О девчонках

Казалось, слушателей куча, болтай да радуйся, да все не то! Лорд, Мак. Курильщик. Все равно что давать почитать книгу, а перед этим ее перевернуть. А мне нужно, чтобы меня послушал кто-то знающий, прошедший. Губы дрожат от проглоченных слов, которые вот-вот набухнут в горле и станут вопилками, и тогда правда о гадком Шакале, об отвратительном Шакале вскроется. И не Сфинксу. И не Горбачу. Мне нужно…в коридоре наверняка есть то, что мне нужно… — Помоги мне! Я вот-вот взорвусь! Я встречаю Слепого, проходящего мимо спальни, и горжусь, что узнал его в полной темноте. Хотя, что там не узнать: темный свитер, на лицо упали волосы, на плечах одеяло. Выдыхаю щекотливый дух. — Пошли. Послушаешь про Русалку сразу всё. А то взял моду — уходить! Слепой кивает. Не сразу. Он очень устал. Два шага — и мы уже повернули за угол. Не до рассматривания чего-то, описания всего. Единственное, что можно подметить — чёрная краска на окнах не пропускает даже лунный цвет. Кажется, я всё понял и готов избавиться от этого груза прямо сейчас. Дергая Мустанг из стороны в сторону, добираюсь до кресла на Перекрестке. Я забираюсь на твердый облезлый подлокотник. Слепой садится напротив. Вот она, исповедь, тяжело только начать…стучу пальцами то ли по своему колену, то ли по Слепому. Сейчас или никогда! — Да, я был индусом, а Русалка — русалкой. Только нифига я её не спас. И не наврал я, а присочинил — это другое! Слепой, низко опустив голову, думает. Хотя, сейчас ночь и кто знает, где находится Слепой. — Лес и затишье — Могильник, день осмотра. Пройдя через все лапы, ощупанный и отроганный, я сидел у палаты. Вторая девичья. Чёрт меня дернул там сидеть! Поехал бы на обед, но нет, приспичило же подождать кого-то там. Поверь, то утро было прекрасным, а ведь я не люблю утра. Оно было долгим, густым и дождливым. Прикусываю кисть, зажмуриваюсь и качаюсь вперед-назад. У меня будто внутри огромный ленточный червь, которого достают рывками. — Зачем зашёл? Что хотел? Приключений на свою задницу! Я мог наслаждаться горячим чаем в столовке, но повёлся на вопли из этой самой палаты. Так интересно стало! Интересно. Мне могло бы быть больно, скучно, да даже азартно, боже мой, ведь веселиться не стыдно. — Нет, не вопли. Скорее, рваные крики. Крик — и ты замираешь, хочешь броситься и помочь, ждешь, а потом наступает тишина, ты расслабляешься и нервничаешь, ведь вдруг твоя помощь не нужна, а потом следует длинная оскорбительная фраза, которая набирает громкость. «Это не волосы, а дешманский парик!» — «Ай!» — «Ещё раз голосок прорежется — горло сломаю, ты поняла?». Я зашёл. И разревелся. Это долго, потому что за прошлое. Слепой тянет руку, будто хочет утешить, но убирает. Кое-как я успокаиваюсь и продолжаю, всхлипывая: — Врываюсь и вижу: у самого порога девочка лежит. Маленькая такая, в ночнушке. Смотрит на меня во все глаза! Над ней стоит Долговязая и наматывает на кулак ее длинные волосы. Обе замерли, увидев меня. Тут всё понятно: воспитание новичков. Есть старожилка, есть новенькая, которую могут запихнуть в группу к Рыжей, откуда Долговязую недавно выперли. — Если бы нас кто-то услышал, так нет: палата была в начале коридора, а осматриваемые минимум на середине. Пауки были расфасованы по рабочим кабинетам. Я хотел сказать: «Отпусти её!» или толкнуть Долговязую. Но, Слепой, у нас же Закон, конечно, у нас же первый этап, а там же никаких исключений. Исключения для неверных всяких, да? «Помоги мне», — шептала Русалка. — «Позови врачей», а я сидел на своем Мустанге и прикидывал, чего бы такого сделать, чтобы остаться чистеньким. Я никогда раньше не каменел! Долговязая приказала заткнуться нам обоим. Тоже напряглась. А потом она отпустила Русалку и обе пошли-поползли на меня. Одна бы прижала голову к моим ногам, другая — пригрозила, ударила…не знаю, я, я испугался и сбежал! Бедное кресло, бедные мои кулаки! Поделом, все поделом! — Слепой, я люблю новичков! Я правда их люблю! Я мог бы дождаться, чтобы она подняла ночнушку и показала мне красное пятно на животе, и получила бы утешение, а Габи была бы заперта в палате, потому что я позвал Сиамцев. А потом сидел и заговаривал Русалку всякими словами, чтобы она про слезы и думать забыла. Или нет: ударил бы эту Габи, а потом на крик прибежала Мария, наорала на нас и позвала Лося. Мы бы сидели с красными глазами и слушали выговор. Мои пальцы — пауки, мои пальцы туда, к корням волос, чтобы дергать их без конца, и чтобы было больно. Надёргавшись, я гляжу на свои колени и вздыхаю: — Вот так. И никого я не раскидывал. Зато теперь моя совесть чиста. Я даже чисто физически это чувствую, — хлопаю Слепого по плечу. — Спа…да нет, не может быть! Удар неожиданно мягкий, но я-то знаю, что плечо Слепого острое. Лесные метаморфозы? Свитер-тряпка неожиданно толстый? Гляжу: его свитер на самом деле гладкая темная кофта. А волосы, если вглядеться (где же это раньше было?) не черные, а просто темные в ночи. Грязные, правда. — Ты кто такая? — отбрасываю с лица спутавшиеся пряди. — Ну как я не догадался? Ты…да что ты?!.. Русалка, по всем законам жанра, моя Русалочка, сидит прямо передо мной, будто вовсе не она только что обвела меня вокруг пальца. Точно. Такие разные очертания. Она закрывает рот рукой и тихо смеётся. — Ты болеешь! — ору я. Проходящий мимо нас подпрыгивает и хватается за стену. — ты должна спать, а не- — Я заходила за таблетками, — обрывает она. — В Могильнике есть ночное дежурство. — Ага, в другой конец Дома! — Дому нет конца, — Русалка опускает голову и роется в кармане спальных штанов. Достаёт оттуда маленький блистер. — Вот, видишь? — С одеялом? — А чего тут такого? Она кашляет сквозь зубы и опускает одну травилку в рот. Я жду немножко и бросаюсь ощупывать её с ног до головы, щипать и щекотать, проверяя реакцию. А вдруг показалось? Или это меня надо щекотать? — Табаки, Табаки, хватит! — восклицает Русалка и сползает спиной на пол. Я — за ней. — Наживы захотела, да? Правду-матку узнать? Но не так же, Рус! Она хватает меня за одну руку, за вторую, и я ударяюсь подбородком о ключицу. Русалка хрипит и изо всех сил пытается меня сбросить. Ноги преспокойненько висят на подлокотнике. Кровь приливает к голове, и завалиться набок очень тяжело. Делаю. — Я и собиралась сказать, что ты обознался. Но услышала свою кличку. Прости…мне правда было интересно. Ты раньше никогда не напоминал мне об этом случае. — Как и ты! Лихорадочно забираюсь на Мустанг — сюрпризы сюрпризами, но так и заболеть недолго. Внутри горит облегчение, дымится шок и пылает радость. — Извиниться стало можно только на днях, — смущённо отворачиваюсь. — Видишь, я всё ещё такой же! Убийца! Фазанишко! И ты вообще на меня не злишься? Русалка поднимает одеяло с пола. — Нет. Раньше я тебя боялась, теперь вижу, что не стоит. Холодно. Стыдливым ушам и щекам — нет. От каждого услышанного слова хочется убежать. Они слишком мягкие, не для меня мягкие. Я уже собираюсь заявить об этом, как Русалка подносит указательный палец ко рту. — Иди спать. Спасибо. Тембр, громкость, эмоциональность. Русалка могла бы стать хорошей матерью, не будь Сфинкс таким тормозом. Я еду обратно, замечая в темноте самые маленькие мелочи и вслух зачитывая надпись на каждой стене, прерываясь на громкий смех.