Утро станет сном

Тишину больничной палаты не рискнула нарушить ни одна живая душа, но Карлайл не был живым уже триста лет. Передвигаясь почти бесшумно, он наглухо задернул шторы и встал около кровати пациентки. Белла спала и даже сквозь тонкие пергаментные веки можно было разглядеть, какие мучительно тяжелые сны сейчас видит девушка. Имея огромный жизненный опыт, а также знания о человеческой душе, Карлайл мог с легкостью прочитать эти видения, будто слепой провидец, выпрашивающий медяки у храма Сан-Джусто-Нуово. Всему мед персоналу терапевтического отделения потребовалось немало усилий для того, чтобы успокоить Беллу. Когда ее привезли сюда, девушка была вне себя от накативших на берег сознания колющих волн панических атак. Она оторвала от предплечий немало проводов и трубок, поэтому главврачу пришлось стоически закрыть собой бедную мед сестру, которая всего-то пришла, чтобы сделать укол. Карлайл ни в коем случае не хотел причинить юной пациентке боль, однако ему пришлось мягко и настойчиво ограничить подвижность чужих запястий, пока их не обожгло холодом металла. Крики и плач стихли только после лошадиной дозы успокоительных, но в голове доктора они все еще были слышны наравне с глухим церковным набатом, что когда-то отмерил конец его человеческой жизни. Радовало одно: здесь, в хорошо охраняемой больнице девушка была в относительной безопасности. Физически здоровью Беллы никто не угрожал и ничто теперь не могло внести суматоху в ее шаткое ментальное равновесие, кроме специфически пахнущей оленины и шпинатных листьев, что любят давать больным на обед. Карлайл был намерен сделать все, чтобы так продолжалось и впредь. Мужчина чувствовал болезненную ответственность за девушку и ее состояние. Сюрпризом было то, что эта ответственность играла бликами множества граней: к негласному правилу «Не навреди» прибавилось «Пойми», «Утешь», а после «Защити». Забавно, как всего за пару месяцев он прикипел к Белле. Забавно, что при всем своем жизненном опыте он не мог до конца идентифицировать свои чувства и состояния в последние недели. Во что Карлайл опять ввязался? К чему это приведет? Не сделает ли он только хуже? Каллен взял в руки чужой телефон и снова открыл сообщение, чтобы рассмотреть изображение. Судя по фото, шериф лежал в каком-то сарае, и его плечо было прострелено. Других серьезных повреждений на глаз определить не удалось, одно это уже вселяло надежду на благополучный исход истории. Впрочем, предполагался ли вообще в этой ситуации happy end? Каллен посмотрел на обколотую успокоительными Беллу и проверил ее жизненные показатели. Все казалось нормальным: и сердцебиение, и сатурация, и частота дыхания, но что произойдет, когда девушка все-таки откроет глаза? Сохранится ли эта идиллия, уложенная в сухие цифры референсных интервалов, кода доктору придется рассказать пациентке о том, что отца до сих пор не нашли? Что станет с Беллой после всей этой истории и как она будет жить дальше? Было нелепо задавать себе эти вопросы, будто Каллен обходился лишь ролью какого-то отстраненного наблюдателя, что смотрит на все со стороны, никак не вмешиваясь в ход событий. Карлайл никогда не был таким и никогда не будет: слишком много людей испускали дух в стенах больницы, вцепившись в ткань его рубашки, слишком много новых людей увидели этот мир в первый раз, держась крохотными пальцами за его мертвые ладони, слишком много было всего, что роднит его с людьми и связывает не хуже кровных уз. Карлайл и сейчас не может оторваться от этого городка, от его приветливых жителей и от маленькой драмы этой семьи. Трагедия, которая длилась уже несколько месяцев, была крошечной по меркам почти бессмертного вампира, но проросшие во все стороны корни ядовитого плюща саморазрушения могли с легкостью разбить на мелкие кусочки человеческий век. Они могли обезобразить, ослепить целые семьи и города, что уж говорить о такой хрупкой и надломленной девушке, как Белла. Нет, у нее совершенно точно нет вечности, чтобы прийти в себя и все обдумать, она просто девушка-подросток, которая толком и не начинала жить. Каллен поймал себя на мысли, что как только Белла проснется, он без колебания предложит юной пациентке свою помощь и содействие. Изабелла странно и органично вписалась в его размеренный скучный быт: каждый вечер после работы Карлайл спешил навестить дом шерифа, чтобы удостовериться, что девушка принимает лекарства, заполняет дневник эмоций, а также для того, чтобы присмотреть за ней, пока Чарли на работе. Поначалу было дико, но потом абсолютно необходимо впитывать кожей первые блики солнца, пробивающиеся через прутики ловца снов, что висит у изголовья чужой кровати. Стало даже легче бороться с собой и тем самым пожирающим внутренности чувством неутолимого голода. Воистину, как он мог теперь сдаться, когда за его спиной была Белла? Несмотря на то, что ее жизнь была похожа на беспросветный ад, девушка пыталась бороться, так отчего же он дал слабину? Карлайл ведь и правда тогда чуть не разорвал Райли... Каллен пытался бороться с голодом, перешел на вегетарианство и перевел на этот рацион питания всю семью. Проведя двадцать лет в замке Вольтури, он яростно отстаивал свои убеждения, но в итоге, не найдя поддержки, отступился и покинул Аро. Каллен годами тренировал свою выдержку, хотя, признаться честно, она трещала по швам, стоило на операции сделать скальпелем первый надрез. Из года в год, из века в век, он боролся и сгорал от жажды, ненавидел себя и неистово молился о смерти. Карлайл всегда видел в забвении скрытые от людского глаза черты невыразимо прекрасного и недостижимого, что отдает лишь печалью и светом. Так искрится альмандиновый напиток, растекшийся по мертвым губам, так бликует перламутром распятие на старинном фамильном розарии, так озаряют ночь одинокие вспышки охотничьих факелов. Именно из-за своей природы и убеждений мужчина стал врачом. Вот уже триста лет доктор Каллен помогает тщедушным людям сохранить их полвека — все, что им отмеряно, прежде чем они завянут и впитаются в землю, растекаясь по рекам, впадая в океаны, питая своим прахом чей-то скудный урожай. Карлайл боролся за каждую жизнь, чтобы вытащить из этого холщового мешка оставшиеся крохи: год-полтора, а то и немногим больше. Каллен стремился сделать все, чтобы не видеть сожалений о несделанном в стремительно стекленеющих глазах пациентов. Он хотел подарить людям не омраченную тоской поистине христианскую кончину: светлую и безболезненную — ту, которую хотел бы для себя. Хотел, но так и не получил. Много вопросов не давало покоя доктору Каллену: почему Майкл так поступил? Разве не был Карлайл добр к нему и его семье? Разве не помогал им, как мог? Разве мог он представить, что спасенный им когда-то ребенок станет чудовищем? — Доктор Каллен, вас к телефону. Это срочно, — как можно тише отрапортовала мед сестра. Главврач рассеянно кивнул и, еще раз проверив все показатели, вышел из палаты. Карлайл был уверен, что Сай и его подчиненные справятся быстро и найдут эту лачугу, но он никак не ожидал, что Майкл настолько ушлый, что возьмет в заложники индейскую девочку. — Коллинз требует, чтобы вы немедленно приехали, иначе он всех перестреляет. Этот парень совсем обезумел, — последняя часть фразы утонула в женских криках и гуле полицейских сирен. Сай глухо продолжил: — Мы все еще надеемся, что Чарли с ребенком живы. Да поможет нам Великий Дух.

***

Death don't have no mercy in this land.

Death don't have no mercy in this land.

He'll come to your house and he won't stay long,

You'll look in the bed and somebody will be gone.

Well Death will go in any family in this land.

Когда звуки хриплой пьяной песни стихли, дверь с глухим стуком приоткрылась, но человек, стоявший за ней не спешил входить. Майкл подслеповато прищурился, отпил из горлышка бутылки и закричал: — На трассе ты был смелее, доктор, — последнее слово парень выделил с особой презрительностью. — Входи с поднятыми руками, иначе я пристрелю девчонку. Шериф, кажется, уже отбросил копыта, — Коллинз коротко хохотнул и потянулся в карман за сигаретой, игнорируя боль в простреленной ноге. Карлайлу пришлось пригнуться, чтобы зайти в одинокую рыбацкую лачугу и не удариться головой о низкий потолок. Заброшенный и долгие годы не видевший ремонта, этот домишко скрипел на все лады в такт волнам, что год за годом подбирались все ближе и ближе к его стенам, чтобы однажды дотронуться своими длинными музыкальными пальцами до деревянных досок и поглотить каждую щепку. Квиллеты издавна были прекрасными китобоями и рыбаками, поэтому такие лачуги помогали им хранить припасы, сушить рыбу на продажу, заниматься ремонтом лодок и просто переждать непогоду. Сейчас крайне мало индейцев разбирались в рыбном промысле: большая часть населения резервации подрабатывала в городских магазинах или больнице, в то время как остальные уехали из родных мест в поисках лучшей жизни да так и не вернулись. Горстка старейшин, как и прежде, имела вес в решении вопросов касаемо нужд племени, но законы штата действовали и на резервацию: дети обязаны были ходить в школу, их родители должны были платить налоги со своих зарплат, а рыбаки не имели права забрасывать сети в этих заповедных местах. Прогнившие доски неприятно скрипели под начищенными до блеска оксфордами, а привыкшие к темноте глаза и обостренные звериные чувства начали улавливать нестерпимый запах сладкой крови. Кажется, будто он зашел на скотобойню, а не в рыбацкую хижину. Доктор знал, что Чарли жив: нечеловеческие чувства уловили едва слышное дыхание, а еще были тихие детские всхлипы. Жажда снова заскребла горло изнутри, да так сильно, что у Карлайла потемнело в глазах. Элис предостерегала его от глупостей, просила восполнить силы и перекусить, прежде чем соваться в резервацию, Эдвард даже предложил убить для него оленя, но времени на еду не было. В последние недели этого самого времени становилось все меньше и меньше. Сейчас Карлайл осознал, что ходит по лезвию ножа, по тонкой тростиночке, что перешибет спину верблюду. Будто пластиковые, жилы под мертвой кожей болезненно натянулись, закрутились, словно стальные канаты, грозили вот-вот нагреться от жажды и воспылать. В середине комнаты на сломанной деревянной кровати без матраса виднелся силуэт Майкла. Рядом с ним сидела маленькая девочка лет шести и беззвучно плакала, опираясь щекой о дуло пистолета. Поистине ангельское создание, чью жизнь омрачила встреча с Майклом. Боль неожиданно кольнула заветревшееся сердце, когда Карлайл перевел взгляд на юношу. Перед глазами встал образ крохотного младенца, которого пьяная мать не смогла даже с первого раза накормить. Неужели доктор вытащил этого ребенка из утробы лишь для того, чтобы того поглотил разврат и наркотики? Неужели не было ни крохотного шанса, чтобы спасти его судьбу? Как бы Майкл ни храбрился, как бы он ни пытался казаться грозным и особо опасным, для доктора он всегда будет неоперившимся юнцом, его большой ошибкой, личной драмой. Тогда, шестнадцать лет назад, Карлайл должен был помочь, должен был сделать все, чтобы братьев Коллинз забрали у матери и отдали в хороший детский дом. Как же он ошибался, думая, что родная семья всегда лучше приемной. — Тебя надо перевязать. Позволь мне помочь, — только и сказал доктор, когда жажда позволила открыть рот. В эту же секунду о стену рядом ударилась полупустая бутылка. Дешевое пиво растеклось по полу, но этот запах удивительно хорошо перебивал сладость крови. Стало немного легче. — Мне ничего от тебя не надо, козлина, — прошептал Майкл и неуклюже заворочался, пытаясь поменять положение. Острая боль накатила с новой силой, и юноша едва не взвыл. Пистолет угрожающе лязгнул прямо у виска заложницы, глаза которой расширились от ужаса. — Отпусти девочку. Ей пора спать, — ещё одна попытка. — Да пожалуйста! — вдруг крикнул юноша и с силой отбросил ребенка в сторону. Карлайл, было, сделал шаг к заложнице, но тут же получил пулю в шею. Черные капли засахарившейся крови окропили рубашку, оставив на ней смешные акварельные разводы. Ни один мускул не дернулся на лице доктора. Каллен не дрогнул, не вскрикнул, не зажал рану заледеневшей ладонью, не захрипел, а лишь стоял в своей дорогущей испорченной рубашке и впитывал весь спектр эмоций, отразившихся в глазах Коллинза. Второй выстрел рассек скулу и чуть не задел глаз, но желаемого эффекта преступник не добился: шаг за шагом доктор приближался, неотвратимо и печально взирая на своего подопечного, на ребенка, которого когда-то привел в этот мир. Каллен знал, что ему должно сделать, знал и всячески отмахивался от этого откровения, и вот к чему это привело. — Да что ты, блять, такое?! — взревел Майкл, трясущимися руками наводя пистолет на бессознательного Чарли. Карлайл бросился, было, в сторону шерифа, но тут же услышал треск выбиваемой двери и окон. Град пуль изрешетил почти каждый сантиметр кровати, а через мгновение в лачугу ворвались Сай, Бил и Эдвард. Элис тут же забрала девочку и прошмыгнула наружу, не в силах бороться с приступами голода и тошноты. Бил вместе с Эдвардом понесли Чарли к машине скорой помощи, где передали шерифа в руки фельдшерам. — Вы с ума сошли стрелять?! Здесь везде расставлены канистры с бензином, мы чуть не сгорели! — закричал на них Карлайл, едва справившийся с приступом истинного всепоглощающего гнева. — При всем уважении, сэр: шериф здесь я, а не вы, — раздраженно пробурчал Сай, осматривая труп Майкла. — Если бы я не отдал приказ о штурме, вас всех бы точно заколбасили. — Ты прав, Длинное Перо, прости меня, — мгновенно остыл доктор и похлопал индейца по плечу. Хвала всевышнему, былая выдержка вернулась к трехсотлетнему вампиру, и теперь он мог мыслить более-менее рационально. — Спасибо, что помогли. Без вас я бы действительно не справился. Казалось, этот тяжелый день, наконец, закончился и пора было с усилием вытолкнуть из легких пары пороха, которыми был пропитан каждый дюйм рыбацкого домика, следовало бы поскорее уйти от осуждающих взглядов старейшин и молодых оборотней, стоило проверить девочку и предложить свою помощь в ее лечении, но все это отошло на второй план, когда Карлайл ощутил непередаваемую боль там, где когда-то было сердце. Ошарашенный новыми ощущениями, он не сразу понял, что его сковала сильнейшая тревога, причину которой он не понимал, но точно догадывался, что она связана не со спасенной девочкой, не с Чарли, а с Беллой. Уж кто-кто, а юная Свон точно была в безопасности в стенах госпиталя, ведь так? Пришлось использовать все свои навыки скрытности и нечеловеческую скорость, чтобы добраться до больницы за считанные минуты. Палата встретила доктора гнетущей тишиной: плотно задернутые шторы так и остались нетронутыми, аппарат мониторинга работал в штатном режиме, а пациентка все еще дремала под действием успокоительных. Странной была не обстановка и не показатели приборов, а то, что над кроватью Беллы склонился черный силуэт со шприцом в руках. Дверь в палату плотно закрыли изнутри.