***
Утром Чимина ожидаемо не оказывается рядом. Хотелось бы сделать вид, что Юнги абсолютно не удивлён, но и это не выходит — всё-таки удивлён. Благо надолго это неприятное чувство не растекается — Чимин сбегает всего лишь на кухню. Сидит там тихонько уже неизвестное количество часов, пьёт вторую кружку чая и смотрит на вошедшего Юнги своими «я очень хочу, но мне всё ещё страшно» глазами. И как тут не сдаться? Юнги треплет его по волосам и цепляет за подбородок, чтобы рассмотреть на свет растрескавшиеся сухие губы. Красивый жест, благородный. Юнги снова включает доброго полицейского и ограничивается прикосновением к щеке. — Пойдёшь со мной в больницу? — первым нарушает тишину между ними Чимин, тем самым ещё и знаменуя конец своего бунтарского периода. Вылетать из жизни на сутки оказалось неприятно, слоняться непонятно где и пребывать в бесконтрольной неизвестности — тем более. Это было необходимо, но обязано поскорее закончиться. Взрослый рассудительный Пак Чимин возвращается — заботится о своём здоровье, сторонится жмущегося к нему Юнги и пишет сообщение маме, чтобы не переживала. В чате снова находится странноватое письмо от Чонгука. Когда успел только? Впрочем, Чимин ему благодарен — местами этот парень умудряется относиться к чужой маме более внимательно, чем следовало бы её родному сыну. — Да, выходной же, — легко пожимает плечами Юнги, как не учитывая тот факт, что сейчас он влюблён и слеп. Реальность настигает быстро. Обнажается уже дверях СПИД-центра, возвращая на место того Юнги, который наговорил Чимину глупостей в момент их встречи. Больница не оказывается каким-то чудовищным местом, но не задумываться здесь невозможно, а мысли у Юнги — особая проблема. Он в них теряется ещё когда семенит за Чимином по коридорам, когда сидит у двери кабинета, когда разглядывает людей вокруг. Чимин на него посматривает краем глаза и, надо же, едва ли не впервые чувствует себя рядом с ним уверенно. Приятное чувство. Даже можно понять, почему Юнги так себя ведёт — просто хочет сохранять уверенность. Та берётся только из личного роста, и это тоже приятный момент. Чимин, глядя на него такого, вспоминает самого себя. Сидел так же тихо рядом с мамой, разглядывал всё вокруг огромными детскими глазами. — Ты как? Нормально? — с напускной серьёзность уточняет Чимин, и Юнги наконец возвращает себе привычный облик. Сужает глаза и поджимает губы в своей неподражаемой саркастичной манере. — А что со мной может быть не так? — Ну мало ли, боишься. Вдруг чихнёт на тебя кто, — то ли шутит, то ли выуживает нужные сведения Чимин. — Очень смешно, — отмахивается Юнги, — я тебе вчера почти язык в рот засунул, нашёл кого пугать, — а у самого холодок пробежал по коже. Были вчера хоть какие-то мысли в голове? Иногда Юнги ведёт себя откровенно по-детски. Эта незакономерная вера в то, что плохое тебя никогда не коснётся, с тобой ничего не произойдёт, а любое отклонение от статистики — вот она, твоя ниша. Чимин в ответ на это отмирает не сразу. Сначала считывает чужую нервную подвижность, потом припоминает момент их встречи. Потом дорабатывает образ Юнги у себя в голове. «Чувство, что он всё в жизни знает и понимает». По факту только чувство? Обманчивое ощущение без внятного корня. — Я думал, ты в теме, — признаётся Чимин, — а ты, оказывается, просто отбитый. Кругом всё продолжается размеренное движение, двери хлопают, звучат разговоры. Юнги под чужим взглядом словно сдаёт в размерах — так и тает под давлением. — Да в теме я, — заверяет он слегка затравленно, как будто про «отбитость» это вовсе не правда. — Я курс медицинской вирусологии прошёл между прочим. Его важный вид в этот момент лишь заставляет усомниться и отложить в голове вопрос на будущее — что его подтолкнуло выбрать именно это направление? — Через поцелуи и правда не подцепишь, — кивает Чимин. — Но в теории… я не принимал таблетки. Да и кровь на моих губах — не самая безопасная на свете жидкость. Юнги сжимается ещё, моргает часто, отгоняя от себя виды старой плитки в душевой, чужих обнажённых ног рядом, сыпи на коже. Снова он там и снова чувствует себя очень невежественно, но вместе с тем и незащищённо. Как будто это железное правило «меня никогда ничего плохого не коснётся» неприятно трещит. Надо же, выдержало невзгоды и похлеще, а теперь сотрясается, так и рискует прорвать крепкий самообман. — Препараты снижают концентрацию вируса в крови, — на всякий случай поясняет Чимин. — При неопределяемом уровне я абсолютно безопасен. — Поэтому мы и здесь, — легко кивает Юнги. — Ага. Страшно снова всё-таки становится. Чимин уходит к врачу, и на кожу вместо его прикосновения обрушивается прохлада опустевшего коридора. Без людей ещё страшнее, чем с ними — начинаешь додумывать. Юнги здесь неправильно и неловко, но надо признать, такие места возвращают его к истокам. Напоминают о страхе перед недееспособностью, увечьями и смертью. Как будто примера из детства Юнги было мало и теперь жизнь послала ему подпитку. Или новую возможность что-то исправить в себе. Что-то давным-давно сломанное и едва ли поддающееся коррекции. Чимин спросил ночью, почему Юнги сам не красит волосы в кричащий розовый, и тот отшутился, что он просто не такой пластичный. Не такой податливый для изменений. Юнги усмехается теперь, сидя в больничном коридоре в одиночестве. Так и рвётся из него эта правда, успевай только ловить.***
— Не боишься? — Юнги поигрывает бровями, размешивая краску и оксид. Чимин не помнит их первую ночь, но сейчас, сидя на краю ванной в чужой чёрной футболке, ему кажется, именно так всё и произошло. Белое покрытие холодит кожу даже через слой плотных джинсов, в комнате стоит едкий запах краски и руку согревает бокал апельсинового сока, слегка разбавленного коньяком. Чимин решительно смотрит своему мастеру в глаза и чёкается бокалом с пластиковой миской для краски. На здоровье. — Тогда разворачиваемся, — с улыбкой кивает Юнги и потом в обязательном порядке запускает пальцы в чужие волосы. Для окрашивания шаг совсем не нужный, но… Чимин вздрагивает, точно счастливый кот, на тёплой шее волоски встают дыбом. У Юнги расширяются зрачки. В ванной перегорела лампочка, свет падает из угла тусклый, ломанный. Неприятный запах бьёт в нос, раздражает. Чимин сидит спиной и выглядит сейчас так, словно доверяется. Юнги подходит ближе, задевает коленями скруглённую поясницу и в срочном порядке тянется за бокалом чужого коктейля. Проглатывает жадно и тут же целует обернувшегося Пака. Крепко, не очень удобно, и всё так же пробираясь пальцами по волосам. Чимин краснеет до невозможности очаровательно. Розовеет скорее. Так, что щёки начинают напоминать мягкие персики, и новая причёска так и просится к его чертам. Как будто задуманный цвет планирует сделать Чимина милым. Как будто Юнги не своими руками выводит себе личного идола.***
Следующий час проходит в остатках коктейля в одном на двоих бокале, в частых взрывах смеха и прикосновениях, всё ещё в ванной. Чимин рискует отморозить мягкое место и пару раз кренится назад так, что его приходится ловить. Забавно видеть его таким расслабленным. Качается из стороны в сторону, словно метроном, и постепенно приходит в своё мягкое размеренное движение. Ещё немного пройдёт, и никто уже не сможет сбить его личную амплитуду. Как-то так получается, что расставаться не хочется больше ни на секунду. Чимин справился бы и сам, но вместо этого позволяет Юнги вымыть свои волосы. Доверчиво складывается, смотрит сбоку, пока его руки массируют голову под струями тёплой воды. Капли попадают в глаза, но Чимин моргает только и улыбается. В поле зрения попадают странно розовые пряди, и от этого смешно тоже. Смешно и совсем не страшно. Сушит феном волосы тоже Юнги. Скалится довольно и не особо умело укладывает, пока Чимин сидит перед зеркалом с горящими глазами. Цвет этот и правда идёт его розовым щекам. Кричаще яркий, отдаёт алым. Причёска ещё не готова, но уже кто угодно скажет — Чимин с этим цветом до безобразия красив. Юнги это нравится — оно и понятно. Но сумасшедший взрыв на голове нравится и самому Чимину. Волосы красиво отрастают, Юнги их неплохо укладывает, и мыслей в голове никаких. И пусть что краска будет стекать в бассейне. Чимин к своим тренировкам решил добавить внезапные дополнительные. Когда всё готово, Чимин смотрит неотрывно. Прощупывает нового себя и очень быстро в сидящего напротив человека верит. Тот улыбается и краснеет, а потом очаровательно кусает губы, потому что Юнги за его спиной медленно нагибается. Медленно целует в шею. В шею, под ухом, в щёку. Пальцы цепляются за края ванны. Голова сама отклоняется назад, Чимин не может не. Но поцелуй всё равно настигает. Опасные желанные губы. И сколько же в них вкуса. Юнги дышать на может, упирается носом в розовеющую щёку, не знает уже — где волосы Чимина пестрят, где его кровь стучит под кожей, а где пробивается его красочное нутро. Прекрасно, как ни взгляни. Сложно это объяснить, но Юнги едва ли впервые тонет в человеке вместо собственного чувства. Словно впервые видит не одного себя, не свои первостепенные эмоции. Он видит человека перед собой, чувствует исходящее от него тепло и с губ собирает трепет первых поцелуев. Это во всех отношениях ново, необъятной и абсолютно неописуемо. Это необходимо прервать, пока не стало слишком поздно. Юнги отстраняется и снова смотрит через зеркало, своей улыбкой не предвкушая ничего плохого. — Когда ты вернёшься домой? Лучше бы он улыбался и дальше. Чимин не скажет, откуда в нём нотки злобы, но точно знает, что отвечает правильно: — Давно твоя мама умерла? Как будто по другим причинам окна в детских комнатах не бьются. Как будто, иначе как раненый, никто этой же боли не поймёт. Вопрос о возвращении домой Чимину задал бы каждый при малейшей возможности, но изменяющееся лицо Юнги заставляет понять — он попал в самую точку. Опущенный взгляд, руки на плечах сжимаются. Прямо сейчас рядом с ним некомфортно, но абсолютно необходимо. — Думаешь, я подталкиваю тебя к ней, потому что осознаю риски? — Юнги быстро принимает свой привычный облик. — Думаю, ты чувствуешь больше других, — признаётся Чимин. Юнги вздыхает. Кивает или качает головой — не совсем понятно. Видно лишь, что у этого человека из всех щелей плещется, через край, так и норовит вырваться. Вот только язык у его океана незнакомый. Никому непонятный, чужой даже для самого Юнги, слишком сложный. Самому с этим не справиться, и помощи попросить не может. — У вас очень близкие отношения. Это редкость, и хочется наставлять тебя на осознание такой связи, — складно врёт Юнги, уже мягче оглаживая чужие плечи в зеркале. — Она меня не понимает, — бросает Чимин, вызывая непроизвольную улыбку. — Родители редко когда понимают детей. Это просто нужно принять. — Для чего? Снова тупик. Разве сам Юнги говорит по душам с папой? Тянется? Никогда. Закрылся и из кокона своего кричит другим, поддакивает. «Не повторяйте моих ошибок, но сам я останусь здесь. Я всё понимаю, но тут мне спокойно». Юнги снова открывает рот, чтобы сказать что-то напутственное и пустое. Руки ложатся уже ниже, обхватывают шею, сковывают объятиями. Чимин с этим смирившимся готов уже спорить, но на этом их очень кстати прерывают. Сначала звучит удар в дверь, потом приглушённый смех из коридора, ключ беспорядочно крутится в замке. Чонгук и Тэхён вваливаются в квартиру шумной неделимой массой. Так же смеются, надрываются, оседая у противоположных стен, а потом за секундной заминкой развязно целуются, ничего и никого не видят вокруг. Юнги тихо прикрывает дверь ванной. Печально улыбается и ещё раз целует Чимина. Под звуки копошения в коридоре выходит совсем мягко и интимно. И улыбка это договаривает — «налаживай отношения с близкими людьми». Это важно. Юнги это как никто другой знает. А знает — не равно поступает правильно.***
Необходимость разговора с матерью в голове заседает плотно, но к действиям не подталкивает. Подростковый бунт у Чимина припозднился, но сделать с этим что-то сложно, учитывая что дни он коротает не на улице. Постель Юнги, его одежда, его извечное присутствие — всё становится неотъемлемым. Обязательным, но всё ещё тревожным. В объятиях и участившихся поцелуях Чимин забывается, но в моментах разделения снова мучительно вспоминает реальность. Реальность, в которой с изменениями свыкнуться всё ещё очень сложно. Чимин старается, правда. Одни розовые волосы разве не кричат о жажде перемен? Они об этом прямо заявляют, обрамляя лицо своей провокационностью и свободой. Чимин за последние дни учится быть решительным и спонтанным. За подобными мыслями приходит лёгкость и список дел сокращается, неумолимо приближаясь к главному. Чимин при том надеется, что хотя бы сумеет зарядиться. Наберёт некий скилл в решительности. Одним из упражнений становится решение заняться чем-то новым. Это и не размыто «что-то». Это довольно старое желание, которое раньше просто не находило подпитки. Любой спорт — это укрощение, но Чимин всегда придерживался мысли, что укрощение это может быть завораживающим не только благодаря цифрам. Соревнование — это всегда интересно, но вместе с ним может выступать и эстетика. Поэтому предпочтение по большей части отдавалось прыжкам в воду. Поэтому Чимин в прошлый четверг записался на художественное плавание. Теперь, шагая по узким коридорам неприметного здания, Чимин волнуется, но исключительно в приятном ключе. Ещё одной особенностью этого решения является то, что Чимин идёт в любительскую секцию. Игнорирует возможность реализоваться в другой спортивной области, завоевать награды и признание. Хочется просто… действовать без счёта. Лишь с внутренним метрономом в голове. Таблицы с очками, секундомеры, рейтинг — никаких больше цифр. Иными словами то, что мама никогда бы не одобрила. Чимин здоровается с тренером и уходит переодеваться. Необходимость одобрения со стороны главного авторитета так просто не улетучится, но Чимин наконец ощущает, что это больше не парализует. Это даже ни к чему не обязывает. Захочет — уйдёт в любой момент, захочет — будет заниматься раз в два месяца, захочет — станет лучшим из лучших на малоизвестной сцене. Она не смотрела на него, когда он бросался в воду с высоты. Не смотрела, когда обгонял многих на соревнованиях. Не смотрела, когда кожу жалили прозрачные склизкие твари. Не посмотрит сейчас? А это уже и не важно.***
Чимин назначает встречу в день первой тренировки. Преисполненный, воодушевлённый и с чуть недосушенными розовыми волосами стоит у небольшого здания. Ждёт с глупой улыбкой на лице, как будто разговор вообще способен быть лёгким. Ждёт вопреки двум неделям, проведённым не дома, вопреки пьяному скандалу, вопреки всем произошедшим изменениям. И воодушевляет тут то, что она поступает точно так же. Торопится после работы по зову первого сообщения. Ждёт от странно изменившегося сына чего-то хорошего? Конечно же, да. — Привет, — Чимин старательно сохраняет улыбку, шагая к пассажирскому месту. — Садись за руль, — останавливает его Хисы и уступает место. Рука приятно замирает на ручке двери, и улыбка только расширяется. Он ездил сам всего один раз, когда мама забрала после получения прав. Рука теперь сжимается на ещё тёплом руле, и это отдаёт таким колоссальным доверием. Они ведь и правда пытаются. Ничего ещё не потеряно. Чимин молчит, сосредоточенно выводя непривычно крупный автомобиль с парковочного места. Напряжение и без того зашкаливало, а теперь и вовсе переступает все возможные границы. Чимин радуется, как ребёнок, на безопасной скорости ведя машину по крайней полосе, до тех пор пока… — Необычная причёска, — звучит прохладным тоном. Мама сидит вполоборота и кропотливо разглядывает. Ладони потеют, липнут к рулю. Это очередное испытание. — Меня Юнги покрасил. Улыбка быстро тает. Чимин кусает губы и слабо понимает, что сейчас происходит. — Твой друг? — Мой… Теряется в словах и с лёгким запозданием тормозит на красный свет. — Твой молодой человек, — спокойно договаривает мама. Алый огонь разливается по их лицам, так и кричит об опасности, но скрадывает цвет щёк. Задумывался бы Чимин о своей ориентации раньше, подумал бы и о каминг-ауте. Вместо этого просто кусает губы и смотрит маме в лицо непонимающе и безмолвно. Она отводит взгляд. Злосчастный светофор никак не переключает сигнал, колено подрагивает и ступня затекает в близости от педали газа. Три, два, один… Чимин плавно трогается. — Хорошо, — со вздохом отвечает Хисы, сдержанно, абсолютно в своей манере давая сыну зелёный свет в этом. В самом факте отношений с мужчиной. Это она понять способна. — Меня напрягает не твоя ориентация, — признаётся она, — меня напрягает конкретно этот молодой человек. — Ты его не знаешь, — бездумно выпаливает Чимин, снова кусая губы и ругая себя за бестолковые фразы. — То есть… сначала он тоже был мне неприятен. Она усмехается так, словно знает всю его историю и так. — Да и вообще, это только… я не знаю, это… это ещё только начинается, пока всё не так серьёзно, и я… просто пробую. Понимаешь? Снова невыносимая пауза. — Понимаю. Чимин находит мгновение, чтобы отвести взгляд от дороги. Волнуется всё ещё, напрягается, но вслушивается в её слова с огромным трепетом. — Ты не глупый, Чимин. Но это, я так понимаю, твой первый опыт. Будь, пожалуйста, благоразумным. Улыбка возвращается к ним обоим. С души, как не банально, словно сбрасывается камень. Чимин мгновенно ощущает успокоение, потому что не разочарует её и здесь. Будет последователен и серьёзен даже в отношениях. Он не тот, кто наделает глупостей под действием чувств. Он выкидывает странное под другим наркотиком, но об этом знает и сам — маме незачем поучать его в этом. Он справится сам. — Что это за место было? — Хисы переводит разговор. — Откуда я тебя забрала. — Я записался на синхронное плавание, — осторожно сообщает Чимин, параллельно вспоминая дорогу до ближайшего ресторана быстрого питания. — Почему не у себя в бассейне? — строго спрашивает мама. Чимин сворачивает к нужному зданию и опускает стекло возле окошка для заказа. — Я так захотел, — успевает оборвать он и снова улыбается кивая на меню. Мама позволяет ему и это. Со скрипом, но принимает. Держится на двух тяжёлых неделях, проведённых в неведении. В ощущении, что сын может просто исчезнуть, съехать и так же сообщать о себе короткими сообщениями. Из них понятно разве, что он просто жив. А это далеко не всё, что ей интересно знать. Факт существования — не единственное, что она хотела создать. Ей важно его благополучие. Может быть, не такое, о каком мечтает он сам, но и это поправимо. Они молча едят бургеры и жирную картошку, запивают приторно сладкой газировкой, а она смотрит на него и никак не может оторваться. Её сын, надо же. Иногда этот факт просто не укладывается в голове. Хисы зовёт сырный соус сплошной химией и тянется за новой порцией, а Чимин смеётся только. Надо же. Когда он при ней так очаровательно смеялся в последний раз? Перед глазами совсем детское лицо. Ладно что волосы себе сжёг, главное ведь, что улыбается? — Мам, — осторожно прерывает её мысли Чимин. Хочется выключить тусклую лампочку над головой. Машина стоит на слабо освещённой части парковки. И в этой темноте приятное, но такое сложное откровение. Наружу рвётся правда, о которой они оба так долго переживают, — прости, что я наговорил в тот день. Она только болезненно вздыхает. — Я понимаю, насколько это неприятно, но я просто запутался в тот момент. — И хотел решить всё для себя сам, — осторожно кивает она. — Я знаю, что ты не могла сделать ничего плохого, — уверенно заявляет Чимин, в момент, в само звучание этих слов, полностью доверяясь собственным чувствам. Правда там, где ты в неё веришь. — Чимин, это… — Это меня не касается, — перебивает он. — Ты меня вырастила, а его я вообще не знаю. С чего мне ему верить? Она всё смотрит на него совершенно влюблённо, вдруг позволяет себе слабость в виде проступивших слёз. Тянет руку и треплет по волосам, чтобы снова увидеть его улыбку. Никуда он не исчез, и эти короткие сообщения были лишь временным явлением. Разве может что-то быть сильнее любви к своей частичке? Чимин улыбается, едва не взлетая к потолку от того, как легко ему даётся отделение.***
Прелесть любительских секций в том, что тебя ничего не обременяет. Хочешь — занимаешься. Стараешься — делаешь успехи. Платишь деньги — остаёшься. А «хочешь» и «платишь деньги» в сочетании даёт ещё и возможность заниматься поздним вечером. В одиночестве, если говорить о коллегах. В самой волнительной копании, если говорить о единственном зрителе. С момент разговора с мамой Чимин начинает улыбаться чуть чаще, хоть и длится это совсем не долго. Решение одной проблемы в обязательном порядке провоцирует появление новой. Жить без переживаний просто не интересно, ведь так? Чимин начинает ночевать дома через раз. Прекрасно чувствует себя рядом с мамой, а потом радостно делится с Юнги и в первых лучах эйфории не замечает — что-то меняется. Напор, полностью направленный на налаживание отношений с матерью, теперь сменил направление. И Чимину поначалу сближаться очень даже нравится. Нравится, пока не становится страшно. Сегодня они идут на обещанное Чимином свидание. Само слово это волнительное, как и попытки Юнги взять за руку, но Чимин пока думает о другом. Своей идеей пойти в синхронное плавание Пак поделился только с Чонгуком. Тот восторженно взвизгнул и исключительно поддержал, подкинув идею для свидания-сюрприза. Как отреагирует Юнги, догадаться было не сложно. Он и сам довольно быстро всё понимает, когда в необычно пустое здание обдаёт запахом хлорки, а Чимин показывает, куда идти, и сам убегает переодеваться. За дверью небольшой бассейн и несколько минут предвкушения. Юнги спокоен и до безобразия счастлив.Lana Del Rey — Cherry
Он игриво взмахивает кистью и подмигивает. Уже в образе вышагивает к границе пола и входит в воду так плавно, словно у него было время изогнуться в полёте. До умопомрачения ровно и гладко. Юнги не замечает, как присаживается у самого края и заинтригованно следит. В бассейне непривычно темно и гулким эхо отдаёт только плеск воды и биение собственного сердца. Сначала на синей глади появляется розовое пятно его волос, а потом и весь он. Иногда даже целиком — так удивительно. Юнги видел, как репетируют синхронистки, но Чимин — это совсем другое. Он показывается из воды по плечи, перекидывает назад руку, а после и ногу. Такой гибкий. Юнги перестаёт моргать на третьей секунде спонтанного выступления. Чимин переливается такими непривычными цветами, что тело его до этого момента кажется чужим. Юнги ёрзает на месте — хочется коснуться. Может, он и наощупь совсем иной. Уходит под воду так ладно, словно и не человек вовсе — причудливое мифическое существо. Через секунду над водой показываются сильный стройные ноги. Живот сковывает сладкая дрожь. Влага блестит на его коже, мышцы вспыхивают под ней, и Юнги облизывает пересохшие губы. Чимин каким-то причудливым образом извивается под водой, а его ноги парят сверху ровным парусом. Исчезают под водой и показываются снова. Тонут, а он выныривает грудью вперёд, разводит гибкие руки-плавники и напоследок закручивается, разнося по воздуху искрящиеся брызги. Юнги всё ещё не дышит, когда он показывается из воды уже расслабленный и улыбающийся. Откидывает сочно-розовые волосы назад, поспешно выбирается из бассейна и собственным цветом напоминает спелую вишню. По коже бежит сладкий сок и его хочется собрать языком, распробовать. Он опускается напротив и тут всё ещё так темно. Юнги что-то чувствует, глядя на него, такого. Чимин натягивает на мокрое тело белую кофту, и та сразу же становится прозрачной. Рельефы тела проступают, не желая быть спрятанными, и Юнги это нравится. Глаза горят от того, как хочется показывать — он накрепко очарован. Он промакивает полотенцем волосы и тянется к своим красивым ногам. Юнги успевает собрать капли пальцами ещё до того, как Чимин разочаруется в отсутствии реакции. Хотел бы в такой волнительный момент услышать хоть слово. Не часто он с кем-то делится такими откровениями. Он смеётся от щекотки и отмахивается полотенцем, но Юнги перехватывает махровую ткань и ведёт ворсинками по чужой коже. Чтобы дыхание замерло уже у Чимина. Чтобы смотрел на свои ноги и чувствовал что-то подобное — это уникальный инструмент. Кто знает, какие образы проснулись в Юнги во время номера. Наверно, видел, как эти ноги держат Чимина в любых тягучих глубинах, как и сам он — причудливое морское существо. Юнги собирает влагу с остывающих ног и уже сухую матовую кожу накрывает поцелуем. Долгим и нежным, с закрытыми глазами. Чтобы вкус кожи не растворялся в бликах воды. Юнги очарован водой, но то, как эти ноги рассекали её — чистое искусство. Чимин ощущает, как его тянут за щиколотку куда-то вверх и по наитию ложится на спину, пропитываясь водой снова, глядя в потолок и тут же полностью утопая в темноте. Юнги целует чуть дрожащие бёдра и признаётся тем самым в любви. Его телу, проводнику в невозможное, уникальному зрительному опыту. Человек может содержать так много под кожей? Юнги прощупывает языком, собирает это ощущение губами и без слов надеется — Чимин под его прикосновениями осознаёт собственную красоту и власть. Он закрывает глаза и дышит глубже, чем в окружении толкающий вверх влаги. Пусть полностью в ней растворяется.