frequency

      света чувствует себя странно, но при этом невероятно привычно и обыденно. ей кажется, что с машей всегда так. хотя вот остальной круг общения романовой так явно не думает. они, наверное, искренне верят, что она веселая и радостная девушка, вовсе не прячущая безразличие за улыбкой. искренне верят, что маша — та, кто готова прибежать по первому зову на какую-нибудь тусовку, дабы повеселиться и повеселить всех остальных.       но для токаровой она не такая. для неё романова — невероятно уставший человек, чьи чувства притуплены до состояния, когда тебе приходится изображать абсолютно все чувства. вплоть до малейшей улыбки, до вздернутых бровей или даже печали. ей кажется, будь романова художницей, её картины бы продавались за миллионы. но пока, продаются только её ненастоящие эмоции, людям, которые и саму романову не то, чтобы прям любят.       она не раз видела то, как маша нервно курит на балконе её квартиры, в которую приходит каждый раз. для того, чтобы, видимо, каждый раз говорить ей «нет». она это игнорирует, но не хочет игнорировать то, как трясутся ее запястья, да и она сама на этом злополучном балконе. видит, что она испытывает лишь тотальное безразличие и тоску ко всему в этом мире.       и токарова никогда не подходит чтобы помочь, ведь романова не просила. а если не просила, значит не нуждается. она уяснила это еще давно, когда только узнала об одной из проблем её и пыталась неуклюже помочь. она отчётливо помнит фразу, которую ей тогда буквально прошипели.       «спасение утопающего — дело самого утопающего, света.»       света не держит зла. никогда не держала и не будет. она думает, что романова слишком много пережила, чтобы испытывать какие-то негативные эмоции в её сторону.       — маш, пойдем домой, тут холодно. — бережно говорит, открывая дверь. на это романова показательно скидывает пепел не в окно, а на её подоконник, словно говоря не мешать. света сдержанно сжимает губы в полоску и пялится на чужую, до ужаса красивую, спину, ничем не закрытую. такую же как и у неё самой. их одежда где-то, куда ни одна из них лезть не хочет. — хорошо.       — ага. — отвечают тихо, пальцем всё-таки стряхивая пепел с подоконника на улицу, при этом затягиваясь. токарова только вздыхает тихо.       дверью не хлопают. света не хочет. не испытывает она на машу злости. не может испытывать. поэтому большими шагами в кухню идёт, заваривать чай. три ложки сахара для токаровой, ни одной для романовой. она не любит сахар, но любит зеленый чай, листовой. пакетики терпеть не может. поэтому в квартире светы в небольшом чайнике всегда, на всякий случай заваренный, зеленый листовый чай стоит, принесённый из какого-то очень крутого — и по совместительству достаточно дорогого, — чайного магазина. а на полке сверху лежит коробка пакетиков черного чая, первых попавшихся. она ведь никогда не жалела на неё ничего. ей не жаль ни потраченных денег, ни сэкономленных на себе. даже свое сердце, на самом деле, не жаль. она ведь приподносит его из раза в раз на блюдечке для романовой, никогда не думая о последствиях для себя. для неё не жалко ведь.       маша на кухне появляется быстро. от нее пахнет чистым табаком без добавок, что всегда неприятно тащился невидимым шлейфом за ней. на её плечах футболка большая висит, а на ногах брюки длинные. буквально десять минут до этого на ней этого не было. она не удивится, если это было взято из её гардероба, ведь размеры у них совпадают, а света не жадная. в общем-то, кажется токаровой, от собственных вещей романовой здесь только большая сумка через плечо, с которой она ходит буквально ежедневно. не изменяет привычке. как и привычке пить чай с ней всегда, перед уходом.       — спасибо — говорит она быстро, без капли благодарности в голосе, и тут же подносит кружку к губам. света смотрит на неё всегда. долго, словно прожигая. на ее лице нет ни капли макияжа, от чего виднеются слишком большие и темные синяки под глазами, что обычно ненавязчиво маскируются, дабы поддерживать образ тусовщицы с радостью в глазах от каждой выходки. свете кажется, что ей не нужно их замазывать. кажется, что они только дополняют машу.       — люблю тебя — почти спонтанно говорит токарова. «почти» — потому что она всегда это говорит. каждый раз, когда романова приходит. уже берёт за привычку.       — а я тебя нет — каждый раз ей отвечают одно и то же. словно привыкая так же как света.       — я знаю, маш.       романова каждый раз приходит. и этот раз вовсе не исключение. плохо сделала и защитила работу в вузе? она идет к свете. разбили сердце? она идет к свете. у нее панички? она идет к свете. да блять, даже если у нее закончились её любимые сигареты, а до стипендии осталось долго, то она идет, черт возьми, к свете! она не умеет жить без нее. свете кажется, что она просто привыкла к ней. так привыкла, что уже не может не приходить из раза в раз. как долго бы токарова не ждала — самый длинный промежуток длился около восьми месяцев — она все равно приходит обратно. и она обязательно снова объявится. и света снова пустит её в дом. токарова для нее как никотин. а за никотин она готова продать душу, не меньше.       — у тебя остались сигареты? — устало спрашивает, когда проводит ночную гостью к двери. уже шесть утра, время течет так незаметно вместе с ней прошло около трёх часов с того, как она пришла.       — ага, — снова повторяет, а после тянет пачку, на что света выдыхает и берет лишь одну. ей не нужно много. на самом деле, просто того, что романова довольна, ей хватит на десять лет вперёд. но она давно не чувствует удовольствия за исключением постели. а ложь в лицо света ненавидит и довольна ей явно не будет. — до скорой встречи.       дверь захлопывают. маша захлопывает. токаровой остаётся лишь вздыхать и идти на прокуренный ими обеими балкон, зажигая сигарету с противным, не разбавленным ничем, вкусом. она почти довольна этим.