***
Глубоко под сводами старинного "западноевропейского" собора скрывается церковная крипта. Она лежит в мрачном молчании, отрезанная от шума мира высокими каменными стенами, украшенными изображениями героев и сценами из священных рассказов. Воздух здесь холоден и плотен, пропитан запахами влажной земли и благовоний, которые давно уже не могут скрыть тлетворный аромат смерти. Зато слабые лучи света, пробивающиеся через редкие люки, освещают ряды деревянных скамей и каменных гробниц. Некоторые из них пусты, ожидая новых обитателей, другие скрыты под тяжелыми плитами, на которых выгравированы имена давно забытых. По полу, между стелами, выстроены тела тех, кто ещё не нашёл последнего прибежища в этой тенистой пучине. Обёрнутые в белые саваны, они лежат в строгом порядке, подобно немым свидетелям вечной очереди в бесконечность. И в центре тихой застывшей реки смерти, среди тел, ожидавших своего часа, вдруг происходит немыслимое. Одно из тел начинает двигаться. Ткань, покрывавшая его, медленно сдвигается, и встаёт фигура, чьи движения настолько спокойны и уверенны, что кажется, будто просыпается от обыденного сна. Это был наш Тёмный Самурай, оживший в глубинах холодной крипты. А чёрные доспехи ронина лишь слегка отражают тусклый свет, добавляя комнате зловещего блеска. Он оглядывается вокруг, вглядываясь в тени, и вспоминает последние моменты после смерти — кровавую резню, которая, как теперь понимает, была не более чем галлюцинацией или сном. Вот только в голове вспыхивают образы таинственного воина в металлических доспехах, которые казались неотъемлемой частью его тела, словно второй кожей. Тёмный Самурай помнит многих монстров и демонов своего мира, но подобного существа, сливающегося с доспехами так тесно, он не встречал никогда. Он стоит, погруженный в мысли, пока слабеющий свет не обрисовывает фигуру на каменной стене крипты, добавляя ещё одно привидение к тем, что уже населяют эту тёмную аббатство вечности. Но тем не менее, наш Самурай, полностью пробуждаясь в незнакомой крипте, тут же начинает поиски своего верного клинка. Он обходит каждый угол, ощупывает холодные каменные стены, шепчет древние слова, призывая катану к себе. Но ответа нет. Клинок, который всегда откликался на зов, на этот раз молчит. Сомнение касается сердца, и в этот момент вид Героя меняется: привычные глаза воина затемняются, словно их заполняют чёрные дыры, отражающие бездну в его душе. Ронин понимает — сон, который он пережил, не был простой галлюцинацией ума. Может быть, это было видение, предвещание или уже случившееся событие, отголосок будущего или прошлого, скрытый в углублениях времени... И со зловещей предчувствием он решает действовать. Тёмный Самурай растворяется в тенях, словно дым, ловко ускользая от взглядов местных стражников. Он знает, что времени у него мало. Проклятое оружие, лишённое руки хозяина, может стать орудием бедствия, нарушить хрупкий баланс этого волшебного мира и навлечь на него непоправимые разрушения. И сливаясь с тьмой, он направляется к поверхности, движимый не только желанием сохранить репутацию, но и осознанием того, что катана в чужих руках может принести гораздо большее зло, чем в руках убийцы. Каждый шаг — это гонка со временем, погоня за проклятым клинком, который, если не будет найден, может стать причиной новой кровавой бойни в мире, где магия переплетается самой реальностью.***
Величественный зал собора, возвышающийся над головами верующих, окутан тёплым светом, преломляющимся в виражных окнах. Свет создаёт на полу узоры из цветных лучей, придающих пространству небесное спокойствие. Молитвы сестёр текут спокойной рекой, смешиваясь с тихими шёпотами прохожих, пришедших искать утешения и ответы в повседневных заботах. Здесь царит мир и порядок, привычный ритм жизни, который ничто не может нарушить. Или почти ничего. Но вот раздаётся лёгкий скрип, едва уловимый на фоне молитв и шагов. Маскированная дверь в центре зала, медленно сдвигается в сторону, словно вход в другой мир. Из этого тайного прохода выходит существо, одетое в тёмные доспехи, которое выглядит так, будто оно вышло прямо из самой бездны — Тёмный Самурай, воплощение того, чего жители этого мира боятся больше всего. Молчание сгущается в зале, когда все взгляды обращены к фигуре, шагающей по светлому полу собора. Цель Самурая ясна — вернуть утраченную катану, и он не остановится ни перед чем. Решимость читается в каждом движении, и понимание того, что преграды для него не существуют, пронзает сердца присутствующих холодом. Толпа, инстинктивно улавливая опасность, замирает, стараясь не привлекать к себе внимание. В глубине души каждого присутствующего растёт ужас, и даже те, кто не осознал, что происходит, интуитивно чувствуют, — что святилище было осквернено. Слёзы страха неумолимо скатываются по щекам некоторых, пока Самурай неуклонно движется к выходу, игнорируя взгляды, устремлённые на него. Катана, где бы она ни была, может принести горе и разрушение, и каждый шаг воина отдаётся эхом в сердцах окружающих. Его аура власти и опасности становится тягостной, и все лишь молятся, чтобы он прошёл мимо, не принося с собой беды. Но герой нашей истории не тронут молитвами; путь ронина — это искание, и он не остановится, пока не вернёт то, что принадлежит ему по праву. Но почти покинув здание, неожиданно голос прорезал мёртвую тишину: — „Тебе не уйти!” Это была защитница собора, Боевая Сестра, воплощение стойкости и решительности. Она, словно тень, вырвалась из мрака, окутанная аурой холода. Движения были быстры и непредсказуемы, как ветер в зимней ночи. Каждый шаг был точен и невидим, а в руках копьё, искрящееся холодным светом Крио, наполняло воздух морозным дыханием. Она исчезала и возникала, словно сама тьма, пытаясь нанести удар, который должен был стать роковым. Но Тёмный Самурай, воплощение боевого искусства и несгибаемой воли, лишь совершил простой шаг назад, словно танцевал с самой судьбой. Приём "Состояние сифу" был искусством уклонения, казалось, он предвидел каждое движение противницы, даже когда она атаковала со спины. А толпа, затаила дыхание, наблюдая за танцем смерти. Боевая сестра, встревоженная ловкостью оппонента, решила завершить финальный приём — "Казнящая исповедь". Копьё разрезало воздух, намереваясь разделить чужака на две части, но и этот удар был напрасен. Самурай, словно читая мысли, перешёл уже в "Режим скрытности", приняв позу, напоминающую стойку журавля. Он уклонился с такой лёгкостью, что казалось, будто парит в воздухе. И тогда, в ответ, он совершил свой ход. Стальная нога врезалась в солнечное сплетение защитницы с такой силой, что она была вынуждена отступить, роняя оружие. Шок и боль заставили колени подогнуться, и из уст брызнула кровь, окрашивая пол собора в алый цвет. Она, отшатываясь, упёрлась спиной в стену, медленно скользя вниз, её глаза встретились с пустым взглядом Самурая. Но в глазах не было ни жалости, ни гнева, только одна цель — найти свою катану... любой ценой. И в который раз, Тёмный Самурай, фигура, окутанная мистикой и слухами, вновь стал центром внимания. Самые проницательные и знающие читатели задавались вопросом: как же он освоил эти сложные приёмы, такие чуждые ему зловещему стилю убийцы? Ведь первая стойка, которую он применил, была характерна для мастеров древнего Китая, а вторая — коренная для его родины, но не относилась к традициям школы Ороти. Самурай, бессмертный воин, уставший от вечного цикла смерти и возрождения, стремился к чему-то большему, чем просто мастерство в бою. Он проник в самую суть боевых искусств, изучая техники и приёмы множества народов, с которыми сталкивался на своём долгом и бесконечном пути. Но по сравнению с другими бессмертными воинами, его поиски могли показаться ничтожными и неуместными. Но для обычных смертных он представал как воплощение мастерства, хотя и они даже не догадывались о глубине его знаний. Если бы Герой применил техники, родные для его школы, защитница собора пала бы мгновенно, так и не поняв, что её поразило. В этом противостоянии скрывался глубокий урок. Бессмертный, несмотря на бесконечные возрождения и мастерство, искал в бою не только победу, но и понимание. Каждый шаг и движение несло в себе столетия опыта и знаний, собранных с каждого уголка мира. Это было больше, чем просто искусство войны — это был путь самопознания, путь, который превращал из безликого убийцы в истинного мастера меча и духа. Но сейчас, Воин, чьё имя было стёрто временем, осторожно подошёл к упавшему копью защитницы. Это оружие, более похожее на произведение искусства, чем на инструмент убийства, лежало перед ним, сверкая металлом и отражая свет, который пробивался сквозь витражи собора. Руки, привыкшие к строгому весу катаны, охватили рукоять копья, и он оценил баланс, мастерски овладев им, словно был рождён с этим оружием в руках. Но при этом, Боевая сестра собора, одежды которой насквозь пропитанные кровью, упиралась в холодную каменную стену. С каждым дыханием, обрывающимся на засохших губах, казалось, жизнь покидает её. Тёмный Самурай смотрел на неё, но он был непроницаем для жалости, — но вот душа знала уважение к сопернику, который сражался с честью. И ирония в том, что сила удара была сдержана, но даже такая сдержанность оказалась смертельной — он не ожидал, что воины этого мира настолько хрупки. Однако сострадание, возможно, промелькнуло в сердце воина, но скорее всего, оно преобладало уважение к боевому духу и чести женщины. Он не мог допустить, чтобы она умерла как брошенная собака, медленно и мучительно истекая кровью. Решение Самурая было столь же неумолимо, как закат солнца — он должен был завершить бой, уважая как воина, отдавая дань её доблести. И исходя из этого, Убийца подготовил копьё, готовясь преподнести последний акт милосердия. Движения были размеренны и точны, в последнем салюте воинской чести. Он знал, что последний удар будет быстрым и решающим, чтобы спасти от страданий — ради чести, которую заслуживает каждый истинный воин. — Остановитесь, пожалуйста! Оставьте её в покое! — но отчаянный крик молодой девы, сёстры по вере, прервал зловещую тишину собора. Её глаза, полные слёз и страха, следили за каждым движением Ронина. — Я умоляю вас! Я сделаю всё... — но голос дрогнул, когда она замерла, увидев безжизненные глаза вечного воина. Ноги отказывались двигаться, и она отступила, не зная, что делать дальше: — Пожалуйста… А Самурай, чей взгляд был непроницаем как вечность, замер, словно взвешивая следующий шаг. Странная тишина заполнила пространство между ними, и только слова, прозвучавшие с древним акцентом, нарушили её: — Кажется... я тебя понимаю. И он просто ушёл, оставив за собой лишь трепет и копьё. Благодаря мужеству девушки, жизнь Воительницы была спасена, но цена той спасительной секунды ещё не была полностью осознана. Боевая сестрица оставалась без сил, словно в неё врезался гигантский валун, а не нога Героя. Девушка поспешно подбежала к ней, которая всё ещё сидела у стены, покрытая собственной кровью, борясь с последствиями сокрушительного удара. Женщина уже потеряла сознание, но тело ещё дрожало от шока. Девочка, чьи силы на исходе, всё ещё ошарашенная и напуганная, сосредоточилась на целительных способностях, стремясь стабилизировать состояние. — Розария, пожалуйста... не умирай! — молила она, ощущая беспомощность перед лицом такой трагедии. Сердце билось в такт с гипервентиляцией, отчаяние сжимало горло. „Почему она? Где моя сестра? Почему именно в этот момент она не здесь?” — мелькали мысли в её голове. И к счастью, из глубины души, из самого сердца веры, Дева нашла в себе силы вызвать исцеление, целительные ноты, которые могли стабилизировать даже самое критическое состояние. Под её напевы и магическое чудо, жизнь медленно возвращалась к Розарии, унося от края пропасти, хотя сама воительница уже окончательно потеряла сознание от перенесённой боли и шока. В последствие девушка села на пол, измотанная, обхватив лицо руками. Вопросы бушевали в её уме: как этот чужак проник в собор, что он искал и что теперь делать? Она глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, и повернулась к Боевой Сестрице: — Розария...? Розария, очнись... Это Барбара. Ты меня слышишь? — шептала она, ласково касаясь лба сестры по вере. Но время тянулось медленно, и Барбара встала, вглядываясь в кровавое месиво, которое теперь стало частью истории. Ей становилось ещё хуже, она искала ответы и путь, который предстояло пройти. Дыхание учащалось, сердце сжималось от неизвестности будущего. Но Барбара, чей образ до недавних пор был олицетворением непоколебимой веры и радостного служения, теперь стояла перед лицом соборной толпы, чьи глаза были полны не столько благоговения, сколько испуга и растерянности. Она чувствовала на себе их взгляды, тяжелые как свинец, и это давило на неё, заставляя сердце сжиматься от ужаса осознания. Ведь быть идолом, значит быть любимой и обожаемой без исключения. В голове крутились мысли о том, как она надеялась превзойти старшую сестру хоть в чём то, стать лучше в глазах тех, кто приходил за утешением и молитвой. Она мечтала, что усердие и оптимизм станут тем самым волшебством, что принесёт ей любовь и восхищение каждого, кто переступал порог этого святого места. — ♪Успокойтесь, всё в порядке! ♪Мы в безопасности! Успокойтесь, всё в порядке! — милый голос звучал убедительно, но внутри всё трепетало. Барбара держала фирменную улыбку, ту, что согревала сердца окружающих, но сейчас она казалась тонкой льдинкой, скрывая бурлящую бездну внутри. — У… Успокойтесь, всё… всё в порядке, — повторяла она, чувствуя, как с каждым словом улыбка становится всё более рванной, а слёзы — всё более горячими. Никто из присутствующих не видел, как за этой маской радости прятались реки скорби и разочарования. Она обещала себе, что позволит себе унывать всего лишь тридцать секунд, после которых соберётся и вновь будет тем светом для других, который они так ожидают. Она хотела быть нужной, хотела, чтобы её помнили, стремилась быть такой же великой, как старшая сестра, и обрести истинное счастье, рядом с ней. Но сейчас, в момент истины, когда каждый взгляд был обращён на неё, Барбара чувствовала, как душа разрывается на части. Слёзы, текущие за улыбкой, были тем молчаливым криком души, который никто не мог... или, скорее всего, не хотел услышать. ...Тёмный Самурай, воплощение войны, оставил за собой следы на поле битвы времени, став катализатором событий, развернувшихся в соборе. В истории Ронина — тысячелетие войн, битв, где каждый размах меча переплетал и разрывал судьбы, — в котором миллионы жизней были омрачены его тенью. Под командой Воина пали династии, звучали приказы, скреплялись и рвались контракты, и ни один закон, ни одно правило не останавливало его, когда меч захватывал рассудок, превращая поля сражений в кровавую мясорубку. Так кто же он, этот воин, стёрший границы между порядком и хаосом, между жизнью и смертью? Можно ли его презирать за те деяния, которые были предначертаны самой судьбой? Ведь каждый приказ, каждый контракт, который он исполнял, нёс в себе волю тех, кто стоял выше по лестнице власти. Мы не можем полностью понять, что двигало им в каждом конкретном случае, но можем ли мы — простые обитатели более мирной эпохи — представить себя на его месте? Подумайте на мгновение: если бы ваша жизнь протекала на поле боя, где каждый шаг грозит смертью или предательством, смогли бы вы сохранить чистоту души? Если бы каждый ваш день требовал крови для выживания, не потеряли бы вы часть себя в этом безумии? Герой, возможно, представляет собой то, что каждый из нас мог бы стать, окажись мы в его обстоятельствах. Однако воин не просит оправданий, не ищет сочувствия. Он живёт по принципам, который мы с трудом можем понять, и бремя его действий — это бремя, которое он несёт один. Но вопрос остаётся открытым: если бы мы стояли на месте Самурая, смогли бы мы избежать тех же самых ошибок? Или же, наше собственное человечество потерялось бы в тумане войны, так же, как и его заблудшая душа?