Anyone Who Knows What Love Is

      Жизнь Сатору Годжо должна была быть похожа на эпос, потому что неизвестные никому Боги даровали ему силу, что выходила за грань разумного: Годжо Сатору воистину и сам мог бы стать Богом пространства. Пространства без времени. Мог бы бродить по застывшему миру, получить власть над магами, истребить целое человечество, пока то даже не знает о его существовании, переделать ход истории. В теории он мог всё. Но, к сожалению, Богов нет, а мир был сложен только из череды случайных обстоятельств, людских пороков и величия разума. И, в конечном итоге, Годжо Сатору стал человеком и только, не способный повлиять даже на собственное будущее, он вглядывался в жизнь с тем же страхом и трепетом, что и другие. Выходило так, что его жизнь, в сущности, была настолько ничтожной, что Годжо Сатору не мог повлиять даже на собственные предпочтения.       Он был бракованным Богом. С ног до головы несовершенным и абсолютно противоречивым. Бога душили собственные силы и странные чувства к своему лучшему другу. Он любил Гето Сугуру больше, чем то обычно требуется и всегда желал быть в других обстоятельствах, чтобы провести свою жизнь иначе. То, что даровало ему силу, почему-то не потрудилось выдать её достаточно, чтобы Сатору мог сам выбирать судьбу.       Гето Сугуру Богом не был, да и как для человека был поломанным: чрезмерно трепетный, чересчур хороший для мира. Он был слишком глуп, чтобы действительно принять мир, и слишком умен, чтобы подчиниться ему. Сердце его жаждало справедливости, признания и любви, которой его почему-то все время обделяли. Гето Сугуру стремился создать мир, в котором он наконец сможет быть счастлив, мир, где сотням и тысячам будущих Годжо Сатору и Гето Сугуру больше не придётся стоять на горе из трупов друзей и любимых. Он рисует упоительную картину идеального мира и понимает, что в ней все равно не хватает деталей.       Идут годы, ни нового мира, ни шанса взять судьбу за хвост так и не выдаётся, несмотря на обстоятельные попытки обоих. Волей случая они переживают кошмар за кошмаром, носящие разные имена или и вовсе имён не имеющие, снова стоят спиной к спине и изгоняют ничего не значащие для обоих проклятия из аэропорта. Кругом смрад, тишина и кровь. — Это то, за что ты так боролся, Сатору? – Гето выуживает длинными пальцами очередной поблескивающий шар с проклятием, усмехается и демонстративно вышагивает, обходя трупы.       Годжо выглядит веселым, но Сугуру знает, что это напускное. Блондин смотрит с упоением и хитро щурится, хоть этого и не видно. Засовывает руки в карманы и насвистывает что-то. — Оя, я даже не надеялся на такую удачу!       В душе и голове обоих – абсолютный бардак. Сколько не бейся, сколько не пытайся спасти всех: тех, кто желал и тех, кто не очень; результат все равно один – смерть. Целый аэропорт – в новостях наверняка напишут про теракт или взрыв баллонов технического газа. Годжо устало потирает глаза через повязку и уже собирается двигаться к завесе, когда чувствует, даже не слышит, копошение у зеленого коридора. Но когда они приехали, никого в живых уже не осталось, аэропорт был наполнен проклятиями несколько часов кряду. Пропустили одно? Тогда почему он его не увидел? Шаман пытается навострить слух и ничего не улавливает. — Что там? – Сугуру смотрит в пустынный коридор. — Показалось, – Сатору, не вынимая рук из кармана, шествует глубже в коридор и замирает, обнаруживая присутствие живого человека. Руку немного жжет в области предплечья, почти у самого локтя. Почти секунда и голубой глаз из-под приподнятой повязки устремлен на Гето, что с изумлением рассматривает иероглиф в виде имени лучшего друга на правой руке и какие-то непонятные символы (кажется руны) на левой. Вторая секунда уходит на прочтение собственного имени и обрушившегося осознания происходящего. Нет нужды проверять собственные руки, он знает, что увидит там имя Сугуру. Он и без надписи это знал. Но почему жжет обе руки? Неужели есть кто-то ещё? И этот кто-то умер прямо в этом коридоре. Не дождавшись. — Дерьмо, – Гето выдыхает. Что-то скребется у него в душе, что-то, что заставляет его согнуться пополам и часто задышать. Будто он снова мальчишка. Снова бессилен. — Наверное, хорошо бы найти то, что осталось? – Годжо закидывает голову назад, будто осматривая датчики. Он давно решил принимать всё, что даёт ему жизнь. Не роптать, не позволять себе отчаиваться, довольствоваться тем, что имеет. Он чувствует несправедливость и думает о том, что, может быть, он расплачивается за силу, но за что все это Сугуру? Он идёт вперед, туда, куда его тащит ощущение. Он не хочет снимать повязку, потому что не хочет находить тело, не хочет нести его вон отсюда, не хочет возводить мемориал тому, кого даже не знает, но чьё имя всегда будет высечено на его с Гето предплечьях.       Большая рука касается плеча блондина, будто успокаивая и давая знать, что тот не один. Простой жест, которого не хватило самому Сугуру в прошлом, теперь направлен шестиглазому. Радость встречи, возможность быть любимыми без условий, просто за факт того, что они есть – у них все это отняли. Опять люди и их проклятия. На этот раз показали как карту, исчезающую в шляпе фокусника - мимолётно, в насмешку.       В нос ударяет запах крови. Оба знают, что где-то рядом. Возможно, прямо за этой дверью, что ведет к паспортному контролю. — Интересно, мужчина или женщина? Знать бы, как это читается, - голос Сатору дрожит. Он пытается ухмыльнуться, но ничего не выходит. У него, пожалуй, впервые в жизни холодеют руки, а кончики пальцев подрагивают. Он чувствует, что они уже близко, но не может открыть дверь. Просто не может. Гето стоит, не шелохнувшись, смотрит в пол и почти не моргает. Дверь оказывается автоматической и открывается, озаряя вид, который заставляет обоих желать отмотать время и никогда не заходить в чертов аэропорт. Зал наполнен изуродованными телами людей, бегущими в надежде спастись. Кровь стекает с обезображенных лиц, запахом пробираясь под самые рёбра. Сатору мутит. — Пойдём отсюда, - Годжо старается не вдыхать. — Оставим здесь? Может это и обезьянка, но… - Гето глотает комок, сердце бешено заходится, ощущая близость соулмейта. Он не в силах договорить, поэтому просто безвольно шагает к телам и силится найти руки, что отмечены его с Сатору именами. — Пойдём отсюда! – Годжо срывается на крик и проворачивается на пятках, чтобы пойти к барьеру и снять его, убраться оттуда наконец. Он хочет заплакать: просто сесть и рыдать как ребенок несколько часов кряду, не находя ни в чем утешения. Он пинает чей-то чемодан, в панике брошенный среди десятков таких же и слышит судорожный вздох из тележки для багажа. Металл закрывает обзор, и не видно, что происходит внутри коробки. Сатору выпрямляется и устремляет весь свой взор на предмет. — Что там? – Сугуру насторожен. — Должно быть, показалось.       Тележка не издает ни звука. Длинная рука темноволосого разворачивает кусок металла, выдергивает чемодан, и взгляд Гето встречается с двумя глазами неповторимого зеленого цвета, похожего на виридиан. Глазами, обращенными к нему взглядом, напоминающим взор дикого животного, загнанного в угол. Эта хрупкая девушка, уместившаяся бы, пожалуй, и в чемодан, раз сидела на его месте, не издавала ни звука, ни энергии. Можно было бы принять её за мертвеца, если бы та ловко не проползла у Сугуру под рукой и не принялась бежать прочь. Побег длился недолго: босые ступни вступают в ещё горячую кровь, и девушка пятится в ужасе, задыхаясь, пока не слышит шаги позади себя. — Теперь все в порядке! – Гето складывает руки, просовывая их в рукава и обхватывая высеченные имена у локтей теплыми ладонями. — Вам нужно успокоиться.       Лицемернейшая из улыбок играет на его лице, он впечатлен, пожалуй. Выжить в аду и до сих бороться за жизнь – действительно достойно. Он испытывает иррациональный страх, горе и бесконечную нежность разом и видит в Годжо ту же бурю. Его друг, казалось, всегда имел холодную голову и ещё более холодное сердце, а теперь Гето чувствовал, что это вовсе не так. От разблокированной связи становилось душно, а голову наводняли чужие эмоции. — Всё закончилось, мы выведем Вас отсюда, – Сугуру пытается сохранять улыбку и подбирать слова.       Шестиглазый Бог взирает сквозь повязку. Он что-то торопливо говорит Гето и снимает завесу, стоя прямо в её центре, а потом хватает лучшего друга и незнакомку и утаскивает их прочь из этого места.       Двумя часами позже мужчины видят заботливо поднятый Сёко рукав женской кофты и иероглифы, складывающиеся в имя Гето Сугуру. Им не нужно смотреть на вторую руку незнакомки (если её можно так назвать), чтобы знать, что там написано. Однако Сёко судорожно оглядывает оба сгиба локтя, проводит по знакам пальцами и не верит, что подобное возможно. Медик смотрит на парней и улыбается тепло-тепло. — Что это значит? – девушка впервые за вечер подаёт голос: хриплый и настороженный. Её японский смешной и осторожный. — Это, – Сёко указывает на иероглифы на левой руке, — Гето Сугуру. А вот это, – поглаживает правую, — Годжо Сатору. Ты запомнишь, милая. — Что это значит? – девушка встряхивает дрожащие руки и тихим шёпотом повторяет вопрос. Она в отчаянии, и поэтому Сёко указывает на парней и повторяет имена каждого, указывая на них. Непонимание в девичьих глазах сменяется ужасом, когда Гето закатывает рукав, демонстрируя невольной гостье изображение её собственного имени. — Как это читается? – Годжо тычет в руны и кажется, веселится. — Ты – маг? – вопрос вырывается у Сугуру раньше, чем он успевает подумать. — Ты видела проклятия? Ты изгнала их из зеленого коридора?       Все вопросы остаются без ответа, а чужой взгляд упирается в точку на стене. Не то чтобы Годжо ждал встречи, он вообще не знал о существовании третьего звена, но что-то больно царапает от осознания, что это звено не слишком то и желает встать на свое место. Сугуру задумчив и взволнован, он чувствует слишком большую усталость и ничего кроме. Поэтому коротко извиняется и уводит Сатору прочь. Сёко хлопочет, что-то нашептывая девушке, сидящей в одеяле. Что-то про то, что эти двое всегда были такими и не стоит воспринимать что-то на свой счет, что все наладится и непременно будет хорошо. На утро зеленоглазая гостья просит у Сёко принести ей чемодан, если это возможно, и, получив вещь, оставляет 3 плитки аккуратно упакованного Бельгийского шоколада у доктора на столе и почти загадочно исчезает. Двумя часами после, Гето и Годжо выясняют, что вовсе она не исчезла, а просто взяла чемодан и прошла до синкансенов, следующих из Нариты в Токио. Годжо забирает весь шоколад и крутит его в руках следующую половину дня. — Да съешь ты их уже, хватит маячить, - Сугуру передается нервозность, поэтому он расхаживает туда-сюда перед сидящим шаманом. — Она оставила шоколадки и просто исчезла? Она даже имени своего не сказала. Мы что для неё, пустое место? Эти иностранки такие заносчивые! – Сатору брюзжит, но шоколад не разворачивает. — А вдруг всё, что нам от неё достанется в жизни – чертова шоколадка. А я её съем… — Ты просто в бешенстве, что это не ты исчез, - Гето прыскает, опуская голову и пинает камни. — Ты же любишь интриговать женщин, а потом исчезать, а ещё говорить, что ничего не обещал. — Они знают, на что идут! Но это, - Годжо тыкает на свой рукав, — это – совсем другое. Нельзя отмахнуться от этой связи. Нас ведь никто не спросил! — А с чего бы ей спрашивать нас о чем-то? Она понравилась тебе? О нет, ты променял меня на какую-то рыжую девчонку! – Сугуру хитро улыбается, притворно драматизируя и переводя взгляд на товарища. – И потом, что ты ей скажешь? Меня зовут Годжо Сатору, я – Бог, давай жить вместе со мной и моим другом, с которым мы иногда трахаемся? — Во-первых, она понравилась тебе ровно так же, как и мне. Потому что на твоей руке её имя тоже есть. А во-вторых, разве это не заманчивое предложение? Ну, не знаю, я бы согласился! – Сатору надувает губы в обиде. — Да ты и собаку бы… - Гето давится словами, уворачиваясь от летящего в него предмета.       Спустя четыре дня Сугуру идёт по помещениям музея туда, где, по его мнению, находится незнакомка. — Зачем Вы здесь? – незнакомка использует уважительную речь, но не здоровается, не предлагает сесть и даже не поворачивается. — Ваше имя высечено на моём теле, кстати, оно довольно красивое. И редкое. Даже для Норвегии, не говоря о Японии. К тому же, как выяснилось, Вы почти публичная фигура и организатор выставки мексиканских художников! – Гето машет буклетом со знакомым именем, пренебрегает приглашением и садится в кресло, что стоит у стола, непринужденно разглядывая предметы в кабинете. — Как ты? — Я не спрашивала, как Вы меня нашли, полагаю, это действительно не очень сложно, я спрашиваю зачем Вы здесь? Я же в порядке. В том порядке, который только может быть после всего произошедшего.       Девушка оборачивается к парню и всматривается в острые черты лица. Она выглядит изнурённой и двигается так, будто движения причиняют ей боль. Гето хочется помочь ей, потому как что-то сворачивается в его груди клубком и не даёт покоя. — А выходные тут не положены? Впрочем, я хотел поинтересоваться у милой леди причинами столь быстрого отъезда. Почему бы нам не обсудить наше будущее? – Сугуру откидывается на спинку, давая понять, что диалог будет долгим, и он не уйдёт отсюда просто так. — Хочу сразу прояснить: нет никакого нашего будущего, – девушка смотрит прямо в орехового цвета глаза и плавится вместе с уверенностью в сказанном. — Это всё – лишь случайность природы. — Мы все – лишь случайность природы, – Гето улыбается и протягивает руку, жестом приглашая девушку присесть в кресло напротив. – Вы же не откажете мне в малости: маленький разговор не навредит. — Вы задали мне вопрос тогда, о том, маг ли я. Ответ и положительный, и отрицательный. Полагаю, я – то, что вы здесь называете оккультистами. Я за всю жизнь встретила всего с десяток слабеньких проклятий, что не могли мне навредить и почти не помню их. Но то, что произошло в Нарите я вряд ли когда-то забуду. Что-то привлекло их, все те проклятия. – девушка резко замолчала. — Что-то с силой, похожей на Вашу, Гето-сан? — В основе моей техники лежит поглощение проклятий, – Сугуру задумчиво кивнул. — Ты чувствуешь проклятия? Сколько их ты там изгнала? Это было сложно даже для опытного мага, а ты не похожа на того, кто охотится на проклятую энергию. — Я лишь знаю пару уловок, одна из которых делает меня почти невидимой для… них. Я чувствую и вижу, но не изгоняю. И не хочу, потому что есть кое-что похуже проклятий. Маги. Я слышала, что ты говорил о простых людях, но с магами всё обстоит точно так же. Скажи им, что они могут стать на йоту сильнее и завладеть новой техникой… — А ты, значит, магов ненавидишь. – заключает Гето. — Не верю, что ты не навёл обо мне справки. Все знают, что Организация убила моего отца и обратила в бега мою семью. Нет никаких нас, потому что в этом мире каждый сам по себе. Ты оглянуться не успеешь, как они растащат тебя с ним по кусочкам, – зеленоглазая замолкает, прошептав последние слова, опускает голову и сверлит взглядом чужие сандалии с белоснежными носочками. Горечь растекается на языке, затмевает глаза и раскатывается в груди глухой болью. Глаза сухие и чуть режут от пролитых ранее слез.       Гето Сугуру обращает взгляд к потолку и в этот момент становится очень похож на блондина, что девушка видела ранее. Он долго молчит и не двигается, словно шокированный, а потом рассказывает о том, что уже совершал подобные ошибки сам. И что их уже пытались растащить по кусочкам, однако, ему хочется верить, что теперь у них достаточно сил, чтобы это предотвратить. Монолог длится долго, кажется, что бесконечно, и спустя почти час прерывается легким: — У тебя грандиозные планы! Только вся проблема грандиозных планов кроется в одной маленькой детали: все должны быть согласны. — Так согласись! – шаман сидит, опустив локти на колени. Сегодня на нём форма техникума, как в старые добрые времена, и даже волосы собраны в тугой пучок, из которого все равно выбиваются короткие шелковистые пряди волос цвета вороньего крыла. Только лицо уставшее и с незаживающим шрамом, оставленным Гето в назидание. И даже так он великолепен. Великолепен и нетерпелив. — Не уверена, что твой друг во мнениях сойдется с тобой. Он не слишком приветлив. — Сато будет счастлив, возможно даже впервые, – при упоминании соулмейта лицо Сугуру смягчается. — Он будет ворчать, возможно. Но он обрадуется. Не воспринимай нас в штыки, мы все заслуживаем шанс. — Мне нужно подумать, - девушка разворачивает кресло, давая понять, что разговор окончен. — Мне нужно время. — Тебе страшно? – шаман поднимается из кресла и подходит к собеседнице. Заносит руку, но коснуться не решается. Он рассматривает чужое лицо и отмечает, что даже без макияжа и с потрескавшимися от стресса губами девушка очень красива. Конечно, Годжо можно назвать красивым, но женщины имеют очарование, которого не достигнуть мужчинам. — От всех вариантов. — Не бойся, - тяжелая рука все же ложится на рыжие волосы. — Одно я могу тебе пообещать – я никогда не дам никому причинить вам двоим боль, по крайней мере, пока жив. Уверен, Сато думает также. — Ты разбрасываешься обещаниями, которые не можешь выполнить, – девушка прикрывает глаза от ощущения чужого тепла на макушке. Такого тепла, что разгоняет все тяжелые мысли. Она бы хотела никогда не чувствовать этого, не встречать ни одного из шаманов вновь. Не лететь в чертову Японию. А теперь не понимает, как будет жить без них. — Если есть что-то, что я могу для вас сдела… — Есть, позови меня по имени, – Гето разворачивает кресло к себе и присаживается, чтобы глаза девушки оказались с его на одном уровне. Она растеряна, но не смущена. Сугуру с раздражением думает, что она нравится мужчинам, что привыкла к их чрезмерному вниманию, и иррационально ревнует к выдуманным обстоятельствам. — Гето-сан, – голос почти безэмоциональный, а взгляд изучающий, полный недоверия. — Меня зовут Сугуру, – мужчина улыбается и берет хрупкую ладонь. — И тебе можно не использовать формальную речь, ведь мы же не чужие люди.       Гето делает расстроенное лицо и ждёт. Ответа не следует. — В это воскресенье позови меня по имени. Приходи в Сады Хамарикю в 4 вечера, – Сугуру берет хрупкую руку в ладони и тихонько сжимает. Что ж, никогда в жизни ничего не давалось им с Сатору легко, он подождёт, он умеет ждать.       Гето Сугуру упорно пытается менять мир снова и снова, пока тот не станет таким, каким он хочет его видеть. По крайней мере, он не один, а остальное, как он думает, можно исправить. Он всё ещё слишком глуп, чтобы действительно принять мир, и слишком умен, чтобы подчиниться ему.