте всё постепенно, не забывайте принимать лекарства, не пропускайте ежедневные упражнения для восстановления ЦНС и пейте много воды». Правда, он соблюдал указания лишь первые дни после выписки, а дальше стал лояльнее относиться к расписанию и разрешал себе пропустить пару упражнений. Но не более того — к лекарствам и специальной диете он относится со всей серьёзностью. И чем дальше Сынмин идёт по тропинке жизни в ногу со временем, тем больше спотыкается о едва заметные камушки. Может, он сам себя накручивает? Засмотревшись на бегущую стрелку часов, Сынмин не замечает, как мать присоединилась к ужину. Она осторожно касается его руки. Женщина протягивает игрушечного кролика. Порванного игрушечного кролика — того самого, притащенного Хёнджуном в больницу, с которым Сынмин практически не расстаётся до тех пор, пока не пробует вернуться к написанию музыки. Прорезь на пузе игрушки как бельмо на глазу — белизна синтепуха сильно выделяется на сине-серой ткани. В правом виске стреляет и тянет вниз — Сынмин неосознанно склоняет голову. — Извини, — матушка осторожно кладёт кролика на стол. — Я не хотела. Он застрял под тумбой у окна… — Ты о чём? — тупо спрашивает Сынмин. — Об игрушке? Это же просто ненужная безделушка. — Разве? Мне показалось, что он важен для тебя. — Нет, — Сынмин качает головой. — Не важен. Он снова врёт. Отрицает застрявшую в глубине души привязанность к кролику. — Тогда я выброшу его. Сынмину становится плохо. Реальность вокруг течёт от поднявшейся температуры тела и давления на разум извне. Возникают воспоминания — картина с морем, деревом, горой и расплавленными часами. Как она называется? «Постоянство памяти» от Сальвадора Дали? Сынмин не помнит, чтобы дарил большое внимание произведению мирового искусства, но сейчас она кажется той самой единственной картиной, перед которой он стоял бы целую вечность в безлюдной галерее. — Н…не надо, — Сынмин забирает кролика из рук матери. Родители удивлённо переглядываются. — Я попробую зашить его и отдам в сиротский приют. Мать улыбается. Возможно, она думает сейчас о том, какого доброго и воспитанного сына они с отцом вырастили. Помогает беспомощным. Пишет песни. Заботится о родных и близких. Стремится к светлому будущему не только для себя, но и для всего мира. Но если бы она знала настоящий, слегка эгоистичный настрой Сынмина, была бы этому рада? — Спасибо за ужин, — благодарит Сынмин. Он хорошо поел и сейчас вернётся к работе. Точнее, закончит начатое и ляжет спать пораньше. Завтра он отправляется обратно в Сеул. Стоя перед закрытой дверью, Сынмин не решается даже прикоснуться к ручке. Что-то определённо ждёт его в комнате — то, что прячется по углам, когда по полу манговым соком разливается свет и раздувается до размеров дирижабля, когда помещение тонет в темноте. Не сейчас. Сынмин усаживается в гостиной, включив все источники света, но блеска ламп недостаточно, чтобы выгнать выжидающую в углах темноту. Запустив прошлонедельный выпуск показа мод, он кутается в плед и разваливается на диване. Обычно, когда Сынмин устаёт, когда чувствует себя слишком перегруженным, он смотрит что-то глупое или знакомое — прошлые выпуски разных шоу, которые он успевает позабыть, или, например, смешные нарезки с Xdinary Heroes или другими айдолами. Подобного контента — пруд пруди. Фанаты стараются на славу, выкладывая очень много интересного, и Сынмин, листая ленту Тик-Тока, вновь убеждается в том, что самая мощная движущая сила — сила фандома. Люди, способные создавать что-то не ради славы или богатства, часто оставаясь в тени из-за стеснительности или других проблем, чья воля держится на отдаче со стороны того, для кого они создают, удивляют. И поражают до глубины души. Обычно становится лучше, когда Сынмин думает о том, что является путеводной звездой для людей, потерявшихся в темноте жизни. Но напряжение никуда не исчезает. «как мы станем героями, если нас самих нужно спасать?..»(Тони Раут feat. Mitoo — Клетку)
Даже смешные Тик-Токи не способны уничтожить мысли, что копошатся в разуме, подобно личинкам в полугнилом трупе птицы. Вгрызаются в мясо, обгладывают воспоминания, оставляя маленькие косточки-эмоции. А затем пожирают и их. Лишь для того, чтобы повиснуть в голове мерзкими куколками. И когда всё сознание сожрано, вылупляются бабочки, заполняя всё пространство и время уродливыми оранжевыми крыльями. Сынмин и не замечает, как вжимается в угол дивана, пытаясь с ним слиться. Тени, отбрасываемые мебелью, кажутся такими нереальными — темнота из углов подползает всё ближе, цепляясь колючками-руками за пол. Он хочет работать над песнями, он понимает важность музыки, но что-то крепко держит разум в узде, давит и не даёт свободы. До Сынмина доходит, что когда-то такой сценарий уже проигрывался в его жизни: тизер к Ghost из далёкой эпохи альбома Overload. Вот только тогда все его действия прописали на бумаге и они, по своей сути, являлись ненастоящими. Даже шум мытья посуды, разговоры соседей ночью, слишком громкое тиканье секундной стрелки часов — то, что звучит, раздражает, но спрятано за тонкими стенами, Сынмин изучал и слушал, чтобы ярче показать нужные эмоции. Тогда он полностью контролировал «глюки», проигрывая шум в голове каждый раз, когда требуется показать истинное отчаяние. Но он и представить себе не мог, что на самом деле услышит шёпот далеких звёзд, похожий на шелест сухих осенних листьев и искажённый стрекот саранчи. Сынмин не понимает, откуда исходит звук — не видит ни листья, ни стрекозу. На экране плавно растекаются по подиуму модели в ярких нарядах ради заключительного показа. Телефон на вибрации. Окна закрыты. — Это всё в моей голове… — он хочет закрыть уши ладонями, но вместо этого сжимает кролика. Игрушка достаточно маленькая, намного меньше Китто, поэтому спокойно помещается в руке: только уши торчат. Внимание Сынмина вновь захватывает фиолетовый принт, и в голове проносится образ, где Хёнджун кромсает свою цветастую наволочку ради кусочка с фиолетовыми цветами. Становится легче. «Только Хёнджун может зашить его», — звучит в голове. Все проблемы отходят на задний план, оставаясь фоновой музыкой, которую Сынмин обычно включает, садясь разрабатывать дизайн для мерча. Конечно, он может заштопать малыша-кролика без чьей-либо помощи. Сынмин отличается независимостью и самостоятельностью, оставаясь таким и по сей день. Кролик — лишь причина уехать обратно в общежитие. Предлог для самого себя, чтобы начать действовать. Сынмин намертво застревает в зыбучих песках и только сейчас понимает, что канат, который способен ему помочь, давно заброшен и лежит перед глазами. Остаётся только ухватиться и вылезти из проклятого болота. И всё это время он попросту игнорирует протянутую ещё в больнице руку помощи. Монотонный голос ведущего модного показа усыпляет — усталость от прошедшего дня наконец-то наваливается на плечи. Сынмин быстро проваливается в сон прямо здесь, на диване в гостиной, со включённым верхним светом и телевизором, прижимая к себе несчастного кролика, пережившего, кажется, все беды человечества. Не важен, говорил… Сынмину ничего не снится. Или, возможно, он просто ничего не помнит. Просыпается он легко и, на удивление, выспавшимся. Непонятно, что именно влияет на хороший сон — смена обстановки, усталость или кролик. Возможно, всё сразу. Его покой тревожит зашедший в гостиную отец. Сынмин сонно смотрит на мужчину, пряча кролика под плед. В комнате становится чуть теплее, чем вчера. Телевизор молчит. Свет выключен — дело рук заботливых родителей. — Ты проснулся, — улыбается отец. Сынмин глядит на часы: время уже переваливает за полдень, но реальность ощущается совсем как раннее осеннее утро. Прямо сейчас Сынмин должен занять душ, пока мемберы спят, привести себя в порядок, позавтракать вместе с ребятами и отправиться на съёмки контента. Что у них в расписании сегодня? Куда они пойдут и что будут делать? Точно, Сынмин же сейчас не в общежитии. Он не просыпается в шесть утра ради группы и Виллэнс, а сидит, растрёпанный, на диване в родительском доме и ждёт, когда секундная стрелка добежит до двенадцати. Он редко выходит онлайн во время своего больничного — игнорирует сообщения общего чата в KakaoTalk, но отвечает на личные. Ему пишут все пятеро, и Сынмин, пусть и коротко, но всё же не оставляет их без внимания. В Бабл он ничего не отправляет. Даже не открывает его. Сынмин ясно помнит своё последнее сообщение для Виллэнс: «Меня выписали, но я хочу навестить родителей. Они сильно волнуются. Я обещаю побыстрее вернуться!» Он обещает. Но успешно проваливается в выполнении обещания. Чувствуется конфликт, и Сынмин всё же решает скрывать факт того, что валяется без дела почти половину месяца, сломав всё расписание группы к чертям собачьим. Он может просто извиниться и нагло соврать, свалив всё на очень плохое самочувствие. «Я очень долго восстанавливался, простите меня за это», — вот что он напишет. Или: «Мне потребовалось больше времени, чем я запланировал. Простите меня». — Почему ты не спал в комнате? — отец садится рядом. Сынмин не сразу находится с ответом. — Я хотел посмотреть на ночь видео, но уснул, — он грустно улыбается. — Я всё же решил вернуться к ребятам. Мама ещё здесь? Мужчина, кажется, ждал такого решения от сына. — Она отошла в магазин. Подождешь её? — Да. Пока приведу себя в порядок и соберу вещи. Запершись в ванной, Сынмин глядит в зеркало. Такой потрёпанный, усталый вид, но сквозь завесу из тёмных следов под глазами и непривычной бледности он узнаёт себя. Веснушки, ранее совсем незаметные, сейчас слишком сильно выделяются. Пока он принимает душ, матушка успевает вернуться и даже приготовить обед — настолько долго Сынмину приходится счищать с себя остатки болезни. Конечно, он поддерживает чистоту в период восстановления, несмотря на то, что привычные действия в первое время кажутся непосильно сложными, как это обычно бывает при повреждении центральной нервной системы. Сейчас всё в порядке. Он стоит в комнате перед гардеробом, раздумывая над сегодняшним нарядом. Погода не радует, так что стоит выбрать что-то простое и теплое: Сынмин всё же не на показ мод идёт и не на концерт. Взгляд цепляется за старенький свитер, подаренный когда-то родителями на Рождество, простую белую футболку и джинсы. Остаётся накинуть пальто, не забыть про шарф. Проснувшись днём он, вкупе со всей семейной волокитой, смог выйти из дома лишь под вечер. На улице прохладно и безлюдно — Сынмин, отказавшись от предложения отца подвезти его до общежития на машине, в тишине ожидает автобус. Родители стоят рядом, не говоря ни слова, наслаждаясь спокойным временем, проведённым вместе с сыном. — Хорошего тебе тура, сынок, — мать крепко обнимает Сынмина, когда на горизонте маячит нужный номер автобуса. — Я положила немного вкусностей для ребят. Передай им привет от нас. Вслед за ней, не давая ответить, его сгребает в охапку отец, обнимая долго-долго, до тех пор, пока автобус не останавливается и водитель не открывает двери. Ехать до Сеула примерно час с половиной, но Сынмин совершенно не против. Устроившись у окна и поставив сумку на сиденье рядом, он надевает наушники, включает плейлист Day6 и смотрит на тёмную улицу. Автобус трогается. — Я возвращаюсь. Простите, что задержался, — бубнит он себе под нос, печатая сообщение в Бабл. Сынмин поднимает телефон и делает несколько селфи, чтобы выбрать для Виллэнс наилучшее. Для них, ожидающих его так долго, всё должно быть наилучшим. Несколько фото получается размыто — автобус подпрыгивает на лежачем полицейском. Сынмин сразу отправляет такие в топку, но одно из селфи заставляет его повременить с решением. Камера запечатлевает лицо той самой медсестры-не-Виллэнс, отраженное в окне. Она пялится прямо на Сынмина. Он испуганно оборачивается, но рядом никого нет. Осматривая салон автобуса, он даже привстаёт, чтобы взглянуть назад. Людей совсем немного, и все они — в возрасте. Одна женщина отрывается от потрёпанной книжки и удивлённо зыркает на Сынмина, заставив его сесть на место. Та девушка едет вместе с ним? Быть того не может. Точнее, может, но не здесь и сейчас — автобус только что отъезжает от родного города Сынмина, и ему сложно поверить в то, что медсестра действительно живёт где-то неподалёку. Или она решает проведать своих родственников на выходных? Или же она следует за ним? От одних только мыслей по спине бегут мурашки, сколопендрами заползая под кожу. Сынмин инстинктивно закрывает глаза, глубоко вдыхая пропаренный автобусный воздух, пытаясь унять бешеный стук сердца. Он представляет кролика, который сейчас лежит где-то в сумке и ждёт возвращения в руки создателя. Наверное, ему там одиноко. Чёрт, о чём он вообще думает? Сынмин даже не сопротивляется дикому желанию жамкнуть кролика прямо сейчас — он лезет в сумку и бережно достаёт игрушку из пакета, поправляет ему смятые ушки и фотографирует на фоне окна так, чтобы прорезь на животе не казалась страшно неисправимой. Маленькая царапина — не более того. Уложив кролика на колени, Сынмин вновь листает галерею телефона и натыкается на злосчастное селфи. Правда, теперь медсестры на нём нет. Может, это другое фото? Сынмин просматривает все селфи, но нет — везде только его лицо и темнота улицы за окном. Кажется. Просто кажется. Когда он отправляет самое удачное из фото в Бабл вместе с сообщением, сыплются комментарии от Виллэнс: самые разные. Но — Сынмин удивляется, — никто не высказывает недовольство насчёт его долгого отсутствия. Многие делятся своими переживаниями насчёт его здоровья, кто-то рассказывает, что тоже заболел. Некоторые пишут о болезнях родных, друзей и питомцев, поэтому Сынмину приходится написать типичное: «мне очень жаль, поскорее поправляйтесь». Интересно, медсестра тоже читает то, что он пишет? Ему так хочется прочитать все сообщения и случайно наткнуться на: «я заметила тебя, когда выходила из автобуса, но побоялась подойти» или «ого, Сынмин живёт в том же районе, что и мои родители~». Но вместо этого он открывает Какао и отправляет фотографию кролика Хёнджуну. Хёнджун отвечает мгновенно.Хёнджун-кроля
online
«(Что с ним случилось???) На экране появляется грустный стикер с кроликом.(Порвал его случайно. Можешь зашить?)»
«(Да. Смогу) «(Ты едешь обратно???) «(Когда вернёшься?) «(Тебя встретить?) Сынмин невольно улыбается от волны сообщений. Он не успевает ничего ответить — Хёнджун всё пишет и пишет. «(Гаон и Чонсу ещё не вернулись с практики…) «(Джуён уже уснул) «(Гониль занял ванную) «(Так что только я могу встретить тебя) «(Я могу попросить менеджера, но ты же не хочешь, чтобы тебя встречал менеджер ахах) ㅤ(Не хочу)» (Я буду у метро Сонгпа примерно через час)»
«(Отлично) «(Почему ты своим ходом?)(Не хотелось беспокоить отца)»
Хёнджун-кроля печатает…/(Оденься потеплее. На улице дубак)»
«(Достаточно холодно для того, чтобы пошёл снег?)(Нет!)»
«(Жаль) Он снова отправил того самого грустного кролика. Из-за разговора с Хёнджуном о том о сём время летит незаметно. Через минут тридцать он отвечает реже — спускается в метро, и Сынмин думает, что мог бы не соглашаться на встречу. Время уже позднее, часы на экране показывают двадцать один тридцать четыре, и Сынмин определённо будет ощущать себя виноватым, если с Хёнджуном что-то случится. Но ему необходимо увидеть кого-то знакомого. Когда он выходит из автобуса, в груди ёкает и ком страха ползёт к горлу — чьё-то присутствие ощущается столь близко, что волосы на голове шевелятся и становятся дыбом. Не такого знакомого! В рябой толпе он замечает лицо медсестры. Она смотрит на него, не моргая, не отводя взгляда, выжигая дыру, уничтожая сознание одним лишь присутствием. Сынмин ускоряет шаг, уставившись вперёд, пытаясь сосредоточиться на музыке, но весь звук тонет в слишком громком мыслительном процессе. Обернувшись… «зачем ты это сделал?» …он бежит. Она следует за ним по пятам, след в след, напоминая голодную, но терпеливую стаю волков, что преследуют оленей и ждут, пока слабая, старая особь отобьётся от стада, рухнет в снег и станет пиром для хищников. Даже при спуске в метро она находится рядом — немного позади, среди других усталых лиц. На сей раз она не прячется, как будто говоря: я тут, я здесь, заметь меня, заметь меня… Сынмин отчаянно игнорирует её присутствие. Стоя на эскалаторе, смотрит в айфон, переключая музыку, пытаясь найти ту самую песню, что заглушит волнение и страх. Выбор падает на Thunderous от Stray Kids. Она громоподобна, и Сынмин надеется, что шум сможет выбить из головы петляющий по разуму страх. Он как будто спускается в преисподнюю. Сойдя с эскалатора, Сынмин бежит к центру, выискивая Хёнджуна. Взгляд сразу цепляется за дурацкий длинный кардиган, как будто сделанный из старого ковра с пришитыми к нему звёздочками — Хёнджун тоже замечает товарища и, спрятав телефон в кармашек, направляется навстречу. Сынмин сносит его подобно цунами. Крепко-накрепко заключив в объятиях, он успевает позабыть нелюбовь Хёнджуна к разного рода прикосновениям, особенно к таким неожиданным и сильным. Опоминается он лишь через несколько секунд, когда Хёнджун старательно бережно пытается выбраться из сильных лап Сынмина. — Ох… извини, — он отпускает его и отходит. — Не страшно. Мы давно не виделись, — Хёнджун мотает головой. — Что-то случилось? Сынмин не находится с ответом — он не хочет рассказывать ему обо всём сейчас. Разные эмоции так быстро сменяют друг друга на протяжении всего дня: отчаяние на страх, страх на радость, радость на смущение. И так по кругу. От переизбытка мыслей голова идёт ходуном, в правом виске вновь тянет болью, но Сынмину становится по-настоящему спокойно лишь тогда, когда он ощущает лёгкое тепло кого-то реального и живого. Он открывает сумку и протягивает Хёнджуну коробочку, что бережно спрятала среди вещей мама. — Клубника? В такое время?