Что дал осечку…
Моим рождением.
Я стала исключением из этого круга. Ведь память о прошлой жизни всё ещё при мне. Добро пожаловать в новый мир в роли младенца. Блять.***
Странности должны были быть в любом случае. Взять хотя бы возможную разницу менталитета, развития и религии, которые я пока не могу оценить в силу своего ограниченного передвижения. Да идти в дебри и не нужно — разве нормально, что новорожденный ребёнок может содержать в себе пусть и урезанную, но всё же информацию двадцати трёх лет? Что-то зовущееся здравым смыслом подсказывает, что нет, не может. И тем не менее я здесь. Лежу и смотрю на длинную пучеглазую личинку с огромными глазами, как у мухи, сидящей на плече медсестры. Я надеюсь, что это медсестра, а не моя мать, ибо я не хочу видеть этот зелёный отросток. Он ещё и шевелится. Гадство. Если я заплачу — это будет нормально? Я же ребёнок. Я могу это себе позволить. Главное не разозлить это энл… хотя плевать. Я не в том состоянии что бы думать о последствиях. Я просто хочу покоя… и ты уйдёшь! — У-а? — соберись, тряпка, и заори в голосину, — А-а-а! Женщина что-то произносила и судя по интонации пыталась успокоить, но при этом она тянула ко мне руку, которую обвивала на манер змеи личинка. Она копошилась, перекатывая свои мышцы вверх и вниз. Мерзко. Мерзко, мерзко, мерзко. — А! — мои руки, как и ноги, были крепко зафиксированы одеждой, но это не мешало мне кричать, как резаной и брыкаться в надежде избежать нежеланного контакта с иномирцем. Появившийся под огромными по сравнению с головой глазами пухлый бледно коричневый рот с вытянутыми вперёд губами выглядел отвратно и будто издевательски. Почему она никак не реагирует? Неужели не видит? Или она это специально? Может эти паразиты подсаживают свою личинку младенцу и те, вырастая, перестают воспринимать это как нечто ненормальное? А привычное? Не хочу. Я вырывалась. Я честно старалась, но это так трудно сделать. Тело такое… чужое и хилое. Быстро устаёшь. Горло саднит. И слёзы текут. А я всё смотрю на эту личинку, что только раздувается, будто поглощает что-то. Казалось ещё немного, и я услышу, как она заглатывает и проглатывает не жуя. И это запах… гниль вперемешку со сладостью. Аж воротит. Не хочу! Не приближайся! Уйди. Уйди… Прочь! — А! — я кричала от страха, от злости, от отчаянья и безысходности. Почему это происходит со мной? Почему я? Почему не забыла? Почему сразу проблемы? Чем я это заслужила? И заслужила ли вообще? Сердиться безопаснее. Злиться проще. Это проще, чем принять всё это. Я кричала на мерзко ухмыляющего уродца, что издавал тихий звук похожий на стрёкот саранчи, в надежде, в отчаянном, ярком желании, чтобы он исчез, убрался с глаз долой, не смел ко мне приближаться, и... он лопнул. Кровь, гонимая сердцем отдавалась в ушах гулким набатом. Это ненормально. Так не может быть. Холодная… она холодная. Кровь. Ошмётки. Они не могут быть холодными. Оно не могло взорваться само по себе. Как пузырь. Бац! И нет. Что за хрень? Почему никто не реагирует на грязь? Я заляпана… я одна это вижу? Женщина, обрадованная моим затишьем, весело щебетала, проводя рукой по ткани. А я лежала, сражённая увиденным. Получается, это я ненормальная? Пха. Ха-ха-ха. Ну конечно. Что ещё можно ожидать от перерожденца? Покоя и благонадёжности? Ха… разве что во снах.