***
Тянущая боль лишь усиливалась. Папа, как и обещал, принёс поднос с едой и лекарства – те, что Юнги принимает постоянно и пару обезболивающих. Сытно пообедав, омега решил прилечь, так как к болям в животе добавилось ещё и лёгкое головокружение. Спустя пятнадцать положенных минут боль не утихла. Лишь усилилась. У Юнги таких болей отродясь не было. Казалось, что все внутренности внизу живота кто-то усердно резал тупым ножом. Невыносимо. Ко всему прочему добавился и жар – омегу лихорадило. Папа, что пришёл проверить состояние Юнги и за одно забрать поднос, не на шутку забеспокоился, ведь на младшего без слёз не взглянешь. – Папа, что со мной? Я умираю? – протянул младший сквозь слёзы. Ему и вправду казалось, что он умрёт от боли. Сокджин присел на край кровати, тыльной стороной прохладной ладони провел по чужим щёчкам, по лбу, убеждаясь, что у сына поднялась температура. Джин на эти слова лишь тепло улыбается, поглаживая Юнги по взмокшим кофейным прядям волос. – От течки ещё никто не умирал, милый. – Течка? Так у меня течка? – Юнги всхлипнул замирая и широко распахнул глаза. Сокджин уже разговаривал с ним на эту тему, поэтому мысли о смерти быстро испарились. – Течка. Ты становишься взрослым, Юнги. Потерпи немного, я принесу жаропонижающее. Но и оно не помогло. Юнги становилось всё хуже. От режущих спазмов хотелось на стену лезть. Омега калачиком свернулся, воя от боли, просил папу прекратить мучения, но тот уже сделал все, что мог. К тому же Ёхан вновь капризничает, отчего Сокджину приходилось разрываться между сыновьями. Измученный организм дал слабину, ненадолго погружая омегу в беспокойный сон. В нём Юнги Чонгука видит, такого родного, красивого. Глаза альфы огнём горят, его жгучие ладони сжимают омежью талию а губы о любви шепчут. Это пожалуй, единственный нормальный сон за всю жизнь Юнги. Просыпаясь, омега хотел вернуться обратно в сон, в объятия альфы. На смену болям пришло другое ощущение. Возбуждение. В нижнем белье, сзади, чувствовалась неприятная липкая влага, а спереди – твёрдо стояло. Хотелось прикоснуться, что Юнги и попытался сделать, чуть спустив штаны с бёдер. Вспотевшая ладошка схватила аккуратный член, отчего омега неожиданно тихо простонал, удивляясь собственной реакции. Раньше он подобным не занимался, поэтому от новых ощущений голова кругом. Ему понравилось. Определённо. Но этого до жути мало. Хочется ещё... Он вновь сжал член и инстинктивно двинул ладонью вниз, чуть оголив головку. С губ вновь сорвался стон. Юнги почувствовал, как сзади становится более мокро от очередной порции смазки. Он вновь двинул рукой, на этот раз не останавливаясь. Хорошо, что его сейчас не видит никто. Чувство стыда сжирает, но рука продолжает манипуляции. Голова откинута на влажные подушки, пальцы второй руки постельное сжимают крепко, а глаза прикрыты в наслаждении. Он невольно вспомнил, как в спальне, что на первом этаже, сгорал в руках своего альфы. Сейчас хочется того же. Хочется ощущать его ладони на себе, губы на своих губах. Кожей к коже. Хочется всё и сразу, но Чонгук ясно дал понять, что не будет рядом. Рука устала, дыхание сбилось напрочь, а одежда до нитки промокла. Юнги понимает, что ему одному с этим не справиться. Нужен Чонгук. Нужен его запах, нужны его ласки, как необходимость. Почему альфа бросил его в такой момент, одному Богу известно. Альфа и омега, ведь, течку вместе проводят, но его Чонгук оставил его одного в тяжких мучениях. Сокджин зашёл чуть позже, когда возбуждение немного спало, а штаны были более менее натянуты на бёдра. – Не хочешь принять ванную? Я поменяю постель, – старший стоял посреди спальни, визуально оценивая беспорядок. От запаха шиповника голову кружило, отчего старшему было не по себе здесь находиться. Но это его сын. Его Юнги, которому сейчас необходима поддержка родителя. Конечно, на самом деле, ему кое-что другое необходимо, но об этом Джин старается не думать. Они справятся без Чонгука. Да. Наверное. Юнги согласился принять душ, ведь на его кровати царил хаос. Омега кое-как сполз с постели и пошёл в ванную комнату, где с радостью избавился от грязных вещей. Возбуждение не спадало. Более того – оно стало болезненным. В заднем проходе зудело и жгло, член пульсировал, желая разрядки, так, что хотелось выть. Юнги включил тёплую воду и залез в ванну, сразу затыкая слив пробкой. Теплая вода расслабляла, отчего омега вытянул ноги и облокотился на спинку, прикрывая глаза. Рука вновь потянулась туда. Движения сразу стали резкими, быстрыми, хаотичными. Он гнался, не понятно за чем. Казалось, будто скоро тело взорвётся, внизу вновь тянет, с заднего прохода течёт, как и с головки члена. Рука вновь быстро устаёт, так и не принося желаемого пика. Юнги уверен, что этим ощущениям есть предел. Он даже слышал краем уха, что у этого "предела" есть название. Оргазм. Ополоснувшись, Юнги надел чистое белье и длинную футболку, желая не стеснять тело пижамой. Трусики, если что, куда удобнее стянуть. Сокджин уже заканчивал приготовления, когда младший вышел из ванной. – Пап... – Юнги уселся на кровать по-турецки, окликая старшего, что сгребал в охапку грязное бельё с пола. Джин оставил кучу и обернулся к сыну, ожидая продолжения. – Да, родной. Юнги стушевался слегка, стесняясь начать разговор. Но ему нужно было поделиться с родителем своими мыслями. – Чонгук... Он... Взгляд Джина изменился вмиг на более взволнованный, ведь для омеги мысли об альфе сейчас могут быть весьма болезненными. – Что, дорогой? – папа подошёл чуть ближе, внимательно всматриваясь в лицо сына. Тот заметно покраснел. Ну... Ещё бы... – Он сегодня вёл себя странно... Грубил мне... Просил из дома не выходить. А ещё... Он попросил не звонить ему и не писать целую неделю... Джин улыбается облегчённо. Словно груз с плеч. Сила воли молодого альфы поражает, ведь он наверняка чувствовал состояние омеги, оттого и огородил его от себя. Да. Именно так. От себя самого. – Твой альфа молодец, Юнги. – Что? – младший недоумевающе взглянул на Джина. Как молодец, если оставил. Бросил. Даже звонков желанных лишил. – Он поступил правильно, милый. Он не бросил тебя. Просто обезопасил от самого себя. Ведь... Альфы во время течки омеги, тем более своего, перестают себя контролировать. Он не смог бы сдержаться, Юнги. – В каком... смысле... Пап? – вопреки вопросу ушки омеги покраснели, как и щёчки. – Боже, Юнги-я... Не заставляй меня говорить это... – Джин сам покраснел, словно рак, ведь, так далеко их разговор ещё не заходил. – Ну пап! – младший рухнул на спину, закатывая глаза. Да. Это хотелось услышать. Хотелось узнать больше, да и реакция папы забавляла, что уж тут скрывать. – Он не сдержался бы, и сотворил с тобой вполне себе взрослые вещи, после которых потом дети появляются! – Джин отвернулся, скрывая багровые щёки. Вот тебе и разговор с младшим. Сокджин не должен так реагировать, ведь это его прямая обязанность – подготовить сына к взрослой жизни. Омега вновь сгрёб постельное в охапку и, не поворачиваясь к Юнги, покинул спальню. Боль отступила, возбуждение тоже утихло. Юнги успел даже несколько серий любимых дневников вампира посмотреть. Казалось бы, кризис миновал. Но не тут то было. Поужинав вместе с папой в гостиной, Юнги поблагодарил того, помог вымыть посуду и убрать со стола, после чего собирался пойти в свою спальню. Да вот только у самых ступенек его пополам скрючило. Боль вновь пронзила низ живота, отчего омега рухнул на колени, а после и вовсе повалился на бок, сжимаясь в позе эмбриона. Взволнованный Сокджин кинулся к сыну, стараясь поднять того, но Юнги и пошевелиться боялся, дабы избежать ещё большего спазма. – Папа... Больно... Очень больно... Сокджин не припоминает, чтобы во время течки, хоть и первой, были такие боли. Однако, в памяти всплыли слова доктора Кима. Что он имел ввиду? С чего он вообще взял, что Юнги без Чонгука не справится? Старший бежит на кухню и вновь достаёт с аптечки обезболивающее. На этот раз достаёт из блистера не одну, а сразу две таблетки. Хватает с полки стакан и наливает кипячёной воды. Быстро возвращается в гостиную, ставит стакан на пол и пытается приподнять Юнги, чтобы дать тому лекарство. Он успешно проталкивает таблетки младшему в рот и дает запить. Вот только Юнги тут же рвёт от выпитого препарата. Жаль, что подавители пока запрещено давать. Они бы точно помогли. – Милый... Господи, что с тобой... – Сокджину страшно, ведь он больше ничем не может помочь. Весь ужин, что съел Юнги, оказался на полу. Тому было откровенно плевать, где и как он лежит. Боль адская. Её прекратить хочется. Или же вообще отключиться, чтобы ничего не чувствовать. Сокджин открыл дверь ближайшей гостевой спальни и забежал в ванную, чтобы включить воду и ополоснуть Юнги. После прошлого купания ему, вроде как, полегчало, поэтому душ – единственное, что пришло на ум. – Давай, сын. Иди ко мне, – кряхтя, он кое-как приподнял Юнги, закинул его руку себе за шею и, обняв чужую талию, повёл свою ношу в душ. Юнги был немощен. Сам он не смог даже раздеться. Его трясло, вновь поднимался жар, а боль заставила поскуливать. Сокджин помог младшему раздеться и забраться в ванную, усадил того в теплую воду и уселся рядом на колени, чтобы из душа поливать вымотанное болью хрупкое тельце. Мысль о звонке Чонгуку становится уже не такой уж плохой. Из соседней спальни раздаётся плач Ёхана, Сокджину взвыть хочется. Он вновь не справляется. Он никудышный папа. Оставив Юнги, Джин бежит к альфочке, чтобы всучить ему пустышку. Да вот только тот выплёвывает её, заливаясь ещё большими слезами. Папа берёт чадо на руки и покачивает, к сердцу прижимает, надеясь поскорее успокоить и вернуться к Юнги. Взгляд падает на телефон, что лежит на тумбочке. Сокджин теряется в мыслях. Не знает, правильно ли поступает, но одному ему не справиться. Он кладёт малютку в коляску, покачивает слегка одной рукой, а другой берёт телефон и кладёт в карман домашних штанов. У него ещё есть время подумать. В конце концов, нужно прибраться в гостиной, ведь следы недуга Юнги сами себя не уберут. Закончив уборку, Джин возвращается в ванную к сыну, надеясь, что тому уже стало легче. Да вот только Юнги не легче. Он вылез из ванной и разлёгся на холодном кафеле, так же в позе эмбриона. Джин слышит шёпот и поскуливание, слышит, как зубы сына скрипят, сам невольно челюсть сжимает представляя, как сильна сейчас чужая боль, от которой его хрупкий малыш в агонии бьётся. Сокджин вновь его поднимает, ведёт к кровати, укладывает на чистую постель и лезет в шкаф, в надежде найти там хоть какую-то одежду, ведь та есть буквально в каждой гостевой. Достав шорты и футболку, Джин кое-как надевает их на Юнги и, присаживаясь на край кровати и выдыхая, тянется рукой в карман, где покоится смартфон.***
Чонгук отказался от обеда. К ужину тоже не спустился, ведь есть не хотелось от слова совсем. Мысли о Юнги не покидали его голову. Как там его омега... Всё ли с ним в порядке... Не больно ли ему... Да вот только, вероятно, больно, ведь альфу самого ломает. Правда боль его другая, фантомная. Он представляет, как его малыш скулит от боли, как по постели мечется, наверняка думая о Чоне. Не может не, ведь сам Чонгук лишь о нём и думает. Вопреки своим просьбам не звонить и не писать, хочется позвонить. А лучше – бросить всё и съездить к нему. Обнять и запахом своим окутать, ведь, Чонгук уверен, это в разы уменьшит боль. Альфа лежит на кровати, сжимая в руках мобильный. Может... Господину Мину позвонить... Спросить, как там Юнги... Утопая в собственных мыслях, он чуть не прозевал звонок от упомянутого в голове Мин Сокджина. – Господин Мин? – Чонгук предчувствовал, что всё плохо. И чуйка его не подвела. Омега всхлипнул в трубку и сказал лишь несколько слов, от которых зверь Чонгука проснулся и уши навострил. – Он не справится без тебя, Чонгук. Ты нужен ему. – Выезжаю. – лишь одно слово в ответ, произнесённое хриплым голосом. Чонгук знает, что ждёт его. Адская мука. Но состояние его любимого куда важнее сейчас.***
Сокджин нервно расхаживает по гостиной, ожидая гостя. Смотреть на мучения сына больше сил нет. Вся надежда на Чонгука и его здравый рассудок, ведь если он поддастся инстинктам, беды не избежать. Альфа появляется на пороге буквально через двадцать минут. Взволнованный, растрёпанный, со сбитым дыханием, будто он бежал от самого дома, до их особняка. – Здравствуйте, господин Мин. – Он сглатывает, пытается выглядеть невозмутимо, хотя запах, что с самого порога в нос ударил, мешает здраво мыслить. Старший омега пригласил юношу в дом, сразу закрывая за ним дверь. – Здравствуй, Чонгук, – Сокджин улыбается вымученно, приветствуя альфу. Неловко становится от мысли, зачем он его пригласил. Но обратного пути нет. Да и Юнги лишь хуже становится. Доктор Ким, как оказалось, прав был. – Ему очень плохо, лекарства совсем не помогают. Побудь с ним хоть немного... Пожалуйста... – Чонгук чуть вперёд прошёл, быстро снял с себя сапоги, куртку, кофту спортивную, на вешалку повесил, продолжая тяжело дышать. Потому, что невыносимо жарко... – Только... Прошу тебя... Не делай того, о чём потом мы все пожалеем, – голос омеги дрожит, он очень надеятся на Чонгука. Альфа понимает, о чём его просят, поэтому кивает быстро-быстро, выглядя максимально серьёзным, и ждёт, пока омега отведёт его к Юнги. Джин лишь комнату указал, а сам зашёл в детскую и, взяв Ёхана на руки, отправился с ним наверх. Чонгук, вероятно, и без посторонней помощи нашел бы нужную комнату. Её альфе внутренний зверь указывает, он путь до омежьих апартаментов собственными костями проложил, повесил вывеску "не тронь, убьёт". Его и убивает. Прямо с порога швыряет к ногам омеги, что на постели корчится от боли. Весь взмокший... У самого Чонгука пот выступает от волнения. Возбуждённый. Альфа по щелчку возбуждается, ведь не может иначе рядом с тем, кто ему природой предназначен. Об обратном он и думать себе запрещает, ведь их связь очевидна. Осязаема. Горячий... Чонгук коснулся лица чужого и сам сгорает внутри с новой силой. Омега под его ладонью замер. Мысленно Бога взмолил, чтобы это очередным сном не оказалось. Не оказалось. Он здесь. Его запах вмиг окутывает, заставляя жадно вдыхать воздух носом. Юнги глаза открывает и видит Чонгука перед собой. Пришёл. Не бросил, не оставил мучиться в одиночку. Омега его к себе за запястье тянет, Чон не сопротивляется, залезает на кровать и укладывается рядом с любимым, обнимает крепко, сам голову омеги к собственной шее, к пахучей железе прижимает, чтобы Юнги запахом его насытился. – Чонгук... – кажется, это то, чего так не хватало Юнги. Его объятий, его запаха и тепла. Крышу сносит от ощущений, от концентрации запахов. Как может Чонгук помочь тому, кого его зверь подать горячим просит... На черных шелках да с красным бантиком на талии... Хочется взвыть. Омега издевается будто, носом по шее водит, губами, целует, лижет, слегка посасывает кожу, вновь целует. По кругу повторяет, а после затихает, устроившись поудобней на альфе. Чонгук и не понял, когда омега оказался верхом на его бёдрах, но это чертовски приятно – там Юнги самое место. Альфа прикрытые до этого глаза открывает и поглаживает омегу по спине ладонями но замирает, услышав, наконец, чужое сопение. Юнги заснул в позе, от которой Чонгуку сквозь землю провалиться хочется, потому что его естество в штанах упирается туда, куда не следовало бы. Нужно спасать собственное положение, сейчас же, или Чонгук за себя не ручается. Альфа кое-как выползает из-под заснувшего омеги и, поудобнее расположив того на подушках, слезает с кровати. Душ. Срочно нужен душ, желательно ледяной, дабы потушить разбушевавшееся внутри пламя. Ванную он находит быстро, удивляется автоматическому освещению и спешит включить воду. Не помешали бы и вещи сменные, и, о Боже, Мин Сокджин, видимо, предусмотрел это. На стиральной машинке лежит стопка вещей. Чонгук не брезгует чужим. Не сейчас, уж точно. Все мышцы расслабляются под прохладной водой, однако, есть и другая, не менее серьёзная проблема: колом стоящий член. Природа-матушка, чтоб её... Стоит лишь прикрыть глаза и представить Юнги... Его ласки, его дыхание тяжёлое... То, как он ёрзал на альфе, следуя инстинктам... Этого Чону более чем достаточно, чтобы достичь пика. Альфа ополаскивает тело водой, обтирается полотенцем, надевает чистые вещи, почти подошедшие по размеру, и, выключив воду, покидает душевую. Дома кусок в горло не лез, а сейчас аппетит проснулся с неимоверной силой, что заставило Чона покинуть чужую спальню в надежде встретить старшего омегу и попросить поесть. В доме тишина. Повсюду приглушённый свет, и только из кухни доносятся посторонние звуки. Альфе в нос врезается приятный запах чего-то мясного, и он тихонько идёт в кухню, где у плиты, как оказалось, орудует Сокджин. – Доброй ночи, господин Мин. Он говорил тихо, но Джин все равно вздрогнул и резко обернулся. – Простите, что напугал... Омега выдохнул и улыбнулся. – Всё в порядке. Ты голоден, наверное. Присаживайся. Всё хорошо? Как Юнги? Чонгук присаживается на стул и вздыхает. – Ему лучше. Он уснул. Спасибо за вещи... Если, конечно, они для меня... И да, я чертовски голоден, – альфа виновато улыбнулся. – Для тебя, – Джин возвращает молодому альфе улыбку. – Подожди немного, скоро всё будет готово. Заодно Юнги отнесёшь поесть. Надеюсь его аппетит тоже проснётся.***
Юнги проснулся от пустоты под собой. Первая мысль, что пришла в голову – ему приснилось. Приснился приход Чонгука, его ласки, но запах, что всё ещё витал в спальне, говорит об обратном. Вдруг чудится? Вдруг даже обоняние сыграло с ним злую шутку? Омега присел по-турецки, оглядывая спальню на предметы чего-то, принадлежащего альфе. Пусто. Как и в душе́. Значит не приходил... Значит, ему вновь всё приснилось. Опустошение давит, первые слёзы с глаз текут, обжигая прохладные щёчки. Омега хватает подушку и прижимает к лицу. Пахнет... Ему не могло присниться, чёрт возьми. Он жадно запах альфы вдыхает, ещё сильнее плачет, воет в подушку, будто самое дорогое потерял. Звук открывающейся двери заставил носик поднять из-под укрытия. – Чонгук... – он вошедшего с подносом альфу видит, улыбается сразу, чувствуя небывалое облегчение. – Ты чего, малыш... – альфа поднос на столик ставит, на кровать садится рядом с омегой и обеспокоенно на личико, от слёз покрасневшее, смотрит. Ладонь к щёчке тянется, поглаживает, вызывая чужое довольное мычание. – Что случилось, маленький? Что-то болит? – слёзы чужие большими пальцами стирает, вглядываясь в кофейные глаза напротив. – Я думал, ты мне приснился... Проснулся, а тебя снова нет... – Я здесь, хороший мой. Покушать тебе принёс. Ты голоден? Юнги лишь мычит в ответ положительно и голову в сторону подноса поворачивает, облизываясь. Альфа встаёт с кровати и поднос со стола берёт, прямо на постель перед омегой ставит и наблюдает с тёплой улыбкой, как тот с аппетитом поедает поздний ужин. Наевшись до отвала, счастливый омега вновь в его объятиях засыпает, отчего и сам альфа внезапно чувствует приятную усталость и отдаётся во власть сна.***
Утром альфу будит звонок на собственный мобильный. Чонгук потягивается сперва, но после, как ошпаренный, тянется за телефоном, что лежит на прикроватной тумбе. Звонок от папы, и альфа мысленно бьёт себя по лбу, потому что вчера не предупредил никого о своём уходе. – Да, пап. – Чонгук? Ты у Юнги? – голос у родителя взволнованный, дрожащий, будто омега расплачется вот-вот. Чонгука это не на шутку обеспокоило. – Да, пап... Я нужен был Юнги. Прости, что не предупредил... Мне придётся побыть с ним несколько дней... У него течка и... – Чонгук... – Ничего не подумай, – альфа оправдываться перед старшим начинает, чтобы заверить, что ничего страшного он не натворит, – я не сплю с ним, пап... – Чонгук, послушай... Об этом позже... – омега замолкает внезапно, его голос охрип, отчего пришлось слегка прокашляться, – Господин Мин Ухён... Чонгук... Он с собой покончил... – у альфы в ушах от этих слов зазвенело. Он переспросил, чтоб убедиться в услышанном. Лучше бы показалось... Он представляет, как тяжело будет с этой новостью двум омегам Мин справиться. Юнги... Это будет ударом для его малыша... Он так надеялся, что отца оправдают... А тут... – Чонгук? Ты слышишь меня? По предварительным данным он покончил с собой, но я настоял на расследовании... Накануне я разговаривал с ним, я почти достучался до него, понимаешь? – омега громко всхлипнул в трубку, отчего Чонгука передёрнуло. – То есть, ты хочешь сказать, что его могли убить? – собственный голос дрожит, он оборачивается к любимому, что спит сладким сном, бед не зная. Разглядывает черты любимые. Что будет с ним, когда правда на него бетонной стеной обрушится... – Я обязательно выясню это, сын. А ты, прошу тебя... Будь рядом с Минами. Им нужна будет любая поддержка. Я приеду после обеда, чтобы лично сообщить эту новость господину Сокджину. Будь готов, родной. – Хорошо, пап.***
Сокджина эта новость с ног сбивает, ставит на колени убитого горем омегу, в чьём сердце отныне дыра зияющая. Енджи его успокаивает, рядом садится, утирая собственные слёзы. Чужая боль в воздухе витает, ею задохнуться можно. Чонгук держится, омегам воды приносит, помогает Джину на диван сесть, сам водой поит. Енджи просит омегу ради детей держаться, обещает помочь с похоронами и разобраться во всём. Сокджин протестует, просит оставить в покое его мужа. Верит, что тот из жизни по собственному желанию ушёл. Однако у Чона своё мнение. И игнорировать своё предчувствие омега не намерен.***
Юнги возня, что в гостиной происходит, из сна безжалостно вырывает. Омега встаёт с постели и прислушивается ко звукам, что из-за двери доносятся. Ладонь ложится на ручку двери, опускает, тянет... Он выходит в гостиную и картину видит, что всё нутро переворачивает. – Папа? Чонгук, Енджи и Сокджин на младшего оборачиваются. На папе лица нет. Он, пошатываясь, с дивана встаёт и к сыну подходит, обнимает его и слова произносит, от которых Юнги статуей безжизненной замрёт... – Твой отец, Юнги... Его больше нет... А говорят, словами убить нельзя... Юнги в чужих руках на пол оседает. Слёз нет. Лишь пустота. Желание завыть. И он воет. От собственного крика уши закладывает, но лишь у него, ведь остальные лишь гримасу боли видят на чужом лице. Юнги хочет сказать, что не верит, кричать хочет, что они все лгут ему безжалостно, но изо рта лишь хрипы доносятся. Он головой мотает, губами воздух жадно ловит, пока вокруг него собираются все остальные. Чонгук берёт на руки, в их спальню относит, укладывает на кровать и рядом ложится, пока Енджи вызывает скорую, но Сокджин его останавливает, к своему телефону, что лежит на столе, тянется и, взяв, сразу набирает доктора Кима.***
Он вновь онемел. Не проронил ни слова с тех пор, как новость о гибели отца услышал. Сокджин пытается держаться, но после похорон к нему каждый день Енджи приходит, что вдвое сократил свой график. Приходит и Тэхён после учебы, что помогает заниматься с малышом и Юнги с учебой. Чонгук вообще некоторые вещи к Минам перевёз, отказываясь надолго оставлять дорогого сердцу омегу и его родителя. Приходит и доктор Ким, чьё присутствие теперь не мало важно в этом доме, ведь омегам Мин постоянное наблюдение специалиста необходимо. Намджуна собственный эгоизм гложет... Как он смел думать, что Сокджин справится без Ухёна, как смел чужое место для себя примерять, дабы занять его в скором времени. Пусть он и был бы в тени вечно, но Сокджин зато... был бы счастлив.