Не возвращайте мой 2017

Маша зевает, пустой взгляд застрял в тарелке с овсянкой, она подпирает щеку рукой и без интереса вертит ложкой завтрак. За кухонным столом напротив сидит мама, она суетливо пьёт кофе, оставляя на стеклянной чашке следы розоватой помады. Ей тридцать три; тёмно-каштановые волосы, стрижка каре с бритым затылком, золотые сережки, нос с лёгкой горбинкой и голубые глаза, подведённые чёрным. Мама не была красавицей, но в ней было что-то хитрое и пламенное, затмевающее собой её нескладность. Маша была в отца, разве что овал лица и цвет глаз у них был один, а в общем-то дочка мало была похожа на маму, жаль, что папу она толком не помнит: он маминой пламенности не выдержал. – Чего носом клюёшь? Опять всю ночь с телефоном? – Строго спросила женщина, отчего Маша почти что вздрогнула, оторвав взгляд от каши. – Не, просто спала плохо. Маша почти не врала – спала она правда плохо. Ещё с вечера она сложила в рюкзак джинсы, обещанные Юле, выгладила свою юбку и белую футболку, до сна тренировалась рисовать стрелки на глазах, напомнила Юле о колготках и стащила мамину дорогую помаду. Но ей казалось мало - не хотелось выглядеть малолеткой в крутой компании, а наоборот, закрепиться и понравиться. О домашнем задании Маша и не вспоминала, не до того, когда на носу такая тусовка. И хоть дел у неё не было – легла поздно и долго не могла уснуть, слыша, как в подушку бьётся частый пульс. – Ну-ну, – Бросает мать, выходя из-за стола, – Так, посуду помоешь и в школу собирайся. Я пошла. Вслед ей доносится лишь унылое «угу»: весь восторг выдохся ещё вчера, оставив вместо себя усталость и безразличие. Но не до такой степени чтобы забыть о вечере совсем: – Мам, – Маша выбегает в коридор, мать, одетая, уже держится за дверную ручку, – я сегодня задержусь, мы с Юлей к контроше будем готовиться. – Ладно, только трубку бери. – Женщине не до разговоров, она выходит за порог, даже не оборачиваясь на дочь. – Пока. «Пока» отвечает Маша под стук захлопнувшейся двери – пожалуй, ложь даётся проще, чем она думала. Да, чем она становилась старше, тем больше было у неё секретов: пропущенные уроки, сигареты в кармане куртки, неприличные переписки в анонимных чатах, грязная музыка. Серое утро она проводит в суматохе, чтоб успеть на первый урок ей нужно поторопиться. Портфель почти пустой, в нем, кроме мелочей типа зажигалки и губной помады, только джинсы и черновик с изгрызенной ручкой. Маша обувает летние кеды, набрасывает на плечи истрёпанную джинсовку, и, посмотревшись в большое зеркало в прихожей, выходит из дома. В наушниках песни, где под несуразный бит кто-то читает в дешёвый микрофон про девочек на дискотеке, на губах едкий привкус табака, а ноги насквозь мокрые. Маша одета не по погоде – зато модно. Подходя к школе, она торопливо тушит бычок о подошву кед, озираясь по сторонам, и, кинув окурок куда-то в кусты, почти бегом направляется к школьным воротам, придерживая лямку рюкзака на плече. Пересекая школьный двор, Маша останавливается окликнутая знакомым голосом. – Машка! – Юля подбегает к ней, перепрыгивая лужи. Она всегда такая, кричит на всю улицу, так что вокруг все мгновенно оглядываются. Маша глядит недовольно: – Я думала ты там уже, давай быстрее, опоздаем – голову откусит. Колготки принесла? –Да принесла-принесла, – запыхавшись, отмахивается Юля, – а ты принесла? Они пробегают мимо охраны за спинами других опоздавших – сменки у них, естественно, не водилось. – Принесла. – Отвечает, смягчившись, Маша. Они влетают в класс почти со звонком, едва успев добежать до парты. Учительница математики , сухопарая женщина лет сорока, выглядит недовольной: вдобавок к почти что опозданию, в классе появляется шлейф сигарет, забрызганный дешёвой туалетной водой. – Садитесь. – она держит пристальный взгляд на их парте, а затем оглядывает весь класс, словно им показалось. – Девятый «Б», сколько я раз говорила не использовать в школе парфюм, у людей может начаться аллергия. Снова взгляд; Маша потупилась, спрятав глаза, а Юля с нарочитым вызовом уставилась в ответ. Математичка заметила на линолеуме мокрые следы, тянущиеся к их парте, и добавила: – И носите с собой сменную обувь, имейте уважение. По классу прокатился тихий смешок, Маша боролась с желанием закрыть лицо руками, Юля демонстративно сложила руки на груди, отодвинув от себя тетрадь. Начался урок, Машина соседка по парте долго ещё сверлила взглядом спину учительницы, а потом шуршащим шепотом выдала: – Пусть спасибо скажет, что пришли. Маша кивнула из солидарности, в пальцах она сжимала ручку, словно готовясь что-то написать, но лишь смотрела отрешенно на доску. Она пыталась понять, почему ей стыдно, почему она не может вести себя так же как Юля. Наверняка все смеялись, потому что ей стыдно, будь она смелее… Остаток урока просидели молча. В полдень для них уроки кончились, переодевшись в школьном туалете и поправив макияж, они шли к воротам, где должны встретиться с Аней. Она уже стояла там, ругаясь с кем-то по телефону. Фразы доносились обрывками: – Ну Коля, блин! Всё, не звони! – Аня комично топает ногой от возмущения. Маша с Юлей переглядываются нисколько не смеясь: если что-то случилось – тусовка им сегодня не светит. Маша мысленно смирилась, наверняка это отразилось и на её лице, ведь Юля ткнула её в бок, когда они дошли до ворот. – Привет Ань. Ну что, идём? – Юля делает вид, что ничего не слышала, но Анино выражение лица даёт понять, что это не возымело должного эффекта. – Ань, что случилось? – Маша участливо смотрит на Аню, ловя на себе недовольный Юлин взгляд. – Да Коля…, – блондинка выдыхает, успокаиваясь, – обещал, что заберёт нас, а у него там опять что-то сломалось. – Да ничего, тут идти-то полчаса. – Маша улыбается по-доброму, словно утешая. Аня, отчего-то взглянувшая на неё недовольно, неопределённо мотнула головой: – Идём тогда, раз недалеко. Солнце светило ярко, но не грело, оттого и было зябко; окраина города серела мокрым пятном хрущёвок на фоне голубого неба. Вдалеке скрипели металлические качели, первоклассники неслись по лужам из школы, а бабушки неизменно блюли порядок, сидя на лавочках у подъездов. Юля в сотый, наверное, раз допрашивала Аню, где она купила толстовку «трешер», а та, была и рада стараться рассказывать ей о своём богатом парне и московских друзьях. Маша шла рядом, курила, немного отставая, и поддакивала невпопад – девушка была поглощена своими мыслями. Было страшно, что их родители узнают обо всём, и не видать ей денег как собственных ушей. Она рефлекторно озиралась по сторонам, и то и дело прятала ладонью сигарету, отнимая её ото рта. Юля так много не курила, не хотелось ей, а Маше, как ни странно, хотелось, и хоть она и проживала большую часть жизни под страхом разоблачения – привычку свою не бросала. Да и, в общем-то, не собиралась, считая себя взрослой и сознательной. Как гласила цитата в её статусе в вк: « Живи быстро, умри молодым». С другой же стороны не хотелось разочаровать маму: умереть молодым может и заманчиво, но травмирующе для окружающих. Сигарета дотлела в руке, отточенным движением пальцев она кинула бычок в сторону, вместе с ним отбросив все навязчивые мысли. – А кто будет вообще? – Спросила Маша, нагоняя паузу в разговоре. – Ой, да нас мало, – ответила Аня, загибая наманикюренные пальцы – будет Коля, Женя – его друг, и Марта. Шестеро всего. Если что – мы с Мартой вино пьём. Вы с нами? – Ещё бы,– отвечала Юля воодушевлённо, – а что за вино? – Молоко матери, три бутылки. Девочки радостно захихикали, а Аня довольно улыбнулась. – Где ещё такого выпьете. Действительно, денег на такую роскошь не было: они еле наскребали на пачку сигарет пополам. Даже сейчас в кармане звенела только мелочь, отложенная на жвачку, которую они с Юлей используют, чтобы скрыть запах алкоголя и сигарет. Девушки вышли на самую окраину города, на пригорке высились шеснадцатиэтажки, а за ними простиралось черное поле с белыми проплешинами снега, издалека доносился шум поездов, а вокруг, по ощущениям, не было ни единой души. Местечко было странное; два дома торчали среди пятиэтажек, нагоняя тревожное чувство, словно они вот-вот рухнут, погребя под собой Машу и её подруг. Но видимо такое чувство было только у неё, и она предпочла не говорить о нём вслух. Позвонив в домофон, они вошли в подъезд, поднялись на десятый этаж, и, пройдя по тёмному длинному коридору, постучали в дверь. Открыла им девушка: высокая, худая, с вытянутым лицом, волосы были острижены под каре и выкрашены иссиня-чёрной краской. Внешностью она даже напоминала борзую – такая же длинная, вся тонкая и узкая. Но было в ней и то, что Машу сразу испугало, заставив отвести от неё глаза – её взгляд. Толстые стрелки обрамляли овальные серо-зелёные глаза, налитые тяжестью и вселенской усталостью. Девушка поправила на костлявом плече чёрную бретель атласной майки и поёжилась от сквозняка. – Привет, – её голос, грудной и хриплый от курения, отзвукивал от бетонных стен, – ну заходите, мы уже без вас начали. – Ну конечно без нас, – ворчала Аня, – полжизни сюда тащились. Жень, – крикнула она вглубь квартиры, – чё живёшь в такой жопе? Юля с Машей теснятся у дверей, ощущая себя не в своей тарелке. Они оказались в простой двухкомнатной «ташкентке» с советским облезлым ремонтом, в квартире удушливо пахнет сигаретами, из зала доносится какая-то незнакомая мелодия, Маша неосознанно жмётся к Юле. – Где квартиру дали там и живём. В коридоре появляется хозяин квартиры: парень лет восемнадцати, кареглазый шатен, со вьющимися, слегка, волосами. Глядя на него Маша обомлела: он был высоким, намного её выше, с угловатой чёткой челюстью и высокими скулами, тонкие бледные губы проколоты пирсингом, составляя собой комбинацию, которую часто называют «укус собаки», а в челке мелькала прядь фиолетовых волос. Глаза у него были черные; узкие, даже как будто раскосые, затуманенные уже алкоголем, чуть красноватые, а взгляд спокойный, едва безучастный. – Привет девчонки, заходите, не стесняйтесь, тут свои. Я Женя. Первой он подал руку Юле, что поспешила поздороваться в ответ, а затем и Маше, побледневшей от волнения. – Маша. – Сквозь комок в горле просипела она. – А Коля где? – спросила Аня, с силой стаскивая с ноги кроссовок, – Коль! – прикрикнула она. – Да тут я, чё орешь. – раздался голос из комнаты. – А накурили – дышать нечем, – ворчит девушка, чуя плотный до тошноты запах сигарет, – на балконе надо курить, Жень. Бабушка заругает. Все прошли в зал, там, на большом экране телевизора, подключенного к ноутбуку, шёл клип Лил Пипа, на журнальном столе стояла откупоренная бутылка из синего стекла, тяжелая хрустальная пепельница и одна бутылка пива. Другую уже допивал Коля: коренастый крепкий парень, Женин ровесник, с округлым отёкшим лицом , коротким носом, широкими бровями и маленькими, глубоко посаженными глазами. На вид он был неопрятен; отпущенные по плечи редкие волосы, щетина на щеках, жирный блеск кожи – всё это делало его образ неприятным, даже отталкивающим. Но Ане, кажется, нравилось, она уселась на колени, сидящему на диване Коле и, промурчав что-то приветственное ему в губы, поцеловала, забыв обиду. – Ну, ребята, не при детях. – С улыбкой протянул Женя. Все кроме Маши искренне засмеялись, а она лишь сдавленно хихикнула, в самом деле испытывая неловкость и стыд. Она мечтала о такой тусовке уже давно, а сейчас становилось страшно, что их поймают на лжи, что случится что-то плохое, что соседи вызовут полицию. Им же и вдвоём было хорошо, они тоже иногда пили пиво, ходили друг к другу в гости, громко слушали музыку. Из серванта достали стаканы и стопки, все уселись: кто на диван, кто на кресло, а музыку сделали чуть тише. – Ну чё, за встречу? – Коля приподнял стопку водки, произнося тост. – Да мы каждый день видимся, придурок, – отрезала Марта, снова покатился смешок, – давайте пить уже. Все чокнулись первым стаканом, Марта пила из бутылки. Во рту разлилось кислое белое вино, Маша поморщилась, глотая его. Глотку обожгло; во рту остался неприятный привкус, и что-то навроде оскомины защемило рот. Она отставила стакан на столик и откинулась на спинку дивана. Аня и Юля снова о чем-то разговорились, попутно осушая бокалы, Марта уткнулась в телефон: показательно, активно не обращая внимания ни на кого. Она вообще вела себя нервозно: то и дело поправляла на шее вельветовый чокер, подтягивала щипками колготки, снова и снова метала взгляд в сторону Жени. Маша тоже на него смотрела, разглядывая, следя, как двигаются его губы, исколотые пирсингом, когда он глухо посмеивается, переговариваясь с Колей. И он это заметил, перехватив один из её коротких взглядов. Захотелось домой; Маша поймала себя на том, что сильно ссутулилась, вжавшись в диван, и что вся её поза выдавала в ней трусиху. – Чего не пьёшь? – Своевременно подцепил её Женя. Он кривил губы, пряча ухмылку. – Да я задумалась, – Маша выпрямилась и снова поднесла стакан к губам, не решаясь сделать глоток, – Не люблю белое. – Я тоже, – Женя обновил свою стопку, перекинувшись за кресло, взял с полки серванта ещё одну. Сдунув пыль, он наполнил и её, поставил напротив Маши. – Я водку не пью, – как можно мягче отнекивалась Маша, глядя на рюмку, наполненную почти до краёв. – Ну купила бы чё ты там пьёшь, – Марта раздражённо цокнула, закатив глаза, – Иди себе блейзер возьми. – Ты чё, остынь, – Коля приподнял рюмку, Женя её наполнил. – Пей своё святое, а мы будем по-серьёзному. Да, Маш? – Коля заглянул Маше в глаза, и взгляд у него был странный. Юля с Аней притихают, в комнате на миг воцаряется молчание, нарушаемое музыкой. Они оба смотрят на Машу в упор – улыбаются, она вглядывается в их глаза, стараясь не выдать своего смятения. Действительно: она же не ребёнок, по крайней мере, для них не должна быть ребенком. Секунда тишины кажется вечностью, сердце беспокойно запрыгало в груди. «Пролетит» – подумала она, смыкая пальцы на стеклянной стопке. – Ну чего вы начинаете-то, а? – Анин голос, наконец, прерывает нескончаемую тишину, – Маш, не хочешь – не пей. Они тебя на слабо разводят. – Да, Маш, нам же домой идти. – Юля добавляет к Машиной тревоге и свою. – Да нет, рано же ещё, – без тени сомнения отвечает она, поднимая стопку, – Нормально всё. Её решение встречается одобрительными гулом от парней: – Ну, Мария, за знакомство. – голос Жени звучит лукаво, он выпивает содержимое одним глотком, едва морща нос. – За знакомство. – отвечает она, отчего-то краснея. Она поднесла рюмку к губам и, шумно выдохнув, сделала большой глоток. Водка была не лучше вина: едкая, пахнущая ацетоном, даже будто слегка солоноватая. Машу окатило горячей волной, она вздрогнула и зажмурилась. – Как оно? – улыбаясь, спрашивает Коля. – Нормально. – стараясь не подавать виду отвечает девушка. – Лучше чем вино? – язвит Марта. – Лучше-лучше. – говорит Женя. Время потекло быстрее; музыка зазвучала громче, громче стали и голоса друзей, всё стало весёлым и непринуждённым, тревога отступила, напоминая о себе лишь изредка – всполохом мыслей. Все слушали Колины истории об уличных разборках, смеялись, пили. Он был не плохим человеком, но глуповатым что ли. Все слушали его и понимали, что он, мягко говоря, приукрашивает: Марта бесконечно поддевала его, а Женя успокаивал, едва сдерживая улыбку. В голове слегка шумело. Маша смотрела на Юлю: она уже была пьяна, на её белой коже ярко светился румянец. – Зря ты вино не пьёшь, – сказала Юля с блаженной улыбкой, – вкусное очень. – Кислятина. – ответила Маша тихо. – Ну не знаю, нам нравится. – прощебетала довольно Юля и Аня тоже закивала головой. – Вырастешь – поймёшь. – сипло смеётся Марта. Да, теперь она Маше окончательно не нравилась. Чего она вообще привязалась? «Истеричка» – заключила она мысленно. Вступать с ней в перепалку не хватало смелости, и она снова молча проглотила едкую насмешку. – О, у ЛСП альбом новый,– Коля склонился над ноутбуком, набирая в строке поиска «вк», – ща приценим. Все в ожидании примолкли, Коля отсоединил шнур от ноутбука, чтоб не было видно его пароля. – Ой, да чё ты там прячешь, – Аня закатила глаза, – кому ты нужен? – Бля, Ань, заебала. – огрызается он в ответ. Женя прыскает со смеху, его тонкие губы растягиваются в улыбке и Маша вновь зачарованно смотрит, как едва двигаются при этом кольца пирсинга. Зазвучала гитара с эффектом эха, все затаили дыхание, ожидая первого куплета. Мелодия разгоняется, звучит первый куплет, меняется бит, слова с оттяжкой и, наконец, припев. Все удовлетворённо улыбаются, качаясь в такт. Коля прибавляет звук, видя как девочки восторженно переговариваются. Женя вдумчиво слушает необычный ритм и динамику, он закрывает глаза, стараясь сильнее сосредоточиться. Первая песня быстро подходит к концу, и Коля нажимает на паузу. – Муть какая-то, ес честно. – заключает он с недовольным видом. – Ну хз, они круто с динамикой играются. – Ой, Жек, бабская параша. – Ну да, ты со своей соткой прослушиваний лучше делаешь. – поддевает Марта насмешливо. – А фанаток Олежи не спрашивали. – Передразнивает её Коля. – Март, ну хорош! Давай дальше, Коль. – подгоняет Аня. Маша с Юлей только довольно улыбаются, ожидая следующей песни. А вот её уже никто не критиковал: «Монетка». Она уж точно нравилась по всем критериям: и мелодия, и провокационный текст и цепляющая аранжировка. Под конец песни все уже выкрикивают « Орёл – Решка» , песня крутится на повторе ещё несколько раз, пока не надоедает. – Беру слова назад – это ахуенно. – удовлетворённо улыбается Коля. – Так выпьем же за это. ¬– Женя разливает по рюмкам водку. Она теперь не такая уж и гадкая: пара секунд горького жжения во рту, глубокий вдох носом и приятное ощущение тепла в пустом желудке. – Маш, нормально? – Юля теперь кажется трезвее: у неё осознанный беспокойный взгляд. – Угу. – а у Маши перед глазами плывёт. Начинает тошнить; Маша откидывается на спинку дивана, закрывая глаза. Кружится голова, становится нечем дышать, на лице вспыхивает красный румянец, а грудь часто вздымается от тяжелого дыхания. – Эй, ты чего? – голос Жени над ухом заставляет открыть глаза, он берёт её за локоть. – Пойдём, подышишь. Парень подымает её с дивана, придерживая под руку, и даже сквозь дурман Маша ощущает легкое приятное волнение. Тут же вскакивает Юля, Женя успокаивает её: – Всё нормально, на балконе проветрится, я послежу. Сейчас вернёмся. Она неуверенно садится обратно на диван, нервозно теребя джинсы – всё равно через окна видно. Маша виснет на Жениной руке и, едва держась на ногах, медленно шагает, перебарывая накатывающую тошноту. На балконе резко пахнет старыми сырыми деревянными рамами, впитавшими в себя запах сигарет и морилки. Женя раскрывает окна настежь, Машу окатывает волной холодного влажного воздуха. Она оседает на пол, прислонившись спиной к стене, устало прикрыв глаза. – Не умеешь – не берись. – Женин голос звучит строго, он высовывается из окна, закуривая вишнёвый сенатор. – Я голодная просто…, – оправдывается девушка, – дай закурить. – Чтоб ты сблевала? – Да чего ты начинаешь – то? Нормально со мной всё, душно просто стало. Парень нехотя протягивает ей сигарету и зажигалку, Маша закуривает, ощущая, как неприятная дрожь отступает. – А больно было? – Что? – Ну… губы колоть… – А, – Женя улыбается, бросая на Машу хитрый взгляд, – да не, не очень. А ты чего, хочешь проколоть? – Да мне…, – Маша замялась, потупившись, – мама не разрешит. Убьёт сразу. – Да я и вижу, какая ты послушная. – тихо рассмеялся Женя. – Да меня бабушка тоже пилит. – С бабушкой живёшь? – Ну да, она к сестре уехала на пару недель, пока один. Он как-то странно поёжился и бросил недокуренную сигарету. День клонился к вечеру; воздух стал плотным и серым, небо бледнело , в серых облаках пряталось тусклое солнце. – Так чё, Маш… Она резко вскидывает голову, глядя на Женю туманными серыми глазами, глубокими и уставшими. У Жени лицо такое, словно он забыл, что хотел сказать. – Ларин или Джарахов? – Не знаю, – прерываясь на затяжку отвечает девушка, – наверное, Джарахов. Ларин противный. – А, то есть карлик приятнее? Они оба рассмеялись, Маша докурила и поднялась на ноги, Женя беспокойно встрепенулся, готовясь её ловить. – Да нормально-нормально… Спасибо, ты хороший… Маша чуть не прикрыла рукой рот после сказанного, ощущая, как смущение заставляет съёжиться и отвести взгляд. Женя едва улыбнулся уголком рта, промолчав. Скоро на небе расцвёл алый закат, девочки засобирались домой. – Если хотите Коля вас проводит. – заботливо предложила Аня. – Да нет, мы сами, – самонадеянно отказывалась Юля, не сводя глаз с Маши, ещё не до конца протрезвевшей. – Всем пока. – Пока. – прощается и Маша, почему-то смотря единственно в тёмные Женины глаза. Перед выходом из подъезда вспомнили о фотографиях. Общий балкон шеснадцатиэтажки, закат, натянутые на талию сетчатые колготки, убавленная яркость . Фотографии получились даже лучше чем предполагалось, быть может так казалось из-за выпитого. По дороге домой Маша сменила аватарку, на фотографии белым текстом в чёрной обводке было написано: «Я смотрю в его стеклянные карие глаза и вижу там весь свой мир». Прошмыгнув в свою комнату, мимо матери, Маша падает на кровать, блаженно улыбаясь. На экране блокировки высвечивается уведомление. Сообщение от Евгения Зыкина: «Привет, ты дома?».