The Symbol of Salvation

      Голова медленно превращается в раскаленный уголек, руки начинают трястись мелкой дрожью, суставы выворачивают в разные стороны. Против воли маленькие слезки катятся по щекам и падают на разноцветные буквы словаря. Маленький мальчик поднимает глаза на часы в углу. Стрелочка прошла всего два деления. Значит с начала чтения минуло не больше десяти минут. Крохотные кулачки сжимаются на кудрявых волосах и пребольно тянут вниз, вырывая некоторые пряди с корнем. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Только бы не разрыдаться. Только не снова… Буквы теряют свой цвет. Хорошо пропечатанный текст бледнеет. Слога меняются местами, будто бы шутя. Буквы прячутся друг за дружкой, играя в пятнашки. Слова вроде бы и складываются в предложения, а вроде и не несут смысла. У папы получается по-другому. От него буковки не прячутся. Ди очень холодно. Он не подумал, что в одной ночнушке и босиком в учебной комнате будет прохладно. А открытая форточка не желала поддаваться детскими ручкам. Возвращаться в комнату за тапочками — разбудить родителей. Глаза у папочки голубые-голубые как небо, а синяки от недосыпа чернеют как смола. Ему редко удается отдохнуть. Сегодняшняя ночка одна из тех, когда он ложится спать. Ди очень не хочется будить папочку. А-сан-нас. Что за асаннас? На картинке рядом изображен экзотический фрукт. Ди знает, что читается он по-другому. Ана-на… А дальше-то где? Куда окончание подевалось? Минуту назад слово было длиннее. А-НА-НАС!!! Пять минут. Он читает одно слово уже пять минут!!! А ведь это пройденный материал. Как папа гордился, когда они преодолели букву «д». И вот теперь Ди опять не может прочитать ни строчки. Может это просто не его буковка? И если выбрать другую, все получится? Да кого Ди обманывает… Строчки пляшут в хороводе. И зависит это не от страницы. А от одного маленького дебила. Слезы начинают ручьем течь по щекам, портя качество листов, что мгновенно сморщиваются от влаги. Хочется стукнуть себя, но опять же-это будет громко. Из горла вырывается позорный всхлип. Густав говорит, что мужчины не плачут. Он много, что говорит. Например, что Ди — первый блин комом, неудачная попытка ребенка. И Ди не то, чтобы не согласен с этим злым, странно пахнущим мужчиной. Папа не любит Густава. Никто в этом доме не любит. Ди тоже. Но Густав к сожалению звучит правдоподобно. Другие дети в семь лет идут в школы, получать знания. Ему же даже учителей не назначили. С ним попеременно занимается Бетти или папочка. Изредка Густав заходит в гости, чаще всего без спросу, и начинает требовать от него знания, прогресс от уроков с родителями. Вот только дырявая память плохо хранит выученное. — Ничтожество. — хмуро бросает Густав. — Ничтожество… — задыхаясь от слез шепчет ребенок, обняв себя за плечи, едва не начиная биться головой об этот букварь. Почему все дети как дети, а он -ничтожество?! Это несправедливо. — Ди, ты что делаешь? Черт. Теперь ещё и папа встал. Мальчик пытается закрыть спиной букварь, но что может скрыть такая маленькая спинка? Отец хмурит брови, качая головой. — Пожалуйста дай мне руку. Мальчик робко протягивает ему ладошку. Тёплые пальцы сжимают её. Раздаётся протяжный вздох. — Как лёд. Папа кидает взгляд на учебник. Поджимает губы. Не ругает. Догадался, зачем Ди поднялся. — Как долго ты не спишь? — строго спрашивает, укутывая сына в свой халат, Себастиан. Ребёнок опускает голову. Покрасневшие от стыда ушки выдают его с поличным. — Прости… — Как долго ты не спишь? — Я не ложился. Вообще не ложился. Одним движением взрослый блондин закрывает букварь, поудобнее устраивает ребёнка на плече и несёт в детскую. — Ди, я выделил тебе достаточно часов на занятия. Нет никакой надобности прятаться с книжкой по ночам. Ди греет замерзший носик у папы на плече. Папа очень тёплый. И кажется сердитый. Что ж, это было ожидаемо. Он не любит, когда Ди нарушает режим. Кровать манит своей мягкостью. Ребёнок кусает внутреннюю сторону щеки, чтобы мгновенно не уснуть. Надо только подождать и можно возвращаться к чтению. Но папа не торопится уходить. Устало смотрит на своего сына, укутывает посильнее и сидит рядом. Будто подозревает о замысле. — Даже и не думай покинуть постель. — А если я захочу в туалет? — Сходить на минутку в туалет и ломать глаза в темноте полночи — разные вещи. Точно подозревает повторный побег. — Закрывай глаза и спи. — пытается улыбнуться он. — А как же ты? — встревоженно хмурит бровки Ди, стараясь подражать строгому выражению отца, но тем самым заставляет его расслабиться и улыбнуться уже искренне, не через силу. — А я побуду рядом, пока ты не заснешь. И учти, я знаю как выглядят спящие дети и как притворяющиеся. Папа действительно садится ближе, удобно устраиваясь сам и устраивая сына рядом. Он запускает руку в светлые кудри ребёнка, массируя затылок. Вся головная боль мигом улетучивается. — Пап? — Да, мой хороший? — А я когда нибудь вылечусь? — От чего? — Ну от той болезни, которая читать мешает. — Это не болезнь. Это небольшая особенность. Не самая приятная, признаю. Но мы будем учиться жить с ней и вскоре ты перестанешь замечать её. — Дедушка говорит, что я ничтожество. — Ну, во-первых, он и мне так говорил в свое время это раз. Во-вторых, не называй его дедушкой. Он этого не достоин. Нежные поглаживания усыпляют. Себастиан едва слышно мычит колыбельную. — Ты не ничтожество, Ди. Ты моё самое главное чудо. Обещаю скоро все изменится. Скоро изменится …