Пустошь.

Небо. Чёрное, гнилое небо. Канавы, траншеи. Земля, она сырая. А вот асфальт раскалён до красна, из-за чего кажется, что где-то далеко на горизонте встаёт знойное солнце. Нет, оно в этих краях всего лишь дела минувших дней, так, просто, пустой отзвук. Бетонные стены, уже стёртых с лица этого ада зданий. Сухая пожухлая трава, вонь трупов, грязный дым, душащий тебя. Колючая проволока вдаль километрит. Плесневелые крики горящих солдат. Пустошь, абсолютно отвратительная, мразотная Пустошь, тянущаяся от восхода до заката, во все стороны света, режущая глаза, убивающая тебя. Оступишься, пойдёшь не туда, и она тебя сожрёт, целиком и не подавиться. Осколки стекла, кирпичи, консервные помятые банки. Бумага, просто бумага, сгоревшая. Пластмассовый шлак, кеги, чеки, пули, куски металла, одежды, тел, платки, подранные шины, смятые диски, детали, пулемёт, чья-то униформа....и противогаз? Плевать, это Невада - здесь возможно всё. Неуклюже, болезненно, но всё так же уверенно пря вперёд, идёт наш герой, твёрдо наступая дырявой ногой на битые бутылки. Стоит невыносимо-прекрасно звенящий хруст прозрачного золота - стекла. Лёгкие горят, Хэнк задыхается, желая сорвать маску с себя, асфальт. Асфальт плавит воздух, а он в свою очередь расскалённой жижей липнет ко всему вокруг. Это кошмар, его личный кошмар, он не выдерживает, падает. Хэнк уверенно встаёт, его ноги руки, они в стекле, они проткнуты, из его бока торчит крышка жестяной банки, рана кровоточит. Крышка вросла в кожу, тело, её не убрать, она жутко режет и жжёт, края врезаются в мышцы, мышцы жрут железо, сливаясь с ним в одно целое, он так не может. Дело не в банке, он устал. Его кожа бледная, глаза усталые, мутные, щёки впалые, он идёт, продолжает идти. Чем дальше, тем хуже, воздух всё знойней, распалённей, из его рта сочится чёрный асфальт. Хэнк пытается сорвать маску, нельзя. Это часть его лица, он издаёт адский крик, в агонии рвя собственную маску, собственный рот, выблёвывая на землю чёрный асфальт. Руки, руки больше не его, это уродливые обрезы, сросшиеся с кожей, ставшие ей, ствол обвили мышщы, уходя в него, сливаясь с блестящим, но будто жирным, грязным металлом. Хэнку явно поплохело, из предплечий торчали шестерёнки и пули, уходя дальше в тело, будто пуская корни в него, словно рак, выглядя отвратительными опухолями и волдырями, всё ещё сохраняя этот свинцовый блеск. На груди открытая рана, видно всё, что внутри него, видно, как бьётся его сердце, перегоняя гной по венам, видно, как его лёгкие дёргаются в конвульсиях, пытаясь вытолкнуть острые, как кинжалы кости рёбер, которые по рукоять вошли в дыхательные пути. Хэнк - не живое существо больше, это монстр, напичканный свинцом, ненавистью, яростью и горечью потерь себя настоящего. Он олицетворение Невады - ада на земле. Они единое целое, можно сказать, один продолжение другого. Всё то ужасное, все те монстры, что породила Невада-мать - ничто, по сравнению с этим ублюдком. Он болен, он отвратителен, он злобен, пуст и мёртв внутри. Его лик хоть никто и не видел, но он у всех на слуху, он знаменит. В плохом смысле, но чёрный пиар тоже пиар. Но не для него, все хотят его смерти, даже сам Уимблтон. Его красные усталые глаза метаются туда-сюда, ища хоть какой-то намёк на конец этой поганой пустоши. Походка всё тяжелее, ботинки уходят под землю, земля, она ест его, заживо. Хэнк чувствует невыносимую боль, он чувствует, как асфальт плавит его ноги, он слышит шипение разъедаемой плоти и кожи. Стоит ему сделать шаг, как кости с хрустом ломаются, он падает на асфальт и... Внезапно кричит от боли, от агонии, он заходится истерическим воем, ему больно, действительно плохо. Хэнк всё ещё человек, он чувствует эмоции и сейчас ему чертовски тяжело. Зрение размыливается, когда горячая пластмасса, расплавившихся очков, заливает глаза, она проходит насквозь, словно иглой протыкая глазное яблоко. Субстанция заливается в хрусталик, необратимо поджигая его. Кожа на лице сморщивается и облезает, открывая мышцы всему миру, они пульсируют от жары, растворяясь в кислотном асфальте. Пальто и прочая одежда просто горит, цепляя за собой кожу, которая покрывается чёрными волдырями, лопаясь, взрываясь, брызгая багрово-фиолетовой кровью. Кости обнажаются, на них неаккуратно болтаются куски плоти, кожи, одежды, пока их тоже не разъест кислотой, оставив только разжиженный костный мозг, который в скором времени испарится из-за чрезмерно высокой температуры. 5.10.23