Home sweet home

      Когда вещи из чемодана наконец-то перекочёвывают на свои знакомые места на полках, Сонхва удовлетворённо оседает на кровать. Тело немного ломит от вчерашнего перелёта и сегодняшней интенсивной тренировки в виде уборки, но эта ломота комфортна. В голове приятно пусто, но где-то глубоко, на задворках сознания бьётся мысль о том, что он что-то забыл. Несколько секунд он пялится на полку с фигурками, пытаясь ухватить убежавшую мысль за хвост. — Чонхо! — восклицает Хва вслух, вспоминая. Как он мог забыть! Ему же надо увидеть макнэ. Когда они были ещё в Японии, он звонил Чонхо, и голос младшего был уставшим и грустным, хотя тот и старался звучать бодро.       Ровно через двадцать минут Сонхва вводит код от двери чужого общежития. Быстро разувшись, он идёт прямиком в комнату к Чонхо, игнорируя удивлённо застывшего посреди коридора Хонджуна. Потом. Постучаться Хва всё же решает. — Чонхо-я, можно? — правда, не дожидается ответа и заходит сам, не в силах ждать. При виде немного взъерошенного младшего сердце наполняется такой волной любви, что даже дышать становится трудно. — Хён, чт-... — пытается произнести тот, но Сонхва в несколько шагов преодолевает расстояние до кровати и сжимает его во внезапно крепких объятиях. — Я так соскучился, Чонхо-я, — бормочет ему в плечо Хва, укладываясь сбоку. Чонхо расслабляется, позволяя себе обнять старшего в ответ. — Я тоже, хён, — улыбается макнэ, зарываясь пальцами в отросшие волосы Сонхва. — Тебе лучше? — спрашивает Хва, поднимая голову, и обхватывает лицо Чонхо ладонями. — Да, намного. Я уже почти здоров. — Рад это слышать, — расплывается в широкой улыбке старший, не отрывая взгляда от родного лица. Чонхо кажется, что в глазах напротив мерцают звёзды, и сердце болезненно-нежно щемит.       Их отношения всегда были особенными. Один вынужденно стал ответственным за остальных, примерив роль хёна, а другому пришлось научиться доверять другим и давать о себе заботиться. Если бы Чонхо спросили, кто чаще всех оказывался рядом в его трудные времена, он бы не задумываясь назвал Сонхва. Они все были слишком юными, когда дебютировали, но на него уже тогда можно было положиться. И в ответ дать положиться на себя. — Так скучал по тебе, малыш, — повторяет Сонхва, оставляя первый поцелуй на мягкой щеке. Губы движутся по лицу, оставляя дорожку из прикосновений, и Чонхо невольно притягивает его ближе, пропуская вздох. Глаза сами собой закрываются, а губы находят чужие.       Хва до неприличия нежен, целует невесомо, почти невинно. Его дыхание оседает на коже младшего, пуская мурашки вдоль позвоночника. Чонхо вцепляется в ворот его свитшота, не давая отстраниться, и целует в ответ так отчаянно, будто боится, что тот исчезнет. Хотя, наверное, отчасти так и есть. Ведь последняя пара месяцев была довольно одинокой и наполненной страхом завтрашнего дня.       Сонхва и не собирается его отпускать. Он продолжает покрывать его лицо поцелуями, спускается к шее, чуть всасывает кожу на бьющейся жилке, оттягивая ворот футболки. Чонхо дышит всё тяжелее, гладит старшего по спутанным волосам и спине, подставляясь под поцелуи. Внутренняя пружина натягивается до предела. — Хён... — выдыхает он на ухо Хва, чуть двигая бёдрами, вжимаясь в чужой пах, скрытый джинсой. Сонхва отрывается от его шеи, поднимая затуманенный взгляд. — Сейчас, малыш, хён о тебе позаботится, — его ладонь подцепляет резинку спортивных штанов макнэ и тянет вниз, открывая натягивающий боксеры член. Чонхо чуть нервно расстёгивает в ответ его брюки и дёргает, теряя терпение с завидной скоростью. Старший мягко усмехается и помогает им обоим избавиться от одежды ровно настолько, чтобы наконец-то соприкоснуться обнажённой кожей.       Чонхо протяжно выдыхает, на грани стона, когда чужие длинные пальцы обхватывают сразу оба члена, а губы вновь возвращаются на его рот в новом, уже более разнузданном поцелуе. Язык проникает глубже, оглаживает нёбо, задевает зубы, имитируя толчки, и младший выгибается в чужих объятиях, задыхаясь от желания. Ладонь Сонхва движется всё быстрее, плотным кольцом скользя по напряжённой длине, и Чонхо позволяет сознанию сладостно затуманится, отдаваясь подступающему оргазму. Все это время его вынужденного отдыха были натянутой тетивой, затишьем перед бурей, и сейчас, когда всё наконец-то позади, он будто оголённый нерв.       Сонхва отрывается от его рта, ускоряясь до предела, и утыкается своим лбом в лоб Чонхо. С припухших губ слетают еле слышные нежные стоны, которые хочется пить, впитывать кожей, и младший оставляет несколько мягких поцелуев в его приоткрытый рот. Вкладывает всё то, что чувствует, и что копилось в нём, словно снежный ком. Губы сами собой растягиваются в улыбке, а в груди приятно тяжелеет от абсолютного блаженства. Оргазм накрывает его мощно, но тихо, и он вжимается грудью в торс Сонхва, вздрагивая всем телом, когда изливается в его кулак. Хва ведёт его сквозь разрядку, мягко целуя в висок, а после опускается на подушки рядом, укладывая голову на плечо.       Чонхо часто дышит, приходя в себя, и на ощупь находит чужой всё ещё болезненно стоящий член, чтобы вернуть услугу. Из-за скопившегося на головке предэякулята ладонь движется легко, и ему хватает всего лишь пары движений, чтобы довести Сонхва до оргазма самому. Старший утыкается носом в его шею, закусив губу, задушив все звуки. Долгие минуты они лежат молча, слушая дыхание друг друга и шум дождя за окном. В каждой клеточке тела так хорошо, что хочется продлевать это мгновение вечно.       Но первым оттаивает Сонхва. Встаёт, помогает убрать беспорядок, снять лишнюю одежду, улечься обратно под одеяло. Колено, несмотря на плохую погоду, не беспокоит, надёжно согретое чужим боком. Чонхо смотрит на расслабленное лицо старшего, не пытаясь остановить поток из мыслей, что чуть лихорадочнее бьются в голове. — Я люблю тебя, — формируется лишь это из всего потока эмоциональных слов, но и этого достаточно. Хва улыбается и приоткрывает один глаз. — И я люблю тебя, Чонхо-я. Спи, я никуда не денусь. Никогда. Чонхо открывает рот, но предложение так и не обретает форму, оставляя лишь томительную, необъяснимую радость на языке, и он закрывает глаза, утыкаясь носом в щёку старшего. Наконец-то он чувствует себя дома.       Хонджун стоит перед чужой дверью, хмурясь и кусая губы. Вспышка гнева и непонимания тает на глазах, но не до конца, поэтому в порыве он почти заносит руку, чтобы открыть дверь и войти. Но его ладонь перехватывает Уён. Джун поднимает на него взгляд и сразу же чувствует волну спокойствия (и совсем чуть-чуть стыда). Тот улыбается краешком губ, понимающе кивая. А потом тянет на себя, и Хонджун идёт, как привязанный. Да, невозможно иметь всё и сразу постоянно. Хотя можно и попытаться.