И кровью брызнут тростники

ГЛАВА 3. Глоток рома 21 -22 октября 1792 года Ла-Манш, борт шхуны «Гермес» Благородный жест Алехандро, уступившего дамам капитанскую каюту — самое теплое и удобное помещение на корабле — для Поля-Луи обернулся необходимостью разделить кров с владельцем шхуны «Гермес». Каюта, где им предстояло провести бок о бок ближайшие сутки (или же все время долгого плавания?), располагалась по соседству с капитанской и представляла собой небольшую и аскетично обставленную комнатку. В ширину она была от силы четыре шага, в длину — шагов восемь. Привычные кровати заменяли две узкие койки, тщательно застеленные и покрытые пледами из шерсти мериносов. (1) Одна скрывалась за плотными занавесями, в подобии небольшого алькова, а вторая стояла под прямым углом, вдоль бортовой стены, и над ней тоже нависал полог из парусины. В той же стене было и единственное узкое окно. Напротив алькова возвышался шкаф-секретер из красного дерева: откидная крышка служила письменным столом, а наклонная — пюпитром для чтения. Добрая половина шкафа была заполнена книгами и тетрадями, все остальные полки занимали медицинские принадлежности: банки с травами, коробки с пилюлями и порошками, склянками с микстурой и устрашающего вида хирургические инструменты. «Жилище судового врача… Так вот почему мне сразу показалось, что здесь пахнет камфорой и бальзамической смолой!(2)» — догадался Поль-Луи. Он хотел спросить у капитана, куда же переселили медика, и не будет ли тому слишком неудобно вдали от книг и препаратов, но, оглянувшись на Алехандро, почему-то не посмел даже рта раскрыть. «Ладно, не к спеху, разузнаю потом…» Рэй по-своему истолковал его вопросительный взгляд и сделал приглашающий жест: — Прошу, располагайся. Ты мой гость, и я предоставляю тебе право выбрать, где ты будешь спать. — Мне все равно. — Мммм… — Алехандро поборол искушение немедленно принять решение за Поля и вместо этого спросил: — Тебя сильно укачивает? — Что?.. — Ты качку спокойно переносишь? Или при малейшем волнении бежишь кормить рыб за бортом? — Каких рыб… зачем? — Поль-Луи уставился на капитана с искренним изумлением, заподозрив, что Рэй над ним просто издевается в отместку за недавнее непочтение к шхуне. — О, Господи, вот послал же Ты мне сухопутную крысу… — проворчал в сторону Алехандро и терпеливо пояснил: — Так мы, мореходы, говорим про тех, у кого желудок слабый, кто не выносит качку и блюет через борт. — Ааааа, вот ты о чем… — Ну да. Так кормишь ты рыб или нет? — теперь юноше был отрезан последний путь для уклонения от вопроса, но он и не стал увиливать. Густо покраснел и признался: — Рыбы обрадуются… и будут косяком плыть за «Гермесом» до самого Нового Орлеана. Мне и сейчас уже нехорошо. Алехандро мысленно выругался и шумно вздохнул: — Так… ясно. Тогда рекомендую занять вот эту койку. — он указал на ту, что не имела ниши. — С нее легче свешиваться над лоханью… И потом не так сильно мотать будет, когда пойдем по ветру боковым галсом. А как в Кантабрийское море (3) выйдем, уже попривыкнешь, слово капитана. — Блестящая перспектива! — Поль тоже вздохнул и слабо улыбнулся. — Выбора у меня все равно нет, так что спасибо за предупреждение, месье. Заранее прошу прощения за причиненные хлопоты… — Перед морской болезнью все равны. Едва ли хлопот с тобой будет больше, чем с любым другим новичком на судне, — сухо ответил Алехандро. — Ценю твою деликатность. — Ну а пока ты еще стоишь на ногах, давай закончим с делами. Скажи слуге, чтобы разместил твои вещи вот здесь… — капитан указал на сетку, натянутую в нише над постелью, потом потянул за ременную петлю и выдвинул из-под ближней койки объемистый ящик: — Как видишь, места достаточно. — Нужно еще куда-то поставить дорожный сундук… — Он вполне встанет вот здесь. — Алехандро указал на свободное пространство между шкафом и дверью в каюту. — И просушить мой плащ… — Прикажу Кико отнести его на камбуз, там печи топятся постоянно, но… если не хочешь, чтобы ткань провоняла моряцкой похлебкой, то лучше развесить твой плащ в кают-компании, рядом с моим. В это мгновение в дверь протиснулся вихрастый мальчишка — каютный юнга. (4) Мазнул быстрым взглядом по фигуре пассажира и, обращаясь к Рэю, протараторил: — Мой капитан! Что прикажете на вечер? — Ты уже обслужил дам в моей каюте? — Они выставили меня, мой капитан, велели не беспокоить! А ихняя служанка пообещала уши мне надрать, если буду под дверью крутиться и подсматривать! — доложил юнга нахальным тоном, словно хвастался наградой. — Ладно, Кико, на первый раз ты легко отделался! Но через недельку-другую наши гостьи осмелеют и заставят тебя побегать по всем палубам с поручениями, вот увидишь! — Рад стараться, мой капитан! Еще как побегаю! Дамы будут довольны! — Кико щелкнул каблуками башмаков, вытянулся в струнку, от усердия вытаращил глаза, смешно скривил губы и, подражая то ли попугаю, то ли человеку с дефектом речи, проскрежетал: — Чегой еще прикажете, командор? Полю эта гасконада не показалась забавной, но Алехандро широко улыбнулся и потрепал мальчишку по рыжеватым вихрам: — Первым делом принеси кружку горячего грога для месье Дастена. Ужин в кают-компании через полчаса. Если дамы откажутся спуститься туда, пусть Фло подаст им в каюту все, что попросят. И обязательно отнеси им кофе, цукаты, шоколадные бобы и… графинчик рома. Смотри, не жадничай, как в прошлый раз! Возьми себе одну горсть сладостей, не больше, не то снова будешь маяться животом! Понял меня, пройдоха? — Да, мой капитан! — на сей раз щеки парнишки вспыхнули огнем, и он виновато опустил глаза. — Тогда почему ты еще здесь? А ну живо, марш! Юнга снова щелкнул каблуками и вихрем унесся за дверь. — Расторопный парень… — проговорил Поль. — На вид ему не больше одиннадцати, но он куда более опытный моряк, чем я. Это твой личный слуга? — Кико — бой, так англичане называют юнгу, исполняющего роль слуги на борту. Ему почти двенадцать, и он уже ходил со мной в Новый Свет и обратно. Пока твой слуга осваивается, ты можешь давать Кико поручения. Будь уверен, он все исполнит быстро и четко. — Благодарю, но не думаю, что это понадобится! — возражение Поля вышло более резким, чем допускали правила вежливости. — Мартель превосходно справляется со своими обязанностями… и поручить его работу другому — значит смертельно обидеть. «Ах, ты не думаешь! Вместо того, чтобы поблагодарить меня за любезность, беспокоишься о всякой ерунде… вроде нежных чувств твоего камердинера!» — вскипел капитан, но не позволил возмущению хоть как-то отразиться на лице. И даже выдохнуть постарался медленно и тихо. — Со всем уважением к опыту Мартеля, на шхуне он новичок, а Кико — нет. Когда в ваш парижский дом поступал новый лакей, разве Мартель позволял ему сразу приниматься за работу? Сначала он наверняка показывал ему, что к чему, знакомил со службами, разве не так? — Так. — Вот и здесь то же самое. И тебе и ему нужно время, чтобы привыкнуть к шхуне и усвоить порядки, а до этого вы оба будете слушать тех, кто знает здесь свою работу. Это не обидно, это разумно. С палубы долетел тревожный и резкий сигнал боцманской дудки. Для слуха Алехандро он был подобен одновременно и трубе архангела Гавриила, и сладкозвучной лире Орфея. — Прошу прощения, мне нужно срочно вернуться к обязанностям капитана! Как я уже сказал, бой в твоем распоряжении, ужин будет через полчаса в кают-компании. Разберись пока с вещами и сундуком. И спроси Мартеля, что ему предоставить для сна — тюфяк или гамак? Покинув каюту, Алехандро едва не столкнулся с самим камердинером. Крепко сбитый бретонец вскочил с дорожного сундука, на котором пристроился было подремать, поклонился, кашлянул и быстро проговорил вслед капитану: — Если вас не затруднит, я бы предпочел тюфяк, месье Рэй. — Капитан Рэй! — поправил слугу Алехандро, плотнее запахнул пальто и вышел на палубу, залитую водой. Ему потребовалось меньше двадцати минут, чтобы лично убедиться, что шхуна на малом парусном вооружении благополучно миновала опасное место — коварную илистую банку. Отмель брала начало в устье Сены, тянулась добрую четверть мили по Английскому каналу (5) и постоянно меняла облик, подобно парижской моднице. «Гермес» пролетел ее легко, как будто на крылатых сандалиях, и канул в плотную пелену мелкого дождя, смешанного с туманом. Такая погода заставляла лоцмана тщательно промерять глубину фарватера, а впередсмотрящих — напрягать зрение изо всех сил, чтобы вовремя разглядеть в белесой мгле сигнальные огни маяка и фонари на корпусах британских военных фрегатов. По сведениям рыбаков и приватиров (6), промышлявших в Ла-Манше, число патрульных кораблей в проливе недавно возросло вдвое, и нападения англичан на торговые суда участились. Ночное время и начинающийся отлив создавали для отчаянных французских капитанов возможность проскакивать прямо под носом у британской флотилии. Чем и собирался воспользоваться Рэй, с помощью природного чутья, неизменной фортуны, опыта старого морского волка Бонни и проверенной команды. — Слава святому Николаю, вышли на глубокую воду! — боцман размашисто перекрестил паруса и обратился к Алехандро. — Какие будут дальнейшие распоряжения, мой капитан? — Добавь парусов и держи курс, как обычно, к мысу Ла-Гог. Встретишь наш корвет, посигналь ему, попробуем договориться на сопровождение мимо Джерси. — Как прикажете, мой капитан! — Полагаюсь на тебя, дружище! — Алехандро похлопал Бонифаса по плечу и, в последний раз окинув туманную дымку цепким взглядом морехода, отправился переодеваться к ужину. **** Масляная лампа, висящая под потолком на чугунной цепи, горела не ярко, но ровно и совсем не чадила. При ее мягком свете даже можно было читать, не напрягая глаза, в чем Поль-Луи убедился, наугад взяв из шкафа толстую книгу. Она оказалась написанной по-английски и полностью посвященной корабельной медицине. Язык Британских островов был хорошо знаком недавнему студенту лицея Людовика и вольному слушателю Сорбонны, но мудреные научные термины и крайне неаппетитные гравюры усилили головную боль и дурноту. Другие книги, судя по беглому осмотру полок, отличались не менее серьезным содержанием, и самым веселым среди них выглядел «Дон Кихот» — правда, на испанском… «Кто бы мог подумать, что Алехандро так много читает… В Париже я ни разу не видел его с книгой в руках, только с газетой и тетрадкой для записей… да и записывал он, кажется, исключительно доходы и расходы!» — Поль-Луи вернул медицинский справочник на место и снова спросил себя, куда и почему исчез судовой врач, раньше занимавший эту каюту. Умер от лихорадки? Не выдержал тягот морских странствий и сбежал на берег в каком-нибудь порту? А может, отказался терпеть грубость и резкость капитана, его безапелляционный, не терпящий возражений тон… «Какая, в сущности, разница! Важно другое — есть ли теперь на корабле хоть какой-нибудь медик? И если нет, то собирается ли Алехандро его нанять до того, как мы окажемся в водах Атлантики, в сотнях лье от ближайшей гавани? Или же рассчитывает на свою удачу морехода, на счастливую звезду, что поможет ему достигнуть берега, не имея на борту ни больных, ни раненых, и никого не похоронив по дороге!» — Поль-Луи содрогнулся, припомнив страшные рассказы бывалых моряков об ужасах дальнего плавания, особенно в низких широтах, о диких способах врачевания ран и солнечных ожогов, о правилах поведения при встрече с чумным кораблем, и о том, как принято поступать с тяжело ранеными и безнадежными больными… Живое воображение сейчас же нарисовало ему картину собственного незавидного будущего, и он содрогнулся еще сильнее, представив, как его безжизненное тело, обезображенное агонией, зашивают в парусину — и бросают за борт, с грузом, привязанным к ногам… «Боже! Что в этом случае станется с матерью и сестрами?.. О, ведь и любая из них может не выдержать, заболеть… не пережить этого страшного путешествия на корабле, который не очень-то отличается от пиратского! Значит, он в любой момент может быть атакован военным крейсером, или сам ввязаться в бой… вот весело будет пойти на дно!.. Нет, я не стану сожалеть ни об этом дурном мире, ни о своей никчемной жизни, но если уж мне предначертано умереть в семнадцать лет — не лучше ли было оставаться на родине? Во Франции я еще смог бы принести какую-то пользу, помочь друзьям, поддержать отца… в конце концов, отец с мамой и девочками могли бы уехать за границу, хоть в Кобленц, хоть на юг, в Сан-Себастьян, к дедовой родне…а я был бы со своими друзьями из редакции «Патриота»… (7) меня бы никто не посмел тронуть или в чем-то заподозрить!.. Ах, отец, отец! Зачем только ты все это затеял!.. И… увижу ли я тебя когда-нибудь снова, живым и благополучным? Увижу ли мою прекрасную Францию?.. » — соленая горечь растеклась по горлу, словно он глотнул морской воды… от соли заболело под веками, и Поль-Луи не стал сдерживать ни слез, покатившихся градом, ни рвущихся наружу рыданий. Испуганный Мартель бросил разбирать вещи и наводить уют, захлопотал вокруг молодого господина, стал спрашивать, не подать ли ему лавровишневых капель (8), грога — уже принесенного шустрым Кико, но так и стынущего в высокой серебряной кружке, не сделать ли припарку… — Нет! Ничего не надо… Оставь меня! — Оставить вас здесь одного, месье?.. — Я что, неясно выразился? — кое-как сумев справиться с нервами, Поль-Луи вытер глаза платком, несколько раз вдохнул и выдохнул и почти вернул своему голосу обычную тональность. — Да, я хочу побыть один… а ты, Мартель, пожалуйста, постучись к матушке и сестрам. Тебя они впустят. — Не сомневаюсь в этом, месье… — Вот, узнай, как они себя чувствуют, удобно ли им… и обязательно скажи, что со мной все в порядке! — Будет сделано, месье, — слуга понимающе улыбнулся, но вместо похвалы получил возмущение: — Мартель, мы же договаривались! Больше нет никаких месье… есть только граждане, братья и товарищи! (9) — Простите, мес… гражданин. — Мартель кашлянул и деликатно осведомился: — А как прикажете мне обращаться к госпоже Терезе и к вашим сестрицам? Пожалуй, если я скажу им «гражданки», они меня тут же вытолкают за дверь! — Да, ты прав… — с досадой вздохнул молодой человек. — Тут ничего не поделаешь, женщины в большинстве случаев — ужасно косные создания! Обращайся к ним так, как они привыкли, не нужно лишний раз их волновать… проверь, не холодно ли у них, и принес ли им кок поднос с едой и горячий кофе. — Исполню в точности… ну а вы как же, вы… — Я просто немного передохну, Мартель. Пожалуйста, дождись капитана в кают-компании и скажи ему, что я не буду ужинать. Передай мои извинения. **** Стол в кают-компании был накрыт на двоих. Фло, точный, как швейцарские часы, успел подать и закуски, аппетитно разложенные на фарфоровых блюдах, и серебряную супницу, торжественно возвышавшуюся в центре, в окружении свечей в начищенных до блеска канделябрах. Отсутствие дам совершенно не огорчило Алехандро. Женского соседства за трапезой он предпочел бы и вовсе избежать до окончания экспедиции. А вот то, что вместо Поля в двери вошел его камердинер и сообщил, что господин ужинать не спустится, заставило Алехандро испытать острую досаду. Под ребрами похолодело, словно туда ткнули острием из колкого льда: — С Полем-Луи все благополучно? Мартель бросил на капитана хмурый взгляд, как будто его покоробила фамильярность по отношению к молодому господину, но, кое-как совладав со своими переживаниями, ответил спокойно и почтительно: — Да, господин капитан. Месье Дастен просит вас принять его извинения и глубокие сожаления, что он не сможет составить вам компанию. — Извинения приняты. Но… хотя бы грога он выпил? — Нет, господин капитан. Я два или три раза предлагал месье горячее питье, но он ничего не хочет. «Скверное дело… должно быть, сильно укачало беднягу… вот и держит рот на замке из опасения испачкать каюту. Святой Николас, что же с ним будет, когда мы выйдем из этих спокойных вод в океан?» Алехандро взглянул на стол, раздумывая, что поручить слуге — отнести Полю чашку бульона или волшебных морских сухарей, по личному рецепту Эстебана, с твердым наказом размочить их в гроге и съесть — но тут же отверг обе идеи. — Ладно, ступай, присмотри за ним. Я приказал постелить тебе рядом с каютой, в нише с лафетом. Мартель тихо кашлянул и почтительно осведомился: — Господин капитан, а где мне и Прюданс взять еду и воду для питья? — Кто такая Прюданс? — Горничная мадам Терезы, мадемуазель Софи и мадемуазель Катрин. — А… Кико, как закончишь меня обслуживать, так первым делом покажи Мартелю все, что нужно. — Будет исполнено, мой капитан! Камердинер наконец-то убрался. Алехандро сел на свое привычное место во главе стола и рассеянно прикрыл салфеткой жабо на парадной рубашке. Кико наполнил его кубок вином и встал за спинкой кресла, чуть поодаль, готовый в любой момент услужить капитану. Парнишка сглатывал слюни, в предвкушении настоящего пиршества из остатков сегодняшней трапезы, куда более изысканной и обильной, чем обычно. У Рэя, напротив, полностью пропал аппетит, и он поужинал без всякого удовольствия, повинуясь лишь привычке к установленному им самим распорядку дня. Суп-пюре из мидий с пармезаном показался ему слишком соленым, жаркое из баранины с репой — жестковатым, овощи в рагу — переваренными, а к камамберу с запеченными грушами он и вовсе не притронулся. И даже традиционная трубка с виргинским табаком и восхитительный сладковатый херес с ореховым ароматом не вернули капитану хорошее настроение. Раздраженно выбив недокуренный табак, Алехандро убрал трубку в кожаный кошель, поднялся из-за стола и направился к дверям. «Что ж, первый романтический ужин при свечах не задался… но не стоит превращать эту неудачу в дурную традицию! Вперед, капитан, твой приз всего лишь палубой выше, и чтобы заполучить его, тебе не нужна абордажная команда!» По пути на глаза Алехандро попалось забавное зрелище — его собственный плащ, распяленный для просушки над переносной закрытой жаровней, обеими рукавами словно бы обнимал плащ Поля, пристроенный Кико с другой стороны деревянного каркаса. «Похоже, они уже нашли друг друга… счастливцы!» — вздохнул Рэй, ощутив нечто сродни зависти. Он тут же устыдился своей сентиментальности, выбранил себя за дурацкое сравнение, но удачно вспомнил, что оставил в кармане свою любимую флягу. Это был дар прежнего владельца и капитана шхуны, оставившего на серебряном сосуде краткое напутствие своему преемнику: «Audaces Fortuna juvat!”(10). Алехандро извлек ее, встряхнул, убедился, что она почти полная, и захватил с собой. **** — Почему ты не пришел на ужин? — низкий голос прогудел над головой, отдался под сводом черепа, как мерный удар церковного колокола. На Поля повеяло восхитительным ароматом весеннего леса — талой водой, мокрой землей, холодными первоцветами, сосновой хвоей, и еще чем-то терпко-пряным, вишневым, с примесью табака и кожи. Он глубоко вдохнул, впервые за последний час перестав ощущать дурноту, и открыл глаза. Алехандро склонился над ним во всем блеске мужественной красоты. Сейчас капитан ничем не напоминал того грубоватого дикаря с дурными манерами, что встретил Поля на борту «Гермеса». Волосы его были тщательно причесаны и заплетены сзади в косичку, лицо — не менее тщательно выбрито, кожа приятно пахла одеколоном с цитрусом и лавром. Вместо грубого бострога, сырого и холодного от дождя, Алехандро надел муаровый жилет и шелковую рубашку с пышными манжетами и жабо… на мгновение тесная душная каюта исчезла, качка перестала досаждать, и Полю почудилось, что они снова встретились в Париже, дома, на улице Вожирар… как в тот прекрасный вечер с запахом персиков, горячего шоколада и ромовых пирожных, когда немного подвыпившие друзья и подруги затеяли игру в жмурки. — Крис… — прошептал Поль, забывшись, нащупал в полумраке ладонь Алехандро и прижал к своему пылающему лбу. Имя, сорвавшееся с запекшихся губ юноши, произвело на капитана действие, сравнимое с ударом кинжала — Крис на мгновение замер, утратил дыхание и с огромным трудом овладел собой. Задрожавшей ладонью он стер испарину с горячего лица Поля, сел на край кровати и склонился совсем близко к возлюбленному: — Оооо, да ты весь горишь, мой мальчик… у тебя жар… Нет-нет, это никуда не годится — начинать путешествие с лихорадки, пусть даже и любовной! Я тебе не позволю… — Что… что ты делаешь?.. — Доверяй мне. — Крис… не надо, мне опять будет плохо… — Давай, давай-ка, приподнимись! — Крис помог Полю сесть, прижал спиной к своей груди и, достав флягу с ромом, поднес ее ко рту юноши: — Пей, мой мальчик… — Что это?.. — Волшебный напиток! Видишь — я сам его пью! — Крис отхлебнул из фляжки и снова настойчиво поднес серебряный сосуд к губам Поля. — Ради меня, сделай маленький глоток, хотя бы один… и тебе сразу станет лучше, вот увидишь! Примечания: 1. Мериносы — порода тонкорунных овец, выведенная в Эстремадуре (Испания) в 12 веке. Мериносы отличаются от остальных пород овец высоким качеством камвольной (чёсаной) шерсти, состоящей из тонких (15–25 мкм) мягких волокон. 2. Бальзамическая смола — густой и вязкий древесный сок, добываемый из хвойных деревьев (например, пихты); состоит из душистых, летучих масел или спиртов, используется как мазь для ран и растирок. 3. Кантабрийское море — так испанцы называли Бискайский залив. Французы именовали этот же залив Гасконским. 4. Каютный юнга (бой) — слуга на корабле, обычно в возрасте от 11 до 14 лет. Выполнял неквалифицированную работу вроде уборки, стирки и чистки одежды, подачи напитков и блюд, и вообще служил «мальчиком на побегушках» у капитана и старших офицеров. 5. Английский канал — другое название пролива Ла Манш. 6. Приватиры — пираты, промышлявшие нападением на торговые английские суда в проливе Ла Манш и других прибрежных водах северо-запада Франции. 7. «Патриот Франции» — газета времен революции. Оригинальное название: «Le Patriote français». Издатель: Жак Пьер Бриссо, лидер жирондистов Первая газета республиканцев. Начала выходить в апреле 1789 года. 8. Лавровишня — вечнозеленое древесное растение, родственник вишни и сливы. Лавровишневая вода (лат. Aqua Laurocerasi), являющаяся продуктом перегонки настоя жмыха или свежих листьев с водой, содержит продукты гидролиза амигдалина — цианистый водород (ок. 0,1%) и бензальдегид и раньше широко использовалась как успокаивающее и обезболивающее средство. В настоящее время из конвенциональной фармакопеи вытеснено, но продолжает применяться в гомеопатии (при упорной лихорадке, ночном кашле, митральной недостаточности и по другим показаниям). 9. Звучит по-идиотски, но это чистая правда. В годы революционного подъема действительно старались подчеркивать равенство буквально на каждом шагу, в том числе и в речевых оборотах. Многие старинные формы вежливости были признаны нежелательными, а во время якобинской диктатуры на некоторое время отдельным декретом запретили обращение «на вы» — к счастью, ненадолго. 10. Audaces Fortuna juvat (латынь) — счастье сопутствует смелым