Зависимый

Около четырёх лет минуло со смерти самого близкого и дорогого человека для Дазая Осаму. Человека, который был единственным смыслом в жизни, глотком свежего воздуха в мире, где грязная атмосфера заполнила всё до краёв отвратительным сгустком ненависти людей друг к другу. У него не осталось никого дорогого рядом, как и прежде он остался совершенно один, напрочь забытый этим миром. Зачем же он дал ему надежду? Зачем заставил поверить в то, что его маленький мир внутри теперь под крепкой и прочной защитой сильных рук, под присмотром прекрасных и глубоких синих глаз? Зачем он оставлял жгучие поцелуи по всему телу, которые после смерти будто кислотой выжигают на нём шрамы? Зачем он говорил столь лживые слова о том, что теперь они навсегда вместе? Ведь в самом деле теперь это совершенно бессмысленные и пустые слова. Теперь никогда и никто не обернёт маленького Осаму в тёплый плед, прижимая покрепче к себе, дабы подарить не только физическое тепло, но и душевное. Отныне никто не вытрет слёзы с щёк, с беспокойством смотря в уставшие карие глаза, чуть скрытые за густыми ресницами. Никто не скажет греющие душу слова о любви. Никто и никогда. Лишь какой-то теплый и приятный голос будет подходить совсем близко, нежно шептать на ухо что-то неразборчивое, касаться, а затем растворяться в тёмной комнате, не освещенной даже маленькими звёздами и луной. На глаза вновь выступят слёзы, по лицу расплывется глупая улыбка и Дазай как и в прошлый раз обернётся, ища взглядом того, кто, кажется, только что был совсем рядом. Дрожащим голосом он будет звать его, прося вернуться и как раньше крепко прижать к себе, долго не выпуская из своих тёплых объятий, подобных шерстяному пледу. — Одасаку?.. — Спросит он, и это родное имя эхом отдастся по пустой комнате проникая в самые пыльные и непроходимые углы, по комнате, заполненной разве что ночной тьмой и угнетающими рассуждениями. Давящая тишина, которая снова оставляет Осаму совсем одного со своими мыслями, догадками и надеждами разрывает истерзанную душу на ещё более мелкие осколки, отныне – невосстановимые. Снова никого рядом нет. Повсюду лишь витает гул от абсолютной тишины давящей на уши, но тот родной голос иногда является, продолжая умолять остановиться и не истязать себя, вновь и вновь хватаясь за шприцы и лезвия –Дазай не слушает. Заполнить пустоту одиночества в себе Осаму мог лишь с помощью единственного и самого дорогого человека, которого рядом нет и уже никогда по-настоящему не будет. Внутри всё сводило, крутило, давило, будто маленький Осаму сидящий внутри, ожидания и надежды которого вмиг рассыпались на мелкие клочки, всё ещё верил, жаждал тепла от Сакуноске, яростно пытаясь вырваться. Было больно, невыносимо больно. Что же могло спасти парня? Ещё одна доза. Дрожащими то ли от холода, то ли от ноющей боли внутри руками, он хватает лежащий рядом шприц, делает непроизвольные действия, которые уже не поддаются его контролю, и вновь улыбаясь, он вводит очередную дозу наркотика в синюю вену, хорошо заметную под покровом бледной кожи. Взгляд тупится, бегает из стороны в сторону совершенно не зная за что зацепиться. — Одасаку, приди ко мне снова, пожалуйста. Я так соскучился. — Откидывая опустошенный шприц в сторону, шатен оглядывается по сторонам, ища его силуэт. – Где же ты? Где же ты? Где же ты? — Без умолку говорит себе под нос парень, судорожно дёргаясь, кидаясь из стороны в сторону и оглядывая все углы комнаты, но никого нет. Будучи на полу Дазай падает на спину, более не в силах находиться в положении сидя и глаза постепенно начинают смыкаться. Сколько прошло времени? Минута? А может целая вечность? Шатен и сам не знал, ведь упустил момент, когда непроизвольно отключился, будто потеряв сознание. Его привело в себя нежное касание теплой руки, словно кто-то сел рядом, положил голову юноши на свои колени и начал гладить, как маленького потерянного во тьме котёнка. — Одасаку, это ты? — Хриплым голосом прошептал Дазай, приоткрыв слипающиеся глаза, в которых от наркотика сильно мутнело, ожидая услышать родной и нежный голос. И ему ответили. На душе, в глубине, где-то внутри стало так тепло и спокойно, что тот не смог сдержать выступающих ледяных слёз. Они невольно потекли по щекам хрупкими хрусталиками, капая на пол с тихим приглушённым стуком, что в мёртвой тишине раздавался эхом по опустевшей комнате. — Извини, что я так давно не приходил к тебе, ведь ты просил, чтобы я больше так не делал, но я не могу, любимый. Я не могу спокойно спать без разговоров с тобой, не могу уснуть! – Почти крича неразборчиво проговорил Дазай, надрывая больное горло. – И лишь когда ты рядом я наконец способен отдохнуть. Осаму слегка приподнялся, пытаясь руками схватиться за сидящего рядом Одасаку, но всё было тщетно. — Послушай, Дазай. — Прошептал Сакуноске, как и всегда нежно улыбаясь. — Тебе стоит прекратить это делать. Найди себе другого и отпусти меня. — Осторожно и очень бережно поглаживая, всё также без капли агрессии сказал, точно пропел тот. Его едва ощутимые пальцы касались головы Осаму, забирались в волнистые волосы, словно ощупывая их и скользили от макушки до шеи, через время возвращаясь обратно. Все мысли Осаму были забиты именно Одасаку. Каждая клеточка, каждый миллиметр его тела безумно любили только одного единственного, любили того, с кем отныне уже не встретиться. И смысла жизни для Дазая уже давно не было - всё бесполезно, бессмысленно. Будущая жизнь - скитания, страдания и сплошная нелепица. Попытавшись вновь схватиться за своего возлюбленного, галлюцинация постепенно начала пропадать, растворяться в холодном воздухе. — Я никогда не заменю тебя, прошу, побудь сегодня со мной подольше, не уходи... Но ничто не может быть вечным –Одасаку исчез. Парень от слова совсем перестал его видеть и перед заплаканными глазами был только использованный ранее шприц, игла которого блестела от восходящего из-за горизонта и крыш зданий солнца. Судорожно схватив его, Осаму понял, что не сможет найти иного выхода, чтобы вернуть любимого, ведь мёртвых не вернуть к жизни, как бы велико не было желание. Новая доза, а затем ещё, ещё и ещё. Дёргаясь и задыхаясь он вводил одну дозу за другой, до того самого момента пока не почувствовал сильное помутнение в глазах, ужасную тошноту и слабость. Такую слабость, что даже шприц в руках удержать было невыносимо тяжело. Мягкая, безмятежная улыбка расплылась по лицу Дазая и он упал на спину, на пол. Вновь что-то нежное, но слегка шершавое, чья-то теплая, даже горячая рука коснулось его ледяного лица, осторожно поглаживая и проводя от макушки до плеч, затем до шеи и вновь касаясь волос. Что-то трепетно, заботливо и очень нежно гладило его. — Одасаку? — Хриплым, чуть слышным голосом проговорил Осаму, ища своего возлюбленного потерянным взглядом. И он ответил ему, что-то не совсем понятное и разборчивое для восприятия шатена, но ответил. Парень прикрыл глаза не в силах больше сопротивляться желанию век закрыться и улыбнулся в последний раз – это была его последняя искренняя улыбка. Улыбка, которая была посвящена только одному человеку во всём мире — Оде Сакуноске.