Утро станет сном

— Белла, ты же понимаешь, что это просто чья-то глупая шутка и ничего более? — Чарли призвал все свое самообладание, чтобы не наорать на дочь. Когда девушка только приехала в Форкс, он установил негласное правило: не приезжать к нему на работу без крайне серьезных причин. Нет, Чарли не пытался избежать реплик в духе «она так на тебя похожа, Свон», «красавица выросла, скоро замуж» и уж точно шериф не боялся услышать сплетни о недавних приключениях своей дочери, просто ему банально не хотелось говорить на службе о чем-то, что не тянет, как минимум, на сто пятьдесят часов исправительных работ. Погрязнув в бумажной волоките, он мечтал о какой-нибудь эмоциональной встряске, даже если бы пришлось устроить пару-тройку облав на браконьеров или накрыть наркопритон. Впрочем, зная себя, Чарли не рискнул бы снова брать в руки оружие и выходить на задержание: слишком велик соблазн дать волю внутреннему зверю, который был прикован к батарее сознания мерзко блестящими наручниками общественного долга и справедливости. Теперь, зарывшись в отчеты об ограблении книжной лавки (какая-то блаженная вынесла книгу по садоводству и три общие тетради) Чарли снова поморщился. Видимо, Господь бог обделил Форкс изобретательными преступниками, которые в состоянии придумать мало-мальски годный план и претворить его в жизнь, а не предлагать старушке купить срезанные на ее же садовом участке редкие розы сорта «Титаник». Миссис Клаус, милая пожилая женщина, всю душу была готова вытрясти за свой маленький огород, и сейчас, в сотый раз отбившись от ее нападок, Чарли снова учтиво выслушал требование «наказать мальчишку по всей строгости закона в назидание остальным малолетним преступникам». Исписанный размашистыми буквами бланк заявления был отправлен в ящик стола, к десятку таких же, которые, скорее всего, пойдут на растопку камина. Как же он устал. Глушь, в которую Чарли сам себя запрятал много лет назад, стала его настоящим домом, а коллеги — семьей, которой ему не хватало после развода. Однако, никто не говорил что с понятием «дом» должны ассоциироваться только приятные чувства и перманентное ощущение счастья. Вот уже несколько лет главный шериф планомерно зарабатывает себе геморрой, ссутулившись над бесконечной кипой отчетов или участвует в бесполезных совещаниях, которым ни конца, ни края, ни дна, ни покрышки. Постепенно Чарли стал ловить себя на мысли, что он перестал чувствовать тот дух авантюризма, который ощущал в самом начале работы. Тогда, конечно, было с кем бороться и за что. Страшно признать, но когда Свон вступил в свою должность, он, распределяя офицеров на патрулирование, не смог найти мало-мальски четкие и достоверные сведения о количестве исправных машин, которые были в распоряжении полиции города. Планомерно разбираясь с накладными и цифрами, Свон пришел к выводу, что техники почти нет, и некоторые офицеры берут свои машины, отправляясь на задания. Вскоре встал ребром очередной неприятный вопрос: нужно было выяснить, кто присвоил себе все новые казенные бронежилеты, ведь никто из офицеров за последние годы их не получал, а по документам они числились. Это могло значить только то, что им втихомолку «приделали ноги», а потом так же тихо продали. Именно из-за этого факта старые бронежилеты с вываливающимися пластинами выдавались под строжайший учет, но они по-прежнему не спасали, а, наоборот, усугубляли и без того серьезные синяки от пуль. Когда Сэм, друг Чарли, остался инвалидом после перестрелки, Свон в бешенстве спалил все это никуда не годное тряпьё и на следующий день в ультимативной форме потребовал у администрации штата нормального обеспечения. Видимо, воинственный вид бывшего морского пехотинца подействовал на размякших в креслах чиновников, и уже через неделю дело сдвинулось с мертвой точки. Сейчас все было в относительном порядке: документы и отчеты тщательно сортировались и хранились, бухгалтерия перестала жаловаться на прорехи в бюджете, и настроение коллектива стало все больше походить на дружескую атмосферу. Всех склочных и сплетников Чарли уволил еще пять лет назад, поэтому сейчас рядом с ним работали только надежные и уравновешенные коллеги. Впрочем, это никак не спасало от выгорания, которое, будто осеннюю листву, сожгло что-то важное в его сердце. Хоть Чарли едва перевалило за сорок, с этой работой он так и не смог наладить личную жизнь и общение с дочерью: все, на что его хватало, это раз в неделю провести вечер в резервации и пропустить пару стаканов «огненной воды» в компании Билли — старейшины племени квилетов. Глядя на большую и дружную семью Блэк, Чарли с тоской думал о Белле и о той нежности, которую он безвозвратно опоздал подарить ей. Сейчас его совсем взрослая девочка стояла, как провинившаяся пятилетка и что-то мямлила о какой-то смс. Еще раз взглянув на текст сообщения, старший шериф закатил глаза.

«72 часа»

— А вдруг это реальная угроза, и через 72 часа меня порежут на прошутто? — Да с чего ты решила, что это вообще тебе отправили? Может, кто-то ошибся номером, — шериф неопределенно развел руками. — Знаешь, какой-нибудь работяга забрал в автосервис машину и написал клиенту срок, за который он поменяет сальники и наклеит голую блондинку на бампер его старенького Volvo. — Пап, ты сейчас серьезно? Я...— возмущенная речь Беллы была прервана одним движением руки. Вдох, выдох, задержка дыхания, и ему почти полегчало. Почти. — Вот что мне скажи, юная мисс Марпл: кроме сегодняшней смс было еще что-то подозрительное в эти дни? — Все-таки общаться с подростками бывает не легче, чем с пьяницами: и те, и другие не могут сформулировать свои гениальные мысли, а когда их эмоциональный поток сознания не находит отклика и понимания, страшно обижаются, мол, никто их не уважает и не ценит. Недавнее нападение и перестрелка, безусловно, повлияли на психику Беллы, но Чарли приложил все силы, чтобы упечь Коллинза за решетку и обеспечить ему «теплый прием» в стенах Каллам-бей, поэтому сейчас он был спокоен за безопасность своей девочки. Отправленное по ошибке сообщение с загадочным содержанием проросло колючими кустами чертополоха в сознании и без того излишне импульсивной Беллы. Сейчас было необходимо стать той самой опорой, тем самым маяком, который своей монолитностью внушал бы окружающим спокойствие среди хаоса жизненных неурядиц. Еще до того, как девушке назначили психотерапевта, Чарли получил от доктора Каллена вполне четкие инструкции для общения с дочерью, которым старался следовать неотступно. Изнутри шерифа грела слабая надежда, что скоро Белла перестанет вздрагивать от каждого шороха и класть под подушку кухонный нож. Когда старший Свон заметил этот странный вечерний ритуал, устраивать скандал по этому поводу он не стал, но в крайне доступной и мягкой форме напомнил дочери, что может быть с ее гладкой кожей лица, если она будет ворочаться во сне и сослепу наткнется на лезвие. Девушка густо покраснела от осознания собственной глупости и попросила в ближайшее время спилить дерево или хотя бы те его ветки, которые по ночам стучат в окно спальни. Чарли со вздохом кивнул, но твердо решил в ближайшее время отправить дочь на вечеринку или какие-нибудь посиделки с друзьями, чтобы не кормить ее внутренних демонов своей гиперопекой и мнительностью. В конце концов, он в ее возрасте уже вовсю работал и готовился к поступлению в морскую пехоту, а не сидел дома, боясь показаться на людях. — Нет, ничего не было, — последовал сухой ответ. Кажется, подростковый пыл юной Свон постепенно угас, и теперь девушка старательно прятала глаза от отца, бездумно ковыряя стопку картонных папок с отчетами за прошедший квартал. — Пообещай, что если придет новое смс или случится что-то подозрительное, ты сразу мне об этом сообщишь, — дождавшись неуверенного кивка, старший Свон позволил себе слегка расслабиться и еще раз окинуть взглядом дочь. В мешковатых джинсах и толстовке, Белла была похожа на растрепанного промокшего утенка, хрупкого и болезненного. Вид такой присмиревшей и затихшей дочери заставил Чарли сделать шаг навстречу и протянуть руку для объятий, но внезапный шум в коридоре поглотил этот отцовский порыв. Влетевший без стука офицер сообщил о срочном звонке из администрации штата, поэтому старший шериф вынужден был сдержанно попрощаться с Беллой и с тяжелым сердцем поднять трубку.