One More Time

Сеул. Наши дни

Массивные высокие двери захлопнулись за спиной. Скрежет ножек стула, которым их подперли, сдавил нервы. Дыхание сбилось, зрачки работали как система самонаведения — найти путь к отступлению и запустить двигатель. — Господин Пак, — обеспокоенно произнес телохранитель, и Чимин вздрогнул, хватаясь за крошечную серебряную луну на шее, — отойдите от окна. Это небезопасно. Присядьте пока, все будет хорошо! В последнее верилось слабовато, но Чимин все же сел на краешек софы. Он запахнул шелковый халат и закинул ногу на ногу по привычке. Знал бы, чем обернется этот день, вряд ли расхаживал бы по апартаментам в таком легкомысленном виде. Ссутулившись над ноутбуком, телохранитель Чон Чонгук продолжал рычать в рацию, не получая обратной связи от центрального пункта охраны. Дела были совсем плохи. Здание в три этажа охранялось удаленно, но экипаж ГБРа должен был пребыть всего за несколько минут. Они должны были увидеть по камерам, что Чимин в опасности, но что-то пошло не так. Только один человек был способен совершить налет на покои знаменитости. Чимин в этом практически не сомневался. И ведь знал, что рано или поздно столкнется лицом к лицу с личным кошмаром из прошлого по имени Мин Юнги, но наивно надеялся, что за пять лет безмолвия их рандеву будет больше похоже на мировую скорбь. Словно случайно встречаешь первую школьную любовь и не понимаешь, какого черта так отчаянно лил слезы. Эти надежды были фатальной ошибкой, которая уже стоила чьих-то жизней. Чимин слышал крики. Не нужно быть умником, чтобы понять, насколько патовым оказалось положение. Он ненавидел себя за то, что десяток людей, ежедневно обслуживающих его знаменитую задницу, стали щитом. Шум становился все ближе, двери хлопали, билось стекло. У Чимина сердце вырывалось из груди от страха. Он жалел, что не сбежал из страны в тот же миг, как увидел заголовок статьи: «Пусанский король дрифта возвращается». Эти мысли вызывали тошноту. Чимин снова посмотрел на Чона. Верный телохранитель продолжал работать над планом спасения. Он уверенно давил на клавиши, копошился в бумагах и даже виду не подавал, что страх и волнение пробрались под кожу. Лишь крохотная капля пота медленно рассекала его висок. — По трем каналам тишина, — сухо произнес он, прерывая внутренний монолог Чимина, — они перехватили радиоволну. Короткий вздох, который Чонгук, по всей видимости, обронил случайно, вызвал у Чимина улыбку. Нервную, неестественную. Тревога выиграла, и Чимин сдал себя в плен с потрохами. — Теперь только ты и я, — сказал он, разглядывая дрожащие пальцы. — И куча невинных жертв. — Господин Пак… Разум Чимина полыхал, истерика подкатывала, вызывая жжение в области кадыка. Он смотрел на Чонгука слезящимися глазами и почему-то думал лишь о том, что они бежали по лестнице из комнаты отдыха до кабинета на сумасшедших скоростях. Холодный пот оросил всю его спину, а на телохранителе ни пылинки, ни перышка. Идеальный мужчина, сохраняющий статус даже в самые мрачные минуты. Тон голоса Чона сменился на мягкий и уважительный. Он подошел к Чимину, опустился на колено и посмотрел настойчивым, уверенным взглядом. Жаль, в этой уверенности не было никакого смысла. Ну сбежали бы они, думал Чимин, а что дальше? Будто Юнги не достал бы его из-под земли. Этот человек не принимал поражений. Забавно, что когда-то Чимин восхищался упорством, которое помогало достигать целей и не замечать препятствий. Разве же он мог представить, что эта одержимость обернется против него самого?.. — Я вас вытащу, это мой долг. Доверьтесь мне. Сейчас нам нужно… — Послушай, — шмыгнул носом Чимин, опуская ладонь на его плечо, — сделай так, как прошу: найди Тэхёна. Если до Юнги дошел прошлогодний скандал… Ты… ты просто защити его. Прошу тебя. Пообещай! Чон сменил мягкость на недоверие — темные брови столкнулись у переносицы, а в омуте глаз зажегся недобрый огонек. Чимин знал каждую отработанную фразу, которая могла последовать от телохранителя: «Я не имею права вас оставлять. Моя задача защищать вас. Сначала мы спасем вашу жизнь, а затем найдем вашего брата», но времени у них уже не было. Как и выбора. — Нет, Господин Пак. Сначала вы, а потом… — Чон, кажется, ты забываешься. Мне повторить на корейском или английском? — высокомерно сказал Чимин, щуря все еще мокрые от слез глаза и склоняя голову на бок. Ему претило такое поведение, но задетые чувства не играли роли — они были меньшим из зол. — Разыщи Тэхёна. Как только я решу здесь все, то сам свяжусь с вами. Это понятно? — Господин Пак, вы же знаете! — кончики ушей Чона начали воспламеняться. Губы распахнулись так, будто он хотел сказать что-то еще, но грохот возле двери сбил с мысли. Чимин вздрогнул, сердце снова забарабанило в сбивчивом ритме. — Чонгук, пожалуйста… Уходи, — взмолился Чимин, теряя последние капли дутой важности. Он упал на колени рядом с телохранителем и схватился за ворот пиджака. — Юнги и пальцем меня не тронет. А если с тобой что-то произойдет… — Чимин сглотнул. — Иди. Сейчас же! Время будто замерло в моменте. Чонгук нервно покусывал щеку изнутри и бегал взглядом по Чимину. Оба понимали, что стоит на кону. Если Чонгук положит большой хрен на устав, на контракт, оставляя «объект» без защиты, он лишится работы и солидной репутации. Того хуже — ему могла грозить тюрьма. Но по всей видимости чаша доверия к Чимину перевесила. Чон сдался. Три года почти круглосуточно они находились рядом. Статусы не позволяли им называться друзьями, но они были ими. Чону предлагали контракты агенты голливудских звезд, предлагали сумасшедшие гонорары, но тот отказывался. Может, потому что Чимин однажды расставил все точки над i, сказав: «Какую бы сумму не предложили — я утрою ее». А, может, преданность была его ахиллесовой пятой. Чонгук крепко сжал плечо Чимина на прощание. Он обещал разыскать Тэхёна в самый короткий срок, и это лучшее, что он мог сделать для своего «объекта». Когда телохранитель нырнул в декорированное под камин отверстие, Чимин искренне удивился. Не знал, что в его собственных апартаментах был настолько неочевидный черный ход. Он остался один. Со своими мыслями и призраками прошлого. Чимин не знал, сколько оставалось минут или секунд до момента, когда он встретится лицом к лицу с Юнги, но ожидание лишь скручивало нервы в тугой узел. Хотелось, чтобы все закончилось как можно скорее. Огромная и светлая комната сузилась до размеров его хрупкого тела. Было трудно дышать, хотелось разбежаться и прыгнуть в панорамное окно, но кому нужен был этот драматизм?.. Собирая себя по кускам, он подошел к зеркалу. Нужно было как можно скорее привести себя в порядок. Юнги не имел никакого морального права видеть Чимина разбитым, в слезах, умоляющим не причинять вреда. Он не хотел быть тем человеком, которого знал когда-то Юнги — слабым, ранимым, чувствующим так много и не скрывающим этого. Раздался сокрушительный треск. Стул отлетел в сторону, а за ним и замочная скважина прокатилась по мраморному полу. Чимин отпрыгнул от зеркала и вжался спиной в столешницу. Появление Юнги было поистине эффектным. Перешагивая ломаные бруски, он брезгливо отряхнул куртку, и они встретились взглядами. Колени Чимина тут же подкосились. — С каких пор у моей рыбки охрана? — хмыкнул парень. Чимин боролся с собственным телом, безмолвно приказывая себе не быть слабаком. Но невозможно было вести войну с чувствами, которые выплескивались через край при звуке знакомого голоса. Бархатного, низкого, с обескураживающей шепелявостью на букве «с». Ирония времени — это когда годы стирают худшие воспоминания, и при виде любимого человека, ты теряешь все аргументы «против». Но Чимин сам наложил вето, и он обязан был соблюдать условия. — Дольше, чем ты мог себе представить, — фыркнул Чимин, стараясь скрыть дрожь. — Кстати, я не «рыбка» и уж тем более не «твоя». — Айщ, — поморщился Юнги, озаряя помещение с ядовитой ухмылкой, — не так я представлял твою первую реплику. Но, знаешь, обижаться я не стану. Все-таки самое главное — услышать твой нежный голосок. — Иди к черту. Когда они виделись в последний раз, Юнги был еще мальчишкой. Теперь же перед Чимином стоял мужчина, и выглядел он сногсшибательно. Как вообще человек, вышедший из тюрьмы меньше недели назад, мог выглядеть словно корейская знаменитость, примерившая амплуа ганпхэ? На нем даже не было крови или других следов борьбы. И как только Чимин подумал об этом, за спиной Юнги выросло три амбала. Они окинули Чимина пренебрежительным взглядом. Ладони покрылись испариной. Он нервно сглотнул, обдумывая свои слова по поводу «я буду в безопасности». Душа ускользала в пятки. Это было глупо. Может, пять лет назад Юнги и сдувал с него пылинки, может, ждал и писал письма, но он не был идиотом, а Чимин предателем был. Он не звонил, не писал — пропал с радаров. И что, если Юнги на самом деле вернулся лишь ради того, чтобы унести голову некогда возлюбленного на блюде?.. Чимина повело. Он сильнее вжался руками в столешницу и Юнги окинул его быстрым взглядом. На мгновение он задумался, но затем обернулся к шайке в майках-алкоголичках — как неприлично в светском обществе — и те покорно направились к выходу. Юнги не сдвинулся с места, пока та крошка, что раньше была дверьми, не захлопнулась. Они снова остались наедине. Сунув руки в карманы бомбера, Юнги, наконец, шагнул вперед, беспечно разглядывая комнату. Пальцы прошлись по велюровой спинке софы, взгляд заметался от одной стены к другой. Комната была увешана портретами Чимина. Помощники менеджера настаивали, что вся эта безвкусица задает правильный тон общению. Вроде как, визитеры должны понимать, что имеют дело с корейским поп-принцем. Чимин не был силен в дизайне, и уж тем более в искусстве переговоров, поэтому махнул рукой, хоть и не был в восторге от помпезности. — Вот эта, с яблоками, — Юнги ткнул пальцем в портрет. Теплая улыбка неожиданно расцвела на его лице. — Пиздецки крутая. Знаешь, я здесь вижу тебя. Первое впечатление обманчиво: ты кажешься очень мягким, но если быть внимательным, можно и разглядеть чертовщинку. Глаза тебя выдают. Они ведь зеркало души, не так ли? Чимин был сбит с толку. Юнги в жизни не разговаривал как какой-то дутый эстет. Он был самым простым парнем, воспитанным на улице. Остроумным, но не разменивающимся на лишнюю философию. А его взгляд... он был мягким, увлеченным, словно старый друг заглянул на новоселье. После тюремного срока и нападения на целую резиденцию Чимин ждал иного расклада. — А вот эта? — Юнги ткнул пальцем на картину, обрамленную золотой рамкой. — Пытаюсь понять, о чем говорят твои глаза здесь. Но, думаю, теперь мне сложнее уловить. Ты ведь айдол, а? — он задумчиво почесал подбородок. — Картинка горячая, мне даже немного неловко разглядывать твою голую грудь — воспоминания и все такое… Но я все равно выскажу предположение. В какой-то степени ты вынужден выходить за грани, чтобы подогревать интерес, верно? Я вспоминаю, когда ты в первый раз… — Хватит, — не выдержал Чимин, делая шаг вперед, но тут же возвращаясь на место. — Наанализировался? Что дальше? Будем делать вид, что это дружеская встреча? Через пять минут под окнами будет десяток репортеров и здание оцепят, — Чимин блефовал. Решил, что должен попытаться спугнуть Юнги. — У тебя еще есть шанс на побег без последствий. Едкий смешок разлетелся по комнате. — Я всегда говорил, что ты королева драмы, чаги. Юнги крутанулся на пятке и зашагал в сторону Чимина. Он двигался неторопливо, но в воздухе уже витал свежий запах шампуня от смолистых вьющихся волос вкупе с табачным недоразумением. Пальцы Чимина плотнее сжались на столешнице. Юнги был критично близко — можно было расслышать, как тот облизывает губы. — Ну какие к черту репортеры? — шепнул он рядом с ухом. — Я провернул маленький фокус, из-за которого связь в твоем прелестном домике вышла из строя. Так бывает. Если некто по имени Чон Чонгук не наделает шума, всем нам удастся избежать проблем. — Что насчет моих людей? — прошипел Чимин, вытягивая шею подальше от сладких речей. — Твои гребаные бандиты навредили им? — Ты стал таким грубым, — нахмурился Юнги, опираясь на столешницу и укладывая голову на собственное плечо. — В целости и сохранности. И, честно, я не понимаю откуда столько мрачных мыслей. Когда это я вредил людям? Если у меня появилась парочка друзей из «Чиль Сон Пха», это не значит, что я забыл о ценностях. — Ах, вот как! «Чиль Сон Пха»? Чимин не мог поверить собственным ушам. Когда-то у Юнги были принципы. Когда-то он ненавидел и презирал этих людей. Его любимый дядя стоял у истоков могущественной южнокорейской преступной банды, но из-за них же он лишился жизни. Юнги винил «Чиль Сон Пха» в потере самого близкого человека. — Это что, осуждение? — хохотнул Юнги, а затем пикировал шепотом. — Думаю, это невежливо с твоей стороны. Чи… Мин… Мурашки пробежали от загривка до копчика. Юнги повторял имя снова и снова, деля на слоги, и в этом голосе хотелось утонуть. Чимин ненавидел себя за головокружение, но сопротивление было почти невыносимым. Злоба мешалась с потрясением и вульгарным желанием. Юнги разглядывал без стеснения. Чимин видел все боковым зрением, но не смел ответить взаимностью. Лишь надеялся, что наглый животный взгляд, который наверняка распахивал шелковый халатик в чужом разуме, остынет как можно скорее. — Не произносил твоего имени пять лет. Можешь себе представить? Я словно все эти годы был немым. Тонкие длинные пальцы взмыли к щеке Чимина, и он напрягся. Юнги замер в нанометрах от кожи, но Чимину хотелось другого. Вспомнить, как целебны были эти касания. Сколько же нужно было приложить усилий, чтобы не сорваться. Не быть тем девятнадцатилетним мальчишкой, который искал защиты и тепла Юнги. Который нуждался в этом порой больше, чем в глотке воды или воздуха. Химическая реакция щелкнула между ними и потухла, оставляя неприятное послевкусие во всем теле. Юнги спрятал руки в карманах. — Даже не смотришь на меня. Я проделал такой путь, а ты прячешься. Что с нами стало? — голос Юнги был все еще мягким. — Так много вопросов, ответы на которые я, наверное, никогда не получу. А если получу, то пойму ли? Хм. И все же он коснулся Чимина. Рука, выскользнувшая из кармана, потянулась к пестрому халату, выправляя изгиб воротника. Он не переходил границы, в этом жесте не было ни грамма интимности, но даже за невинное дельце хотелось дать по рукам и сбежать. Потому что все это закручивало в спираль болезненных воспоминаний, ставших для Чимина трагедией. Юнги был его первой любовью. Был тем, на чье плечо Чимин смог опереться впервые в жизни. И кто еще был предателем? Ведь это Чимин умолял со слезами на глазах остановиться и не ломать их жизнь нелегальным бизнесом. Но в какой-то момент Юнги стало мало звания «короля» на пусанских дорогах. — Чаги-я… — Ради всего святого, — раздраженно взмолился Чимин, — перестань называть меня так. В прошлом это что-то значило, а сейчас ты извращаешь и перечеркиваешь все хорошее. — Ха, интересно. А мне казалось, что перечеркивают все далеко не слова. Поступки, например? — он дернул бровями, сжимая пальцы на вороте халата. Чимин ощутил, с какой силой натянулась ткань. — Было немного несправедливо, когда ты отправился осуществлять свою мечту, совершенно забывая, что мы с тобой были в одной лодке, да, малыш? Я ведь ждал тебя. Всегда ждал. Перечитывал единственное письмо, что ты мне отправил. Каждую ночь вспоминал твое лицо в деталях, чтобы не сойти с ума. Представь, что случилось через два года? — голос Юнги становился все холоднее. — Я все-таки забыл. Я забыл твой запах, твой голос и никак не мог собрать детали. Это был худший день в моей жизни. И в жизни охранника, который попытался привести меня в чувства, но оказался на больничной койке. Тогда мне накинули еще шесть месяцев заключения, здорово, правда? Ком подступил к горлу. Чимин заклинал белоснежный мрамор под ногами не становиться таким мягким. Он проваливался в пустоту, в бездну, из-за прилива ноющей боли в груди. Оставить Юнги — было самым сложным решением в жизни, и он обязан был это сделать. Когда-то он убедил себя, что это было правильно. Тогда почему, спустя столько лет, получив статус и богатство, хотелось прижаться к давно чужой груди?.. — Пытаешься вызвать чувство вины? Чимин рывком отобрал ткань халата и, наконец, осмелился выйти из удушающего пространства. Он шагнул к огромному окну, пытаясь понять, действительно ли бесполезно ждать подмоги. — Прошло пять лет, Юнги. Не надо заводить песню о том, чего давно нет. Оставь меня в покое. Послышался шорох. Чимин обернулся. Вальяжно, в манере Юнги, тот упал на диван, вытаскивая из-за пазухи пачку сигарет и поджигая одну. Чимин лишь закатил глаза. Просить Юнги уважать это пространство — занятие бесполезное. — Чаг… Ой, прости. Господин Пак! Я мог бы злиться, что ты провел какое-то время в скачках на чужом члене, чтобы добиться всего, о чем мечтал. Может, ты все еще на нем. Кто-то же содержит этот великолепный офис, разбирается с твоими гастролями и музыкой. Но я не злюсь, Пак Чимин-и. Видишь, ты меня осуждаешь, а я тебя нет, — развел он руками, выдыхая дым через ноздри. — Потому что я тоже делал много некрасивых вещей, чтобы дотянуться до звезд. У Чимина пересохло в горле. Слова тут же разлетелись из головы. Как человек, которого он встретил шесть лет назад — заботливый, нежный, чуткий — мог изрыгать такие ужасные вещи? Как он мог усомниться в том, что Чимин добился всего сам? Что это его член стоило бы обхаживать тем, кто хотел прикоснуться к красивой жизни. Благо мозги были на месте и он никогда не пользовался положением. — ...Ты заслужил всего этого, но разве я не заботился о тебе? Разве все, что я делал, не было ради тебя? Хочешь альбом? Я разобьюсь, но сделаю тебе альбом. Хочешь лучших музыкантов? Я поработаю еще чуть-чуть, и они будут у тебя. — Как у тебя язык повернулся! — не выдержал Чимин. Он ринулся в сторону Юнги, не осознавая, как опрометчиво поступает. Хватаясь за грудки, он вынудил его подняться на ноги. — Свинья! Все, что ты делал, было ради тебя! Ради твоего раздутого эго! Тебе мало было пригородных трасс, ты полез в город. Тебе мало было восьми миллионов вон, ты хотел восемьдесят. Ты жадный и безумный! Я страдал рядом с тобой. Я перестал писать музыку! А когда тебя посадили за решетку, я вздохнул! Потому что там тебе самое место. Ненавижу! Горячие слезы рассекали щеки Чимина, но он не сразу их заметил. Был так зол, что безбожно тряс Юнги за шиворот. Он бы пережил все — ненависть, побои или безразличие, — но только не то, что сотворил Юнги. Словами он рубил и кромсал человека, которого сам же возводил в лик святых. Чимин тряс его, но тот оставался самим спокойствием. Не успев и ойкнуть, Чимин почувствовал, как чужие руки крепко обвили талию, утягивая обоих на мягкий диван. Лучше бы Юнги пришел и убил, подумал Чимин, чем крепко прижал к себе. Он брыкался, покрывал Юнги матом, царапал открытые участки кожи, оставляя глубокие раны. Но даже тогда Юнги не отпустил. Будто от их объятий зависела жизнь целого мира. Чимин выбился из сил. Лицо горело от слез, халат и бомбер Юнги вымокли, но кому было до этого дело. Он рухнул на чужую грудь, икая и пытаясь отдышаться. — Я ненавижу тебя, — прошептал Чимин. — Нен-авижу и… не хочу больше видеть. Ник-никогда. — Хорошо, — ответил Юнги, баюкая в объятиях и поглаживая по спине. — Я боялся, что тебе будет плевать. Но ненависть — это хорошо. С ней еще можно что-то сделать, Чимин-и. — Я хочу, чтобы ты с-свалил из моей жизни. Но тело говорило об обратном. Как рефлекс свободы, внизу живота снова свело от желания. Запах кожи, этого шампуня и сигареты, которая была жестоко потушена о кофейный столик из сапфирового стекла, напоминали о том, как Юнги скручивал его в узел и горячо целовал. В прошлом, когда их семейная жизнь неслась ко дну, Чимин вел себя так же. Кричал, бил, плакал и умолял. Пока Юнги не ронял их на пол. И тогда Чимин окончательно сдавался: обвивал чужую талию и требовал его внутри себя. Потому что любовь была слишком безумна. Дыхание Юнги стало прерывистым. Пальцы медленно прокатились по спине и двинулись к оголенным бедрам. В какой раз за последний час Чимин проклял себя за наряд девицы в первую брачную ночь. Мурашки ощущались будто даже на кончике языка, и он был в шаге, чтобы сорваться с цепи. И все же разум возобладал. Он оттолкнулся от Юнги, сбросил с себя чужие руки и направился к мини-бару. Ви́ски должен был спасти. Чимин неторопливо набрал льда, нацедил алкоголя и, покручивая граненый стакан в руке, равнодушно уставился на Юнги. — Этот столик стоит огромных денег, — хрипло сказал он. — Убери оттуда бычок и проваливай. Юнги усмехнулся. Тем не менее он забрал со стола недокуренную сигарету, снова зажег и поднялся. — Будь благоразумным: однажды ты уже сломал мою жизнь, не повторяй ошибок. Я известный и уважаемый человек. Ты не имеешь никакого права вторгаться на частную собственность и причинять вред моим людям. Провернешь это снова — вернешься за решетку. Охрану я усилю, даже не сомневайся. Одно осталось загадкой для Чимина: Юнги не причинил ему вреда. Мог избить за предательство, мог выкрасть или взять силой, сходя с ума от ревности, и Чимин бы с ним не справился. Хоть и в небольшом теле, но Юнги всегда был словно ледяная глыба, покорившая крупнейшее судно. А он не сделал ничего, кроме суровых слов. — Еще увидимся, Пак Чимин-и. Оставляя после себя клубы сигаретного дыма, Юнги покинул территорию. Через пару минут в комнату ворвалась помощница, хватая Чимина за плечи и разглядывая лицо. Физически он был в порядке, но душа — она была сломлена. И по ощущениям не подлежала восстановлению.