***
Мне кажется или я плыву? Тело было странным, не до конца контролируемым. Было похоже, что стою на шатающейся на волнах поверхности. Туда-сюда. Туда-сюда… Нет, ну это уже издевательство какое-то! Верните мне твёрдую землю!***
Открыв глаза, я поняла какая это была ошибка. Всё тело ныло, болело и ломило. Почувствуй себя ржавым корытом в четыре, Сугуру. — Ох, — выдохнув сквозь сжатые зубы, я изменила лежачее положение на… другое лежачее положение. Даже комментировать это не буду. Кряхтя и сопя искала положение получше, но что-то оно не находилось. Оставив свои попытки, ака ёрзанье на месте, уставилась в белый потолок. Говорят, что один раз — это случайность, второй раз — совпадение, а третий — это уже закономерность. Так вот… что-то мне не нравится находиться в больницах. За недовольством возник закономерный вопрос: а что я здесь делаю? И пусть он был задан мысленно, его насущность сложно подвергнуть сомнению. А что было? А было что-то? Вероятно было, раз я здесь. Логично? Логично… да что со мной не так? Ответ всё — котируется? А если серьёзно… то что было? Я была с Мамору. Это раз. Потом мы пошли… в вагон? Да, такое было. Потом… почему во рту возник горький привкус чая с кровью? Проверив языком, полость рта, убедилась, что я цела хотя бы относительно. Значит, я во что-то вляпалась. И вляпалась хорошо, раз опять лежу в больничке. Радует одно — детский организм живучий и быстро приспосабливается… Даже знать не хочу во сколько моё нахождение здесь выйдет родителям.***
Я проснулась от неясного шума. Прислушавшись, поняла, что за дверью кто-то переговаривается. Могла ли я упустить возможность погреть уши? Пф, да ни за что! — Мне жаль, но показатели… — говоривший был мне неизвестен, но его манера монотонно говорить начинала раздражать с первых слов. — Мне всё равно, — я внутренне сжалась от голоса Мамору, что звучал резко и даже властно. — Но показатели… — Можете ими подтереться, — грубо прервал его отец. — Вы хоть понимаете… — так же раздражённо начал говорить неизвестный. — Я понимаю, что вы уставились в листки бумаги и дальше своего носа не видите, — ручка на двери дёрнулась. — Слушайте! — всё ещё стараясь быть тихим, некто повышенно произнёс. — Это не нормально. Ваша дочь ведёт себя странно. Неужели вы сами не видели за ней странности? Я дёрнулась, как от удара. Это заявление пугало. Но я всё же продолжала смотреть на дверь, затаив дыхание. — Я вижу, что вы делаете, — голос Мамору был тихим. Приходилось вслушиваться. — Скажу раз, то, что вы или кто другой, мне всё равно, ничего не нашли за мной, не означает, что ничего нет. — Но… — Разговор окончен, — ручка двери снова дёрнулась, дверь открылась, и я смогла увидеть, как мой папа, толкнув одетого в больничный халат сухого по телосложению мужчину плечом, зашёл в мою палату, закрыв перед врачом дверь. Я не стала отводить глаза. Мне казалось это глупым, да и притворяться спящей или не понимающей мне не хотелось. Мамору был… грузным. Не по комплекции, а по ощущению. Он тяжёлым взглядом смотрел на меня. Не могу сказать, как я смотрела на него, но, видимо, в чём-то убедившись, он присел на край большой для меня кровати. — Как ты? — спросил он. В его голосе не было чего-то давящего, скорее усталость проскальзывала в его теле. — Нормально, — буднично ответила, но подумав, добавила. — Бывало лучше. Я смотрела на него не так долго. Мне было тяжеловато смотреть в его глаза. Возможно, я чувствовала за собой вину не только за перерождение, но и за непутёвость нынешней жизни… а ещё было не по себе. Было бы странно будь всё в порядке после услышанного. Как же хочется, чтобы весь этот разговор был понят мной неправильно. — Что случилось? — мой голос просел и захрипел, так что пришлось прочищать горло, а потом уже говорить. — Я не помню, как здесь оказалась? Я с кем-то подралась, да? — Разве что с лестницей, — в своём репертуаре ответил Мамору. Я улыбнулась, но тут же скривилась от защипавших ранок. — Сугуру гроза лестниц. Мне нравится, — от движений ртом, ранее не замеченные царапины дали о себе знать. Неприятненько, однако. — Ты правда не помнишь что случилось? — я задумалась над его вопросом. — Мы были у тебя на работе, — нахмурившись, произнесла. — А до этого были в поезде, — мурашки прошлись по телу от чего я передёрнула телом. Какие-то смутные, неясные образы говоривших смешивались с запахом хлорки и медикаментов, оседая во рту полынью. — Дальше не помню. — Тебя нашли истекающей кровью на лестничной площадке, — который раз удивляюсь способности Мамору говорить всё так прямо. — Сугуру, — я послушно навострила ушки и перевела на него взгляд, — тебя никто не толкал? Я захлопала глазами, не совсем понимая вопрос. Зачем кому-то меня толкать? Даже если я не нравлюсь, можно было сказать об этом отцу или мне, но толкать?.. С другой стороны, я никогда не жаловалась на плохую координацию. Я хорошо работала над своим телом. — Сугуру не знает, — просто ответила, не видя смысла скрывать очевидное. — Хорошо, — выдохнув, он как будто избавился от груза. — Твоя мама ругается с администрацией больницы, чтобы забрать тебя домой, так что в худшем случае тебе придётся здесь переночевать. — А раны? — Они не существенны. Больше царапины да синяки. Обижает ли меня такое отношение родителей к моему здоровью? Да нет, по сути. Я в целом считаю, что на детях заживает всё быстро, и если ничего критичного действительно нет, то предпочту быть дома. — А тот доктор… с которым ты ругался? — могла ли я не спросить? Конечно, могла, но я и так палюсь сильно, раз это заметил совершенно левый человек и когда успел только спрашивается? Так что есть ли смысл скрывать свой длинный нос, когда я могу утолить своё любопытство? — Белый халат, а не доктор, — резко ответил, показывая своё отношение, — за своими очками ничего не видит. — Да? Ну ладно, — мысленно пожав плечами, почувствовала облегчение. Даже если кто-то что-то подозревает, Мамору на моей стороне. Выкусите! — Так чем займёмся, пока мама ругается? — Сугуру, где ты живёшь? — я натурально скукожилась только от одной этой фразы. — Не хочу!