que? — и в школьницыны тетради —
мысли, сбитые, как прицелы…
— влюблена в него? — нет. но целый
космос спит у него во взгляде.
© Вера Полозкова
Горячий шершавый язык медленно проскользил по чувствительным лопаткам, выписывая влажные иероглифы. Грудь сжала чужая рука, и по обнаженной коже пробежали разряды электричества. Пальцы другой руки проникли внутрь, где было горячо и влажно, погладили, двигаясь глубже. — Вот так, госпожа Сой Фонг? Этот голос — как она ненавидела этот голос. Особенно когда он звучал глухо, низко и тягуче-бархатно. Так, черт бы его побрал, сексуально. — Вам нравится? Губы обхватили мочку уха. Сой напряглась — он угадывал ее чувствительные точки. Это настораживало; в бою противник не должен знать слабые места… а постель от поля битвы для Сой Фонг мало чем отличалась. Единственная разница — в постели было меньше шансов умереть. — Я знаю, что тебе нравится, Сой. Я знаю, что ты хочешь меня, — с каждым словом горячее дыхание опаляло шею. — Я знаю, что ты думаешь обо мне. — Чтоб тебя, — сдавленно промычала Сой, кусая подушку, чтобы не застонать от удовольствия. — Черт тебя побе… ри… Пальцы толкнулись внутрь нее. Еще раз, еще, еще — медленно, плавно, потом быстрее. Еще быстрее, еще, еще… Она ненавидела его, но он был здесь, он был в ней, и она ни за что бы этого не сказала, но так хотела, чтобы он не останавливался. Чтобы сначала заставил ее кончить, используя только пальцы, а потом взял ее по-настоящему, так быстро и глубоко, как, наверное, не смог бы никто. Чтобы целовал ее, держа так крепко, что не вырваться. Чтобы повернулся сейчас к ней лицом… или она сама повернется, зачем ждать? Оседлает его бедра, сама сядет на член и будет двигаться со всей скоростью Шунко, он еще пожалеет, устав ее удовлетворять — если устанет. Сой Фонг решительно перевернулась на другой бок — и проснулась. Никакого Урахары рядом не было. Пальцы внутри принадлежали не ему, а прикосновения губ оказались всего лишь иллюзией, как и голос. В окне брезжил рассвет — тусклый, пасмурный, обещающий дождь. На плацу разорялся Омаэда, проводя утреннее построение с жалкими крохами выживших. С кухни доносились ароматы свежезаваренного кофе. Сой накрыла лицо согнутой в локте рукой. Что за идиотский сон… мерзкий сон, приятный сон, невозможный. Игры подсознания, отголосок после того яда, что она выпила, и неважно, что ее организм устойчив к токсинам — Урахаре удалось найти ее слабое место. Можно было утешаться тем, что этот ублюдок смог загнать в ловушку даже обманувшего весь Готей-13 Айзена, но легче не становилось. Хотелось поговорить с Йоруичи, но Сой ощущала себя предательницей — думала, что Киске был мужчиной наставницы. Будь это кто-то другой, Сой с удовольствием бы с ней поделилась; они помирились, но желание отнять у бывшей главы клана Шихоуин все, что та имела, забрав себе, осталось. Если бы это был другой, Сой бы злорадно, словно ненароком, обронила, что сблизилась с ним — только в частном разговоре с Йоруичи. Про Урахару ей не хотелось говорить ни с кем, даже с обожаемой наставницей. Не хотелось думать, стереть само его существование из своей жизни — но не получалось. Сой Фонг ненавидела его так сильно, что эта ненависть была почти физически ощутимой болью.***
Вместе с появлением рёка и возвращением вайзардов в Сейретей притащили многие традиции мира живых — из Пятого отряда часто гремел джаз, Мугурума и Хисаги вместо саке любили выпить пива, Ядомару добавила в библиотеку Восьмого отряда несколько новых стеллажей со своеобразной литературой, а в период затишья шинигами вспоминали о праздниках вроде Рождества, Хэллоуина и Дня всех влюбленных. По мнению Сой, в послевоенное время все празднования стоило запретить, и она была уверена, что Генрюсай бы так и сделал, но Кьёраку, наоборот, чуть ли не легализовал вечеринки, распитие алкогольных напитков и шум после отбоя. Кьёраку легализовал, а Сой сразу же после своего дня рождения решила запретить — на отдельно взятой территории Второго отряда, где Главнокомандующий власть имел лишь номинальную, и всем управляла она.***
— Запретить? — перепугался Омаэда, услышав это от капитана — вечером тринадцатого февраля Сой вызвала лейтенанта к себе, чтобы официально поставить его перед фактом. — Тайчо, как запретить? Нельзя! Завтра же… — он нервно сглотнул, — …День святого Валентина. — С каких пор ты стал католиком? — саркастически вскинула бровь Сой. — Разве обязательно для этого быть католиком… Фонг-тайчо, пожалуйста, — Омаэда сложил руки в молитвенном жесте, так, будто вправду успел принять веру, — хотя бы этот праздник нам оставьте! — и пошел с козырей, — Его хотела отметить Мареё-чан. Мареё… сестренку Омаэды, невесть откуда оказавшуюся на поле боя и чуть не погибшую от рук квинси, Сой Фонг было искренне жаль. Девочку спасли, она поправилась, иногда Омаэда приводил ее в отряд, иногда отпрашивался со службы, чтобы посидеть с ней, Мареё называла его своим любимым братом, и, глядя на них, Сой вспоминала себя — у нее тоже был самый любимый брат из пятерых, за которым она бегала хвостиком. Периодически Омаэда злоупотреблял манипуляциями капитаном, упоминая сестру, но и без Мареё после войны с квинси Сой Фонг стала немного мягче к лейтенанту — затаившись, видела и слышала, как тот говорил с BG9, и была приятно удивлена тем, насколько безгранично Омаэда в нее верит. Сой устало вздохнула. — Ладно. Отмечай. Но я все равно ввожу полный запрет саке. — В день святого Валентина не нужен саке! — широко заулыбался Омаэда. — В день святого Валентина едят шоколад. И дарят друг другу конфеты. Не только любимым людям, но и родственникам, и друзьям… я уже подготовил, так что спасибо еще раз, тайчо!***
На следующий день, когда Сой вышла на плац — онемела, впав в ступор. На стенах бараков, целых и разрушенных, алели бумажные сердечки, с левой стороны красовался передвижной торговый лоток с разнообразной праздничной атрибутикой, а к униформе служащих добавилась новая деталь в виде того самого пресловутого сердечка, больше похожего на перевернутую задницу. Он что, в битве с квинси добыл бессмертие? — Омаэда! — рявкнула Сой. Рявкнула в пустоту, но уже через миг лейтенант оказался рядом, и, прежде чем она врезала ему по носу, толкнул в руки Сой Фонг упаковку шоколадных пирожных и коробку конфет. За край шихакушо Омаэды держалась Мареё, вежливо поклонившаяся капитану. Сволочь, ребенком прикрывается. — Поздравляю вас, Фонг-тайчо! — весело выпалил Омаэда. — Поздравляю вас, Фонг-тайчо! — повторила за братом Мареё. Сой выдохнула через нос — старший Омаэда ее бесил, но младшая — умиляла, а сладкое она любила. — Спасибо, — буркнула она, и хотела уйти, но путь ей преградили остальные бойцы Оммицукидо, и каждый — каждый! — держал в руках коробку конфет, украшенную сердечком. В форме сердечек. Сплошные перевернутые задницы. — Поздравляем вас, Фонг-тайчо! — проскандировали они хором, по очереди вручая ей конфеты — коробки были маленькими, количество бойцов Оммицукидо после войны существенно поубавилось, но все равно большую часть подарков пришлось взять Омаэде — Сой бы не удержала. Хотелось то ли ругаться, то ли истерически смеяться, то ли плакать, настолько все это было абсурдно, но Сой Фонг лишь сдержанно благодарила — что ей еще оставалось?***
Оставив все конфеты Омаэде (она была бы не против, если бы он их съел, но знала, что лейтенант скорее умрет от голода; прожорливый, он четко проводил границы между любовью к еде и верностью своей тайчо) Сой наконец сбежала из отряда, в самом быстром шунпо переместившись в дальние районы Северного Руконгая, где, кроме поселений душ-плюс, имелись густые леса. Прижалась спиной к дереву, ударившись затылком о кору, нагретую солнцем. Мир сходил с ума, переворачивался с ног на голову, как под воздействием Саканаде. Главнокомандующий в розовом хаори, сердечки и конфеты в Оммицукидо… Что дальше — они начнут наряжаться в костюмы котиков? Введут обычай целоваться в щеку при встрече? Маюри женится? Бьякуя начнет улыбаться? Айзен попросит прощения, передумает становиться богом, его выпустят из Мукена и он переквалифицируется в кондитеры, специально готовя персиковые сладости для Хинамори? Вернется Яхве, упадет им в ноги и добровольно уйдет в Мукен на место Айзена?.. Знакомая реяцу ударила порывом ветра — духовная сила, пахнущая сандалом, железом и летним лугом. Только его здесь не хватало, а Сой думала, что хуже быть не может. Лучше бы явился Яхве. — Вот вы где, госпожа Сой Фонг! На белый хаори он набросил зеленый плащ, в котором явился из мира живых, и свою идиотскую шляпу тоже вернул, а вместо варадзи и таби нацепил гэта, но самой примечательной деталью в облике Урахары Киске была коробка в руках — подарочная упаковка, перевязанная оранжевой лентой. — Я веду себя нечестно! — радостно заявил он, вручая Сой коробку, которую та машинально приняла, за утро привыкнув молча брать все, что пихали ей в руки. — Сегодня снова праздник, и с меня причитается два подарка, а у меня для вас только один. Но, смею надеяться, вам понравится. Открывайте скорее! Из вредности Сой бы не открыла, но заметила, что в коробке есть отверстия для воздуха, и, пораженная догадкой, быстро развязала ленту. Сняла крышку… и так и села на землю. Это был запрещенный прием. Удар ниже пояса. Самый грязный трюк из всех возможных, подлость даже для тайного убийцы, который не стыдится атаковать в спину или без предупреждения. Черный котенок выпрыгнул из коробки на руки Сой Фонг, замурлыкал, ласкаясь к ее ладоням. Маленький, до невозможности милый, теплый, пушистый, ласковый котенок. — Госпожа Сой Фонг? — Урахара тоже сел на землю, заглядывая ей в лицо. — Вы в порядке? У вас же нет аллергии на кошек? Или вы плохо себя чувствуете? Зачем он над ней издевается? Он же знает, что она любит котят, он все знает, и бьет по чувствительным точкам, как в ее сне. Или вскрывает, как хирург на операционном столе, только не тело, а душу. Прижав котенка к груди, Сой спрятала лицо в черной шерстке, стараясь не разрыдаться. — Ну что вы… — растерялся Урахара, коснувшись ее плеча. Сой дернула плечом, сбрасывая его руку. Говорить не могла — ни говорить, ни ругаться, любой звук мог вырваться наружу плачем, а если бы она при нем расплакалась, то точно убила бы его или себя. Урахара замер, не решаясь дотрагиваться до нее — давно (или никогда?) он не чувствовал себя таким беспомощным. У него всегда был план, тщательно продуманная стратегия, он мыслил на пятнадцать ходов вперед, учитывая самые разные версии событий, но Сой разрушила его планы, как карточный домик. Что же творилось с ней эту сотню лет? Что творилось с ней всю ее жизнь? Не человек — оголенный провод. Открытая рана. Бедная девочка. — Сой… Она молчала, не шевелясь. Котенок тоже затих, улавливая ее настроение, не вырываясь (держала котенка Сой аккуратно, несмотря ни на что) и не продолжая ласкаться. Лица ее Урахара не видел. Скрестив ноги, он уселся поудобнее — если Сой и хотела, чтобы Киске ушел, он бы не ушел — бросать ее снова было нельзя. Трогать тоже — некоторые истерики и нервные срывы можно унять, обнимая человека, но обнять Сой Урахара бы не решился, как не решился бы трогать человека со снятой кожей. Нужно было действовать иначе. — Однажды в одном королевстве, — подумав, начал Урахара, — жили король и королева, и у них не было детей. Долго они горевали по этому поводу, а потом им повезло, и у них родилась дочь. Счастливые родители устроили пышный праздник в честь принцессы, но не пригласили сестру короля, а она была злой ведьмой, и, обиженная, что ее проигнорировали, заколдовала малышку, лишив ее веса. Принцесса стала легче перышка, и ее мог унести даже самый легкий порыв ветра. Король и королева делали все, что могли, созывали разных ученых и мудрецов, король принес извинения сестре-ведьме, но ничего не помогло. И все же принцесса росла и была счастливым ребенком… но странным. Она не понимала многих человеческих чувств, и всегда все высмеивала — но, смеясь, она никогда не улыбалась. Больше всего она любила плавать; в воде принцесса вновь обретала вес, и когда ученые это выяснили, то предположили, что, чтобы стать нормальной, принцессе нужно расплакаться — вот только даже над самой жалостливой историей она хохотала. А в соседней стране жил принц. Решив жениться, он отправился на поиски невесты, но случайно потерялся в лесу, отстал от своего сопровождения, и, услышав смех купающейся принцессы, увидев ее в озере, решил, что она тонет… Как только Урахара заговорил — Сой прислушалась. Ей не рассказывали сказки; в семье Фонг не было принято читать детям на ночь. В семье Фонг растили оружие, убийц, воинов — не до сказок, но Сой любила волшебные истории. Про самураев, про ёкаев, про говорящих животных — и про любовь тоже. Откуда Урахара выцарапал эту сказку, она не знала, но он рассказывал хорошо, и очень скоро Сой Фонг думала только о перипетиях истории: сначала принцесса была в ярости, что ее вытащили из воды, а принц влюбился в принцессу, и они вместе купались в озере по ночам, но если его чувства были ясны, то она только смеялась, как всегда. — До злой ведьмы дошли слухи, что принцесса в воде обретает вес, и она вспомнила, что в заклятье своем действительно не упомянула воду. Ведьма хотела довести месть до конца, и совершила жуткое колдовство, вследствие чего все реки, озера и прочие водоемы в мире стали пересыхать, а дети — плакать без слез. Озеро, в котором купалась принцесса, тоже стало иссыхать, а она — чахнуть, и когда озеро бы засохло, она непременно бы умерла. Остановить же это было возможно лишь одним способом — добровольной человеческой жертвой. Если нашелся бы человек, согласившийся бы заткнуть своим телом отверстие в озерном дне, куда уходила вода. Принц решился на это, попросив взамен одного — чтобы все время, пока он тонет, принцесса была с ним, сидела в лодке и кормила его с рук. Так и произошло. Принцессу ничуть не озаботило, что ее спасают ценой жизни, она лишь порадовалась, и даже не поблагодарила принца, и нехотя сидела с ним, кормила бисквитом и поила вином. Она была жестокой, эта принцесса. Жестокой и веселой, как сам ветер, которому безразлично, если он, кружа в танце вихря, разрушает дома. Но, когда принц полностью скрылся под водой — она испугалась… и спасла его. Озеро не обмелело без человеческой жертвы. Наоборот — все родники и реки вновь стали полноводны, а к принцессе вернулся ее вес. Они с принцем поженились и жили долго и счастливо, — закончил Урахара. В тишине слышался только щебет птиц и тихое мурлыканье котенка. Потом Сой Фонг медленно подняла взгляд. — Как вы его назовете? — непринужденно спросил Киске, кивнув на котенка. — Это мальчик. — Хм, и правда, как? — говорила она уже, как ни в чем не бывало, и котенка гладила так нежно, что Урахара ему позавидовал. Котенок терся носиком о ее ладони; Сой сразу ему понравилась, и он признал в ней хозяйку. — Кацу, — решила Сой Фонг. — Как тебе? — спросила она котенка, почесав его за ушком. — Прекрасное имя, — вместо него ответил Урахара. — Самое подходящее имя для кота Главнокомандующей Оммицукидо. Оммицукидо. Сой помрачнела. — И как я буду держать его в отряде? — А что не так? — Это не по уставу, — особенно не по уставу было то, что подчиненные Сой могли заметить свою тайчо воркующей с котенком — могли заметить ее слабость, которая подорвала бы ее авторитет. — Неужели? Если я что-то пропустил, и пока меня здесь не было, Генрюсай запретил домашних животных, то сейчас Кьёраку обязательно разрешит заново. — С чего бы? — фыркнула Сой. — Потому что ты его уболтаешь? Никто не запрещал держать в отрядах питомцев — не разрешал прямо, но и не запрещал, но самоуверенность Урахары раздражала. Все в нем раздражало, от шляпы до подошв гэта. — Нет, — усмехнулся Киске. — Потому что в Седьмом живет Комамура. — Он не животное! — неожиданно оскорбилась Сой; с Комамурой она не общалась, но относилась к нему чуть лучше, чем к Бьякуе. Комамура был вежливым человеком, рассудительным бойцом и преданным Готею-13 шинигами, и не заслужил, чтобы о нем говорили в таком тоне. — О, конечно, нет. Но так как по ряду причин он утратил способность мыслить, как человек… — Он вырвал себе сердце, чтобы отомстить за гибель Главнокомандующего, — Сой отвернулась от Урахары и подтянула колени к груди. — И бездарно проиграл, но это был храбрый поступок. — Я же ничего не говорю, — примирительно произнес Киске. — А по-моему, ты не затыкаешься. — Знаешь, — тихо засмеялся Урахара. — я бы мог предложить тебе способ меня заткнуть. Хороший и действенный. — Я знаю еще больше хороших способов тебя заткнуть, — проворчала Сой. — Но уже говорила, что не хочу в Мукен. — Зачем же в Мукен? Можно проще. Или сложнее. Устрой… допустим, массовое убийство в отдельно взятом отряде, и выставь все так, будто это сделал я, — серьезно предложил Урахара. — После войны все наперекосяк. За поимку преступников ты отвечаешь уже сто лет. Обеспечь себе алиби, подделай улики. Твои люди тебе безмерно преданы и по твоему приказу совершат харакири, но не выдадут, а вести тщательные расследования Готей-13 не любил даже в спокойные мирные времена. — Неплохо, — оценила Сой. — А если я правда так сделаю? Ты совсем придурок — давать подсказки врагам? — Врагам, да? — протянул Киске. — Неужели ты считаешь меня врагом, госпожа Сой Фонг? Действительно сильно сказано. Сто лет назад Урахара был ленивым, некомпетентным и недостойным поста капитана придурком, потом оказался хитрым гением, преследующим те же цели, что и Готей-13, но врагом не был никогда. Хотя бы потому, что был жив и не арестован, и предложенный им план, пусть и был заманчивым, все же не казался ей правильным. — Нет, не считаю, — признала Сой. — Но ты меня бесишь. — Вот как, — Урахара смотрел не на нее — на то, как порывы ветерка колышут редкие цветы чертополоха среди диких зеленых трав. — А я тебя люблю. Сой Фонг громко рассмеялась — так, что Кацу испугался, чуть не спрыгнув у нее с рук. Громко и весело, словно услышала очень смешную шутку; у нее был красивый смех, а лицо от этого преображалось, становясь мягче. Стараясь быть все время одинаковой и пряча все эмоции, на самом деле она менялась со скоростью ветра. — Вы раните меня в самое сердце, госпожа Сой Фонг, — с укоризной произнес Урахара. — Тебя даже Джакухо Райкобеном в упор не ранишь, — отсмеявшись, Сой вытерла слезинки из уголков глаз. — Что на тебя нашло, Урахара? Сначала даришь мне котенка, потом подкидываешь идею, как от тебя избавиться, потом признаешься в любви… Что с тобой не так? — Ты мне все равно не поверишь. — Не поверю, — признала Сой. — Так даже лучше, — Урахара лег на траву, заложив руки за голову. — Потому что однажды я все равно тебя добьюсь. Рано или поздно, так или иначе. — А разве уже не добился? — Сой отвернулась. — Или мало? Второй раз на одну и ту же ловушку я не попадусь. — Мало, но не в том дело. Я хочу добиться тебя в другом смысле. — Жениться, что ли? — снова рассмеялась она. — Не это главное. Я хочу тебя, Сой Фонг. Твою нежность, твою любовь, твою печаль, твои страхи, твои обиды… и твою ненависть тоже. Хочу угощать тебя пирожными, дарить тебе цветы и расчесывать тебе волосы. Хочу слушать, как ты играешь на сямисэне и ругаешь своих бойцов. Хочу свозить тебя в отпуск на тропические острова. Хочу гулять с тобой под дождем. Хочу увидеть тебя в платье… я очень много хочу. — Слишком много, — Сой хотела ответить резко, но вышло почему-то растерянно. — У тебя ничего не получится. — И все же я попробую. Ты читала «Маленького принца» Экзюпери? Помнишь, как он приручал Лиса? Каждый день приходил и садился ближе. И Лис приручился, и стал для Принца особенным, как и он для него. — Считаешь себя принцем? — насмешливый тон снова не получился. — Разве что принцем маленькой планеты размером с дом, где растут одни баобабы. Но тогда ты — та самая невесомая принцесса. — Я? — Да. Только она всех высмеивала, а ты на всех злишься, — Урахара помолчал и добавил, — Я так и думал, что тебе нравятся сказки. — Совсем не нравятся, — возразила Сой. — А что тебе нравится? — Какое тебе дело? — другой вопрос волновал ее больше: почему она до сих пор сидит здесь и разговаривает с ним, теряя время, которое могла бы потратить на тренировки? То, что стала сильнее — не повод прекращать изо дня в день работать над собой, расслабляться нельзя, а у силы нет предела. Невозможно достигнуть всего, всегда будет что-то еще… а она торчит здесь и болтает с Урахарой про какой-то идиотизм. Принцессы, лисы, баобабы, любовь… Глупости. — Я же сказал, какое. — Тогда узнай сам, — посоветовала Сой. — Ты служил во Втором отряде и обязан уметь добывать информацию. — Узнаю, — уверенно ответил Урахара. — К тому же, отныне нас связывают узы, более крепкие, чем простых коллег, правда? — Ну знаешь! — вспыхнула Сой. — Я имею в виду кота, — засмеялся Урахара. — Кота, госпожа Сой Фонг! Ай, — Сой не выдержала, пнув его в бедро. — Это мой кот, — она встала, бережно держа котенка. — Не наш общий, а мой. Но, — очень тихо, на грани слышимости, добавила Сой Фонг, — спасибо тебе. И исчезла, оставив Урахару посмеиваться над тем, какой она может быть милой.