Портрет

Сквозь черные шторы пробивались лучи солнца, явно намекая, что уже пора вставать. С Челябинского арбата доносилось много шума: ходили трамваи, уличные музыканты пытались собрать денег на утренний кофе, кто-то спешил на работу, а кто-то спокойно гулял. Вчера Екатеринбург приехал к Юре на выходные. Вечером они смотрели фильм, поедая пиццу, а ночью показывали друг другу насколько сильно соскучились. Поэтому выходить из постели совсем не хотелось. Олицетворения городов сейчас лежали в кровати, разнеженные, всё ещё не одетые, и грелись друг об друга. Челябинск как обычно забыл закрыть окно, оттого в комнате было прохладно. Первым из-за яркого света проснулся Костя, потому что Юра, с ухмылкой на лице, спрятался от солнца за спиной своего сильного друга. Хотя, это можно назвать дружбой так же уверенно, как заявить, что Москва — столица Непала. Открыв глаза, Екатеринбург про себя проклял солнце и отвернулся в сторону Юры. Как художник, Костя сразу же оценил, как красиво сейчас выглядел Челябинск: тот лежал, уткнувшись носом в подушку, рукой немного сквозь сон прикрывал глаза, чтобы солнце не светило, а лучи этого самого солнца путались в черных, пропахших сигаретами, волосах. Екатеринбург невольно залюбовался этим зрелищем. Но, к его сожалению, не долго, поскольку Юрий открыл глаза и что-то промычал, немного потягиваясь и жмурясь. На его щеке отпечаталась складка подушки, а на шее красовались последствия любви Константина. Наконец полностью проснувшись, Юра открыл глаза, осмотрел Костю и усмехнулся. - Чё, любуешься? - спросил он, видя взгляд своего возлюбленного. Екатеринбург лишь коротко кивнул и сел на кровать, продолжая рассматривать тощее, бледное, но любимое тело. Понятное дело, Челябинск наблюдал за его изучающими глазами, потому и сказал: - Может нарисуешь меня? Костя удивился, ведь Юра никогда сам не предлагал нарисовать его. Так ещё если учитывать, как сейчас выглядел Челябинск, то он естественно подумал, что ему послышалось. - Что, прости? - Хочешь нарисовать меня? Конечно он хотел. Всегда хотел рисовать Юру, в любой позе, в любой одежде, в любом настроении, любого Юру он мог нарисовать и рисовал, и любил он тоже любого Юру. Но сегодня этот самый Юра сам предложил свою авантюру для позировки. А Костя отказаться не мог и не хотел, потому вновь кивнул и потянулся в сторону своей сумки, что взял с собой. Там лежал скетчбук, карандаши, книга, наушники, документы, таблетки какие-то, презервативы, в общем всё, что нужно было. Взяв в руки скетчбук и карандаш, Костя сел чуть подальше от Челябинска, который уже настроился на то, чтобы ещё вздремнуть и принял чуть более удобную позу, и начал рисовать. Теперь к шуму с "кировки" добавился тихий звук ведения карандаша по бумаге. Сейчас Юра хоть и делал вид, что спит, но это явно было не так. Хитрая улыбка не сползала с его лица. Ему нравилось, когда Костя его рисовал. Ему вообще нравилось всё, что связано с Костей. Екатеринбург, спустя некоторое время, закончил набросок и сейчас принялся его дорабатывать. Чёрные, как нефть, волосы и контрастное с ними белое тело, с многочисленными доказательствами Костиной любви. Нежные ткани одеяла, которые обнимали его. Лучи солнца, которые пытались разбудить город. Тени, которые образовывались из-за этого солнца. Он рисовал всё, что видел, рисовал то, что любил больше всего на свете. Когда Костя закончил портрет уже задремавшего Челябинска, то поставил в углу свою роспись, маленькое сердечко и улыбнулся. А вот Юра проснулся от того, что перестал слышать шорох карандаша. Слава Богу Хорошо, что Челябинск умел спать, не двигаясь, иначе бы всё творчество города бесов пошло к чертям собачьим. Он сразу встал с нагретого мягкого места, сел рядом с Екатеринбургом и взглянул на страницу скетчбука. - Красиво получилось, но как-то по-гейски сильно. - Ты гей вообще-то. - Ну да, а что? Картину можно было сделать менее гейской. - День прошёл, число сменилось, Юра наш не изменился. - Изменился вообще-то. Я много работал над собой, если ты не заметил. - Заметил, Юрочка, заметил. Скетчбук отправился покоиться на прикроватную тумбочку, а Костя отправился покоиться рядом с Челябинском, обнимая, целуя и не желая вылезать из кровати. А потом позвонил Московский и стал возмущаться, почему он какого-то хрена стал столицей Непала.