Сын на семестр

      Отвлёкшись от окна, Осаму сверлил кошелёк, брошенный Чуей на стойке. В голове быстрой перемоткой пронеслись воспоминания.       От момента привычной мантры, когда Осаму запрокидывал голову и молился в бетонный потолок, не имея действительных шансов на свободу после приезда гостя к «отцу». Осаму отвлёкся на стук и нервно сглотнул. Оцепенение сковало мышцы и голосовые связки, Осаму не мог поверить в реальность звучащих отзвуков. Осаму освободился с помощью скорлупы, Осаму скрёбся в дверь, и вскоре защёлка с другой стороны открылась.       Чуя замахнулся на Дазая проигрывателем. Осаму замахивался на дверь в том же жесте доской, которая придерживала косую стойку, где теперь валялся кошелёк Чуи.       Карие глаза судорожно метались, до ушей долетал шум погодного безумия за окном.       Дальше ещё быстрее: проколотые шины, боль, согнувшая Дазая в гараже соседа, крепкие руки Чуи, поддерживающие его всю дорогу, ванная комната, лёгкие прикосновения к волосам, его одежда, чай, его внимательный взгляд, повторяющий слова...       «Я вернусь».       А если нет?       Осаму вздохнул и набросил капюшон чужой толстовки на голову. Он подорвался, быстро сметая кошелёк и направляясь к двери.       — Куда ж тебя, придурка, занесло... — проворчал он под нос, спешными шагами сбегая по лестнице вниз.       У него есть опыт взлома замков.

༒

      Чуя помнил, как куски кожи свисали с лица старика Курихара. Чуя кричал, но залепил себе рот ладонью с громким отзвуком. Он вроде вжался задом в свою брошенную на произвол ранее машину. А после чувствовал себя парализованным от увиденного.       Кислота разъела лицо старика Курихара. Но не убила его. Это пугало с дырками на щеке и обнажёнными зубами стояло с ключами от тачки с проколотыми шинами. Чуя был в ужасе и не смог уклониться от момента, когда Курихара приложил его по — и без того больной недолеченным сотрясением — голове.       Должно быть, отключившегося Чую он держал у себя до тех пор, пока полицейские не уехали. Да, Чуя должен был догнать их. Потому что старик Китамура настоящий отец измученного его сумасшествием Сеиджи. А придурошные копы подрубили сигналку, и старик, услышав их, успел подготовиться к принятию гостей.       Просто теперь в доме не было копов. На самом деле, казалось, в доме не было никого.       Чуя бесполезно дёрнул рукой, осознавая себя привязанным по рукам и ногам к инвалидному креслу. Голова разваливалась от боли и сквозящей тишины: никого не слышно, в доме никого нет. Он размытым взглядом посмотрел на стол перед собой. Заглушив рвотный позыв от увиденного на тарелке мяса, Чуя немного с собой поборолся.       Но всё же отключился снова.       Его голова безвольно склонилась к плечу, когда Осаму увидел его через окно. Через это окно он — ровно с того же места — наблюдал, как горит его одежда на переднем дворе.       Теперь же Осаму сложил ладони по сторонам, чтобы сфокусировать взгляд в окно через просвет шторы. Он тяжело вздохнул, отлипая, и нервно огляделся. Как он и предполагал, Чуя был пойман. Удивительно, что за стягивающей внутренние — и наружные — органы ломкой Осаму не опоздал. Хотя, конечно, он сглотнул противную солёную слюну, отметив мясо на тарелке перед связанным Чуей.       Ладно. Времени на размышления у него нет.       Осаму метнулся к окну комнаты, противоположной кухне. В гостиной отца не было. Это не значит, что его не было в доме совсем, но это и не означало, что Осаму не тратил деньги из кошелька Накахары, прежде чем прийти сюда. Он был... относительно готов. Скорее он был отчаянным. Воспоминаниями, которые догнали его, заставляя понять, что сам по себе своей молитвой он бы не выбрался из подвала, в первую очередь. А уже после — непониманием, как выбраться из города одному. Не пользуясь помощью местным, не пользуясь общественным транспортом, и ещё парочка загвоздок, которые держат его здесь птицей, запертой в клетке без двери.       Осаму был осторожным, когда потянул дверь на себя. Заперто. Это ожидаемо.       Ну, и если этот парень смог ни во что не ставить замок, имея при себе только фисташковую скорлупу, то теперь это выглядело, как сбор кубиков в детском саду.       Осаму опустился на колено перед дверью. Он часто оглядывался, и именно поэтому взлом занимал больше времени, чем мог бы. Отзвук перетёртых и подпрыгивающих деталей незамысловатого механизма был тихим, но в оглушающей тишине разносился, казалось, по всей округе. Вслед за металлическим треском отмычек. Осаму возился, и казался самому себе шумным в этом.       Наконец, замок коротко крякнул, сообщая, что дверь открыта. Осаму прерывисто перевёл дыхание. Он чувствовал пот, бегущий по виску, его сердце разогналось до едва выносимых пределов, хлынувший в вены адреналин заставлял тело шевелиться, в идеале — бежать, не останавливаться, делать что-то, чтобы пытаться выпрыгнуть из кожи. Если вдруг кто-то решил бы снять её с него за него.       Осаму осторожно толкнул дверь, но та издала такой же невыносимо громкий скрип. Осаму зажмурился, не поднимаясь из своего положения, в котором запачкал колено на чужих джинсах.       Тогда же он услышал стук. Короткий и будто отдалённый.       Осаму задержал дыхание, потому как оно тоже казалось неприлично громким в стоящей тишине.       Стук повторился дважды. Осаму не шевелился, прислушиваясь. Теперь он понимал, что звук не исходит от дома. Это с улицы, с оборотной стороны. Он видел там пристройку, когда сбегал... во второй раз? Не так важно. Главное, это небольшое сооружение рядом с домом, если стоять — или сидеть — перед входной дверью, то это справа и чуть назад, вглубь небольшой территории.       Осаму чувствовал себя парализованным. Должно быть, там шуршит «отец». Он поволок что-то по мёрзлой траве, скребя отзвуком, схожим с лезвием. О, Дазай слышал подобный звук перетёртого лезвием асфальта. «Отец» достаточно сумасшедший, чтобы додуматься косить траву грёбаной холодной осенью.       Осаму медленно вдохнул, стараясь вернуть себе хотя бы своё лицо, раз самообладание и уверенность плавно утекли сквозь пальцы.       «Отец» не дома, он в пристройке, собирается делать определённые вещи. Это означало везение, Осаму планировал остаться незаметным, хоть и предполагал расклад, в котором сталкивается с «отцом». Это означало, что он вполне может пробраться и освободить Чую, который, правда, без сознания, но его Осаму хотя бы видел.       Это означало удачу, но Осаму не мог пошевелиться. В голове внезапно загуляли воспоминания дней, которые он провёл в подвале. Он послушно называл поехавшего старика «отцом», чтобы избежать наказаний. Он позволял мыть и переодеваться себя. Его взгляд абсолютно потух, он был марионеткой в руках сумасшедшего.       Он крайне остро вспомнил рисовую кашу, которую «отец» заставил есть после того, как из Дазая уже вышло почти переваренное. «Отец» непоколебимо стоял над ним, наблюдая за тем, как Осаму впихивает в себя свою же рвоту.       В нос ударил запах гниющего мяса, которое «отец» бросил рядом с Дазаем.       Мышцы Дазая напряглись от сожалений и злости. Руку мгновенно прострелило, и Осаму вспомнил и тот укол, подкосивший его. Тогда Осаму был честным в своих мыслях. Он натянуто улыбался от наркотического средства внутри и мысленно сыпал старика глубокими оскорблениями. А ещё он поклялся выколоть его глаза.       Осаму не слишком осознавал, что делает, когда поднялся на ноги. Какой-то край сознания вопил войти в дом и купленным ножом разрезать верёвки и скотч, за которые к инвалидной коляске примотан Чуя, но Осаму проигноривал это. Он был зол на всё дерьмо, которое «отец» позволял себе. Он не знал его имени или типа того, он знал только, что он конченный мудак, решивший переломать Дазая как личность, принуждая играть роль его сына.       Но семестр прошёл, это уже следующие каникулы. Осаму получил свободу. И теперь он не намерен мириться и принимать все те издевательства, которые пережил за это время, кажущееся грёбаной вечностью.       И если он был "сыном" этого поехавшего ублюдка весь прошедший семестр, он закончился. И пришло время расплачиваться по счетам... как за счётчики. У «отца» неплохо накапало по ним за отсутствие человечности.       Уже зная, что «отец» и старик из соседнего дома мыслили о сомнительных вкусах вроде человеческого мяса, Осаму почти не боялся. Он был зол, адреналин кипел в его жилах агрессивным бурлением. Парни освободили его, давая путь наверх, они спрятали его в безопасное место, но попались сами. То, как изначально они планировали торопливо покинуть город, растворилось под корень.       Осаму развернулся и мягкими шагами хищника семейства кошачьих сошёл с крыльца. В отличии от той пугающей громкости, какая сопровождала возню с замочной скважиной, теперь он чувствовал себя бесшумным. На нём была одежда Накахары — второго из двух парней, которые спасли его из плена. Парня, который был в отключке в инвалидном кресле.       Осаму на пару секунд замялся у места, где земля хранила воспоминания пожара. Там «отец» сжёг его одежду. Осаму хмыкнул, рассмотрев сажу. Несложное дело заявить, что здесь был пожар из опавших листьев, многие делают так, это бы не вызвало подозрений. Осаму стиснул челюсти до ломоты и подпрыгнувших скул, вспомнив, какими мокрыми глазами смотрел в окно за тем пожаром, опасаясь, что огонь перебросится на дом, и он сгорит заживо прямо на месте, где теперь сидел Чуя.       Мотнув головой, Осаму обошёл дом. Он из-за угла нарисовался в месте, где примостилась пристройка. Остановившись, он сверлил «отца» испепеляющим взглядом.       Пока «отец» возился с газонокосилкой, подключая её к настенному источнику питания. Да, счётчики в подвале мотают и за него. Осаму всё ждал обнаружения, не двигаясь с места. Дверь пристройки была открыта настежь. Все те разы, когда Осаму насколько-то удавалось сбежать, он не задерживался и не заглядывал в то небольшое здание. Теперь только мазнул взглядом. Всё, как у всех, если мы исключаем вероятность того, как этими инструментами «отец» мог отпиливать ноги. Инструменты безобидно висели на настенной доске с гвоздями, если не знать, на какие сумасшедшие поступки способен поехавший старик.       Осаму с ужасом обнаружил на полу окровавленное лезвие переносной пилы. Такие заряжаются и не требуют подключения к питанию во время работы. Острые зубчики, расположенные загибающимися лезвиями по периметру, были перепачканы, Осаму заметил это с приличного расстояния и не выдал на лице тот холод, просквозивший внутри по органам. Даже когда понял, что крошечные пятна оказались и на ручке, за которую пилу придерживают. Даже понимая, что это могло бы выйти только из-за разлетающихся брызг крови. Её было так много, что она, хлынув, застреляла по сторонам, как если задеть какую-то конкретную вену... в зависимости от того, какую конкретно часть тела старались отпилить этим лезвием.       Конечно, то внезапное, мимолётное предчувствие, посетившее Дазая в трипе бреда на полу комнаты мотеля, подсказывало, что это могла быть нога. И, как минимум, Осаму видел Чую и его ноги. Второго парня он почти не помнит и не видел в доме совсем. Это наталкивает на мысли, которые обычно бы облепили липким и бессвязным страхом.       Но не тогда, когда «отец», отвлёкшись, смотрит в ответ. Осаму хмыкнул. Он чувствовал прилив адреналина, дробящий его вены желанием быть неугомонным, и он не знал, что смог улыбнуться спустя столько времени. О, должно быть, неожиданно увидеть Дазая не в той одежде, которую он тщательно ему подыскивал, надавливая на глубокие раны и шрамы, оставленные хлыстом?       — Эй, жирный ублюдок, — Осаму инстинктивно сокращал расстояние, сжимая в кармане толстовки нож, купленный на деньги из кошелька Накахары. — Никого не терял?       — Не стоило церемониться с тобой, сынок. Но ты был таким послушным...       Осаму физически ощутил и прилив тошноты к горлу, и ядовитый блеск собственных глаз, готовых уничтожить эту свинью взглядом. Всё это пронеслось в нём секундой.       После Осаму был резким. Вбросив руку с ножом наверх, он всадил лезвие в плечо «отца», завизжавшего коротким, но высоким фальцетом. Рука Дазая тряслась, как мотает дешёвые стиральные машины, сердце разогналось до стука в висках. Вокруг лезвия проявилось расползающееся пятно крови. Осаму отметил это, и в его лице просквозил явный ужас, будто проблеск осознания того, что он делает.       Осаму не мог бы успеть слишком размышлять об этом. Голову пронзила широкая, тупая боль, и он понял это, только когда оказался откинутым на расстояние.       Нож остался в плече «отца». Осаму приложил ладонь к голове и попятился, высматривая, чем «отец» пользовался в ответ. Это лопата, безвольно висевшая на стене рядом с источником питания. «Отец» схватил её свободной рукой и размашисто треснул Дазая по голове, откидывая от себя.       В глазах рассыпались мелкие блики, схожие с помехами.       — Как ты только смеешь... — с отдышкой выпалил «отец», наступая на Дазая.       Осаму попятился снова. Он пытался судорожно соображать, но вместо этого спросил у себя, какого хрена вонзил нож именно в плечо и лишился его — своего единственного оружия.       Или не совсем единственного?       В этот раз Осаму знал, что за этим следует. Он закрыл голову руками, и лопата проехала по предплечью, краями царапая и без того пострадавшую кожу.       — Я заботился о тебе, неблагодарный выродок!       Он хрипел, вероятно, от боли, пронзившей его плечо, и Осаму нашёл себя за скользнувшем по венам страхом. Он оббежал вокруг «отца», заставляя крутиться вслед за собой, бездумно размахивая лопатой. «Отец» вооружился долбанной лопатой, а нож Дазая застрял у него в плече. Это неравное сражение. Оно таковым не было изначально.       Увеличив расстояние, Осаму судорожно нашарил в кармане ещё пару отмычек: он был готов к тому, что предыдущие или какие-либо ещё сломаются, но ему придётся как-то взломать замки. И пусть это получилось с первого, нервного раза, у него остались эти тонкие, острые палки.       «Отец» наступал. Его злость сквозила как в озверевших, маленьких поросячьих глазках, так и в отдышке, которая преследовала его атакованное жировыми отложениями тело.       Осаму вспомнил, как ел то, что смешалось с рисовой кашей. Эти поросячьи глазки «отца» надменно наблюдали за этим. Осаму помнил тот довольный взгляд, когда «отец» отодвинул шприц, содержимое которого бесчестно влил в вену Дазая. Тогда-то Осаму и поклялся выколоть эти чёртовы глаза.       Осаму стоял на месте, ожидая размаха лопаты. Он понимал, что жирному «отцу» каждое подобное действие даётся с трудом, потому высчитал подходящий момент заранее.       Осаму уклонился от лопаты, пролетевшей ровно над его головой. Выпрямившись, он бросился вперёд, без колебания вонзая отмычку в глаз. Рука, которая провернула это, будто зашлась волнами: острый наконечник вошёл в слизистую глаза, как в мягкую подушку. Осаму слышал который треск из глаза, прежде чем двор пронзил истошный крик «отца», звучащего, словно тварь из потусторонних миров. Рык, на который перебивались его звуки, холодил кровь.       После этой атаки Осаму тоже завис, на мгновения шире раскрывая глаза. Он не особенно понимал, что делает, казалось, тело вытворяло жестокие вещи инстинктивно, а сознание, возвращаясь на доли секунд, просто вопило от непонимания, как он может себя так вести.       Осаму дрожал всем телом, также не слишком понимая это. Он снова задержался. И был связан с «отцом» через его глаз, не вынимая отмычки.       Осаму проследил, как из повреждённого глаза сочится жидкость, схожая со слезами, но будто окрашенная в мутный белый. Как если бы... из глаза вытекал белок?       Осаму не успел обработать эту мысль. За руку с отмычкой «отец» его схватил. И вывернул её назад, встряхивая Дазая вбок.       Снова хруст, только теперь исходящий от руки. Это был короткий треск, тоже перебившийся болезненным воплем: Осаму знал, что «отец» сломал ему руку, но из-за хлынувшего и нарастающего адреналина не понимал, где конкретно.       «Отец» встряхнул его снова, боль прошлась по руке волнообразным потоком. Осаму осознал, что его глаза неконтролируемо намокли. Шум в ушах успешно приглушил то, что «отец» ему сказал. Осаму зажмурился на секунду, так же переводя дыхание.       «Отец» причинил ему боль снова, тем же движением дёргая сломанную руку. Он потянулся к голове и сжал каштановые волосы в плотный кулак. Осаму позволил себе подавиться воздухом, переходящим в короткий всхлип. «Отец» тянул его за волосы, и, кажется, в момент они начали кружиться в таком положение. Будто «отец» оттаскивал за волосы провинившегося сына, не имея и понятия о других способах воспитания.       Сломанная рука дрожала и сквозила болью непрерывно, но у Дазая была ещё одна. Он вцепился в руку «отца», которая хватала его каштановые волосы. Но «отец» с силой дёрнул собранное ещё раз, после оттянул назад, будто намеревался выдрать с корнями.       Осаму болезненно всхлипнул. Он сильнее стиснул пальцы на пойманной руке «отца» и постарался отвести его от себя. Снова получая ответом физическое издевательство над скальпом.       Тогда Осаму громко вскрикнул. Он бездумно, даже не осознавая, пнул «отца» по толстой ноге, перетянутой за штанами вываливающимися венами. Он повторил это снова, но хватку «отец» ослабил только после попадания в чрезмерно чувствительную шишку выше стопы.       Осаму почувствовал свободу на своих волосах, но голова соображать неизменно отказывалась. Он дрался со своим похитителем на животных инстинктах. Он был слаб после месяцев заточения и издевательств, «отец» был жирным и поехавшим. В какой-то степени они казались равными, так что прекратить это суждено лишь одному из них.       Если Осаму ложится здесь проигравшим в отчаянной схватке, двое остальных — тоже мертвы. Те парни, которые вытащили его из подвала, и оказались снова пойманными в силу обстоятельств. Если бы не они, Осаму никогда бы не вышел. Это в равной степени месть и желание спасти остальных.       Так что. Осаму подтянул к себе толстую пойманную руку «отца». И вонзил свои зубы в предплечье, стискивая челюсти всё сильнее с каждой секундой. Он вгрызся в руку до ломоты нижней части лица, и «отец» орал снова. Зато отпустил сломанную руку Дазая.       Осаму выпрямился и увеличил расстояние, убегая от него снова. Он тоже дышал тяжело, наблюдая отдышку в «отце».       Осаму запустил руку в карман, но остальные отмычки выпали оттуда, пока «отец» таскал его за волосы в ритме вальса. Осаму мысленно выругался, но, смотря в крошечные карие глаза «отца», ухмыльнулся. Глаз «отца», в который вошла отмычка, был прикрыт веком, из него сочилась желтоватая жидкость, перебивающаяся с течения мелкими комками. Как если бы это был гной. Конечно, от необработанного постороннего предмета, так глубоко вошедшего в слизистую. Повреждённый глаз, казалось, вытекал, а во внутреннем уголке всё же нашёлся какой-то сгусток бордовой крови. Удивительно, но она не хлестала во все стороны, как Осаму мог бы себе представить это.       «Отец» размахнулся лопатой, приближаясь. Но Осаму выставил руки и убежал от него, огибая вставшую газонокосилку, которая уже была подключена, но тумблер никто не щёлкал.       «Отец» невнятно назвал Дазая «сучёнком», но он не был точным в уточнении, которые следовало добавить. Вроде, да, возможно, только при этом он был крайне ловким, в отличии от грузного, пузатого придурка.       Так Осаму и бегал от него и от его лопаты. «Отец» давился воздухом. Привычнее этому уроду было размахиваться и бить, стоя на месте. В подвале, например. Когда жертва не бегает, и передвигать своё необъятное, жирное тело также нет необходимости. Теперь же приходилось делать слишком многое, преследуя Дазая.       «Отец» устал и воткнул лопату в промёрзшую землю невероятным трудом. Он переводил дыхание, пока Осаму отчётливо вспомнил, как «отец» избивал его хлыстом. Казалось, тело заныло, обозначая каждый шрам, каждый удар, пришедшийся на кожу, каждый след. «Отец» размахивался и бил Дазая хлыстом, будто он какое-то непослушное животное. А Осаму не животное. Он был человеком, похищенным одним сумасшедшим стариком, который стремился переломать его личность. Для закрепления этой повёрнутой идеи он бил Дазая хлыстом. Осаму готов поклясться, что снова слышит этот «вжух», рассекающий воздух замахом.       Впрочем, Осаму готов поклясться, что ненавидит своего похитителя так сильно, как люди не умеют ненавидеть. Он готов лишить его жизни собственными руками. Правда, он потерял и нож, и отмычки. Он обезоружен. Не то чтобы его кулаки казались ему действительным средством драки до пролитой крови. Не то чтобы он зубами мог бы перегрызть его самые важные вены...       Не то чтобы он не напуган. Его трясло, пока он молча смотрел на задыхающегося «отца».       Оскалившись, «отец» отпустил лопату безвольно стоять в земле, там, где он насколько-то её вонзил. Она покосилась из-за неглубокости ямки.       Осаму переводил дыхание, глазами провожая «отца».       — Нет! — крикнул он, когда «отец» подобрался к открытой двери в пристройку. — Нет!       Он бросился на «отца» со спины. Он не мог позволить ему достать какие-либо инструменты: это означало, что он применит их к Дазаю и убьёт его.       Он коротко вскрикнул, как птица, у которой выдрали перо из задницы, когда сломанную руку обожгло глубокой болью от того, как резко и крепко он вцепился в плечи «отца». «Отец» крутился, стараясь сбросить с себя Дазая, но Осаму подключил ноги, обвивая его, и укусил его в плечо. Он отпустил, чтобы немного подвинуть место укуса, и вцепился зубами снова. Движениями челюсти он перетирал кожу «отца» через его дряную, вонючую и грязную рубашку.       «Отец» заорал и попятился вместе с Дазаем. Осаму не прекращал движений зубами, растирая пойманную складку кожи ровно с тем же успехом, что привкус ткани во рту.       «Отец» постарался сбросить его. Они оба ничего не видели спиной, но Осаму хотя бы торопился соображать. От пристройки они отошли. «Отец» споткнулся, и Осаму отпустил его, прыгая в сторону, чтобы он его своим тупым огромным телом не прижал к земле.       «Отец» держался за повреждение, старательно оставленное зубами Дазая. Осаму теперь видел со стороны, что он споткнулся о провод, ведущий через газонокосилку к сетевому источнику... о.       Осаму только первую секунду боялся мысли, промелькнувшей в его голове. Затем заново, холодная рисовая каша, хлыст, грузные шаги, тухлое мясо, голос, выбивающий всё человечное...       Осаму судорожно переводил дыхание. Его глаза становились шире и возвращались в нормальное положение, перебивая это от секунды к секунде, будто он был не меньше сумасшедшим, чем «отец». Или именно он сделал его таким.       Слегка оправившись, «отец» бросился на него с ничем. Его глаза сверкали яростью, которая волнами электризовала накалённый воздух.       Осаму просто побежал от него. В обход через газонокосилку. Потом ещё раз, через лопату, ближе к двери в пристройку...       «Отец» снова направился туда, к двери. Осаму глубоко вдохнул, казалось, напрочь забывая выпустить набранный воздух. Потому что Осаму не чувствовал выдохов, когда схватил «отца» за руку и потянул назад. «Отец» был намерен ответить свободной рукой. Первый раз Осаму увернулся. Но второй пронзил его глаз, будто «отец» ткнул своим грязным ногтем на прямом пальце прямо в слизистую.       Осаму прошипел, и злость его возросла, добавляя сил для запланированного. Он потащил «отца» по той же траектории, как он пятился, когда Осаму висел на нём обезьянкой. Он потянул его по одной пойманной руке достаточно сильно, чтобы напороть на тот же провод.       И сразу после с силой толкнуть в плечи, ценой стрелы боли в сломанной руке. «Отец» грузно шлёпнулся на землю.       Осаму бросился к газонокосилке, напрочь отключив свой разум, который ещё как-то пытался докричаться до него. Осаму игнорировал, заводя газонокосилку. Извивающийся «отец» барахтался с намерением встать на ноги.       Так что у Дазая не было ни возможности, ни желания мешкать.       Гул заведённой газонокосилки тарахтел по двору, когда Осаму с силой прижал ручку и покатил машину с острыми лезвиями внизу. На своём прямом пути газонокосилка дважды давилась тугой и грубой землёй, но это было в её силах.       «Отец» попытался встать, и у Дазая не было запасных вариантов. Больше ни одного. Несмотря на выдающееся вперёд пузо, «отец» собрался и ему удалось сесть, давясь очередной отдышкой.       Осаму выругался и бросил план с газонокосилкой. Чтобы метнуться к брошенной лопате. Его пострадавший глаз видел мыльно, из-за этого линии расплывались, и он не сразу вытянул лопату из земли.       И, когда это сделано, «отец» снова на ногах. Осаму размахнулся и тупым отзвуком влепил ему по спине. Звук утонул за трясущимся шумом газонокосилки, и Осаму со страхом понял, что именно к ней направлялся «отец».       Так что Осаму побежал вперёд с намерением преградить ему дорогу. Он треснул его лопатой по лицу сбоку, отодвигая размахом обратно, чуть назад от газонокосилки, будто теперь они дрались за неё... или так и было. «Отец» взревел и невидяще замахал руками, надеясь ударить Дазая: удар лопаты пришёлся на сторону со здоровым глазом, повреждая и его.       Осаму посторонился, чтобы взять... размах? О, это забавно. Насколько-то им удалось поменяться ролями, не так ли?       Осаму безжалостно избивал «отца» лопатой и в момент просто пнул его под колено. Свалившись, «отец» снова был атакован размахами лопаты. Осаму даже не сразу осознал, что добивает его, не останавливаясь, пока по его щекам бегут слёзы прошедших дней взаперти.       «Отец» прокряхтел ругательство и собирался, чтобы встать снова.       Тогда Осаму понял, что у него банально нет времени, чтобы его тянуть, а лопатой убить не слишком просто. В сравнении. Так что лопата полетела в сторону, а Осаму снова занял позицию за управлением газонокосилки. Мозг в этот раз успешно кричал, что Осаму делает нечто сумасшедшее. Но больше Осаму не контролировал своё тело, даже слыша подсказки сознания о своём безумии.       Он просто надавил на ручку, получая рычащий шум, обозначающий смену интенсивности лезвия. Он покатил газонокосилку по прямой, и лезвие упёрлось, потихоньку дробя препятствие — руку «отца». Крики разразились по местности истошным воплем, Осаму рыдал глазами, пока мышцы на лице не дёргались, а руки жали дальше.       «Отец» подлетел той стороной, которую газонокосилка не прижимала под себя. Но она пожирала его плоть и удерживала, не давая избежать продолжения. Не пока Осаму переключает интенсивность снова и прижимает машину ближе к земле, чтобы направить лезвие на сквозное прохождение.       Осаму смотрел, как от истошно орущего «отца» отлетают куски кожи, как из него брызжет кровь. Осаму понимал, что лишается рассудка и вскоре начал понимать, что брызги крови безошибочно летят на него, ляпая и лицо, и одежду, окрашивая в красный весь задний двор, по которому рассыпались осенние листья. Тоже — алые теперь.       «Отец» визжал так громко, что Осаму был уверен: люди не умеют издавать такие звуки. Осаму проводил газонокосилку дальше, наблюдая, как раздробленная рука продолжается плечом. Слёзы из глаз были горячими.       Осаму резко сдал назад. Он увёл газонокосилку в сторону, оставляя после плеча «отца» рваную рану. Руки больше не было, только обрубок, который лезвие оставило после обрывающего плоть жеста. Лезвие газонокосилки запачкано кровью не меньше, чем всё вокруг и сам Дазай. Некоторые зубчики лезвия поменьше затупились, некоторые — обломались из-за трудностей в дроблении кости.       «Отец» хрипел и извивался от чудовищной боли. Осаму судорожно перевёл дыхание. Он на секунду испугался себя до животного страха. Человек, способный на подобное, пугает самого себя.       Впрочем, он вспомнил, как «отец» издевался над ним. Снова. Он никогда не сможет забыть тот подвальный ужас. А ещё лезвие пилы, брошенной на полу в пристройке... «Отец» — конченный старик, на пару со своим соседом издевающийся над людьми, которые после оказываются на тарелке... Осаму вспомнил тарелку перед Чуей. Осаму крупно дрожал. «Отец» проклял его сиплым от крика голосом, и Осаму глубоко вдохнул, снова забывая о выдохе.       Осаму повернул газонокосилку, которая подавилась остатками того, что забило лезвие, после — грубой землёй. Осаму чуть сбавил оборот на ручке, после вернул, чтобы просто слегка прочистить лезвие. «Отец» назвал Дазая «сыном», прося остановиться.       И это стало конечной точкой.       — Я не твой сын, ты, поехавший ублюдок!       Осаму толкнул газонокосилку, вжимая и её, и ручку собственным весом. Он накатил лезвие на голову «отца», лицо которого онемело в искажённой гримасе крика и ужаса. И это последнее, что от него видел Осаму.       Кровь забрызгала в стороны так сильно, что Дазаю пришлось зажмуриться. На него пришлось преимущественное количество брызг. Уклоняясь от крови, он разрыдался. Но давить на газонокосилку не переставал. Лезвие снова и снова сталкивалось с трудностями, но в итоге разорвало голову «отца». Расплющило. Разрезая, уничтожило. Голова, как таковая, превратилась в плоскую тарелку, которую было проще разодрать с этой деформацией.       Газонокосилка издавала захлёбывающиеся, давящиеся звуки. И тарахтела шумом выбранной скорости. Которая постепенно падала, когда лезвие сошло с раздробленной головы в сторону земли. Осаму сбрасывал скорость на ручке. Осаму скосил голову «отца». «Отец» был мёртв. И обезглавлен.       Выключив газонокосилку полностью, Осаму отвёл её в сторону и решил посмотреть на то, что сделал.       Тело «отца» было волнообразным от толстого живота. Живот, правда, мало чем продолжался. Одна рука валялась на земле, так же забрызганная кровью. Со стороны второй осталось плечо и драная рана, ничем не продолжающаяся. Головы не было. Голову спилил Осаму, проезжаясь по ней газонокосилкой с острым лезвием на высокой интенсивности.       Осаму почувствовал приступ тошноты. Рассматривая обрубки, он залеплял себе рот — так же перепачканной — ладонью. Но, отвернувшись, он прочистил желудок. Он подтёр губы рукавом толстовки, забрызганной не меньше всего остального. Всё было в крови.       Но «отец» был мёртв.       Осаму не ожидал, что его походка станет такой покачивающейся. Он чувствовал себя мутно и затыкал сознание, повторяющее ему то, что он сделал своими руками.       Он на ватных ногах отдалялся, не имея и идеи обернуться на изуродованное тело. Добравшись до угла дома, он помедлил. Нужно было перевести дыхание. Наконец, выдохнуть всё то, что он набирал под страхом и беспорядочными, резкими движениями. Он убил «отца». Больше бояться нечего. Во всяком случае, в тот момент он так считал.       Осаму вернулся к двери, толкая её, уже им взломанную. Он протащился по коридору до кухни без двери и нарисовался в проходе, замедлившись лишь на пару мгновений. Чуя бесполезно дёргался, пытаясь освободиться, но он был крепко примотан к инвалидному креслу. Увидев Дазая, он застыл немигающим взглядом и растерял все былые попытки выбраться.       — Привет. Как оно? — небрежно ляпнул Осаму, обходя стол, чтобы подобраться к кухонным ящикам. — Никуда не опаздываешь? Я просто... могу немного задержаться. Нет у меня желания возвращаться туда за своим ножом, без обид.       Он звучал слегка устало, но убедительно и твёрдо, будто слова давались ему без каких-либо усилий. Он шарил по ящикам, поочерёдно открывая их, когда Чуя, наконец, договорился со своим речевым аппаратом.       — Дазай?..       Осаму вздохнул.       — Я ж поздоровался. Какой ты... невежливый. О!       Он, наконец, нашёл кухонный нож. И двинул к столу, пиная его в сторону с громким отзвуком проехавшихся по полу ножек. Он понимал, что коляска на ручнике, и проще двинуть стол. Иначе бы Чуя уже со своими попытками куда-нибудь на этой коляске уехал.       Чуя с определённо ошарашенной эмоцией следил, как Осаму опускается колени перед инвалидным креслом. Осаму встретил взгляд голубых глаз своим всего на секунду.       После просовывал лезвие ножа за скотч и верёвки, выдёргивая их поочерёдно, разрывая по кусочкам, которые позволяли себя разрезать. Он отдал занятию всё своё внимание. Чуя грузно вздохнул.       — Как же так... — тихо посетовал он. — Здесь же были полицейские...       Осаму метнул взгляд наверх, ошеломлённо замирая с ножом в руке. Моргнув, он переспросил:       — Что? Полицейские?       Чуя устало кивнул.       — Я привёл их сюда... из другого города. Когда сбежал из больницы—       Осаму едва дослушал его. Он выругался, выпрямляя спину, но оставаясь перед Чуей на коленях.       — Ты шутишь, Чуя?.. Здесь были копы? Я убил этого обмудка газонокосилкой, ты шутишь?!       Чуя широко раскрыл глаза.       — Что ты сделал?       Осаму вздохнул. Ничего не ответив, он вернулся к освобождению Чуи.       — Газонокосилкой?..       Осаму не хотел отвечать ему. Потому не делал этого. Чуя протяжно выдул воздух.       — Ахереть... Я имею в виду—       Чуя оборвался сам себя, громко ругаясь. Осаму поднял обеспокоенный взгляд.       — Прости? Я задел кожу, да?       Он видел, как Чуя стиснул челюсти, пусть небрежно мотнул головой.       — Порядок. Э-э... спасибо. За то, что ты здесь. Клянусь, я не знаю, что, если бы ты не... Эй, послушай. Меня отвезли в другой город, потому что трактор перевернулся, и он... почти поймал нас. Только Джи. Я сбежал. И меня подобрали на дороге.       Осаму продолжил разрезать плотные слои верёвок и скотча, кивая в выражении внимательного слушателя.       — Оттуда я вернулся. Обратно.       Осаму вскинул бровь, отвлекаясь на секунду, чтобы продемонстрировать недоверчивую эмоцию Чуе.       — Я привёл копов и взял там тачку. Она на съезде в поворот на эту улицу. Но... — Чуя тяжело вздохнул, прерываясь, и покачал головой. — Я даже заплатил им, чтобы они вытащили Джи отсюда! Я не знаю, где он. Знаешь, что произошло?       Осаму вопросительно кивнул, переходя к связанным ногам, пока Чуя принялся разминать затёкшие, но освобождённые теперь руки.       — Сосед, которого Джи ударил той штукой...       — С кислотой внутри, угу. Я помню.       — Да. Он жив.       Осаму поднял взгляд, находясь почти у пола. Перепачканным достаточно, чтобы, выругавшись, Чуя прокомментировал это.       — Ты весь в крови, это...       — Я уже сказал, что это. Там либо он, либо я. В любом случае, продолжай, отец уже мёртв—       Осаму запнулся: Чуя крупно вздрогнул, когда он снова назвал его так.       — Блять... — Чуя сожалеюще покачал головой. — Называй обмудка обмудком, ради сохранения остатков нашего рассудка, прошу...       — Продолжай, — потребовал Осаму, меняя тему обратно. — Как человек, облитый кровью, я хотел бы поточнее узнать, насколько поблизости могут быть копы из другого города.       Чуя вздохнул.       — Я проводил их с расстояния... с расстояния, где оставил свою машину. Возле дома того соседа. И... Я встретил его. Точнее сказать, он сам меня нашёл и... он выглядел... дерьмово.       — М, — Осаму секундно вскинул брови. — Мы все выглядим лучше со всем произошедшем, так ведь?       — Я имею в виду то, что имею в виду. После кислоты его кожа слезла.       — Не нахожу это слишком страшным после того, что сделал своими руками.       Чуя цыкнул. Он проследил вниз, убеждаясь, что Осаму почти закончил со скотчем, и времени болтать у них больше может не быть.       — Короче. Сосед ударил меня чем-то, и я... видимо, отключился. Когда я пришёл в себя здесь, в доме никого не было. Я не знаю, почему копы уехали, и забрали ли они Джи...       — Это имя того второго парня, да? Я очень плохо его помню.       — Ещё бы, — Чуя фыркнул. — Ты был в трипе. Но да, это его имя. У меня есть предположение. Он всё же... родной сын того придурка. Тупые копы включили сигналку, поэтому он смог подготовиться к их визиту. Я думаю... что-то типа того, как он показывал мне тебя.       Осаму вскинул бровь, поднимая голову. Чуя покивал.       — Ты типа... без сознания, задницей там, где сейчас я, в той комнате, которую он запирает на ключ снаружи...       Осаму помнил, что просыпался в комнате за «хорошее поведение». Но он и не догадывался, что был куклой для демонстрации без сознания. Оказывается, Чуя видел его тогда, чуть ранее. Должно быть, именно поэтому второй парень, живший здесь когда-то, решил проверить дом на присутствие посторонних. Это удивительно. Если бы не они, Осаму вряд ли выбрался бы оттуда...       — Окей, — небрежно ответил Осаму, сбрасывая с ноги Чуи последнюю верёвку. Он поднялся на ноги и протянул руку: — Идём. Проверим, что к чему. Ты говоришь, они могли забрать его?       — Да, — Чуя принял жест, с трудом и помощью Дазая поднимаясь с кресла. — Или нет. Я не знаю. Ты видел полицейские машины?       Осаму покачал головой.       — Ты пригнал какую-то тачку из другого города? — в ответ спросил он.       — Да, я бросил её возле поворота... — Чуя коротко задохнулся воздухом и приложил ладонь к груди. — Но... Сначала Джи. Надо узнать, где он, и что с ним.       Осаму вспомнил то запачканное лезвие пилы на полу пристройки. Он тяжело сглотнул, но решил умолчать об этом. Чуя слишком беспокоится за своего друга, не хотелось нервировать его, добавляя страшных предположений.       — Проверим подвал? — риторически предложил Осаму, разворачиваясь.       Чуя молча поспешил за ним. Возле двери он помедлил. Он занёс руку, чтобы постучать ладонью — так, как стучал после предположения, что там есть какой-то... Дазай, стоящий теперь рядом. Чуя передумал делать это. Он схватил ручку и бесполезно дёрнул её на себя.       — Заперто, — разочарованно вздохнул он.       — Ну, естественно. Когда оно не заперто?       — А ты можешь не умничать?       — Могу, — Осаму пожал плечом и развернулся в сторону входной двери. — Но тогда я не «умный парень, который умеет взламывать чёртовы замки», и мы не попадём внутрь.       — Фисташковой, мать её, скорлупой... — вспомнил Чуя, качая головой. — Ты не «умный парень», а ёбаный преступный вундеркинд. Я всё ещё считаю, что это невозможно.       Не то чтобы он совсем болтал сам с собой: Осаму двинул ко входной двери, но наверняка слышал его. Осаму подобрал брошенные ранее отмычки, которыми вскрыл вход в дом, и вернулся к подвальной двери, опускаясь на колени.       — Настолько же невозможно, как дышать воздухом после заточения в подвале и раскрошить башку обмудка-похитителя газонокосилкой, — Осаму поднял на Чую многозначительный взгляд и пожал плечом. — Как видишь.       Чуя вздохнул и первый отвернулся от зрительного контакта. Он пробежал взглядом по двери.       — Почему ты делаешь это одной рукой? — не смотря непосредственно на Дазая, спросил он.       Осаму цыкнул.       — Я думаю, моя вторая... сломана. Но окей, я умею и так. Иначе бы не раскрыл наручник, как думаешь?       — Угу. А что с глазом?       — Что с ним? — Осаму недоверчиво нахмурился.       — Как будто... какое-то заражение. Гноится.       Это объяснило, почему Осаму так долго возился с замочной скважиной: изображение время от времени расплывалось, а повреждённый глаз выдавал белую пелену, лишая части поля зрения. Осаму хмыкнул, не отвечая на этот момент.       — Прости, что запачкал твою одежду, — бросил он, выпрямляясь на ноги. — Дверь открыта.       Чуя глубоко вдохнул. Он двинул задвижку, которая столько раз ранее мешала Дазаю в самостоятельных побегах, и открыл дверь, проходя первым, несмотря на то, как заметно тяжело морально ему давалась эта проверка. Он выглядел действительно переживающим, но Осаму не нашёл, чем ему в этом помочь. Он просто спускался по лестнице вслед за Чуей, параллельно вытирая рукавом толстовки кровь с щеки.       Отзвуки их шагов резко резонировали по пустым стенам подвала. Осаму почувствовал, как сжимается желудок: слышать этот стук шагов по лестнице было слишком... дежавюобразно.       Чуя выглядел потерянным, осматриваясь, пока они спускались. А после он издал глухой, сдавленный звук и сорвался с места. Его кроссовки застучали по полу, отдавая эхо прямо в уши Дазая, не торопящегося переводить взгляд по траектории.       Осаму вздохнул, но приблизился туда же, где Чуя упал на колени. Чуя тихо ругался под нос и принялся тормошить парня в наручнике за плечо.       — Ты меня слышишь?.. Ну пожалуйста... Ты ведь слышишь?       — Да... — приглушённо ответил... Джи? Так Чуя называл его?       Осаму скользнул взглядом по нему вниз. В наручнике он сидел сам, ничего примечательно. Но... угроза, которую «отец» повторял с приездом гостей... всё же была им исполнена.       У Джи нога обрывалась после колена. Всё было в крови, от подвёрнутых джинсов до лужи возле ноги, которую «отец» пилил той пилой. Также были перепачканы пальцы свободной руки: Джи мог дотянуться ею к повреждению, вероятно, чтобы прижать открытую рану или постараться уменьшить чудовищную боль. Осаму видел инструмент, которым это было сделано, на полу пристройки. Он подозревал, что это действительно так.       Он вдруг вспомнил тарелку, которая стояла перед Чуей. И почувствовал острый приступ тошноты.       Чуя, казалось, плакал. Его тихие, полные ужаса всхлипы утонули, только когда Осаму отвернулся от парней в сторону. Чтобы прочистить желудок. Он не первый раз блевал на этот бетонный пол. Он вспомнил, как опустошал желудок в тарелку, а после тот свин заставил его доедать это, поэтому позыв повторился снова.       — Чёрт возьми, хватит, — сквозь сдавленные выдохи сказал Чуя.       Осаму сплюнул на пол и подтёр рот рукавом, прежде чем ответить.       — Ты не видел того, что видел я. Так что не пизди особо.       — Ты... Ты можешь просто открыть этот грёбаный наручник?!       — Могу, — Осаму вдохнул, прикрывая глаза. Собраться с силами получилось, на удивление, достаточно быстро.       Он развернулся к ним и прошёл ближе, теребя отмычки в одной здоровой руке.       Чуя посторонился, позволяя Дазаю опуститься непосредственно возле трубы, но вляпался в лужу крови и подскочил на ноги.       — О, блять... блять... — он прикрыл рот ладонью и двинул в сторону. Не так, как просто отвернувшийся Дазай. Он прям основательно отодвинулся подальше, чтобы опустошить желудок.       — Мне ещё что-то говорил, — проворчал Осаму, копаясь с защёлкой под тусклым освещением, одной рукой и одним плоховидящим глазом. Получалось с неожиданными обычно трудностями.       — У меня долбанное сотрясение мозга после переворота трактора, и я его не долечил, потому что сбежал из больницы. Так что тоже не пизди особо, Дазай.       Сеиджи издал тихий звук, который обычно бы можно было счесть усмешкой. У него очевидно не было сил, но Осаму видел, как Чуя был рад хотя бы тому, что получил ответ, хотя бы от живого, пусть сильно покалеченного, друга.       — Печь... — Джи сказал это дважды, но первый никто не услышал.       Теперь же парни столкнулись взглядами, обрабатывая и предполагая, что он имел в виду упоминанием печи.       Чуя кивнул, намекая Дазаю продолжить возиться с наручником, и Осаму вернулся к этому. Чуя неторопливо прошёл к стене, отделяющую подвальное помещение от печи.       Печь нагревалась, все слышали это. Но Осаму был привычным к тому нагревательному шуму. Печь нагревалась, и Осаму уже не раз слышал это. Он возился с наручником, обжигаясь о батарею. Шум, заполоняющий подвал, становился громче, казалось, каждую долю секунды.       Послышался треск. Это произошло в тот момент, когда Чуя завернул за стену. Он резко отшатнулся, ругаясь.       — Долбаное стекло треснуло! — крикнул он, не особенно к кому-то обращаясь.       — Давление... — едва выдавил Джи, но услышал его только Осаму, отвлекаясь от его наручника.       — Давление, — повторил он громче, но будто не обращаясь к Чуе. Сразу после он обернулся через плечо, крикнув: — Не трогай рычаги!       — Как, блять, не трогать, если оно сейчас рванёт?! — Чуя звучал недовольно. Стекло треснуло снова, и он закрылся руками. Стрелка умоляюще дёргалась, близясь к своему пределу.       — Ты сваришь свою руку, если тронешь эту неисправную, древнюю печь! — крикнул Осаму, смотря на него.       Чуя посмотрел в ответ.       — Тогда шевелись, и мы должны свалить отсюда быстрее! Оно рванёт!       — Я знаю, просто не трогай грёбаную печь!       — Делай то, что делаешь!       Осаму закатил глаза и отвернулся, незапланированно меняя положение так, что колено угодило в лужу крови. Впрочем, хуже не стало: его одежда давно уже полностью в этой жидкости. Правда, это смешение, если так подумать... Ну, отец и сын.       — Не будь придурком, не приближайся к ней... — всё же проворчал Осаму.       Чуя как-бы с расстояния следил за вырвавшимся паром. Остатки стекла дрожали, стрелка сходила с ума, разразившийся, давящийся шум заполонял подвал.       — Дазай! — нервно крикнул Чуя, чуть попятившись. — Дазай, ты можешь быть... быстрее?       — Я пытаюсь! — несдержанно крикнул в ответ Осаму. Его руки дрожали, сломанная ломила статичной болью, её простреливали стрелы от любого движения.       Чуя выругался. Печь заскрипела, и одна из сдерживающих фляг слетела в сторону. Чуя бессвязно крикнул, помещение за стеной заполнялось дымом, печь тарахтела, как заведённый генератор.       Отмычка соскочила, и Осаму выругался, подключая больную руку сквозь стиснутые от полученного разряда тока зубы.       — Бесполезно... — сказал Сеиджи, и Дазаю стоило невероятно труда услышать его за поднявшемся от печи шумом. — Уходите.       Осаму посмотрел в его едва открытые глаза.       — Я заставлю тебя вымыть рот с мылом, когда мы выберемся отсюда, — ответил он, возвращаясь к защёлке.       Сеиджи приподнял уголок губ, но его глаза торопились закатываться. Помещение заполонял дым, печь свистела, продолжая нагреваться, печь нагревалась, нагревалась, без контроля давления.       Чуя бросился к парням.       — Надо уходить. Этот чёртов дом сейчас подлетит.       — Уходите... — прошептал Сеиджи, но только Осаму услышал его.       Слетела вторая фляга, остатки стекла по бокам дрожали.       — Дазай?       Он ничего не ответил ни Чуе, ни Сеиджи. Позор, так долго возиться с замками, когда не слишком давно щёлкнул это фисташковой скорлупой.       Печь захлёбывалась и свистела, переполненные трубы, полные кипятка, но с отсутствием регулирования давления, будто надувались вслед за шумом.       — Дазай!       Отщёлкнувшись, наручник повис на трубе. Осаму громко выдохнул и поднялся на ноги.       — Бери его. Я не удержу.       Чуе не нужно было повторять это. Сеиджи явно терял сознание, пока Чуя подхватывал его под... колено. Он сместил точку упора, чтобы держать его крепче. Закинув на себя друга, он первый прошёл к лестнице. Осаму шёл следом, не пытаясь игнорировать след крови, тянувшийся за парнями. Печь позади сходила с ума, высвистывая и выдавая статичную тряску.       — Шевелись, — на автомате попросил Осаму, когда Чуя замялся на лестнице.       — Ты не ахерел? — спросил Чуя, не оборачиваясь. — Я пытаюсь идти быстрее, но, знаешь, что меня чуть-чуть тормозит?       — Прошу тебя, мы прошли слишком многое, чтобы закончить здесь пережаренным шашлыком!       — Шашлыком, — вторил Сеиджи, но услышал его только Чуя.       Чуя опустил взгляд, второй рукой прижимая его голову к своему плечу.       — Держись, — прошептал он, стараясь быстрее передвигать ногами.       Казалось, подвал трясся целиком. Казалось, дом — тоже, когда они выбрались в коридор, но продолжили слышать разъярённые крики печи из подвала.       — Живее! — голос Дазая сорвался, и Чуе стало страшно. Осаму звучал так, будто правда переживал и боялся. И это после того, как он собственноручно откосил голову своему похитителю. Его явно пугала перспектива подорваться в этом доме из-за неисправности печи.       Но Чуе было не слишком просто передвигаться с Сеиджи на руках, так что именно он и тормозил их. Он торопился, но сам не слишком давно пережил серьёзные повреждения. Дазай был очевидно слабее, и передать ему Сеиджи звучало как честное желание остаться здесь шашлыком или угольками.       У Накахары была отдышка, когда они пересекли порог дома. Даже там, за пределами, они слышали, как лопались трубы. Чуя выругался, ошарашенным взглядом смотря на Дазая.       Осаму зацепил его за локоть и повёл за собой. Он слегка отделялся вперёд, потому что ему не нужно было нести на себе ещё одного парня, но он тащил их за собой, задавая справедливо торопливый темп.       Дорога скользила под подошвой разъезжающимися камнями, и Чуя простонал от резко накатившей усталости.       — Я сейчас упаду... — сказал он. — Я уже падал здесь, да что такое...       — Если будешь падать, перекинь мне Джи в полёте, чтобы ты его не придавил своим весом.       Чуя усмехнулся и после этой шутки Дазая почти почувствовал себя лучше. Он явно наскрёб в себе силы, которые, казалось, начали кончаться. Он представил то, что предложил Осаму. Он представил это в достаточной степени комично.       Но подошва продолжала катиться по подобию дороги, разводя ноги. Чуя с тяжёлым вздохом перехватил Сеиджи, потому что он начал скользить вниз. Было тяжело физически, и морально, как только он вспоминал, что тащит почти одноногого друга...       — Твоя тачка, — сказал Осаму, кивая туда.       Чуя поднял взгляд, потому как до этого следил за дорогой, чтобы всё-таки не навернуться с важным грузом и не придавить его, и без того покалеченного. Они в самом деле приближались к машине с пробитыми шинами. Остановившись возле неё и отпустив полицейских вне поля видимости, Чуя совершил ошибку.       Осаму привалился к машине упором на одну ладонь и развернулся. Чуя поравнялся, между делом поправляя Сеиджи на своих руках снова.       Послышался взрыв, и оба обернулись на дом семьи Китамура.       Осаму был в насквозь окровавленной одежде, которая, мазнув по корпусу, запачкала и машину Чуи. Чуя держал Сеиджи, который едва сохранял своё сознание, на руках, смотря ошарашенным взглядом за тем, как подлетает крыша дома, где они втроём были совсем недавно.       За взрывом скоро прогремел следующий. Дом сыпался, разлетаясь по сторонам.       Чуя давился отдышкой, ртом хватая воздух, как рыба, и не сводя глаз. Осаму держался за его машину, в карих глазах плавало осознание, что время взрыва оставалось неизменным со сроком годности печи, и именно от него зависела возможность вывести парней, которые спасли его раньше и спрятали в безопасном месте. Со стороны Осаму выглядел абсолютно непоколебимо и уверенно, в отличии от Чуи, не скрывающего своего шока от успешно обошедшейся возможности подорваться в том доме. Сеиджи едва оставался в сознании, но лениво повернул голову, наблюдая, как стены дома, в котором он вырос, разлетаются в щепки.       Скорее это была череда взрывов. Те немногочисленные палки, что остались от мощного разрушения, догорали огнём, быстро плавясь и сокращаясь.       Чуя выругался и покачал головой. Осаму покивал, соглашаясь и с ругательством, и с отрицанием того факта, что их бы подорвало и испепелило. Сеиджи бессильно прикрыл глаза и привалился к плечу Накахары головой. Чуя снова поправил его на своих руках.       — Так... ты сказал, что пригнал тачку и бросил её на съезде возле поворота?       Чуя повернул голову к Дазаю.       — Да... — ответил он, но закашлялся и опустил голову, склоняясь к плечу, свободному от головы друга. — Чёрт...       — В чём дело?       Недолеченное лёгкое и едкий дым, долетающий сквозь расстояние, после взрыва. Чуя не мог ответить, потому что закашлялся в плечо. На его глазах выступили слёзы от интенсивности разрывающего его недомогания, в груди снова жгло, давление на лёгкое будто намеревалось разорвать его на лоскуты. Он захрипел, это очевидно было слышно для всех.       — Чуя?.. — казалось, Сеиджи стоило невероятного труда вышептать его имя.       — Чуя? — отчётливее и громче позвал Осаму, приближаясь к нему. — Эй, ты как?       Чуя покачал головой и посмотрел на Дазая, стараясь кашлять в себя. Это выглядело так, будто он давится.       — Давай я понесу его?       — Твоя рука... — тихо прохрипел Чуя, после кивая на дом, возле которого они остановились. — Сосед.       Теперь он тоже не тратился на слова, пусть ему было не сложнее Сеиджи на его руках. А рука Дазая сломана, он никак не может передать его.       Осаму обернулся на дом, вспоминая, как увидел лицо того старика-соседа, вспоминая, как узнал его в гараже, вспомнив, как тот приходил кормить его... Осаму коротко выругался, понимая свой перелом в той же степени, что хрипы Накахары.       — В тачке есть лекарство. Я в порядке... — Чуя становился сиплым. Он посвистывал на выдохах, и это не могло не напрячь тревожные мысли Дазая. — Прикрой, чтобы не напороться на соседа... слишком неожиданно.       Как в тот раз, когда они втроём дружно перепугались его, считая, что вернулся «отец».       Чуя больше не кашлял так открыто, стараясь скрываться либо в плечо, либо не позволяя порыву проявляться вовсе. Он прошёл вперёд по сомнительной дороге, голова его кружилась, но падать было никак нельзя. Осаму перевернулся и шёл следом спиной вперёд, наблюдая за домом старика Курихара. По мере отдаления он ещё немного изучил безнадёжно проколотые шины и то, что осталось от дома семьи Китамура. Дым после взрыва распространялся по местности, палки догорали, стена, на которой стоял сетевой фильтр, была снесена подчистую.       Чуя хрипел и спотыкался. Осаму успевал отвлекаться на него. Когда они почти дошли до поворота, Осаму понял, что не остался спокойным с тем, что они не видели старика Курихара с обожжённым кислотой лицом. Он определённо должен был где-то быть. Не провалился же он под землю? Раз он затащил Чую в тот дом обратно... у него были мысли и идеи. И тот факт, что теперь его не видно... напрягал.       Осаму сопровождал парней, наблюдая за тем, что происходит вокруг, и это было успешно, они почти добрались до поворота. Когда, закашлявшись, Чуя медленно опустился на колено и склонил голову. Вторым коленом он поддерживал спину Сеиджи на его руках, но его глаза были плотно закрыты, когда Осаму обеспокоенно поравнялся с ним.       — Эй?..       — Моя голова разваливается... дай мне ровно две секунды перерыва, или я умру...       Его сотрясение не получило должного ухода, когда он просто сбежал из больницы. Его лёгкое неизменно жгло пламенем, и даже сообщая о коротком перерыве, он свистел на выдохах. Рука Дазая слишком сломана, а вторая слишком слабая, чтобы забрать Сеиджи на себя было возможным.       Осаму остановил ладонь здоровой руки на бедре и покружился, контролируя территорию снова.       — Ты... похож на супермодель, — просипел Чуя, и когда Осаму посмотрел на него, он заметил улыбку. — Кто так стоит?       Осаму осознал, что в поисках опоры после прощания с тачкой Накахары действительно выставил бедро вбок для устойчивости. Он чувствовал себя слабым и физически, и морально после совершённого, так что ему нужно было искать стержни. А ещё он был весь в брызгах крови, и у него какие-то проблемы с глазом. И Чуя что, сказал?..       — Супермодель?       Чуя беззвучно улыбнулся, сверкнув зубами. Это могла бы быть усмешка, но сил на неё, очевидно, не нашлось. Он поднялся на ноги, Осаму придержал его здоровой рукой.       — Идём, — сказав, Чуя закашлялся в себя.       Ему, как и Дазаю, было трудно переставлять ноги. Походка Дазая снова вернулась к тем покачиваниям, как после совершённого жестокого убийства. Они оба выглядели, как зомби, восставшие из своих могил на разведку.       Осаму перестал прослеживать горизонт, когда они вышли к повороту.       — Тачка, — Чуя кивнул, и Осаму проследил, сразу оценивая состояние шин. Всё было в порядке.       — Неужели... — устало вздохнул Осаму, подходя ближе.       — Ключи на переднем кресле. Ну, там я их оставлял во всяком случае...       Чуя неприлично свистел, и Осаму хотел бы предложить ему заткнуться, но на это неожиданно не нашлось сил, и он просто покачал головой, добираясь до двери. Окно машины было опущено, и через это пространство Осаму добрался до ключей. Он щёлкнул кнопку, машина отозвалась писком и моргнувшими фарами.       Осаму открыл дверь на заднее и посторонился, позволяя уставшему от тяжести Чуе закинуть туда Сеиджи. Сразу после Чуя закашлялся, прикрываясь ладонью. Осаму намеревался обойти машину с другой стороны, чтобы упасть рядом с покалеченным на заднее, но остановился, обеспокоенно изучая Чую, который отодвинул ладонь от лица. И вытер кровь о джинсы.       — Ты в порядке?       Чуя посмотрел в карие глаза в упор, взглядом, который выражал сомнительность слова «порядок» в сложившейся для них ситуации.       — Там есть лекарство. Да. — ответил он, открывая дверь водительского.       Осаму поспешил в обход и прыгнул на заднее, смотря за очередным приступом Накахары. Чуя спешно нашарил лекарство, вытаскивая его поверх карты, но пальцы его ослабли до того, чтобы отпустить пакет, и, кажется, он снова отхаркивал кровь.       Осаму подался ближе, подбирая брошенное лекарство. Он прокрутил защёлку, включая передачу жидкости по трубке, и ингаляционным фильтром накрыл нижнюю часть лица Накахары. Чуя глубоко вдохнул, перехватывая пакет, после — фильтр, который придерживал Осаму. Их пальцы столкнулись в одной точке, Чуя накрыл руку Дазая сверху своей. Он вряд ли понимал это, пока с закрытыми глазами вдыхал поступающее по трубке лекарство. Фильтр покрывался паром и каплями.       Чуя был шумным в получении лекарства, и Осаму обеспокоенно следил и за ним, и за закрывающимися, почти бессмысленными глазами Сеиджи.       — Это хоть немного помогает тебе?       Чуя открыл глаза в зеркало заднего вида, в котором нашёл карие глаза Дазая с заднего сиденья. Он отодвинул фильтр вместе с пальцами Дазая на нём.       — Ага. Я в порядке. Дальше сам... следи за ним.       — Уверен, что можешь вести?       — После сотрясения? — Чуя хмыкнул. — А если нет? Какие у тебя ещё варианты?       Осаму вздохнул. Водить он не умел, к тому же, его рука сломана, а ещё повреждение глаза...       Чуя завёл двигатель, лекарство покоилось на его коленях.       — Мы... поедем до местной больницы?       — А ты думаешь, он дотянет до какой-то другой? — Чуя снова обратился к зеркалу заднего вида, и снова подавился недомоганием.       Вопрос был риторическим, и Осаму сдал назад, обращаясь к Сеиджи, взгляд которого был слабым и мутным.       — Ты меня слышишь?       Сеиджи издал звук, стараясь заверить в этом, пусть уже не словами. Чуя перестраивался быстро, и, можно сказать, ниссан икстрейл рванул с места, набирая скорость. Во время начала движения Осаму вылетел ближе к спинке водительского и удержался от столкновения ладонью. Он состроил улыбку, обращаясь к почти бессознательному Сеиджи.       — Держись. А то мы тут размотаемся по салону, как овощи в блендере.       Он пытался быть не слишком напряжённым в своей насквозь окровавленной одежде. Это кровь отца парня, к которому он теперь обращался, но в любом случае. То, что он сам сотворил со своим сыном даёт Дазаю право не париться по этому поводу. Он не сожалел о содеянном, пусть пока не слишком осознавал, как планирует дальше жить с этим.       Сеиджи моргнул, выражая, что услышал его подобие на шутку. На большее его не хватало, из глаз напрочь утекало сознание, он был бледным и будто ненастоящим.       Осаму видел, как умирают люди. Воспоминания из далёкого прошлого, где он жил недалеко от свалки в полной нищете, не оставили без внимания всех тех, кто погибал от недостатка лекарств и своевременного лечения. Тех, кто прощался с жизнью голодной смертью, предварительно пропив всё, что когда-либо имели.       Но это всё не то, что он видел теперь.       Осаму вышел из-за угла дома, тогда в его глазах стояли боль, обида и злость. Разве что, эмоции пошатнулись, стоило обнаружить пилу на полу. Он точно понимал, что и чем было совершено. Родной сын попытался сбежать от него, до конца не понимая и не веря, что произошедшее похищение молодого парня действительно произошло, и похитителем был его отец. Ну, и... отец решил пресечь попытку побега, как грозился Дазаю.       Но Дазая вытащили из подвала. И их разбросало по разным сторонам, где одному из них не повезло сильнее. Отец отпилил ногу собственному сыну.       Осаму отчетливо представил, как лезвия входят и стараются затупиться, столкнувшись с костью, но напор и желание раздробить ногу на части слишком сильные. Поехавший старик наверняка возился, выпуская огромное количество крови. Осаму слишком долго думал об этом, и его затошнило.       Он запустил пальцы в крашенные блондинистые волосы с намерением быть осязаемым и успокаивающим. Глаза Сеиджи закрывались. Осаму подумал, что это всё выглядит безнадёжно. Он прошёл слишком многое, он отпускал их, говоря валить из подвала, печь в котором вот-вот должна была разнести дом в ничего. Он слишком долго был сильным.       Именно он попросил Чую быть с ним, когда услышал подозрительные звуки из подвала. Он кричал от ударов отца, пока Осаму в подвале пытался втолкать в себя рисовую кашу. Он был тем, кому Осаму рассказал про старика Курихара в его гараже, и тем, кто этого старика вырубил цистерной, несмотря на свои истерики от произошедшего, непонимания, тревоги и медленное схождение с рассудка. Этот парень отправился за трактором один. Он сделал слишком многое, чтобы умереть от потери крови теперь, в тачке, пригнанной Чуей из другого города, теперь, когда они на пути к выходу.       — Не смей, — неконтролируемо сказал Осаму.       Сеиджи открыл глаза, медленно ему моргая.       — В чём дело? — Чуя снова хрипел.       — Ничего, что бы тебя удивило, — Осаму вздохнул и двинул в расстояние между передними креслами снова. — Долго ещё ехать?       — Я не то чтобы... ориентируюсь по местности. Судя по карте... ещё немного. Но это в другой стороне от мотеля, то есть другой конец города, а туда мы с тобой добирались пешком, это немного...       Взгляд Дазая упал на спидометр. Чуя торопился, стрелка бежала за сто десять, но тормозила и скользила обратно на моментах, когда Чуе нужно было разобраться в дороге.       — Ты ведь не позволишь ему умереть? — не поднимая глаз, спросил Осаму.       Чуя не ответил. Он подобрал лекарство с колен и, прокрутив переключатель, приставил к лицу. Теперь он вёл одной рукой, осматриваясь и бросая взгляды на карту рядом. Он шумно дышал в респиратор, Осаму молчал, стараясь заглушить собственные мысли. Салон опустился в тишину, и внутренние органы Дазая плыли, перебиваясь между собой. Он совсем не слышал Сеиджи.       Он должен был заботиться о нём, вроде, заставлять оставаться в сознании своими разговорами. Он был напуган его состоянием, но знал, что нельзя просто бросить его умирать на заднем, позволяя терять связь с реальностью.       Вздохнув, Осаму с трудом отлепил взгляд от панели. Так вышло, что он просто поднял глаза наверх. И несдержанно крикнул.       — Это тот сосед!       — Чё? — Чуя звучал глухо, переспрашивая это в свой респиратор. Он отвлёкся от карты, смотря туда же, куда указывал Осаму. И выронил лекарство обратно на колени.       По улице ровно с той же стороны, куда направлялись парни, как раз из больницы плёлся старик, которого можно узнать по сильной сутулости и... почти полностью забинтованному лицу. За прошедшее время он получил помощь со своими химическими ожогами. И уже возвращался туда, откуда парни старательно сбегали.       — Дави его! — настоял Осаму.       — Э-э?       — Просто... я не знаю, вырули прямо на него. Сбей его, чтобы он нас не догнал.       — Но... У него теперь нет никаких транспортных—       Осаму вытянулся вперёд и схватил руль, заворачивая по траектории с дороги в сторону сутулой фигуры.       — О... О, ладно, — Чуя начал говорить почти нормально, пусть свист был пропущен. Он вдавил педаль, прокручивая руль туда же, куда, вцепившись, настаивал Осаму, высовываясь с задних мест.       Осаму смотрел за траекторией и попыткой побега от капота с абсолютно безразличным выражением лица. Только глаза светились вспыхнувшим воспоминанием кормления. Мясо с отвратительным привкусом химии заталкивали ему почти в глотку. И он нисколько не сожалел о происходящем теперь.       Чёрный ниссан икстрейл на скорости сбил старика, после выворачивая траекторию обратно на дорогу. Чуя тяжело вздохнул, выправляя направление на проезжую часть, когда Осаму уже отпустил руль и торопился на место, чтобы обернуться в заднее зеркало. Сбитый старик Курихара валялся в неестественной позе, какой-то из важных механизмов точно был переломан, будь то шея или только позвоночник, но подняться ему не было суждено, это в любом случае. Они отдалялись, но старик не поднимался, не двигался, и Дазаю пришлось перестать следить за ним.       — Большой крыс... — это было едва слышно, но Осаму обратил внимание на Сеиджи, прикрывшего глаза.       — Большой крыс? — переспросил Осаму, чуть хмурясь.       — Что? — Чуя обернулся на заднее со своего места и тоже выглядел непонимающим.       Сеиджи поднял указательный палец на Дазая, больше ничего не говоря.       — Я большой крыс? — Осаму непонимающе улыбнулся.       Сеиджи вроде почти кивнул. Движение вышло ленивым и плавным. После он снова выглядел отключившимся.       Осаму натянуто рассмеялся, его глаза щипали. Сеиджи больше не двигался и не издавал звуков.       — М. Точно. Он говорил, что слышал крыс в подвале... точнее, он надеялся, что ты — крыс. Просто переросток и в кроссовках, которыми ты шаркал по полу.       Осаму смеялся, на щёки попадали неконтролируемые слёзы.       — Мы почти на месте...       Осаму так и не ответил Чуе. Он пялился на совершенно расслабленное, бледное лицо Сеиджи, закрывшего глаза уже какое-то время назад. Больше ничего, и смех Дазая угасал. Он шмыгнул носом, качая головой, и осторожно толкнул Сеиджи в плечо. Тот, правда, не отреагировал. Совсем никак.       — Дазай?       Осаму не ответил. Он закусил нижнюю губу, сталкиваясь с едким металлическим привкусом. Качая головой, он обжигался слезами, что катились по щекам, пока взгляд не уходил от покалеченного Сеиджи.       — Дазай!       — М? — он прозвучал глухо и лениво в ответ.       — У тебя есть что-то под толстовкой?       — Точно... Надо было перевязать его ногу...       — Э-э? Я не об этом, но, кажется... кажется, да, в этом был смысл.       Осаму шмыгнул носом и наскоро протёр щёки, благодаря слезам стирая и впечатанные в кожу следы брызг крови. Он будто... умылся слезами с кровью в попытке очистить лицо. И как-бы между делом обратился к Чуе.       — Что ты имел в виду?       — Что мы подъехали, а твоя одежда вся в крови!       — Это твоя одежда, — нервно хихикнул Осаму.       — Без разницы! Тебе нужно избавиться от этого, если ты что-то...       — Да. Конечно.       Осаму с трудностями стянул толстовку, оставаясь в футболке, которая всё ещё принадлежала Чуе. Он вывернул окровавленный элемент одежды наизнанку и прикрыл получившимся грязные джинсы, обвязывая рукава вокруг талии ценой стрельнувшей боли в сломанной руке.       Он не стал ничего говорить Чуе, потому что не успел осознать сам. Да и сказать он бы... не успел.       Тормознув, Чуя вылетел из салона. Он ладонью потрезвонил в звонок срочной помощи, но ворвался внутрь приёмного отделения, исчезая за дверью.       Осаму почувствовал, как глохнет. Рёв мотора газонокосилки, взрыв, мотор машины, шум вдыхаемого Чуей лекарства, всё слилось в голове и трещало повторами. Осаму не был слишком в себе, наблюдая, как Чуя вывалился из здания вместе с санитарами. Как они забрали Сеиджи с заднего сиденья на каталку и повезли в дверь с другой стороны корпуса. Осаму просто смотрел, не решаясь сказать, что в этом, возможно, уже не было смысла.       Дверь не закрывалась, поэтому вернувший Чуя — которого не пустили дальше коридора — шлёпнулся рядом с Дазаем на заднее почти с разбега. Он посторонился, чтобы не вляпаться в подтёки крови, оставшиеся после обрубка ноги Сеиджи.       Он привалился к здоровому плечу Дазая, и Осаму поднял эту руку, чтобы занести в однобоком объятии. Он прижал Чую к себе, позволяя прятаться в шее и нервно выдувать воздух. Осаму на самом деле всё ещё не имел чёткого сознания.       — Это... просто пиздец.       — Согласен, — кивнул Осаму.       Чуя снова выдул воздух.       — Мы туда не пойдём, правильно?       — Ага, — Чуя выпрямился и теперь просто сидел рядом, не слишком прилипая к Дазаю. — Он жил здесь, всё такое. И его повреждения... не простят медлительность. А мы вроде как...       — И куда мы поедем?       Чуя хмыкнул.       — Сначала до заправки.       — Справедливо, — вздохнул Осаму.       — Потом уже, в целом, куда угодно. Подальше отсюда.       Осаму помедлил, но всё же сказал:       — Меня поймают в моём городе, как только я туда вернусь...       Чуя бегал взглядом по салону, но повернул голову к Дазаю.       — Так не возвращайся.       Осаму прыснул. Чуя покачал головой.       — Я серьёзно. Недостаточно того дерьма, что ты пережил? Теперь ещё и в тюрьму? Долго ты так протянешь в своём уме?       — Я уже... — Осаму покрутил ладонь возле виска. — Не в своём уме. Уже всё.       — У тебя были другие варианты?       Осаму покачал головой.       — Я бежал оттуда... куда-угодно. Просто скрыться. У меня даже маршрута не было или типа пути... просто перебивался.       Чуя помолчал рассматривая Дазая. Видимо, теперь, без явных остатков крови, он выглядел немного иначе, и у Накахары действительно появилось время изучить парня, спасённого из подвала.       — Тогда... Поехали с нами? После того, как получим помощь в любом другом месте. Бросим тачку на какой-нибудь улице, чтобы не отследили из соседнего города. Номера, всё такое. Пересядем на какой-то общественный транспорт... по приезде уже, конечно, нужно будет более подробно представить, что делать будем и... как жить дальше, всё такое. Главное, свалить отсюда, да? Это почти закончилось.       Осаму приподнял уголок губ. Его рука скользнула с плеча Накахары и безвольно устроилась на кресле.       — Я не уверен, насколько ты серьёзен.       Чуя лениво закатил глаза, после моргая. Должно быть, от накатившей усталости.       — Дазай. Я... прокололся в своём плане. И он поймал меня тоже. Если бы ты не вернулся... мы бы подорвались в том доме из-за печи. Ты видел всё своими глазами, у нас не было вариантов спастись самостоятельно, мы были связаны. И ты спрашиваешь, на самом ли деле я предлагаю остаться с нами? Серьёзно?       — Но... сначала вы вытащили меня оттуда. А ты... отпаивал меня чаем и... — Осаму пропустил слабую, тихую усмешку. — Ты напал на автомат с банками. Поэтому сотрудница мотеля запомнила и тебя, и тот чай, который ты купил. Она отпоила меня им. Поэтому я пришёл в себя после того яда, который он мне вколол.       — Ты пытаешься сказать, что это была взаимопомощь и ты типа... хочешь отказать в продолжении пути?       Осаму приподнял уголок губ, рассматривая Чую, и покачал головой.       — Я не отказывал.       Чуя улыбнулся в ответ, но скоро отвернулся, пытаясь высмотреть в отделении больницы какие-то сдвиги. Ему нужно было знать, насколько возможно помочь его другу, а Осаму упорно молчал о том, что ему показалось, как Сеиджи умирает. И последними бы его словами в таком случае стало называние Дазая «большим крысом». Он крошился изнутри от этой мысли.       Они посидели в машине в полной тишине ещё какое-то время, прежде чем Чуя вышел и двинул в сторону больницы. Осаму чувствовал тяжесть одиночества, на него навалились все прошедшие события, все их следствия, он даже почувствовал страх, страх себя после того, какие вещи он творил своими руками. Впрочем, он мстил тем, кто издевался над ним, он, как минимум, больше не боялся их. Пусть его отталкивало от самого себя хладнокровие от пользования газонокосилки и провернутого руля в сторону человека.       Осаму убил своего похитителя. Он опустил взгляд на руки, зашедшиеся тряской. Казалось, он провёл в машине со своими мыслями неприлично много времени, что-то типа около вечности. Его грызли мысли о смерти Сеиджи на финишной прямой, в момент, когда они были так близки дать ему помощь и спастись вместе. Его волновало долгое отсутствие Чуи, но вряд ли он мог покинуть и оставить без присмотра их единственное средство передвижения. Единственное, что может вывезти их из этого дурного крошечного города.       Так что оставалось терпеливо ждать.       Сосед Курихара получал помощь в больнице, поэтому в этот раз не успел добраться до шин приезжего автомобиля. Так как он возвращался пешком, на том повороте он бы сделал это, Осаму считает, что прям зубами и ногтями, он слишком недолюбливает эти машины, он бы точно нашёл способ. Они могли бы лишиться тачки, пригнанной Чуей, если бы добрались до неё позже. Если бы они мешкали, впрочем, они бы остались в подлетевшем на воздух доме. Они каждый раз спасались чудом.       О, точнее... у «чуда» всегда были имена.       Осаму думал, что разрыдается, когда из корпуса высунулся Чуя. Перед входом была крошечная лестница, и рядом — склон для инвалидных колясок. Именно по нему Чуя покатил инвалидную коляску со своим другом. Нога Сеиджи были забинтована там, где заканчивалась. Сознания Осаму у него не увидел, но, подобравшись к машине, Чуя сказал, что он ещё не проснулся от наркоза. Просто у них нет времени на то, чтобы дать ему отлежаться в этой больнице. Он был в порядке насколько-то, достаточно, чтобы преодолеть расстояние выбранного ими дальнейшего маршрута.       Чуя перенёс Сеиджи на заднее и сложенную коляску закинул в багажник, прежде чем они двинули подальше от этого места.       Чуя продолжал вести на высокой скорости. Нисколько не преувеличение, что он гнал отсюда, и Осаму пытался поверить в то, что они втроём покидают это злополучное место, избавившись от поехавших жителей. Осаму осознавал это, пока внутренние органы крутились в радостном волнении. Неужели это конец? Все эти ужасные месяцы позади и можно начать думать о том, как вернуться к жизни?       Осаму непроизвольно улыбнулся, когда дорожный указатель сообщил, что черта города закончилась. Они выехали.       Чуя обратился к своему лекарству и теперь вёл одной рукой по свободной трассе. Осаму прерывисто выдохнул, отлипая взглядом от облепляющих дорогу деревьев. Он поднёс фалангу пальца под нос Сеиджи. И получил скольжение ветра на его выдохе. Сеиджи выжил.       — Ты напугал меня. Сам большой крыс. Белый. Крашено-белый! — Осаму глухо рассмеялся.       Чуя бросил лекарство на колени и перестроил зеркало заднего вида на Дазая.       — Нормально у тебя всё? Он в отключке.       — Я в курсе, — покивал Осаму, продолжая улыбаться. — Нормально. Теперь всё нормально.       — Как твоя рука?       — Болтается, как на сопле, и болит. Но всё нормально. Всё нормально, Чуя. Абсолютно.       Чуя вздохнул.       — Сначала на заправку, потом до какой-нибудь больницы. Там дадут тебе гипс. Тогда всё будет нормально.       — А тебе должны наполнить твою переносную подушку, из которой ты подсасываешь лекарство.       Чуя усмехнулся, пока Дазая снова прорвало на неверящий смех.       — Ну, это как минимум, — согласился Чуя. — В идеале потом надо лечь. Ну, это когда доберёмся до города, где мы учимся.       — Это потом. Это всё потом. Разберёмся.       Чуя покивал. Осаму понимал, что впереди их ждёт действительно сложный путь, чтобы разобраться с последствиями, но факт остался фактом: они смогли выбраться и сбежать.       Чуя вышел на заправке, и Осаму остался один на один с парнем без сознания. Сеиджи дёрнулся, и хоть Осаму и понимал, что это, скорее всего, наркозная конвульсия, он просто сгрёб его ближе к себе. Он придерживал его своей здоровой рукой весь оставшийся до больницы путь.       Там Сеиджи получил перевязку и выписку необходимых уходовых процедур, пока Дазаю накладывали гипс, а Чуя ругался с медсестрой из-за отсутствия назначения на лекарство. Препирательства Чуи закончились на том, что в больнице проверили его лёгкие, чтобы иметь представления о его болезни. И его пакет был наполнен после уговоров остаться на лечение.       У Дазая в самом деле развивалось гноение глаза. Это было странно в том, что похититель просто ткнул туда ногтем, но умудрился занести неслабую инфекцию.       Чуе перевязали голову снова. У него был бинт с прошлого посещения больницы, но после встречи со стариком Курихара он проснулся без него.       Осаму получил одежду на одной из машинных остановок. Это были контейнеры благотворительности, но это в любом случае лучше, чем сгустки крови на джинсах. Таким образом они добрались до станции на арендованной машине. Возвращаться в ту местность, чтобы вернуть аренду, не хотелось. Там были тупые полицейские, которые, даже получив деньги, не смогли ничего сделать и просто «проверили» место, где позже родной отец отпили ногу своему сыну. Несмотря на их оплошность и бесполезность, Чуя оказался там не зря: оттуда он привёз машину, на которой они теперь убирались подальше, там же он получил помощь и лекарство, которое ему просто наполнили в этот раз.       Они бросили машину, как Чуя и планировал. Он катил коляску, Осаму одноруко, одноглазо плёлся рядом. Глаз Дазая был прикрыт бинтом, обмотанным вокруг головы. Стоя на станции, они ждали электричку, когда Чуя задумчиво промычал и позвал Дазая.       — Я думаю, теперь ты будешь... немного внимательнее со своими партнёрами.       Осаму промычал в тон ему, строя задумчивое выражение лица.       — Окей, ты прав, — ответив, он повернул голову к Чуе: — Кем работают твои родители?       — О, — Чуя фыркнул и закатил глаза.       — Я думаю, что они — пекари. Иначе откуда у них такая—?       — Заткнись, — Чуя рассмеялся, отпуская ручку коляски, чтобы прикрыть ладонью лицо.       Сеиджи глазами поочерёдно водил по сторонам в зависимости от того, кто был говорящим за его спиной. И слабо улыбался бледными губами, не выделяющимися на измученном лице.       Чуя забрался в электричку первым, чтобы подтянуть внутрь инвалидную коляску, которую Осаму снизу просто приподнял за ручку одной рукой. Чуя подкатил коляску на широкое место и посторонился вбок, цепляясь за поручень. Осаму зашёл следом, останавливаясь с другой стороны от коляски.       Его сломанная рука в гипсе не давала особого выбора, за какой конкретно поручень держаться. Повязка на глаз почти не мешала. Сеиджи был в сознании, но по большей части молчал. Голова Накахары была перевязана бинтом, но Осаму всё равно обратил внимание на контраст этой ткани с огненно-рыжими волосами.       Чуя прокрутил механизм и прижал фильтр к лицу, вдыхая лекарство. Осаму хмыкнул и улыбнулся, отводя от него взгляд в сторону закрывающихся дверей.       Двери закрывались, и в тот момент ни один не спорил и не обращался наверх. В тот момент все трое были уверены только в одном: у спасения всегда есть имена.