Мост

Мигрень, безусловно, самый верный спутник Леви во всех жизненных ситуациях. Кажется, не остается в его жизни вещей, не сопровождающихся головной болью или не вызывающих ее. Вот и сейчас, сидя в кабинете своего начальника и пытаясь унять пульсацию в висках легкими движениями пальцев по лбу, мужчина пытается сосредоточиться на словах Эрвина и уловить мысль, которую тот пытается до него донести вот уже несколько минут. Со дня покушения на Хисторию проходит двое суток, а их маленькое расследование не дает абсолютно никаких результатов. — Работали профессионалы и, как бы больно ни было признавать, они явно умнее нас. Леви раздражённо цокает языком, откидываясь на спинку стула и протяжно вздыхая. Ни опрос свидетелей, ни расшифровки камер видеонаблюдения не дают результатов. Будто нападавшие взялись из воздуха и тут же исчезли в клубах дыма, как чертовы фокусники. Или же они вообще были плодом воображения Райсс и Аккермана, которые словили групповую галлюцинацию. И, возможно, в это было бы куда проще поверить, чем в то, что машина не попала ни на одну камеру наблюдения, если бы не гильзы, которые удалось собрать на месте. Сорок пятый калибр — самые распространенные патроны во всей Америке, никаких знаков отличия, ничего, что могло бы указать на злоумышленников. У мужчины скулы сводит от негодования и бессилия, и из-за того, что неизвестность нависает темной тучей над всеми, кто причастен к охране Хистории. Спокойным, судя по всему, остается лишь отец его подопечной, который балансирует на грани безразличия к ее жизни и опасений по поводу своей профессиональной репутации. Сама же девушка теряет сон и всякий аппетит, становится подозрительна и пропускает занятия в университете. Разговоры с Нанабой помогают, но лишь отчасти, и Леви хочется надеяться, что его терапевту удастся разговорить и успокоить юную мисс Райсс. — За два дня профессор Зое была у Хистории два раза и звонила не менее шести раз, — задумчиво цедит Эрвин, глядя куда-то мимо Аккермана. Его тон мгновенно заставляет напрячься еще сильнее и ощутить, как сгущается атмосфера вокруг. Смит не из тех людей, которые говорят что-то просто так. Каждое его слово абсолютно точно обдуманно, он все свои шаги планирует наперед, и упоминание Зое, так небрежно брошенное, будто бы никому и не адресованное, уж совершенно точно не случайность. — Подозреваешь ее? — также отстраненно интересуется Леви. — А ты? В голове мгновенно проносится пара ругательств, но вслух он ни одно из них не произносит. В каждом слове бывшего боевого командира сквозит слабо прикрытый намек и уж совсем откровенный вопрос, на который Леви вовсе не хочется отвечать. Потому что когда эйфория от внезапного выброса адреналина в кровь прошла, он поймал себя на мысли, что наверняка пришла в голову и Эрвину: как Ханджи там оказалась? Просто проходила мимо? Никто из них не настолько наивен, чтобы верить в столь хорошо складывающиеся обстоятельства. Если отринуть все сентиментальные мысли и копание в собственном прошлом, то можно заметить огромное количество моментов, которые должны хотя бы слегка настораживать. Встречи на Арлингтонском мосту, которые начались ровно накануне начала его работы, постоянные пересечения в кампусе и кафе, где они с Хисторией обычно сидят после лекций, в библиотеке. У них много преподавателей. Никого Леви не видит так часто, как Зое. Она оказывается в момент нападения на той же парковке, держа его на мушке под прицелом пистолета сорок пятого калибра. Такого же, как и у нападавших. Да, у нее имеется лицензия — это не проверил только ленивый, но даже этот факт, если вдуматься, должен вызвать подозрение. На кой черт ей везде таскать огнестрельное оружие? — У нее оружие калибра, как и у нападавших, — начинает Леви, все еще стараясь не смотреть на Смита, чтобы ненароком не выдать себя. — Ее появление там слишком подозрительно. Излишнее внимание к Хистории немного походит на слежку. Его друг усаживается за свой стол, закидывая ногу на ногу и сцепляя руки в замок перед своим лицом. На Смите, как и всегда, деловой костюм и такая усталость во всем облике, что простому человеку захотелось бы подойти и предложить помощь. На идеальном лице синеватые тени выдают бессонные ночи, а сгорбленные плечи намекают на полное отсутствие сил. Впрочем, это лишь косвенные признаки. Эрвин источает вокруг себя энергетику такой силы, что та легко подавляет даже таких, как Леви. От его пристальности Аккерман начинает сомневаться, и это никак от начальника не ускользает. — У тебя тоже сорок пятый калибр. И у меня. И у Майка, — задумчиво тянет Смит тихо. — Что касается ее появления в кафе — ребята проверили ее маршруты. Она бывает там почти каждый день, сидит за столиком в левом углу у окна, пьет всегда только американо и может несколько часов кряду смотреть в раскрытый ноутбук. Странная дама, но, в целом, не вызывающая подозрений. — Тогда к чему сеять смуту? — Это вопрос доверия, Леви, — пожимает плечами Смит. Он хмурится на секунду, будто сомневаясь в том, что хочет сказать. — Ханджи вполне благонадежна, хоть и немного безумна. Но я все равно не доверяю ей, как и не доверяю никому, кто не работает с нами. Почему ты так легко пускаешь ее в расследование? — Ты говоришь так, будто вы знакомы. Леви застывает, ожидая услышать положительный ответ. Наверняка ведь знакомы. Эрвин дорожит связями с людьми, для него это самый ценный инструмент воздействия, он, кажется, знает любого, его тайны и скелеты в шкафу, его страхи и желания. Весь его бизнес и даже предыдущий боевой опыт строятся и всегда строились на коммуникациях. Майор Смит всегда знал слабости врага, потому что изучал каждого с особой пристальностью. Собственные подчиненные тоже всегда были рабочими инструментами для достижения цели. Некоторые были просто разменными монетами. Некоторых — Леви знает это абсолютно точно, без единой тени сомнения — Смит приносил в жертву намеренно. Сопутствующий ущерб. Быстрее, чем Аккерман успевает развить эту ненавистную мысль, начальник прерывает его звонким смешком. — Конечно знакомы. Мы пересекались пару раз на приемах в администрации округа и министерстве обороны. У нее обширный круг знакомств в нашей среде и колоссальный опыт освещения военных действий. Такие знакомства иметь полезно. Кончено, полезно. Для того, кто коллекционирует связи с людьми, Зое — ценный экспонат. — Ты все еще не ответил на вопрос. — Я не пускаю ее в расследование. С чего ты это вообще взял? Я не мог удержать ее на месте преступления, и я все изложил в отчете. Подробно. Последнее слово он выделяет с таким нажимом, что сам же морщится от своих слов. В руках привычно оказывается портсигар, как и всегда в моменты, когда Леви нужно подумать. Смит ничего не говорит, привычно выставляя перед ним хрустальную пепельницу и одним движением распахивая окно, пуская в помещение промозглый осенний воздух. Сизый дым вырывается из легких, окутывая Аккермана пеленой. Он устало прикрывает глаза, ощущая, как никотин расходится по крови, мгновенно расслабляя. Ментоловый привкус на кончике языка, обычно ощущающийся свежестью, сегодня отдает лишь горечью, и хочется срочно выпить стакан воды, чтобы избавиться от этого мерзкого ощущения. Но мужчина не шевелится. Лишь глубоко затягивается и выдыхает, слегка запрокидывая голову, чтобы клубы дыма уходили ввысь. — Дай четкие указания по поводу Зое, и я буду им следовать, командир. — Ты больше не мой солдат, Леви. И я не имею намерений сомневаться в тебе, — Смит улыбается обманчиво мягко в ответ. — Просто не впутывай ее еще больше. Они кивают друг другу и расходятся, обмениваясь толстыми папками с документами и отчетами. Леви намерен еще немного почитать и подумать, поэтому берет курс на ту самую кофейню, за которой произошло покушение. Сидя у окна и глядя на медленно проезжающие машины, он пытается вновь восстановить картину событий и соединить в голове концы всех нитей, которые путаются и никак не желают сплетаться в единую паутину. Леви до чертиков не нравится не понимать вещи. В его четком и выстроенном мире подобные аномалии являются инородными, заставляют его ощущать себя недостаточно профессиональным, умным, полезным. Какой из него телохранитель, если он не может узнать, от кого исходит угроза? И даже понимание того, что, в сущности, его работа — это прямая защита клиента, а не расследование нападений, Леви не может успокоиться. Внимание против воли возвращается к женщине, о которой вовсе не хочется думать. Но Аккерман буквально спиной ощущает ее присутствие все то время, что наслаждается горячим чаем и размышляет. Она, как и говорил Смит, занимает столик в углу у окна и что-то активно печатает на ноутбуке, погруженная в работу настолько, что, кажется, не замечает ничего вокруг. Леви пару раз бросает взгляд через плечо, чтобы убедиться в том, что женщина буквально не шевелится, абсолютно сосредоточенная. Очки сползают на самый кончик длинного носа, и она постоянно норовит вернуть их на место указательным пальцем. Пряди упорно лезут в глаза, закрывая и так дерьмовый обзор. Зое сдувает волосы, но те все равно падают на лицо, отвлекая. Есть в этом ее несуразном виде что-то такое, что заставляет Леви смотреть чуть дольше, чем положено. Скользить взглядом слишком изучающе, задерживаться на деталях, которые в других людях для него не имели бы значения. Когда женщина внезапно поднимает голову, глядя прямо на него, он цепенеет, оказавшись уличенным в таком наглом разглядывании. Ханджи же, кажется, плевать. Она устало и немного самодовольно улыбается, возвращаясь к ноутбуку. А Леви отворачивается и больше не обращает на нее внимание, посвящая все оставшиеся силы расшифровкам звонков Хистории. Мелкие буковки отчета сливаются в одно смазанное пятно, с каждой страницей читать становится невыносимее, и Аккерман в какой-то момент прикрывает веки и закрывает лицо руками, протяжно вздыхая. Последние часы кажутся потраченными впустую. Ни одна бумажка, изученная с такой особой тщательностью, не дает абсолютно никакого результата. Нет ни одной крупицы информации, что могла бы быть полезной. — Тупик? Зое плюхается напротив Леви, держа в одной руке ноутбук и блокнот, а в другой — огромную чашку с темным ароматным кофе. Она выглядит чуть более уставшей, чем обычно. Под глазами залегают тени, а взгляд ощущается слишком тяжелым. Совершенно непривычно для такой дамы, как она, и Аккерман подмечает это мгновенно. — Вроде того, — уклончиво отвечает Леви. В голове факелами горят слова Эрвина, и Аккерман больше не в силах их игнорировать. «Не впутывай ее еще больше», — шепчет знакомый голос, и ему бы последовать этому указу старого товарища и начальника. Отсесть от этой женщины, пресечь любую ее попытку к разговору, отстранить от себя как можно дальше. — Не могу посвящать тебя в рабочие детали, — после небольшой паузы добавляет Леви. Ханджи лишь хмыкает в ответ и откидывается на спинку стула, скрещивая руки на груди. Она хихикает как-то совсем по-сумасшедшему, и эти ее перепады настроения, которые уже не должны удивлять, все равно вызывают волну раздражения. — Ты не подумай, я не лезу в твою работу, ни в коем случае. Просто переживаю за Кристу. Она звучит как-то слишком искренне, подобно ребенку, в котором нет ни капли лукавства и какой бы то ни было хитрости. Леви не увидел этого два дня назад в день покушения, не видит этого и сейчас. И хоть Смит и предпринял попытку внести зерно сомнения в его разум, посеять там смуту, запутать Аккермана в его же мыслях, ему не удалось. Как бы не хотелось поверить в ее злой умысел, он просто этого не видит. Точно не в Ханджи. Тем не менее есть что-то в ее улыбочках, что заставляет хмуриться, и Леви ловит себя на мысли, что ему гораздо приятнее глядеть на нее в таком настроении, чем наблюдать, как она становится печальной и отстраненной. Когда радость поселяется на ее лице, все изъяны, все глубокие шрамы и давно зажившие порезы меркнут. Ты околдовываешься озорством на дне ее карих глаз и перестаешь замечать хоть что-то кроме этого. И все же Леви достаточно быстро отворачивается, предпочитая взглянуть на проезжающие мимо авто в широком окне. Потому что столь пристальное внимание к ней вызывает бурю эмоций в его голове. Картин, которые он с удовольствием стер бы из памяти. В такие моменты ему нестерпимо хочется, чтобы того проклятого дня в Афганистане не было. Чтобы он мог просто смотреть на людей, не боясь поймать очередной приступ. — Тебе стоит держаться от этого подальше, Зое, — все же произносит Леви. Потому что Смит выразился предельно ясно. — Мне неинтересно, поверь. Если я захочу узнать подробности, то узнаю их. — Звучит самонадеянно. — Нет, я просто знаю, на что способна. А Леви не знает. Даже не представляет, что может скрываться за этими толстенными очками и масками, которые она так ловко меняет. Он вдруг вспоминает, что все еще не прочел конец той самой проклятой статьи, которая могла бы дать ответы на многие его вопросы. В водовороте бурных дней Леви не находит в себе силы вытащить из самого нижнего ящика стола ее текст, в котором, думается ему, прячутся подробности того самого дня, которые так хочется забыть. Возможно, там есть ответы на многие вопросы, которые он задает себе в голове, но так и не решается озвучить ртом, как и подобает взрослому человеку. Откуда столько нерешительности? Леви так и не успевает закончить мысль. Бросает взгляд на Ханджи, которая слегка наклоняется вперед с видом отрешенным. — Скажи, мистер Аккерман, — начинает Зое, облокачиваясь на стол и оказываясь к нему слишком близко. — Ты ведь бывший военный? Он застывает тут же с кружкой чая, поднятой в воздухе, так и не сделав глоток. Потому что этот вопрос от нее почему-то не оставляет равнодушным. Она что-то подозревает? Что-то вспомнила? — Я не копала под тебя, — хихикает женщина, поправляя очки на носу. — Просто делаю выводы на основе моих наблюдений. Любопытно, насколько я права. Леви не отвечает. Игнорирует реплику, отворачивается, отгораживаясь от ее пронзительности, которая вспарывает внутри него что-то, залезает под кожу и будто бы роется в его мозгу, выуживая воспоминания о кровавых закатах и пустынных рассветах. Ему не хочется подтверждать ее домыслы. В глубине души он знает, просто уверен, что Ханджи и так обо всем догадалась. Слишком умна, видела, вероятно, так же много, как и он сам за жизнь, может безошибочно определить того, на ком есть печать войны с одной взгляда. Он и сам может. Хоть в чем-то они схожи. — Мне надо покурить. Расплачиваясь с официанткой, Аккерман краем глаза наблюдает, как Зое отводит взгляд в сторону, делая вид, что не замечает его трусливой капитуляции. Если это не самый красноречивый ответ на ее острый вопрос, то другого она и не получит. В воздухе повисает запах приближающегося дождя. Влага пропитывает, кажется, все вокруг, делая дерьмовый вечер еще и промозглым. Леви не врал, ему и вправду необходимо покурить. Поэтому он выуживает серебристый портсигар, подцепляет пальцами одну из последних оставшихся сигарет, перехватывая папиросу у самого основания указательным и большим пальцами. Щелкает колесиком зажигалки, выуживая огонь, ощущая жар пламени прямо у своего лица. Поднеси ближе — и вспыхнет спичкой. Делает глубокий вдох, будто это одновременно первый и последний в его жизни, ощущая, как едкий яд заполняет его целиком. Привычный вкус мяты мгновенно оседает на языке, фантомное спокойствие и свежесть окутывают невидимой пеленой, и Леви запрокидывает голову, выпуская со свистом сизый дым в небо. Ощущает затылком прохладу кирпичей, прислоняясь к стене кафетерия, где буквально в метре все еще сидит она. Зое выходит через какой-то время, задерживаясь всего на секунду рядом с ним, чтобы улыбнуться и бросить едва слышное: «Извини, что лезу не в свое дело». Массивные каблуки ее ботинок отбивают четкий ритм, который можно услышать разве что на плацу, когда рота солдат держит шаг. В походке ее нет никакой грации и, удаляясь, со спины она выглядит еще более изломанной и побитой, чем Леви только может представить. Опущенная линия плеч, то, как она цепляет пальцами края тонкой не по погоде куртки, растрепанный хвост, торчащий во все стороны — все это побуждает Аккермана принять решение, которое ему не следует принимать. Он должен пойти домой и подготовиться к завтрашней работе. Урвать последние часы сна, заставить себя как-нибудь уснуть, чтобы организм, наконец, получил свой заслуженный отдых. Он отталкивается ногой от стены и делает пару шагов в сторону, возвращаясь в кафе. Звонкий колокольчик над дверью неприятно звенит, оповещая всех многочисленных посетителей внутри. Несколько пар глаз смотрят на него с удивлением, но быстро возвращаются к своим вечерним разговорам, теряя интерес к его персоне. Лишь смутно знакомый бариста недоверчиво хмыкает, когда Леви заказывает сразу два напитка: такой привычный черный чай и отвратительный, разбавленный водой американо. Он ненавидит кофе, но берет стаканчики, крепко сжимая их руками, пытаясь вобрать в себя их тепло. Будто горячие напитки способны согреть его заледенелое нутро. И вместо того, чтобы сесть в машину, выкурить еще сигарету и нажать на педаль газа, устремляясь домой, он медленно, шаг за шагом, двигается в направлении того места, где он точно найдет Зое. Его предположение, конечно же, безошибочно. Он считывает ее намерения по одному лишь взгляду. Возможно, потому что мысль постоять на Арлингтонском мосту перед сном приходила и ему в голову. Есть в этом месте что-то такое, что может помочь утихнуть буре разъедающих мыслей, может помочь начать дышать полной грудью и дарит, хоть и ненадолго, успокоение. Или, может быть, дело не в месте? Ханджи сидит на парапете привычно легко, свесив ноги к реке, подставляя лицо немилосердному ветру, который успел набрать обороты, принося с собой тучи и мелкий противный дождь. Капли будто застывают в воздухе, мгновенно пропитывая всю одежду и волосы. От них не скрыться ни под каким зонтом, поэтому никто даже и не пытается. Руки ее подрагивают от колючего холода, и женщина обнимает себя в провальной попытке согреться. Когда на ее плечи опускается теплый плащ Леви, она инстинктивно дергается с такой силой, что начинает соскальзывать вперед. Вскрикивает звонко от мимолетного страха оказаться утопленной, а потом протяжно вздыхает, ощущая, как крепкая рука обвивает за талию, не давая упасть. — Дура, ты когда-нибудь утонешь в Потомаке! — восклицает Леви совсем не зло. Обеспокоенно. Любая ее попытка лишить себя жизни (намеренная или нет) для него не проходит бесследно. Вот и сейчас он не может оторвать руки, прижимая ее спину к своей груди, совершенно игнорируя мурашки, бегущие по спите то ли от пронзительного ветра, то ли от того, что эта женщина могла легко упасть и покалечиться, если бы он снова не отказался рядом. — Ты меня всегда спасаешь, чего мне беспокоиться. Не всегда. Но она, конечно, этого либо не помнит, либо не знает, либо слишком хорошо игнорирует. В нос ударяет привычный запах, сводящий скулы своей насыщенностью и способностью в мгновение ока возвращать в роковой день. Воистину, самый ненавистный цветок Леви — жасмин. Цветок, который на всем белом свете подходит Зое, пожалуй, меньше всего. Именно поэтому он незаметно склоняет голову ближе к ней, касаясь кончиком носа растрепанных волос. Вдыхает медленно и глубоко, пытаясь привести самого себя в чувство, но выходит паршиво. Когда Аккерман снова начинает осознавать, кто он и что делает, то тут же пытается мягко оторвать руку от Ханджи, но понимает, что не может. Она цепляется оледеневшими пальцами за него, вжимаясь спиной в его грудь, не оставляя шанса отстраниться. И если в этом что-то удивляет, то мысль свою Леви не озвучивает. Лишь наблюдает, как женщина подхватывает свободной рукой стаканчик кофе и делает большой глоток уже успевшего остыть напитка. Можно биться об заклад, что она прикрывает глаза, откидывая голову ему на плечо, полностью погружаясь в свои мысли. Течение времени странным образом замедляется. Они застывают. Даже Ханджи перестает дрожать, согретая его плащом, кофе, который он принес, и самим его присутствием. Леви любопытно, почему они вот так стоят. Почему Зое, которая, как уже выяснилось, не любит, когда кто-то проникает в ее личное пространство и которая дергается от близости других людей к ней, сама прижимается ему. Откуда в ней такое доверие к едва знакомому человеку? К нему. Потому что по всем законам вселенной она не должна здесь сейчас быть. Не с ним. Она должна его ненавидеть. Она наверняка его ненавидит. И одна мысль о том, что буквально все, что здесь происходит — обман, оставляет на душе Аккермана неприятных осадок. Но он не отходит. Потому что внезапно понимает, что не ощущал такого безмятежного спокойствия годами. Такого штиля, будто все гнетущие мысли разом прячутся по дальним углам, не смея беспокоить и прерывать момент. И это ощущается странно. Оттого, что Леви не привык к подобному и оттого, что это состояние появилось из-за присутствия женщины, которая и была причиной всех его бед целых три года. Хочется хмыкнуть от парадоксальности ситуации. Чертова Зое. Ему хотелось бы порассуждать, как может он обнимать незнакомую женщину поздним вечером, укрывая ее своей верхней одеждой и наслаждаясь тишиной в компании самой громкой и буйной особы, которую он знает, но телефонный звонок прерывает поток мыслей. Телефон громко вибрирует в заднем кармане и, протягивая к нему свободную руку, Аккерман уже знает, что услышит дерьмовые новости. Он не лишен интуиции, его внутреннее чутье никогда не подводит и, когда Эрвин тихим голосом сообщает, что на дом Хистории было совершено нападение, Леви бледнеет. Вся краска сходит с его лица, и каждая мышца в теле напрягается, будто готовясь отбиваться от ударов. Начальник говорит и говорит, делясь подробностями, излагая факты сухо, прагматично. Будто разбирает налоговую декларацию с финансовым консультантом. Двое парней, охранявших периметр, мертвы. Мисс Райсс ранена, но несерьезно. Выбиты окна, и повреждено некоторое имущество. На месте работают эксперты. Леви холодеет от этого тона и, кажется, больше не слышит абсолютно ничего. Мертвые товарищи. Раненые гражданские. Алые закаты, кровь на его руках, жаркий сухой ветер, песок, дерущий глаза. Крики. Карие глаза. Какие-то слова на автомате срываются с его уст, но Леви вряд ли даже сам осознает, что говорит. Точно понимает, что обещает приехать в ближайшее время. Из транса выводит движение под рукой, когда Зое поднимается и спрыгивает перед ним, оказываясь снова выше на пол головы. Она смотрит серьезно и обеспокоенно, а сам Аккерман даже не замечает, что так ее и не отпускает. Держит за край ее собственной тонкой куртки, спрятанной под его бежевым плащом. Словно за жизнь цепляется. — Что стряслось? Она ведь все слышала, но все равно уточняет. — На дом Хистории напали. В ответ женщина лишь кивает. Пропускает мимо ушей тот факт, что Леви произносит реальное имя ее студентки, совершенно не заботясь о конспирации и правилах в порыве какого-то непонятного доверия к женщине, которой он точно не должен доверять. Его очередь вздрагивать, когда Зое вторгается в его личное пространство. Делает шаг вперед, сокращая итак небольшое расстояние, касаясь ладонью плеча в жесте дружеском, в котором сквозит поддержка и ничем не прикрытое желание помочь. — Все будет хорошо, — будто для галочки произносит она. Потому что это то, что обычно говорят в любых дерьмовых ситуациях. — Разрешишь поехать с тобой? Леви протяжно вздыхает, понимая, что срочно должен покурить, пока не сошел с ума. «Не впутывай ее еще больше». Она прекрасно справляется с этим сама. Впутывается, ведомая непонятным любопытством или каким-то скрытым мотивом. Ему не хочется в самом деле знать. Не сегодня. Он перехватывает ее руки и тянет в сторону кафетерия, где оставил свою машину, не говоря ни слова. Выуживает из кармана портсигар, неуклюже доставая сигарету одной рукой, игнорируя саму возможность отпустить ее и совершить столь желанное действие полноценно. Дым окутывает их обоих, и Ханджи морщится, не отставая от него ни на шаг. Он пожалеет о своем решении. Он уже жалеет о своем решении.