goød girl

      Смрад из крови и мочи вынуждал лёгкие судорожно сжиматься. Иво окинул равнодушным взглядом связанных псиоников, поморщился и страшно хотел сплюнуть себе под ноги, прямо в лужу крови под ними. Пятеро взрослых лбов долгое время мариновали пацана-телекинетика и подговорили устроить в школе теракт. Много погибших, ещё больше — пострадавших. Что было в головах этих чудовищ ещё предстояло досконально выяснить, но с тёткой пацана, которая по совместительству была его законным опекуном, разъярённый Мартен расправился на месте. Он бы продолжил свою экзекуцию, если бы мягкие, но цепкие руки не сомкнулись на его талии, не погладили живот, если бы приглушённый голос не произнёс: "Иво, пожалуйста, хватит. Оставь это дознавателям. Поехали домой". Кулаки сжал, разжал, сжал, разжал. Рот немного приоткрыл, расслабляя челюсть, и со свистом выпустил задержанный в лёгких воздух.       — Да, Лу. Мы закончили. Едем.       В машине засунутый глубоко гнев снова начал пытаться пробиваться наружу. Он накатывал волнами, заставлял дышать глубоко в попытке унять его, сжимать в пальцах ткань кителя, хмуриться и пытаться разгладить межбровные морщинки. Срань-то какая. Иво пытался послушать себя, проанализировать. В чём дело? Слишком слабая расплата? Вероятно. Почему получилось так? Потому что Лу была рядом.       Тёплая ладонь коснулась его пальцев. Лу была насторожена. Она хорошо его читала и понимала, что он сейчас чувствует. Оттого нервничала ещё больше, думала: "Неужели не отпустило?" Не отпустило, Лу. Высвободил ладонь, коснулся ею нежной щеки и нахмурился.       — Ты была умницей. Держалась стойко, на провокации ничего не отвечала. Вообще не проронила ни слова, пока я не закончил, — губы скривились в самодовольной ухмылке, а зрачок мягко затопил собою радужку. — Ах, ну, кроме "Да, трахается Мартен просто великолепно. Тебя так не трахали за всю твою жизнь, тупая сука". Было очень ёмко и даже уместно, — щека под ладонью Иво стала теплее, Лу смутилась и отвела взгляд. Единый Господь, если бы она только знала, что она делает с Мартеном, когда смотрит вот так. Когда ласкает его кожу взглядом из-под полуприкрытых ресниц, когда щёки её окрашиваются в такой трогательный румянец, который Иво хочет немедленно сцеловать, вогнать себе в сердце уколом адреналина, пустить по венам, как слёзы святых, зашить под кожу ровным хирургическим швом, и он знал — тело его примет это безропотно, как то, что всегда в нём и должно было быть.       И Иво сдаётся. Он касается губами её щёк, ловит руками дрожь уставшего от изнурительного дня тела, жмёт к себе, хочет ближе, ярче, громче, чтобы знал, слышал, видел весь чёртов Нью-Пари, чтобы стал свидетелем их близости, чтобы сам постыдился и отвернулся, ведь не достоин он такое лицезреть, ведь не достоин он видеть его святыню, которой Иво возносил бы молитвы снова и снова, пока его натренированное отдавать команды горло не охрипнет, пока его колени не сотрутся в кровь, пока его шея не заноет от склонённой головы, пока...       Лу не коснётся его колена робко, не закусит припухшую губу, не пересядет на его бёдра и не обласкает его нутро несмелыми поцелуями. "Ну же, не злись", — тихим шёпотом в перерывах между ними, и вот злость развеялась, словно её и не было. Осталось лишь одно желание. Жгучее, нестерпимое, желающее вырваться наружу как можно скорее. Мартен широко развёл ноги в стороны и псионичка соскользнула с них на пол. Смотрела недоумённо, растерянно, но увидела натянутую в районе паха ткань брюк, и щёки её сделались совсем пунцовыми. Господи, Лу...       — Месье, сделайте музыку громче, — обратился Иво к водителю, но глаз от Лу не отводил.       Она всё поняла. Прижалась горячей щекой к бедру Мартена и потёрлась о него. Закрыла глаза, не в силах выдерживать затапливающую тьму в его взгляде, не в силах смотреть на своё отражение в этой тьме, не в силах признать: она окутывает тебя, Лу, и тебе в ней хорошо. В ней спокойно, уютно, она будто под тебя и была соткана. Всё сущее в Иво Мартене было создано для тебя. Он повелительным движением коснулся её затылка и погладил. Не настаивал, знал — она всё сделает сама.       Лу несмело коснулась его паха, пару раз провела по нему ладонью и подняла взгляд на Иво. Пальцы потянулись к пряжке ремня, в несколько мучительно долгих движений Иво помог Лу спустить с себя штаны, полностью оголяя ноги. Это было желанием Лу, он чувствовал по взгляду, по касаниям — она хотела кожа к коже, не хотела, чтобы Иво был полностью одет. Ладонь с макушки скользнула к щеке, погладила нежно, а губы тронула улыбка.       — Лу.       Она торопится. Лишь немного полизала головку и вот уже пытается вобрать как можно больше в рот. Иво дёргается, откидывает голову назад, втягивает воздух через стиснутые зубы и на мгновение закрывает глаза. Горячо. В её влажном рту было так горячо, приятно и тесно, что Иво едва не спустил через мгновение, как школьник. Он потянул Лу за сжатые волосы на затылке, титаническим усилием воли заставляя отстраниться.       — Торопишься, моя девочка. Сначала ласки. Разве так я делал тебе приятно? — припомнил Мартен их первый раз, когда ублажал Лу языком. Девушка на его вопрос несмело покачала головой, мол, ты прав, не так, и вновь подняла вопрошающий взгляд. Иво погладил кожу там, где до этого сжимал волосы, обхватил член у основания и надавил на её затылок, вынуждая пройтись губами вдоль ствола.       — Вот так. Подразни его губами, не торопись. Целуй, играйся кончиком языка, да, моя умница, — последнее вырвалось почти полустоном, когда Лу кончиком языка начала играться с его уздечкой. Иво запрокинул голову, позволил себе расслабиться на несколько секунд, прервать зрительный контакт и, затем, снова его возобновить.       — Теперь пройдись всем языком по длине, да, хорошо... — Лу у его ног была — он мог поклясться — самой послушной женщиной. Она его слушала, слышала, внимала и вникала, училась делать ему приятно. Смотрела так преданно и так смущённо, что хотелось позорно отвести взгляд, ведь, Лу, нельзя так смотреть, нельзя заставлять член стоять колом от одних лишь дрожащих пушистых ресниц, от румяных щёк, от влажных, испачканных его предэякулятом губ.       — Возьми головку в рот, пососи её, оближи. Помогай себе руками, Лу. Не старайся взять много сразу. У тебя получится, но не мучай себя сейчас, — его девочка послушно кивнула, лизнула последний раз уздечку и погрузила головку в рот.       Единый и все святые.       Снова горячо, снова влажно и тесно. Иво не задавал темп, он терпеливо ждал, пока Лу привыкнет, лишь гладил её по голове и шептал: "Вот так, моя умница. Ты хорошо стараешься. Продолжай в своём темпе". Девушка постепенно ускорялась, но всё ещё много не вбирала, большую часть работы делала рука, иногда Лу пыталась взять больше, но пугалась и отстранялась. Мужчина утешал её, шептал, какая она замечательная, и Лу верила ему. Смотрела своими невозможными глазами, кивала и снова насаживалась ртом. Хлюпающие звуки практически не были слышны, но их слышала сама псионичка и этого было достаточно, чтобы она, смущённая, иногда стонала, разгоняя вибрацию своим ртом по его члену, пуская от этого слюну ещё больше, не всегда успевая её сглатывать, от чего та капала на пол у её коленей. Она видела это и тихо всхлипывала, теряющая над собой контроль.       Через несколько минут она отстранилась и умоляюще посмотрела на Иво. Музыка заглушала чувственный шёпот, но по губам легко читалось: "Иво, шея... я устала... ты не мог бы?.." И, о, Господи, он очень даже мог бы. И может. И сделает. Шепнув "Будь хорошей девочкой", Иво надавил на её затылок, вынуждая взять больше, чем она брала до этого, схватился за волосы поудобнее и начал задавать свой темп, двигая её головой, но с большего помогая себе тазом. Лу брала всё глубже и глубже, временами она задыхалась, смотрела умоляюще и скулила. Тогда Мартен отстранял её, давал сделать вдох, прижимал губами к основанию и возвращал назад. Когда же девушка всё лучше и лучше привыкала к такому положению, Иво окончательно сорвался. Он держал её крепко за затылок, не позволяя отстраниться, и трахал самостоятельно, головкой толкаясь в её глотку, заставляя Лу давиться, иногда кашлять, но его девочка держалась стойко: она даже не царапалась, не пыталась отстраниться или угрожающе показывать зубки, обозначая, что ей не нравится. Ведь ей очень даже нравилось. Она скулила, закатывала глаза, хныкала и по её дёргающимся пальцам было понятно: она страшно хотела себя коснуться, прижать ладонь между дрожащих бёдер, но противилась своим желаниям, страшилась показать, что ей нравилась такая власть над ней, нравилась эта демонстрация силы, нравилось быть его хорошей девочкой.       Слюна стекала по её подбородку к коленям, собирая небольшую лужицу. Туда же отправились две скупые слезинки: иногда Иво толкался особенно сильно и Лу не могла их сдержать, но Мартен всё понимал и чувствовал: она плачет не от боли или от того, что ей неприятно. Он закрыл глаза, толкнулся ещё несколько раз в узкую глотку и частично вынул член, оставив во рту лишь головку. Взял ладонь Лу, сомкнул пальцы у основания и довёл себя до оргазма с её помощью: сперма рваными толчками вылилась на язык, и Иво готов был поклясться, что спустит во второй раз, когда Лу не отстранилась, не сплюнула, а начала послушно глотать и посасывать головку, как он её до этого учил, выкачивая из неё остатки спермы.       Иво, обессиленный, откинулся на спинку сидения. Он не мог смотреть Лу в глаза, он вообще никуда смотреть не мог. Лишь гладил её макушку, массировал участок кожи, где сжимал её волосы, и шептал уставшее "Моя замечательная девочка".       Прошло какое-то время, прежде чем Иво снова открыл глаза и вернул взгляд на сидящую у его ног невозможную девушку. Она — измотанная, смущённая и покорная — прижималась щекой к его колену, ластилась, желала почувствовать тепло и знать о том, что Иво ей доволен. Пальцы мягко чухали за ушком, гладили, массировали, касались алых щёк, губы в нежном поцелуе нашли своё пристанище на горячем лбу, а руки лениво натягивали на подрагивающее тело одежду. На горизонте уже виднелось здание Инквизиции — пора приводить себя в порядок.       Лу на коленях Иво ёрзала и пыхтела, пыталась унять пульсирующее возбуждение через трение, но лишь сильнее раззадоривала и возбуждала себя.       — Мы почти приехали. Будь умницей, Лу. Скоро мы будем в спальне и тебе станет легче, — жарким шёпотом в ангельское ухо и тихим, несдержанным стоном ему в ответ. Лу прижалась к чужой круди, спрятала в выемке между ключиц свой нос и зажмурилась. Такая нуждающаяся. Его Лу.       Минуты летели незаметно. Иво, кажется, вообще терял счёт времени, когда Лу была в его руках. На них же он нёс свою святыню в апартаменты, ими сжимал её горячее, изнывающее тело, раздевал её и укладывал на постель. Она смотрела в ожидании и предвкушении, в лёгком стыде, словно раз за разом прогоняла перед глазами воспоминания о событиях в машине. Простыни в ладонях сжала, ноги чуть свела, губы закусила и — о, Господь! — снова сорвала последние тормоза внутри мужчины. Он бросил на пол китель, спешно расстегнул рубашку, не сводя голодного взгляда с обнажённой Лу и, не стерпев, навис над ней, покрывая подставленную шею поцелуями. Был жаден, кусался, рычал, оставлял следы от зубов, вкушал Её плоть и кровь, совершал своё личное причастие, возносил молитвы, воспевал божественное и поклонялся ему. Поклонялся Ей.       В одурманенных глазах не было ничего святого. Иво отстранился, рывком стянул с себя уже порядком надоевшие за вечер брюки с бельём и взобрался на постель. Лу подалась к нему, встала на колени и прижалась телом к телу. Не могла терпеть, хотела прямо сейчас, как угодно, что угодно: "Только помоги мне, Иво. Дай мне разрядку...". Он накидал к изголовью кровати несколько подушек, чтобы на них можно было удобно разлечься и утонуть в безупречной мягкости. Потянул Лу к ним, но не для того, чтобы уложить.       — Схватись за изголовье кровати, широко раздвинь ноги и поднимись высоко на коленях, не опускайся пока, да, вот так, моя хорошая, — Иво мягко направлял Лу, гладил её, целовал плечи и кивнул, когда она замерла в нужном положении. Сам лёг на спину, подался к девушке, чтобы умостить голову на подушке между её ног, и довольно ухмыльнулся, заметив панику на её лице.       — Всё хорошо, моя девочка. Не бойся. Сначала я тебе помогу, а потом — делай себе приятно сама, в своём темпе. Ты можешь давать мне указания, Лу. Говори со мной. Говори, где приятно, где поцеловать, где лизнуть, где ускориться и где задержаться. Никто лучше тебя твоё тело не знает. А если знаешь недостаточно хорошо, значит, будем изучать вместе, — Мартен схватил Лу за талию, потянул с силой на себя и заставил коснуться влажными половыми губами своих губ. Несколько раз поцеловал, лизнул, прошёлся широким мазком по входу во влагалище, кончик языка погрузил внутрь и достал. Девушка задрожала, начала нетерпеливо двигать тазом. Иво раскрыл широко рот, высунул максимально язык и прижался им к её клитору. Руки, на пробу, убрал, хотел сейчас не касаться и посмотреть, что будет делать Лу.       Она была недовольна таким положением. Одну руку завела за спину, положила её на плечо Мартена и тихо взмолилась:       — Иво, руки... Твои руки... Верни их, пожалуйста!       Она не сильно садилась на лицо Иво, поэтому он вернул ладони её талию, потянул вверх, показывая, чтобы Лу чуть привстала, и произнёс:       — Будь моей умницей, Лу. Слушайся и делай, как тебе велено. Верни свои руки на спинку кровати и не смей их убирать. Не касайся ни меня, ни моих волос, ни чего-либо другого. Будешь хорошей девочкой — получишь в награду то, что просишь.       Горячие ладони соскользнули с талии на бёдра. Гладили, сжимали, дарили всю ласку, на какую были способны. Лу вернулась в исходное положение, присела на лицо Иво чуть ощутимее, искусанные губы её обронили стон, заставили мужчину под ней выпустить такой же, отправить вибрацией по её набухшим половым губам.       Несмело, но Лу начала двигаться. Она водила тазом вперёд и назад, пробуя, как ей приятнее: сначала задевая лишь губы и вход во влагалище, потом чуть выгнулась, сместила угол и проходилась по влажному языку уже клитором. Будучи продолжительное время возбуждённым, он был крайне чувствителен, из-за чего девушка каждый раз хотела соскочить с лица Иво, перестать стимулировать орган прямо, но Мартен хватал её за бёдра, не позволял ей отстраниться, улыбался довольно, слушая её мучительные всхлипы и скулёж. Ноги в цепких руках дрожали, усталость и возбуждение брали своё: Лу хотелось лишь лечь и получить разрядку. Но если Мартен не намучил вдоволь сегодняшних задержанных, что ж, он с удовольствием будет мучить свою девочку.       Продержавшись ещё одну бесконечно долгую минуту, псионичка тихо простонала и замерла на месте. Устала двигаться. Иво, посчитав, что с Лу достаточно, утешительно погладил по бедру и выскользнул из-под неё.       — Умница, — горячим шёпотом в багровое ушко, и пусть она слышит, пусть знает, как Иво ей доволен, как он рад, когда она, такая чувствительная и нуждающаяся, слушается его.       Руки шире раздвинули дрожащие ноги, которым впору бы молиться, и Мартен молится. Как самый преданный верующий, он жаден и ненасытен, он в молитве касается своей святыни, хватает крепко, до алых отметин на коже, чтобы перевозбуждённая богиня под ним не соскочила, когда он войдёт в неё. Плавно, но единым движением, до упора, фору даст в секунду, и начнёт двигаться.       — Держись на весу, Лу. Я не разрешал тебе ложиться, — звенящее возбуждение в голосе смешалось со строгим тоном, отразилось в сжатии члена горячими стенками влагалища. Мартен замер, одну руку убрал с бедра, скользнул ею к волосам Лу, чтобы у корней намотать их на кулак и оттянуть. Толкнулся на пробу: всё ещё не пускает.       — Не капризничай и немедленно расслабься, Лу, иначе я накажу тебя.       Она вновь задрожала, прогнулась кошкой сильнее, на пробу вильнула ягодицами и всё же расслабилась. Толчки возобновились. Иво жадно сжимал горячее бедро, насаживал Лу на себя; если та подавалась грудью вниз и хотела лечь — тянул за волосы назад, с силой, но аккуратно, резко не дёргая, толчки сразу же замедлял, ждал, наказывал за непокорность.       Между её бёдер было ужасно жарко и влажно. Естественная смазка стекала по коже, капала на простынь. Иво толкался глубоко, держал крепко, не позволял сдвинуться ни на сантиметр. Темп выдерживал ровный и, наконец-то, ускорялся, доводя свою девочку до оргазма. Оргазма оглушительного, долгожданного, до слёз. Лу прогнулась и заплакала от переизбытка ощущений, сжала до побелевших костяшек спинку кровати и, когда мужчина кончил вслед за ней и перестал держать, свалилась на подушки, мелко вздрагивая.       Тишина в комнате была успокаивающей. Она баюкала разум и тело, расслабляла, шептала: "Закрой глаза и усни. Ты устал", но вот так просто ложиться спать было недопустимо.       Гудящие от усталости ноги чуть гнулись, однако Иво всё же встал, чтобы покопаться в тумбе и найти там пачку влажных салфеток. Ни у Лу, ни у него на душ сил явно не будет. Аккуратно раздвинул ноги девушки в стороны, достал несколько салфеток и обтёр её между бёдер.       — Ты сраный изверг, Иво.       — "Сраный изверг"? Минуту назад мне слышалось "Иво, пожалуйста, прошу..." — тихий смех сорвался с губ и притаился на коже между точёных лопаток.       Тяжёлое одеяло отрезало два уставших тела от внешнего мира. Иво обхватил девушку руками, перевернул её на бок и прижал к себе. Шептал какие-то нежности, гладил, целовал её, говорил, какая она умница, как он ей доволен и как ему с ней хорошо. Водил носом по истерзанной шее, по следам от укусов и засосов, и не мог налюбоваться. Он любил "метить" Лу, любил оставлять на ней свои следы и обозначать принадлежность ему. Его Лу, охочая до прикосновений, прижималась поближе: ладони уместила на сильной шее, носом уткнулась в ложбинку между ключиц, ногу перекинула через его талию. Какое-то время ещё пыталась устроиться поудобнее, но очень скоро её сморило крепким сном. Пальцы подцепили прядку, прижали её к губам, и Иво так и замер: волосы его Лу пахли его шампунем. Его Лу.