Страх.

Кэйа едва стоял на ногах. Одной рукой он держался за угол комода, от волнения вцепился в него ногтями, поцарапав дерево. Дышал с трудом. Тоже от волнения, хотя ему самому показалось, что виной всему алкоголь. Никогда ранее, после злополучного дня, он не был в комнате Рагнвиндера. Им предстоял серьезный разговор, но для начала ему стоило унять сердце и не пасть с инфарктом. Ещё одной смерти этот дом не переживёт. Разговор был спонтанной идеей Кэйи, от чего Дилюк стоял в ночной сорочке. Кэйа пришёл в его дом сам, предложил разговор и сейчас, получив разрешение, прокручивал в голове сотни мыслей и предлогов уйти. Полнолуние. Дилюк успел потушить свечи, и комнату освещала луна. Стоял он в углу, у распахнутого окна. Руки скрестил на груди, а голову поднял вверх. Его поза не подталкивала к открытому диалогу. Страх ударил в голову. — Значит эту ночь ты дома? — Не понимаю о чём ты. — Я даже рад. Неужели на улицах Мондштадта закончились голодающие и обездоленные? — Ты об этом хотел поговорить? Пришёл ко мне среди ночи и начал расспрашивать о людях Мондштадта? — Злишься? — Ищу твою совесть. — Справедливо. Мне кажется ты вообще многое умалчиваешь. — Мне кажется ты очень пьян. — Я хочу договорить. Послушай меня. — Для этого я здесь и стою. Чёрта с два. Он упёрся спиной к стене, дабы унять дрожь в ногах. Свободной рукой, не держащейся за комод, он поправил волосы. Ветер теребил тюль. Пахло мокрой улицей, там недавно прошёл дождь. Только нетронутые ветром тучи остались на месте. Больше всего Кэйа боялся вернувшегося ливня. Поднял голову. Действительно много выпил, но не настолько, чтоб потерять дар речи. А смог бы я вообще заявиться сюда трезвым? — Прости меня. Он сказал это себе под нос, шёпотом, опустив глаза в пол. Очень быстро, практически незаметно. Так, чтобы Дилюк не заметил. Не услышал. — Что? — Прости меня. Прошу. Я виноват. Спокойно. Громко и более уверенно. Кэйа поднял голову. Увидел, что Дилюк сменил позу. Смотрел на него по другому, другими глазами. Руки держал по швам. Говорить стал менее строго. С тревогой. — Ты сказал это впервые. — Нет. Я много раз говорил, но ты никогда не слышал. — Нет. — Ты не хотел слышать. Не хотел... — Не помню ни одного раза. Кэйа отпустил комод. Убедился, что может стоять на ногах. С опущенной головой прошёлся по комнате и сел на кровать. — В детстве я ударил тебя по носу. Извинился. Ты помнишь? — Не помню. — А я извинился. Я много раз лажал, но всегда извинялся! Знал, что виноват. Думаешь, всё это время я винил тебя? Считал себя невиновным? Лежал на кровати и горделиво думал, как же я прав? — Я об этом не думал. Дилюк не мог говорить. Что-то ему мешало, словно ком в горле. — Думаешь, каждый раз я приходил в таверну, напивался и считал виноватым тебя? Целовал малознакомую пьяную девушку и упивался своей невиновностью? — Мне нужно было, чтоб ты сказал это вслух. — Я виноват! Чертовски виноват! Прости. — И ты меня. — Я был по уши виновен каждый день. Годы. Каждый день был виновен! Он замолчал. Дилюк подошёл ближе, встал у окна, в нескольких шагах от кровати. В нескольких шагах от собеседника. Кэйа поднял голову. — Я сразу извинился. После того как тебе признался. Извинился вслух и всю жизнь буду помнить, что ты сделал после. — Я тоже виновен. — Яблоко от яблони? Одно у нас воспитание. — Это точно. — Ты меня послал. А потом достал меч. — Знаю... Он перебил. — Много кто ещё знает! Чёрт возьми, ведь ты тоже виновен! А я всё время винил одного себя. — Кэйа... — Каждый день... Он сжал одеяло. Заметно повысил голос. — Какого чёрта мы всё это допустили? Ответили шёпотом. — Так случается. — Какой же кошмар! Кэйа нервно засмеялся. Дилюк сжал руки. Он злился на себя. Но сам не понимал за что именно. Подошёл к кровати, сел рядом с Кэйей. Заговорить решил первым. — Мне нужно было выслушать тебя раньше. — Я часто извинялся. — После? — Да. — Словами? — А чем ещё можно? Астрологическими знаками? — Я не помню. Действительно не помню ни раза, кроме того случая. — В таверне, вскоре после ссоры, я пытался извиняться несмотря на страх. — Чего? — Что ты снова достанешь меч. Убьёшь меня или себя. Или нас обоих. — Может... — Ты не хотел меня слышать. Поэтому ты ничего не помнишь. Вылетело из головы, потому что и влетать не собиралось. — Что? — Ты не был готов к моим извинениям. И к этому разговору! Сейчас ты готов?! — Стой. — Что?! — Голова кружится. Кэйа уставился на него. Из голоса Дилюка пропала вся строгость и отдалённость, он побледнел. Локти поставил на колени. Спрятал лицо, уронив голову. Альберих услышал в его голосе страх. То, чего ждать не мог. — Ты как? Плохо? — Немного. Всё хорошо. — Мне позвать врача? — Врача! — Он нервно рассмеялся. — Дышать можешь? — Так легко ты от меня не избавишься. — Я серьёзно. Может хоть лицо покажешь? Дыхание Дилюка участилось вместе с его пульсом. Кэйа это заметил, говорил с нескрываемым страхом. — Архонты! Дилюк, не смей умирать в наш первый серьезный разговор! — Ха-ха, пока что не собирался. Дилюк переместил одну руку к сердцу. Теперь Кэйа мог видеть его лицо. Он был испуган. Замедлил речь, повторял за Кэей окончание некоторых предложений. — Всё будет хорошо. — Хорошо... — Сердце болит? — Ужасно! — У тебя впервые такое? — По мне кажется, что я каждый день борюсь с инфарктом?! — В твоём возрасте инфаркта не бывает. — Не говори, я слышал... — А ты не слушай лишнего! — Лишнего... А ты не издевайся. Знаешь, если это наш последний разговор... — Ты что, с ума сошёл?! — Этого мне ещё не хватало. Давай, давай найдем у меня ещё лихорадку из Натлана и смертельное заболевание. Из Сумеру к примеру... Он снова опустил голову, закрыл глаза. Дышать стал ещё тяжелее, а рукой, держащейся за сердце, вцепился в сорочку. Кэйа подскочил. — Я позову врача! — Стой! Кэйа... — Что? Подождём, пока ты сознание не потеряешь? — Останься. Пожалуйста. — Дилюк! — Ты мне нужен! — Не хочу быть главным виновником твоей смерти! — Прошу. Мне плохо. Альберих стоял посреди комнаты. Глаза бегали. Он посмотрел на Дилюка, нервно сел обратно. — Что болит? — Составишь карточку моей болезни напоследок? — Мне сейчас не до твоего нервно открывшегося чувства юмора! — Сердце болит. Голова кружится, дышать сложно. Ком в горле, говорить тоже. — Как сердце болит? — Как будто я сейчас умру. — Извини, но нет такой классификации. — Не могу понять... Интересно, какой диагноз мне посмертно поставят? — Не остри, сейчас что-нибудь придумаем. — Не забудь учесть, что у нас на одну голову меньше, а вторая пьяна. — Одеяло есть? — Одеяло? — Где лежит? — Где всегда лежало. — Сейчас принесу. — А на чём мы по твоему сидим? — Это не подходит! Не умирай без меня, потерпи минутку. — Ха-ха. Мужчина выбежал за дверь. Дилюк выпрямился, выгнул спину. Неудачно. Что-то щёлкнуло и он согнулся вновь. Застонал. Вбежал Кэйа, с пуховым одеялом. — Просил же без меня не умирать! — Смешно. Кэйа укрыл его, сел сзади. Подумал обнять Дилюка со спины, но решил, что сейчас не время. — Получше? — Мне страшно. — Я предельно серьёзен. Правда. Ты знаешь, что случилось? — Откуда же? Сердце заболело. С каждой минутой всё хуже. Вся грудная клетка болит. — Пульсирующе? — Да. Сердце тоже. Дышать трудно. Не умру. Наверное. Угораздило же, прямо при тебе схватить приступ. — Лучше при мне, чем в одиночку. Я же всегда тебе помогу. — Чёрт, как больно... — Что? — Всё ещё сердце. Думал душа? — Меня пугают твои шутки. — Пройдёт. Я слишком разволновался. — Всё хорошо, в твоём случае волнение нормально. — Я и сейчас волнуюсь. — Тогда пойдем. — Что? — Для начала к окну. Закинув руку Дилюка на своё плечо Кэйа повёл его к свежему воздуху. Тучи улетели, дождя можно было не бояться. Хотя он всё ещё сильно переживал за него, сейчас Кэйа был рад сложившейся ситуации. Дилюк был прав, Кэйа мог побояться, не прийти в его дом. Оставить всё как есть, как они делали раньше. Тогда Дилюку пришлось бы справляться с приступом в одиночку. Кэйа наконец помог близкому человеку справиться со своими чувствами и одновременно с этим обрёл этого человека для себя, уже во второй раз. Практически обрёл. По крайней мере был намного ближе, чем раньше. Он сделал то, чего не сделал много лет назад и это действительно радовало. Исправление своих ошибок всегда радует. Возможно в той или иной мере он сталкивался с этим раньше. Только тогда помочь было некому. Спиной Дилюк облокотился о стену. Поднял голову и повернул её к Кэей, тот стоял рядом. Раскинул руки, чтобы поймать его, если он начнет падать. — Тут легче, спасибо. — Хвала архонтам! — Не стоило так переживать. — Шутишь? — Нет. Ты был прав. Я не хотел тебя слышать, поэтому не слышал и не запомнил. Всё время винил одного тебя, а потом стал слишком сильно винить себя. Ни разу не подумал какого тебе. Нужно было извиниться с самого начала как до меня дошло осознание собственной вины. — Мы сделали одинаковые ошибки. — Да, именно так. Кэйа сделал два шага назад, облокотился о подоконник. — Но мы рано это поняли. Ведь могли поговорить лет через двадцать, или сорок. Прожив всю жизнь, не признавшись друг другу. — Не поговорив. — Да! Легче? — Ответил же. Легче. — Сердце не болит? — Болит, но у окна легче. — Тебе что-то принести? Хоть воду? — Не надо. — Выйдем на улицу? — Я в сорочке. — Ты в одеяле! — Ха-ха. Перестань так волноваться. Со мной всё в порядке, Кэйа. — Пообещай, что не сбежишь, как сердце болеть перестанет. — А должен? Обещаю. — Не должен, но можешь. В теории. — Мне тебя не хватало. — Говоришь так, будто легче не становилось. — Ты мне помог. После всего... Спасибо. — И тебе спасибо. — За что? — За всё. Пойдём. Я тебе помогу, сядем на улице. Там тебе совсем полегчает. — Могу сам. — Мне несложно. — Нет, это лишнее. Кэйа поднял руки, показав ладони. Дилюк отошёл от стены, проверил как стоит на ногах. Убедившись, что всё хорошо, они осторожно прошли к двери, на выход из комнаты. Окно оставили открытым. На комоде, после этого разговора, появились небольшие, малозаметные, царапины. Они не стали лучшими друзьями, не обговорили все проблемы. Даже малую часть проблем, но на улице просидели до утра. Кэйа боялся затрагивать серьёзные темы. Всю ночь вспоминал общие истории из детства, а в конце рассказал Дилюку несколько поучительных рассказов о своих необдуманных поступках с некоторыми девушками. Дилюк кивал, поддерживая разговор немногочисленными историями и словами. Они перестали держать обиды. Это был маленький шаг, на огромной тропе. Маленький, но очень важный. Шаг, который показал, что никто из них не собирается сходить с общей дороги.