Кровь на моих запястьях.

Осень – это сказочное время, когда природа одевается в свой лучший парчовый наряд. Она словно художник, воссоздающий картину, где каждый цвет и оттенок тщательно выбраны, чтобы омыть сердце эстета нежностью и красотой. Когда первые осенние ветра пронизывают воздух своим ласковым шепотом, листья начинают медленно, танцуя вальсом падать с деревьев. Их легкое шуршание под ногами – это мелодия, которая создает чувство гармонии и умиротворения. Ветки деревьев, одетые в желто-красные наряды, кажутся руками, приглашающими нас в волшебный лес, где время течет иначе, ведь только здесь можно насладиться природными чудесами осени. Но вот игровому ветру надоело, и он с безразличием бросил своего партнёра по танцу прямо возле стены очередного прилавка, швырнул этой засохшей, уже не столь яркой и красочной листвой под ноги высокорослому мужчине, в которого только что пырнули заострённым, поблескивающим при лунном свете кинжалом в области прегрудия, а затем и шеи. Этот темноволосый мужчина, смерть которого он теперь наблюдал, некогда был могущественным предпринимателем, прикрывающим свои злодеяния лживыми законами, адвокатами, стоящими на стороне власти и денег, нежели на подлинном кодексе законов. Он - человек безумно алчный, лишенный души и морали. Но дело его деструктивного влияния подошло к концу. Судьба наконец сказала свое последнее слово. Сначала, прикосновение кармы неотвратимо отразилось на этом мужчине. Рана на его теле превратилась в открытую рану государства, вытекающую алой жидкостью. Его власть, его кровь и его жестокость были разбавлены примесью надежды на расцвет и преобразование. Изменившийся окрас крови стал ярким свидетельством перемен.Темновато-багровые оттенки напоминали о напряженной атмосфере, в которую превращалась жизнь этого мужчины. Но в глубине этих темных окрасок, вступал в игру цитрин - символ прозрения и спокойства. Хамелеоновый оттенок примеси запутывал восприятие, менял свой цвет, и тем самым вносил надежду и ожидание в бывший мир тьмы.С каждым тяжелым вздохом поднимающейся твердой груди, этот мужчина, умирал медленно, словно момент ликвидации невольным образом затянулся в пространственно временном портале. Его жизнь угасала, словно те самые слабые, но все еще теплые и борющиеся языки пламени начинали покорно затухать при нехватки кислорода. Он умирал от его рук - рук, насыщенных горькими и праведными слезами мстительной справедливости. — Справедливость — высшая форма жизни. Каждый совершивший преступление будет отвечать перед лицом закона. Жизнь этого мужчины иссякла, под стальной тон, не выражавший ни ненависти, ни жалости, лишь веру в свои слова, пока кровь на его теле исчезла, оставив окровавленные следы на полу. Постепенно она, еще такая жидкая и разгорячённая скапливалась вокруг его похолодевшего тела, напоминая всему миру о его преступлениях, которые он так беспощадно совершал. Мужчина мертв, но его отпечаток останется в сердцах людей, которых он уничтожал, все прелюбодеяния и нелегальные действия навсегда оставят свое клеймо в истории мира, пусть и безмолвно, безоговорочно. Он был символом зла, но теперь его история стала предостережением для всех, кто хотел бы присвоить себе власть и право на уничтожение. Стоящий посредине этой картины высокий и статный шатен не испытывал никакого сожаления. Его смерть была неизбежна, а он была лишь инструментом, выбранным для выполнения высшего правосудия. «Если человеку не удается совместить справедливость и свободу, он терпит поражение во всем.» Тэтте Суехиро — молодой, будучи в возрасте 22 лет человек с непослушными, но при этом необычно торчащими кончиками в разные стороны волосами каштанового цвета. Заостренная на краях чёлка падает ему на смугловатое лицо и торчит из под козырька его головного убора, который он большую часть времени носил при себе. Под левым глазом у него наблюдается три отличительные отметки, напоминающие три дождевые капли. Тэттэ, казалось, чувствовал каждое мгновение, проходящее в этой угнетающей комнате. Кожаная мебель привезенная из Англии, книжные полки из красного дерева вместе с книгами в разноцветных кожаных переплетах со старыми, пожелтевшими от истекшего времени, обтрепанными страницами. Молодой Суэхиро был достаточно плохо ознакомлен с английской культурой, поэтому название книг и их суть всегда оставалось для шатена недостижимой загадкой. Пыль на полу лежала плотным слоем, темнее по краям, от чего по стенам во всех направлениях расходились глубокие борозды. Деревянный стол был похож на маяк, светящий в темноту и предупреждающий о приближении опасности. Свежий воздух уже давно заменился запыленным, создавалось впечатление, что этот кабинет давным давно утерял своего хозяина и теперь остается бесхозным. Суэхиро не изменяя своим принципам стоял в центре комнаты, озираемый теплыми, греющими лучами веселого солнце, что с лукавой улыбкой подмигивало ему с далёкого при далёкого нежно-голубого небосвода. Он стоял с идеально ровной, казалось бы горделивой осанкой, его руки были заведены за спину и заранее сжаты в расслабленные кулаки, пока подбородок был приподнят, а зоркий, соколиный взгляд был устремлён вперёд. Поза эта много лет уже была его стереотипом. Если приглядеться, всмотреться в плохо освещенный отдаленный угол комнаты, в котором как раз токи и располагался резкой деревянный стол, то можно было заметить тень, свободно сидящую в кресле. Свет отказывался исполнять свое предназначение и освещать лицо таинственного для себя незнакомца. Он бескомпромиссно сложил ногу на ногу, выставив руки перед собой, при этом с усталостью отклоняя голову чуть в сторону, в том самом направлении, где уже около 3минут молчаливо, не пошевелившись ни одной скулой на лице стоял Тэттэ. Мужчина в тени тяжко и обречённо вздохнул, словно только что на его плечи свалился неподъёмный груз. Грубая, шероховатая ладонь потянулась к ровно сложенной на краю стола папке и ловко вытащила из середины немного замявшийся в самом углу листок. Цепкий взгляд прошелся сверху вниз по клочку бумаги, досконально изучая предоставленную информацию. Печатные буквы складывались в слова, слова в словосочетания, а словосочетания в предложения. Черный жирный шрифт отчетливо читался, не давая глазам перенапрячься. Уверенный, на высоких нотах властный и кроткий голос, пожалуй принадлежал не его начальнику, а неоспоримому диктору. —Существуют три основных банды влияния — автономная префектура. В настоящее время власть захватила контрабанда «Смерть небожителей». Банда поддерживающая баланс сил «Портовая мафия.», и многообещающая банда сосредоточенная вокруг всяких уличных бедолаг — «ВДА», были сформированы слиянием несколько объединённых групп. Слова из статьи отчеканивались с уст человека в тени, словно по каждому слогу пробивали прочным молотком. Из всей довольно таки обширной статьи он выбрал лишь самое важное, то что должно было навести еще совсем юного работника на очевидный след. И Суэхиро понял. Более слова были чужды. Он расправил руки по швам, после чего послышался приглушённый фоновыми звуками удар. Тэттэ с размаху возложил согнутую в локте правую руку на грудь, после чего отвесил несильный поклон. Взгляд был прикован к полу и одновременно был направлен в некуда, в всепоглощающую темноту — пучину собственных мыслей и терзаний. Разогнувшись, шатен выпрямился, все еще не позволяя себе сделать лишних движений. Начальник Суэхиро был далеко не молодым человеком, но сказать, что его отличающейся чертой было привередство к этикету было сложно. Тэттэ по собственной воле из раза в раз проявлял «должное уважение» к своему боссу. Работа шатена заключался в том, что ему было необходимо ликвидировать пешек властей, искоренять зло из этого мира. Но иногда приходилось прибегать к андерграундным способам. Убийства, торговля наркотой, вымогательство более всего прочего Суэхиро ненавидел проституцию. Тэттэ не беспокоило, когда женщины или еще совсем юные девушки желали заработать немного денег подходящим для них путём, не беспокоили и заведующие подобного ремесла, получающие ⅓ их заработка и создающие все условия для того, чтобы женщины могли сосредоточиться на своем ремесле. «Хороший сутенер стоит каждой кроны, которую ему отстегивают.» подобного мнения придерживался Суехиро. Но другое дело было когда-то кто-либо поднимал руку на женщину, либо же угрожал ей - все равно, любимой или нет. Это уже выходило за рамки закона. Но один случай все же пошатнул ранее не колеблющуюся репутацию Суэхиро. Ждать — мучительно. Забывать — больно. Но худшее из страданий — не знать, какое решение принять. Суэхиро Тэттэ нёс свою не самую простую службу ежедневно, не разу не уходя в отпуск и не разу не отсутствуя по больничному. Иногда его работа заводила совсем в другие русла, но была столь же неотделимой от устоявшейся структуры как и ее главные составляющие. На этот раз конкретно шатену поручению не презначалось, а вот его частому напарнику и по совместительству другу - Мичизу Тачихаре, да. Он слегка импозантный молодой человек с короткими колючими волосами, выкрашенными в ржаво-красный цвет, и янтарными глазами, такими приятно тягучами, словно свежесобранный, все еще поблескивающий золотом мёд. На переносице у него всегда красуется пластырь. В отличии от Тэттэ в организации «ищейки» красноволосый прослужил подольше, но не намного. Разговор как всегда проходил легко и гладко, даже молчание приносило свою подслащённую дольку в уютную атмосферу. —К осени всегда столько работы, прям обострение какое-то, вот же морока. И отпуск еще не скоро. Тачихара неловко, даже как-то неряшливо почесал затылок, тонкими, продолговатыми пальцами, на которых периодически красовались мазоли от ночных написаний отчетов за прошедший день, взъерошивал свои красные локоны, заставляя самые кончики вилять из стороны в сторону, будто сговариваясь с ветром укачивая природу в сладкую дрему, напевая безмолвную колыбель. Он продолжал идти четко по намеченному маршруту не сбавляя темп и при этом стараясь поддерживать ненавязчивый разговор. — Удобные погодные условия для убийств и грабёжа. Я не удивлён. Работы много, но справимся, не впервой. Суэхиро говорил кратко и по делу, могло создавать ложное впечатление, что по-другому Тэттэ и не мог. Но в ранее холодным голосе прослеживались смягчённые нотки. Тачихара тепло улыбнулся краешком губ, старательно пытаясь сдержать более обширную улыбку, ведь она всегда такая дурашливая, что Мичузу старался ее сдерживать, дабы не получить насмехания в свою сторону. — Тэттэ, будь по проще, ты будто смертный приговор выносишь! Не все же задания состоят в ликвидирование как никак. В тоне красноволосого проскальзывали легкие намеки на сарказм, он отшучивался, ведь фраза напарника и правда звучала слишком грозно, особенно в комбинации со столь серьёзной физиономией. Хотя чему удивляться, Тэттэ всегда держался с чувством собственного достоинства. Такое простое и всем ясное понятие как «улыбаться», было чем-то отдалённым для шатена. Хотя бы полуулыбку на его малоизменчивом лице можно было назвать 8️ чудом света. И в отличии от рыжеволосого напарника, Суехиро не отличался чувством юмора, поэтому на брошенную шутку отреагировал сполна серьезно, нахмуриваясь, заставляя тонкие, изящные, немного изогнутые по форме брови проделать путь до переносицы, чтобы спустя единое мгновение вновь вернуть на место все еще невольно подрагивающие брови. Довольно быстро Суехиро осознал, что его особенный, бескрасочный, высокого тембера голос – это его путь к контролю над эмоциями окружающих. Он начал практиковаться и исследовать свои возможности. Медленно, но уверенно он научился режиссировать чувства людей настолько хорошо, что смог добиться желаемого результата только с помощью своего голоса. Вечная непоколебимая уверенность придавала особых аспектов его настоятельному тону. —Я выношу смертный приговор исключительно людям пошедшим против закона, тем кто это заслужил. Работа палача, вполне осуждаема, но для баланса необходима. Тачихара на силу выдавил слабую улыбку, стараясь не показать своего не самого полного соглашения с изреканием напарника. Его поникшие уголки губ лениво приподнялись, стараясь хоть немного, но предать приободряющий вид своему владельцу. Потянув руку к своим шелковистым, вечно растрепанным волосам, словно протянув тонкую ладонь к пушистому, даже ватному облаку, рыжий впустил пятерню в свои локоны, помогая озорливому ветерку играющему с его волосами на свой лад приподнять огненно-рыжие концы вверх, туда, ближе к излучающему свет, полящему солнцу. Такой небрежный, спонтанный жест. Или точнее привычка? Суэхиро уже давно приметил, что так Тачихара выражал свою нервозность. Только оба парня захотели переброситься еще парочкой фраз, как встретили свою цель. Но он был не один. И его спутники привлекали куда большее внимание, чем сам заказчик.. Если бы только тогда они знали, чем все это обернется, пошли бы на эту встречу?.. Одно было предельно ясно - загадывать наперед уже не было смысла. «Бывают встречи, которые врезаются в память навсегда…» Тачихара нервно сжал правую руку в кулак. Костяшки его пальцев мгновенно побелели от перенапряжения. Вены открыто проступились через его тонкую, немного смуглую плоть. Эти янтарные, недавно весело сверкающие глаза, излучающие теплый свет, превратились в холодный, полный презрения взгляд. Они были такими сладковато тянущимися, словно золотистый мёд. Яркая душка, переливающаяся между золотистым и тускловато лимонным оттенком помрачнела, превратилась лишь в желтое пятно, немного смешанное с черным, загрязняющим все вокруг оттенком. Суэхиро же держался стойко, отстраненно, менее выражая свои эмоции, из-за чего могло создаться впечатление, что у шатена заторможенная реакция. Но его взгляд. Его ощущения. Уже тогда, все перевернулось. Именно тогда и настало начало. Эти белокурые волосы, что были растрепаны из-за резких порывов прозорливого ветра, они напоминали облако.. Такое пушистое, ватное, приятное на ощупь. так и хотелось протянуть руку, запустить пятерню в шелковистые пряди, которые в отличии от бархата перистого облачка, не рассеяться в пустоте, а взъерошат и без того нелепо переплетенные между собой волосы, чьи кончики торчат в разные стороны, смешно приподнимаются вверх и зависают в воздухе по прихоти ветра, не способного обойти стороной очередного соигрока. Болезненно бледная кожа, что при солнечном свете поблескивало серебром, напоминая луну. Такую же близкую, но одновременно безумно далекую, до которой невозможно дотянуться руками, она как и всегда, столь же прекрасно, грустно смотрит на тебя и продолжает блистать в компании звезд, дожидаясь когда ее солнце выйдет на небосвод, а уходя она будет плакать. плакать от того, что никогда за свою жизнь не сможет светить вместе с ним.. две полные противоположности, что нашли дорогу к друг другу, но этим завлекли несусветную боль по своим следам. темно карие глаза, что как и всегда безразлично смотрят куда-то вдаль, не изоображая и капли заинтересованости в происходящем. ужасно уставшие, с запавшими синяками от бессоных ночей, такие малознакомые, но одновременно и такие родные.. напоминают кружку горячего кофе холодным зимним утром. горький шоколад, что так нравится ему с детсва. Это тонкая нить связи образовалась сразу. Невзрачная, такая незримая, далекая от понимания, но уже давшая свое изначальное семя. Это мимолетное ощущение родственной души не было обманом, не было всего лишь густым туманом, дурманящим разум, насмехающимся над чужой доверчивостью. Но тогда.. Тогда это лишь было необъяснимое ощущение в груди, разливающееся теплом по телу и при этом дарующее какуе-то опустошеность. Карие, глубокие глаза плавно приобретали более темный оттенок, взгляд становилсы острым, словно наконечник клинка, готовый пронзить зафиксированную жертву, няходящиюся рядом с прекрасным «ангелом». Да. Вот какое было первое ощущение. Этот белокурый паренек, с навеки закрытыми глазами, никогда не имевшими способности лицезреть этот многогранный мир, казался лишь маленьким ангелом, сбившимся с ориентира. Он был в плену у опасного мафиози, что столь небрежно, ухватившись за его плечо в грубом жесте, волочил его туда-сюда, словно вымывая полы неподающейся во власть тряпкой. Белокурый незнакомец что-то недовольно шипел в сторону темного силуэта, обхватывал руками его руку, до жуткой боли сжимающего его плечо, в безуспешных попытках оттолкнуть от себя нарушителя спокойствия. Тогда Суехиро не заметил, но он впервые в жизни ускорил шаг, поспешив навстречу ангелу, словно боясь, что может не успеть. —Прочистите наконец ушные раковины и отпустите меня, я ведь сказал, что не намерен выплачивать долг этого идиота! Что вам еще надо?! На фоне опасного преступника, занесенного в список тех, кого стоит остерегаться и того, кто уже не раз марал руки в чужую кровь, белокурый незнакомец казался лишь потрепанным жизнью мотыльком, что летал над горящими языками разрастающего пламени, готового вот-вот сожжечь до тла эту жалкую букашку, до последнего цепляющуся за последнию призрачную надежду сохранить свою жизнь, улететь от сюда, далеко-далеко, туда, где этот мотылек перестанет отчайно цепляться за выстроенное царство крошечных, как и он сам иллюзий. —Заткнись. Тебя никто не спрашивал, жалкое ты отребье. Иди поной в другом месте. Мне плевать что ты там бормочешь и чего хочешь, а чего нет. Выплачивать все равно тебе Тон темноволосого парня переходил на шипение разгневанной змеи, готовой наброситься на объект раздражения. Такой ядовитый, немного продолговатый, словно брюнет разговаривал с ребенком, имеющим явные отклонения и пытался донести ему очевидные вещи, считая, что если произнесет их более медленно, выделяя каждое из, то общий смысл дойдет до сознания малого дитя куда быстрее. Но сбивчивая хрипотца, отчетливо слышавшаяся в надломленном тоне, безжалостно крушила весь старательно вырисовывающийся им пейзаж. Вот только этот «ребенок» не был послушным, не хотел столь быстро соглашаться на свое заточнение, он противился возникшей ситуации. Не имея сил, власти, значения в этом гребанном мире, все равно продолжал отстаивать свои права, бессмысленно брыкался, старался отпинаться, отнекнуться и получить свободу, дарованную птице, чей воздушный полет завораживает, приковывает к себе внимание, заставляет возжелать туже грацию, ту самую далекую и умиротворительную свободу, которую рано или поздно хочет заполучить птенец, уже способный вылететь из родного гнезда. —Ваше сбивчивое сердебиение, капля пота стекающая со лба и учащенный пульс выдают ваше волнение, следовательно подходящие люди ваши драгоценные приятели и по всей видимости не смогут разделить вашу точку зрения. И вот вновь ворочаясь, пытаясь извернуться, будучи не имея изворотливости скользкой змеи, рука брюнета резко разжимается. На одно мгновение жгучая боль обостряется, расходится от локтя до предплечья, но тут же унимается, оставляя после себя лишь еле ощутимую неприязнь и вибрацию, разносящиюся по телу со скоростью света, что заставляла его дергано вздрагивать, словно кукловод вкалывал тонкий, но убийственно острый наконечник иглы в разные части тела, принося хоть и слабую, но распространяющуюся боль. Белокурый парень немного приподнимает голову, чтобы наклонить ее в сторону на пару лишних градусов. Его глаза все так же закрыты, а раннее хмурое, недовольное личико, лишь еще больше сдвинуло брови к переносице, пока губы невольно подрагивали, скорее подчеркивая еще большее недовольство, чем страх. Рядом с ними теперь стоял еще один, довольно высокий силуэт. Он загораживал своей персоной абсолютно все, начиная от солнечных лучей и заканчивая его обидчиком. Крепкая, изгибистая рука ловко перехватывая чужое запястье, надавливая, не столь сильно, без уже привычного сопровождения хруста костей, но и не столь слабо, чтобы у оппонента была возможность выбраться. Черные, затягивающие бездны сверкали тысяча маленькими искрами, что собираясь вместе разгорались, будто догорающие языки огня восстали из пепла, переростая в обжигающие пламя, испепеляющие все на своем пути. Этот взгляд пронизывал насквозь, испытывал самую крепкую выдержку, но эти терпкие, коньячьи глаза смотрели холодно, отстраненно, словно и вовсе не лицезрели тонкой, заостренной *нити* , убийственным кинжалом напревленным на него. Брюнет стал барахтаться, словно акулу преследующую мелкую рыбешку вынесло на берег, где его власть иссякала, теряла свое предназначение. В этой среде он был бессилен и его жизнь зависела уже от другого хищника. —А ну отпустил меня чертов ублюдок, ты мешаешь. На одном выдохе выпалил Акутагава, уже переставая брыкаться, лишь напряженно смотреть на Суехиро. —Причинения вреда граждонскому не может оставаться безнаказанным. Четко отчеканил шатен. Но с этими словами отпустил чужое запястье, стараясь взмахом руки припустить рукав, ведь на его запястье все еще виднелась свежая, не успевшая высохнуть, размазанная алая кровь. Как беспечно с его стороны не носить с собой пушистые, белоснежные салфетки, способные оттереть лишь выявленные на свет язвы справедливости, но увы, внутренне всегда останутся, на этом самом запястье, напоминая о его преступление, сделанном воимя справедливости. —Я не просил тебя о помощи. Иди гуляй. Всего лишь малая горстка слов, но сколько эмоций в них смешалось. Чувство собственной гордости, не позволяющее принять помощь, злость, зато что он позволил кому-то увидеть себя таким беспомощным. Отвращение к героизму и идеалам своего спасателя и наконец нулевое уважение. Она явно выражалось в обращение на равных, хотя была бы возможность, Сайгики не замедлительно небрежно, опустил бы приставшую пиявку себе под ноги. Но как бы белокурый не хотел этого признавать, на данный момент Суэхиро приходился удобным вариантом для раскручивания ситуации. Но пресечь все пререкания поспешил Акутагава, напыщенно недовольный, что Тэттэ больше заинтересовался жертвой, которую Рюноскэ готовил в подстилки влиятельному человеку, которому задолжал его.. Друг? Брат или может быть любовник? Подобные подробности не коем образом не волновали брюнета. —Скажешь это кому-нибудь другому. Касательно дела, все отчеты у меня. Босс велел передать их вам и просьбу отпустить Дазая Осаму. Как только дело коснулось бумаг, брюнет протянул довольно тощую руку к внутреннему карману черной кожаной куртки, довольно небрежно вытаскивая красную папку, набитую распечатанными документами формата А4. В конце же тон Рюноскэ стал стальным, выражая что это скорее не просьба, а приказ, отданный скорее им, нежели его начальником. Было в этом что-то личное, какое-то неизведанное желание вернуть кого-то дорогого, очень ценного и важного для себя. Без кого жизнь не будет такой как прежде, станет более мрачной и непроглядной, потеряет всякий смысл. И пусть он с ним жесток, пусть пользуется и вертит как ему необходимо, Осаму был незаменимым человеком в жизни Рюноскэ. Он не позволит ему так просто умереть, даже если сам Дазай этого захочет. Он всегда будет принадлежать Осаму, даже когда шатен перестанет в нем нуждаться. Суэхиро обернулся через плечо, впаривая взгляд в Тачихару, который уже вел разговор с еще одним брюнетом стоящим в стороне. Его лицо прикрывала маска, зацепленная за кончик носа, по всей видимости, во время их пути случились небольшие неприятности, парень всячески пытался отойти в тень, слиться с ней на время, чтобы спокойно подправить маску, но рука рыжего потянулась к его лицу, в попытке помочь. —Не трогай, я сам! довольно резко воскликнул обычно молчаливый парень. Такой нежный, мелодичный голос, что Тачихара остолбенел, оставив висеть протянутую руку в воздухе. Его не волновал пристальный взгляд напарника, терпеливо ожидавшего его мнения, сейчас он по несколько раз перекручивал в мыслях этот момент, вслушиваясь в этот отклик. Сомнения прокрались внутрь его подсознания. Он уже не был не в чем уверен, но чтоб еще более не смущать *парня*, Тачихара учтиво отошел на шаг, спрятав руки за спиной и прокашлившись обратился сначала к переговорщику. —Прошу простить, мне не следовало лезть. *переведя свой взгляд и внимание на Суэхиро, рыжеволосый развеял все сомнения парой слов, ведь в отличии от Суехиро всегда получал четкие указание. —Фукучи-сан уже затрагивал эту тему. Ищейки готовы отпустить Осаму Дазая, насколько мне известно, ваш дружок уже отправился его забирать. Руководство его отпустило несколько часов назад, точные координаты его расположение назвать не смогу, но насколько мне известно, сразу же после своего освобождения Дазай отправился расследовать дело с серийным убийством. У нас есть еще пару дел для разбора, поэтому я думаю, что нам стоит пройти в.. не успел Тачихара изложить свою мысль, как на неожиданность разбавленный каплей нежности стальной голос пресек дальнейшее повествование с корня. —Тачихара, отправляйся вместе с ними один. Ты прекрасно справишься. А я сопровожу гражданского до дома. Атмосфера сразу же скатилась, стала неприятно тягучей и липкой, растягивая момент скорой концовки. 4 пары недовольных глаз сфокусировались на одной точке, представляющей собой человека. Одна пара смотрела пристально, вглядываясь в малейшие изменения на лицах, словно пытаясь разгадать, зачем ему все это. Вторая же сверкали недобрыми искрами, негодование и злость смешались в одной переполненной чаше, готовясь выплеснуться наружу кислотой, разьедающей субьект столь ярого недовольсвто. Третья смотрела более отдаленно, словно задумываясь, не уловка ли это. И наконец четвертый взгляд.. А может и нет. Лицо белокурого было направлено в сторону Суэхиро. И пусть его глаза были закрыты, Тэттэ каждой клеточкой своего тела ощущал этот пристальный, недоверчивый взгляд, как-будто это он недавно требовал с него слишком многого. Ранее косые взгляды никогда не приносили Суэхиро дискомфорт, но сейчас он буквально съежился под взглядом одного слепого человека. Интересно, какие же они были? Какие они сейчас? Суэхиро невольно засмотрелся, на эти подрагивающие кончики ресниц, на эти бледные веки, что с каждой секундой казалось опускались еще ниже, влекя за собой тонкие брови. Время текло, все звуки мира притихли, стали отдаленными, инородными. Исчезли и всякие люди, стены, солнце, воздух. Даже его образ стал отдаленным, мутным, словно приятные нотки наваждения, разбавленные соблазняющей сгущающейся дымкой. В тот момент он видел лишь эти закрытые глаза. Такие близкие, но и такие далекие.. Казалось достаточно было протянуть лишь руку и касания не избежать, но сейчас эти пару метров стали ужасно далеким расстоянием, преодолеть которое он не может. Не сейчас. Еще не время. И тут.. ХРЯЩ! — С*ка, почему ты так громко дышишь?! Так помимо этого еще и умственно отсталый кретин, не способный внимать, что ему говорят, ненавижу тебя. Вали давай на свою работу, надеюсь сдохнешь в процессе. Суехиро встал как вкопанный, не ожидая такого поворота. Смысл сказанного белокурого доходил очень медленно, не желая перерабатываться как следует. С каждой пролетевшей секундой, глаза Тэттэ выражали большее удивление, плавно расширяясь, вскидывая брови. Конечно особой дружелюбность нареченный «ангелом» не отличался изначально, но его слова все больше задевали за живое, ведь он уже был влюблен в злорадного ангелка. Быстрая влюбленность или же более простая симпатия всегда приносили Суэхиро лишь разочарование. Одних он убивает ради справедливости, других защищает ради справедливости и быстро влюбляется себе во вред. Вот каков он, казалось бы не увлеченный другими борец за правосудие. Наконец суть произошедшего дошла до шатена, а вслед за ней ощутилась и боль, в области левого плеча. Она была притупленной, малоощутимой, но все же присутствовала. Вздохнув, под удивленные взгляды других, чьи комментарии шатен пропустил мимо ушей, Суэхиро проследовал вслед уже уходящего Сайгики. Дзено сразу понял, что его преследует, но лишь расплылся в ядовитой ухмылке, такой самодовольной, гордой как и он сам. Что ж, Тэттэ сам упорно прокладывает себе дорогу в могилу, пожалуй здесь белокурому напрягаться не стоит. Рано или поздно, продолжая в таком духе, Тэттэ сам вынесет себе смертный приговор, в то время как Дзено, лишь легонько подтолкнет, как сейчас подначивал следовать за ним, шаг в шаг, прямо по пятам, все дальше отдаляя Тэттэ от заветной цели. Суэхиро еще раз успеет пожалеть, что последовал за этим ангелом, позволил влюбиться в него, ведь он с самого начала знал, что у Сайгики целый комплект скелетов в шкафу, ибо не видящий мира, но столь хорошо ориентирующийся и разбирающийся в людях не мог оказаться обычным.. И тут Тэттэ осенило, что он даже не знает, кем под прикрытием работает белокурый. Хотя что уж там, он практически ничего о нем не знает. —Придурок Тэттэ, тебя не учили, что пялится на лицо слепых некрасиво? Суэхиро уже настораживало, что прекрасный ангел знал его имя. Во время разговоров, Суэхиро наотрез не помнил, чтоб его произносили. Но пожав плечом с одной стороны, отклонив свой путь левее, шатен выравнил шаг с Сайгики и лишь безучастно произнес. —Просто задумался. Не более. Пожалуй, если бы вам была даровано возможность видеть, я бы при первой встрече утонул в бущующих волнах, захлебываясь соленой водой, а возможно разбился бы в нескончаемой, безпроглядной бездне. Думаю, вы бы обрадовались возможности убить меня одним взглядом. —Думать, когда нечем очень вредно для здоровья. Да и такому идиоту, сколько не думай, ничего толкового ненадумаешь. Суехиро остановился, пытаясь понять, чем сейчас ангел недоволен. Или ему так нравится задирать Суехиро? Оставаясь на месте и смотря в спину белокурому парню, Тэттэ хотел задать лишь один простой вопрос, но губы тут же пересохли, немного трескаясь, отказываясь складывать из букв слова, но в самый неожиданный момент, ангел притормозил, остановившись по середине распостертой перед ним дороги. Мягкие лучи солнца, коснулись его макушки, плеч, спины. Они озорили своим ослепительным светом фигуру белокурого, подчеркивая, ярко выделяя каждый его изгиб. Бархатистые локоны развивались на ветру, плавно наклоняясь в сторону, переплитаясь и сияя драгоценными крупинками бриллианта зазывали прикоснуться к себе, к чему-то столь божественно прекрасному. Немного обернувшись через плечо, все еще ругая себя за такую беспечную поблашку в сторону Суехиро, с уст ангела слетело три слова, казалось бы таких обыденно простых, но ужасно важных для Тэттэ. —Дзено. Сайгики Дзено. И с этими словами, Сайгики посмотрел прямо, окидывая взглядом залитый солнечными лучами горизонт и направляясь вперед, к неизвестности знал, что не задумываясь за ним следовал человек, с которым он пройдет эту тернистую дорожку до конца, дабы узнать, каков будет их конец.