Тая, замолчи!

Этот вечер для Таи, в отличие от предыдущих вечеров за очень долгое время, был не последовательностью действий — а сосредоточением ощущений. Цветов, звуков, запахов. Вне времени. Вне таймлайна бегущих к концу первого сезона серий «Войн Клонов», вне походов на холодный балкон за перекуром. В приятном полумраке сверкали с характерным звуком рисованные световые мечи в хорошо поставленном бою; на губах приятно тянулся ещё тёплый плавленный сыр, вкусный и нежный, затопляя рот слюной; кожу оглаживала мягкая фиолетовая ткань, на руках мирно дремала мурлычущая кошачья тушка, а в бок упирался чужой острый локоть. Порой-порой два зрителя перебивали персонажей на экране, споря и удивленно восклицая, припоминая знакомые моменты и с восторгом проводя параллели с оригинальной серией фильмов, восхищаясь характерностью персонажей и проработанностью политики, а мудрые фразы, озвученные в начале каждой серии, старались вслух хором проговорить одновременно с озвучкой, после делая ужасно важные лица и рассыпаясь от этого в смехе. И чёрт, это было… Классно, наверное. Тая не могла назвать себя прям уж начитанной, поэтому подходящие синонимы всё никак не подбирались, так что, да, — про себя она окрестила эту ночь классной. Как, наверное, и всякое время, проведённое один на один с Антоном, который укромно полулежал справа от неё, то и дело взволнованно что-нибудь заявляя по поводу происходящего на экране, и отпускал такие шутки, что им порой приходилось жать на «стоп», чтобы за безудержным смехом и добивками не пропустить ни одного события в сюжете. Со временем они задолбали даже кота, который, не выдержав очередного приступа хихикающей тряски на Таисином животе, сердито на них посмотрел и стремительно спрыгнул на пол, убегая в другую комнату, пока ему вслед неслось «Люк, даже на раннюю историю своего бати не посмотришь? Ну Люк!». Конечно, мысли о том, что происходящее явственно воняет какой-то угрозой, никуда не делись, разве что оказались заглушены вкусным заполночным ужином и философскими диалогами персонажей, и вернулись с грохотом и ужасом, когда Тая, отлучившись в туалет, замерла в тишине ванной, моргая в слишком ярком свете и глядя на себя в зеркало. На теле чужая одежда. На щеках румянец. В глазах блеск. На губах глупейшая улыбка. Просто картина маслом. Почему ты вечно добровольно встреваешь в какую-то нездоровую хуйню?.. Но! Ведь одежда была удобной, улыбка — искренней, а румянец придавал лицу оттенок живости в противовес привычной вежливой прохладе. Наверное, это хорошо? Или стоит уже начинать беспокоиться? Нет, Антон вёл себя замечательно — никаких якобы случайных интимных касаний, никаких попыток приобнять или забраться под толстовку, чего Тая боялась, наверное, даже сильнее смерти — потому что, может, он бы и послушался, скажи она ему «нет» на посягательства, но вот испортит ли отказ их взаимоотношения — одному богу известно. И тот, наверное, не в курсе. У него, скорее всего, достаточно других дел, более важных, чем следить за тем, как два еблана смотрят мультики и делают вид, что они друзья. Тая неслышно пнула стену, обжигая себя в отражении злым взглядом. Что значит «делают вид»? Ты что там, блять, опять себе думаешь башкой своей пустой? Двенадцати часов не прошло с тех пор, как ты в присутствии двух свидетелей из Краснодара заносчиво объявила, что хуй полезешь в отношения и хуй позволишь кому-то полезть самому. А сейчас что? Еда, полумрак и общий любимый сериал мозги отключили? Можно, конечно, всё спихнуть на гормоны и довольно долгий период существования без пары. Когда она там рассталась с Ромой? Год будет в мае. Нет, пережила расставание она просто прекрасно — не портило ситуацию даже то, что они продолжали работать в соседних кабинетах вплоть до Таисиного увольнения в конце января перед переездом в Москву. Но, наверное, тело, почуяв рядом кого-то подходящего, пытается обмануть холодный разум и вывести его на желание близости? Ну бред же. Тая, ты же, блять, не совсем идиотка, и знаешь, когда следует остановиться. Всегда знала. Знает ли Антон, когда нужно остановиться? И остановится ли? И надо ли это вообще? Может… Пусть всё своим чередом пойдёт? Да нет, бред какой-то. Когда она вернулась в комнату, то Антона на диване не оказалось, и внутри Таи почему-то всё упало. Ну вот, тоскливо подумала она, пиздец. Что именно пиздец — мозг формулировать отказался, ему было вполне достаточно обычной неясной вспышки тревоги, чтобы удовлетвориться. Беззвучно шагая босыми ногами, она прошла по коридору и осторожно заглянула в кухню, после чего, разглядев Антона, возящегося спиной к ней с чашками, мысленно себя отругала: ну идиотка. Чего ожидала? Удара битой по башке? У Антоновых ног вертелся Люк, на всякий случай выпрашивая что-нибудь вкусненькое, и когда Шастун, отпуская попрошайке какой-то нелестный комментарий, уронил ему на пол кусочек сосиски, Тая не нашла ничего лучше, кроме как тоже мяукнуть, чтобы разрядить обстановку. Которую сама же и напрягла. Для себя же самой. Самостоятельная женщина, хули, сама себя накрутила, сама себя раскручивай. Антон на звук оглянулся через плечо и фыркнул, вновь возвращаясь к чайным пакетикам: — Ебань, блять. О, кстати, я когда тебе писал в сообщении «ебань», телефон исправил на «Кубань». Хочешь сосиску? — Не, я просто, на всякий случай, — отказалась Тая, приближаясь, одновременно подкатывая вечно сползающие рукава, и заглянула в чашки, — Вот это дело. — Только не ржи, — он показал ей коробку из-под чая, — Успокоительный травяной сбор. Серёга подарил, чисто угарнуть, а я прям подсел. — Спорим, Оби-Ван его литрами пьёт? После каждого «Энакин, нет!». — Пф, даже спорить не буду, — Антон сунул ей в руки горячую чашку, огромную, почти как суповая тарелка, с мелким рисунком в стиле Хэллоуина, — Сахар не стал добавлять, ты ж заебешь. — Мудрое решение, — подтвердила Тая, уверенно топая обратно в комнату, поднося чашку ближе к лицу и вдыхая приятный аромат заваренных трав. Чай оказался вкусным. Явно недешёвый — даже у аптечных сборов не бывает такого яркого вкуса (Тая, было дело, какое-то время в своей жизни заменяла потребление кофе и обычного чая на такие «полезные» сборы, так что опыта у неё в дегустациях заварок чабреца, ромашки и иже с ними было с головой). Кроме того — чай волшебно согревал, и Тая даже сбросила с ног плед, под которым пряталась от квартирной прохлады, и теперь довольно сидела, обняв обеими ладонями огромную чашку, увлеченно следя за сюжетом на экране, поддакивая забавным комментариям Шастуна. Когда чашки почти опустели, а Энакин с Асокой практически прорвали блокаду бестолковых дроидов, Антон прислонил голову к Таисиному плечу — ярким дежавю, когда они в последний раз тусили в «Пьесе без сюжета», когда впервые обнимались, как двое общительных шизоидов, сбежавших из дурки, когда Антон смотрел на неё своими зелёными глазами с доверием и мягкой улыбкой, грустной и милой, а она — не боялась быть настоящей при чужом человеке. Тая окаменела от прикосновения тяжелой головы, и Шастун, кажется, тоже, дыхание в комнате замерло — а затем синхронно возобновилось, едва она поняла, что жест безопасен, а он — что его не оттолкнут. Когда поползли финальные титры, Антон отлип, привстал, чтобы переключить серию, а когда вернулся под звуки девиза серии, который они, конечно же, хором тут же озвучили, вновь привалился к её плечу, к нагретому месту, целенаправленно приникая щекой к ткани фиолетовой толстовки, ненавязчиво и согревающе, уложив руку на диван параллельно её бедру, но не касаясь. Как-то вежливо, что ли. Понимающе. Перед глазами не было отрезвляющего зеркала в пронизывающем белом свете, и Тая не смотрела себе в глаза с видом самого строгого из судей — и всё же в голове ворохом смятых вороньих перьев, подгоняемых сквозняком, вновь пронесся миллион слишком серьёзных, обезличиваючих, трезвых мыслей. Громкое для тишины неправильного, жалкого умиротворения в её душе «Тая, блять, ты что творишь?!» пронеслось, как скоростной поезд, нахрен сбивая скромную, вымученную чисто женскими глупостями пирамидку деревянных детских кубиков с буквами, читай сверху вниз — «а-м-о-ж-е-т-?». Никаких «может». Нет значит нет. И это касается не только Антона — тебя, Тая, это тоже касается. Наверное, даже ещё сильнее, чем его. Шастун отник от неё, и Тая испуганно даже подумала, что промучилась в своих мыслях и метафорах аж целую серию и он уже собирается переключать на новую, но титров на экране ещё не было — всего лишь Оби-Ван и Винду снова выясняют отношения. А Антон, вместо того, чтобы оправданно взять чашку со столика, остановить воспроизведение, просто перелечь, да что угодно — повернулся к ней лицом и спросил: — Что случилось? Тая посмотрела на него в ответ, отвлечённо наблюдая, как играют на краю чужой радужки силуэты с экрана. — Ты дохуя громко думаешь, мне диалогов не слышно, — добавил Антон, слегка улыбнувшись, явно попытавшись разрядить обстановку, но продолжая смотреть ей в лицо серьёзно и выжидающе, — Мне не трогать тебя? Вот вроде адекватный вопрос, а отвечать на него как? «Да, трогай»? «Нет, отодвинься»?.. «Мне от тебя жарко»? Блять, ещё хуже. Он же и не трогает, просто голову на плечо положил. Друзья так делают, с Машей она вообще со знакомства вечно то обнимается, то в щеки целуется, пока где-то на заднем плане психует и ворчит Машин парень Лёша. С нетактильной и недоверчивой Олей контакт налаживался дольше, но валяться под одним одеялом и запросто брать друг друга за руку давно было для них приятной нормой, проявлением привязанности и заботы. Так что же сейчас творится? Он же не делал ничего негативного. — Ты прям дохуя думаешь, — будто читая её мысли, заметил Антон без единого признака весёлости, даже напускной, — Скажи, если что-то не нравится. Не молчи, блять. Боже, Тая, что за восхитительный недооцененный талант в жопу портить любую, даже самую невинную, ситуацию двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю? — Я… — она замолкла, когда Шастун отвернул голову, но он всего лишь нажал «стоп» на ноутбуке, взял в руку чашку с остатками чая и протянул ей, вернув взгляд ей на лицо, спокойный и серьёзный. Взрослый. — Извини, — уронила как можно более непринуждённо Тая, принимая чашку и ставя её себе на колени, выдавливая из себя улыбку — одну из тех, которые она тренировала перед зеркалом, чтобы знать, как вести себя перед камерой на съёмках — и, судя по тому, как чуть сощурился Шастун, эту улыбку он узнал, — Наверное, я засыпаю уже. — Тай. — Да просто из-за «Импры» нервничаю, — выдала Тая, едва мозг успел обрезать связующую ниточку между болтливым языком и идиотски честным сердцем, и ударить в затылок ледяной адекватностью и строгостью к себе, — Я такой хуйни надумала уже, не хватает башки, чтобы держать всё в ней. А ещё это мой тайный талант — вечера портить, как видишь, — она испуганно хихикнула в тишине. — Ну, тут мы в одной лиге, — пробормотал Антон скорее по инерции, отводя взгляд. Молодец, Тая, давай, утопи в стыде и его, тебе ж делать нехуй, о тебе заботятся, привели к себе домой, а ты сразу благодарочку — шпуньк, получите-распишитесь. Идиотка. — Извини, — прошептала она почти неслышно, уже не зная, зачем вообще продолжает открывать рот, и не будет ли логичнее поехать сейчас домой и сшить себе губы цыганской иглой. И на всякий случай ещё залить в уши белизну и хорошенько прополоскать голову. Чтобы очиститься от всего этого пагубного пиздеца. — Да ничего, я ж понимаю. Сам такой был. Расслабься, — он протянул руку и ласково потрепал её по плечу, сочувствующе улыбаясь, — Когда выйдешь на сцену, это всё останется за кулисами. Ты, блять, я уверен, сделаешь всё как надо, может, не с первого раза, но, блять, ты ж ахуенная. Видела промо, которые получились? — Тая содрогнулась, притворно округлив глаза, и он хмыкнул, покачав головой: — Не пизди. Ты на сцене смотришься так, словно ты там прям живёшь, а не с улицы пришла. Естественно, во. Не знаю, что ты себе говоришь и как переключаешься, но это реально работает. Так что в пизду все страхи, сомнения и всё остальное, что мешает жить нормально. — Легко сказать, — произнесла Тая, как зачарованная рассматривая его наполовину освещенное лицо с воодушевленно приподнятыми тонкими округлыми бровями, чувствуя плечом тепло его руки. Так странно и почему-то правильно. Как будто так и надо. — Ты справишься, — уверенно кивнул Антон, наконец разжимая пальцы и возвращая руку себе на колени, — В любом случае, если думать над этим постоянно, легче не станет. О, и… Блять. Девиз этой серии какой? — он кивнул на экран, — Давай, ты ж запомнила. — «К высотам величия ведёт тернистый путь», — скептически закатив глаза, ответила Тая, протянула руку и беззлобно пихнула его в грудь, — Ой, блять, умерь уровень пафоса. — Сама умерь, — фыркнул Шастун, нажал пробел, запуская серию, и вновь улёгся рядом, комфортно припадая щекой к привычному месту на плече Таи и роняя рядом с ней свою расслабленную руку, пока Зыкова только глаза прикрыла, теряя улыбку, на дне своей неглубокой, мелкой, несчастной душонки уже режась до крови об осколки молчаливо осуждающего зеркала. *** На балконе был постелен тёплый ковролин, так что стоять там даже босиком было нормально — впрочем, касаться ступнями пола практически не приходилось, потому что, перекуривая с умопомрачительным видом на ночную Москву, они сидели на высоких барных стульях, и Тая даже кончиками пальцев не доставала до пола. Клубился дым, перемигивались в дрожащем мареве холодного воздуха далёкие огни города, Антон, ловко уворачиваясь от неметафоричных ударов судьбы, на страх и риск ерошил Таисины волосы, сквозь задыхающийся смех шутя про домовёнка Кузю, в то время как Тая одновременно пыталась удержаться на стуле, не выронить сигарету, уберечь от посягательств волосы и надавать по шее, собственно, посягателю, а Люк, пришедший следом за ними, укоризненно наблюдал за обстановкой, не понимая ни людей, ни их беспочвенного веселья. В конце концов он шуганулся прочь за дверь, подальше от них, которые в конце концов сплелись сквозь Антонов смех и Таисины ругательства в принудительно-примирительных объятиях. — Ты еблан! — зло бухтела ему куда-то в грудь обездвиженная Тая, — Я в волосы миллиарды вкладываю, ты, блять, не представляешь, сколько сейчас стоит приличный, блять, бальзам! — Представляю прекрасно, — отозвался Антон, продолжая подхихикивать, да так, что всё тело тряслось, и Тая в тисках рук — вместе с ним, — Мне каждый, блять, каждый стилист мозги ебал, что за волосами надо ухаживать, пока в мочалку не превратились! Мини-борьба завершилась только с официальным признанием поражения Таей сквозь зубы — лишь после этого Антон разжал руки, на что она тут же притворно принялась хватать ртом воздух. Противный холод сковывал конечности, так что, прячась вновь в комнате, они закрыли за собой балконную дверь, прежде чем вернуться к дивану. Но дошли до него не все — Тая внезапно замерла посреди комнаты, уставившись внимательным взглядом куда-то в тёмный угол. Антон, успевший уже усесться перед ноутбуком, заметив её задумчивое лицо, поднялся обратно на ноги, подошел и комично посмотрел в ту же сторону. — Люк иногда тоже так делает, — объявил он громким шёпотом, — Смотрит в пустоту. Страшно — пиздец. — Мне это надо. Прям щас, — Тая, слегка подыгрывая ему, подняла руку и указала пальцем. — Гитара? — недоумённо спросил он, бросив валять дурака, — Ты умеешь играть? — Только одну песню, — призналась Тая. — Тогда у нас действительно много общего, — фыркнул Шастун, подошёл к углу и за гриф поднял гитару, шутливо подув на неё, словно сдувая пыль, после чего протянул Тае, — Ну на, если хочешь. — А ты что умеешь играть? — она с нескрываемым благоговением приняла инструмент в руки, с лёгкой улыбкой поглаживая приятную текстуру материала. — Стыдно признаться. Цоя. И то песни полторы, может. А, ну и «Smoke On The Water». А ты? — Заметил, что для гитаристов «Smoke On The Water» — та же хуйня, что и «Собачий вальс» для пианистов? — спросила Тая, накидывая на плечо ремень, затем сняла и принялась утягивать под свой рост, — Типа, то, с чего все начинали, и то, что все умеют, даже если после этого бросили учиться играть. Так вот, я «Smoke On The Water», может, и не сыграю, но есть одна песенка… Они вместе вернулись к дивану, где Тая уселась поудобнее, укладывая гитару на колено, скрупулёзно перебирая струны и вертя колки, пытаясь уловить уровень настройки, пока Антон с неугасающим любопытством наблюдал за её действиями, подперев подбородок кулаком. — Хуй помнит, — наконец вздохнула она, — Вроде так. Ну тут мотивчик простой, типа… фа диез… — Тая легко ударила по струнам, зажимая их неловкой раскорякой пальцев на грифе и смущенно улыбнувшись Шастуну, — Да, когда мой знакомый музыкант увидел мой фа диез, он с таким же лицом сидел. — Бля, извини, — аж вздрогнул тот, тут же старательно принимая как можно более невозмутимый вид, — Давай, ебаш. — D… — пальцы вновь грянули по струнам, пока Таисин взгляд внимательно метался от одной руки к другой, а аккорд дрожал между стен тёмной комнаты, подсвеченной только светом забытого уже ноутбука, — Е… — вновь звук, чистый и свежий, и Антон улыбается одновременно с ней удавшемуся аккорду, — А… Нет. Наоборот, — она энергично сыграла четыре рваных аккорда подряд, внимательно вслушиваясь, и удовлетворенно кивнула, — F, D, A, E. Вот, ага. Вспомнила вроде, — заключила наконец Тая, с готовностью легко хлопнув по корпусу гитары, — Готов? Тёплые зелёные глаза улыбались в полумраке. Антон согласно кивнул, чуть склоняя голову на бок. — И-и-и-и… — пальцы лёгким выверенным ударом прошлись по струнам, рождая первый аккорд в такт высокому живому голосу, — Шива стреляет себе в висок, Виднеется плот, морем объятый, Держу в руках за края горизонт, Бликует в воде лазурная вата-а-а-а… Проигрыш вперемешку с тягучей распевкой и быстрыми перебежками взгляда вдоль послушно вибрирующих струн — аккорды в исполнении давно не звучавшей гитары отзывались где-то под рёбрами, а голос, играющий не идеальными, но приятными слуху, вдумчиво задорными переливами, был чем-то похож на мороз — может, чистотой, может, искренностью, может, увлеченностью. — Постой, Буцефал, ты куда полетел? Пол-царства б отдал за я пак панацей, Патрон или поц, поебать, кто успел! Построены в ряд в этой шлюпке из тел! Антон чуть приподнял брови, вслушиваясь в текст — Тая видела это краем глаза, не решаясь отрываться от струн, чтобы не сбиться и не забить. — Поболтаем навзрыд, я всё посчитал! — голос окреп, вместе с воздухом легко скользя по горлу — так естественно, что голова кружилась, а Антон всё смотрел, не отрываясь, но не на гитару и не на руки на ней — Тае в лицо, неосознанно зеркаля каждую микроэмоцию, каждую горькую полуулыбку, в точном ритме с острым настроем не знакомой ему песни, — Чтобы нас обуть — им не хватит лекал! Морская болезнь беспокоит слегка, Ещё! — Наполняется лестью бокал! Руки движутся всё уверенней от одного несложного аккорда к другому, вспоминая вслепую и по инерции каждое движение, каждое прикосновение струн к подушечкам отвыкших пальцев, а на лице расцветает улыбка, а голова активно качается в такт — и ноутбук погружается в режим ожидания, и в комнате воцаряется тьма — только тускло светится за окном многоэтажка напротив, да звучит гитара, да поёт Тая, да сидит, не шевелясь, Антон напротив неё, как заворожённый глядя в тёмный силуэт — в его квартире, в его одежде, с его гитарой, в его вкусе. — И Шива стреляет себе в висок, Виднеется плот, морем объятый, Держу в руках за края горизонт, Бликует в воде лазурная вата-а-а-а! И-и-и-и… Не на-а-а-адо-о-о-о… а-а-а-а… Тая увлеченно выпевала каждый звук, насколько помнила задорные переходы голоса исполнительницы в оригинальной песне — и почему-то не мешали ни темнота, ни зритель, ни собственная неопытность в игре и в пении, ни забившие голову мысли и бесконечные взвешивания. Растворяясь в музыке, которой было достаточно, чтобы заглушить противный голос в голове, она мысленно была где-то и когда-то дома, в своей съемной квартире в Краснодаре, где в одиночестве, среди седой февральской ночи, поёт себе эту песню, сто раз по кругу, до крови на пальцах гремя гитарными струнами. Нет ни благодарного слушателя, ни человека, которому хотелось бы сыграть «опять эти твои, Тая, странные песни», ни повода остановиться, ни желания разрыдаться, и квартиру ту уже сдали другим людям, да и гитары той нет давно… А здесь есть это всё. Почему-то. — От бизнес-коллег — до моральных калек! Круиз перерос в трехгодичный ночлег! Под скрипами мачт завершается ве-е-е-ек, От мусора в трюме потонет ковчег! Привыкая к темноте, глаза уже различают напротив силуэт, который слегка покачивается в такт песне, и Тая улыбается — ведь самый строгий судья в виде неё самой молчал, зачарованный звуками музыки — да, он вернётся позже, и сожрёт её с потрохами, но пока играет «Буцефал» — Тая в безопасности, и может себе позволить думать свободно, пока горло запальчиво выпевает любимые строчки, а пальцы рождают мелодию, простую и прекрасную. — Мы клад на корме, но балласт на воде, Запоями копится кладезь идей! Бумажки в бутылках горами на дне-е-е-е, Круги на воде от обломков надежд! Что она потеряет? Чего лишится? Без чего останется? Что отдаст добровольно, а что отберут силой? А что приобретёт? А приобретёт ли вообще? — И Шива стреляет себе в висок, Виднеется плот, морем объятый! Держу в руках за края горизонт, Бликует в воде лазурная вата-а-а-а… Её слушали. Её слышали. О ней заботились. Позвали домой. Окружили уютом. Ей доверяли. Доверили кота, гитару, частично даже правду — насколько это было возможно. На неё смотрели с усмешкой и теплотой, шутили вместе с ней и над ней. Её защищали и поддерживали. Безо всяких «но». Почему-то. Тая, ты такая идиотка наивная… Тая, подчиняясь припеву и собственному окрепшему голосу, мысленно пустила пулю себе в висок, смело и отчаянно пронзая насквозь самопрезрение. — И Шива стреляет себе в висок!.. Разрозненные аккорды близили конец песни — а Тая уже и не могла дождаться конца, ощущая, как потряхивает изнутри от внезапно накатившей смелости, безудержной и сумасшедшей. — Виднеется плот, морем объятый!.. Антон смотрел сквозь темноту, и хоть не видел деталей — лишь очертания плеч Таи и грифа гитары — легко мог себе представить, как на живом лице отражается каждая мысль, и как расцветает на нём восторг просто играть любимую песню, когда она легко даётся, когда ничто, даже темнота, не мешает перебирать струны — он знал это чувство очень хорошо, и потому мог в полной мере разделить его с Таей. — Держу в руках за края горизонт!.. В голосе прорезается нотка чего-то острого — и Антон не знал, задумано так в песне, или Тая… — Бликует в воде лазурная вата-а-а-а… И-и-и-и… Не-е-е-е на-а-а-адо-о-о-о!.. Последние звуки, кажется, четыреста раз отразились от стен, прежде чем тишина прекратила звенеть. Двое сидели в темноте, не решаясь разрушить молчания, не шевелясь, глядя куда-то, где, как они полагали, были лица, и слышно было даже, как сигналят где-то далеко внизу машины, что уже натолклись в раннюю пробку. Первая тишина за сегодняшний вечер, полный жарких споров, шуток, смеха, знакомых голосов русской озвучки сериала, мяуканья кота. Первая тишина за долгое время, когда Тае не хотелось и не нужно было выбирать — голос совести ещё не воскрес. — Не шевелись, — едва слышным шепотом, в полный противовес пению пару минут назад, попросила Тая, внимательно наблюдая за тенью напротив. — Я подумал, что ты уснула, — так же тихо пошутил Антон, послушно оставаясь на месте, невольно заражаясь атмосферой. — Не шевелись, что бы ни случилось, — добавила Тая, в свою очередь аккуратно перекидывая ремень гитары через голову и стягивая с себя, беззвучно и осторожно укладывая инструмент позади себя, чтобы не свалился на пол, а затем вновь повернулась лицом к тени, чувствуя, как колотит тело изнутри — давно забытое ощущение. — Не буду, — подтвердил Антон. И по голосу было слышно — улыбается, мудак. Всё понял, и сидит довольный. Переступая коленями по дивану, мягко, как кошка, пружиня кончиками пальцев рук, чтобы не потерять равновесие, она придвинулась ближе, так близко, что различала уже звуки чужого дыхания — иррационально спокойного. — У тебя сердце колотится, аж слышно. — Молчи и не двигайся, — едва сдержавшись, чтобы не метнуться позорно назад, произнесла Тая. — Боишься? — тут уже он откровенно лыбился, и в противовес насмешке Тае на запястье успокаивающе легли горячие пальцы, ненавязчиво, давая шанс вырваться и отступить, притягивая её ближе, помогая сократить расстояние, втягивая в приятную ауру — тепла живого тела и едва уловимого запаха духов, — Ебань. — Сам такой, — выдохнула Тая, ощущая, как холодные мурашки взбегают к затылку — в голове было пусто, ни единого комментария внутреннего голоса, будто он уже забил и пустил дело на самотек — а смысл сопротивляться, учить её чему-то, приводить примеры, мучать аргументами? Всё равно же по-своему сделает. Она потянулась навстречу одновременно с тем, как Антон рукой проскользил вниз к её кисти, переплетая их пальцы, и прижалась к чужим губам, которые тут же с готовностью мягко и неожиданно нежно, даже слегка сдержанно, приняли её. Никаких клишейных фейерверков в голове — только что-то рывком оборвалось в солнечном сплетении, и Тая вся обратилась одним чувствительным нервом. Первый поцелуй между людьми почти всегда осторожный, пробный, будто бы вопросительный — Тая бы подумала именно так, если бы только в этот момент её не вырубило буквально и окончательно, на замену присылая инстинктивный автопилот: в темноте комнаты больше не было ничего существенного, остались только… Её рука, свободная пока, легла на его шею, пробуя, осторожно зарываясь в волосы, и отражением — на талию, скрытую мешковатой толстовкой, проскользила чужая ладонь, чуть цепляясь пальцами, настойчиво прижимая ближе к себе, пока Тая, в согласии изогнув спину, не вжалась ему в грудь прямо своим заходящимся в истерике сердцем, податливо приоткрывая рот навстречу и рефлекторно сжимая пальцы. Кончик чужого языка вертляво проскользил вдоль, задевая её губу, а следом, сквозь полуулыбку — мягкий рывок навстречу, сталкиваясь носами, и — игривый прикус, мгновенный, приятный, до резкого выдоха носом. Он отник первым, но только для того, чтобы прижаться к её шее сначала колючей щекой — на мгновение, а потом — губами, ласково, на периферии более сильных чувств, сознательно не оставляя ни единого заметного следа, пока Тая, покорно сдаваясь, склонив голову, бессовестно млела в чужих руках, прикрыв глаза, медленно массируя кожу его головы, поглаживая волнистые пряди. — Как будто опять в четырнадцать лет вернулась, — пробормотала она, нелепо хмыкнув, ласково перебирая его волосы. Издав ответный хмык, Антон отольнул от её кожи и, продолжая прижимать к себе, будто она сейчас сбежит, игриво боднул её лбом в лоб: — Обожаю, когда ты от неловкости хуйню начинаешь нести. Посмеиваясь над Таисиными попытками оправдаться, он потянул её за собой, и они улеглись на диване, всё ещё в полуобъятиях, синхронно разглядывая далёкий мрачный рассвет, разгорающийся за окном где-то в реальном мире. Ещё пара часов — и Тая вернётся туда, в жизнь, лицом к лицу со стыдом и вечным недовольством, порождёнными неумелым самовоспитанием и горьким опытом, и вновь совесть и больное чувство гиперответственности расправятся с её жалкой тушкой — а там и осуждение, а следом — злое желание прекратить мучения, и так по кругу. Как всегда. Знаем, плавали. Но это, думала она, сонно уткнувшись носом в мерно вздымающуюся грудь Антона, который негромко и рассеянно что-то рассказывал, будет очень сильно потом.