Something in the orange tells me we're not done.

Багги чувствовал, как знакомая пустота охватывает его разум, заставляя всё вокруг казаться ещё более нереальным. Белоус, Йонко*, желает заполучить его в качестве сына? Невозможно. Нереально, даже слишком. Никто не захотел бы так просто взять Багги в свою команду, в свою семью. Особенно при его слабом, молодом теле. Только дураки вроде Роджера ̶(̶и̶л̶и̶ ̶о̶т̶ч̶а̶я̶в̶ш̶и̶е̶с̶я̶, ̶ ̶у̶б̶и̶т̶ы̶е̶ ̶г̶о̶р̶е̶м̶ ̶д̶е̶т̶и̶ ̶в̶р̶о̶д̶е̶ ̶Ш̶а̶н̶к̶с̶а̶)̶ захотели бы его принять. На корабле Белоуса было полно людей, готовых обнажить шею и позволить ему разрубить её, если он только попросит. Багги не подходил, Багги не стал бы выставлять свою уязвимость напоказ Белоусу — ни за что на свете. Марко, должно быть, неправильно понял, он не был нужен его отцу. Он, Клоун Багги, будучи всего лишь семилеткой. Ничем не примечательный, без силы, способной впечатлить человека его уровня, без обаятельной личности. Просто Багги, с его семилетним телом, с тем фактом, что он один из пиратов Роджера, навсегда привязанный к его душе, словно клеймо. Это должно было быть выдумкой. Тем не менее, все, похоже, поверили, и Багги видел, как капитан в основном кипел от ярости — ярости, которую Багги привык видеть ещё целую жизнь назад. — Что это твое отродье имеет в виду, Ньюгейт? — от низкого голоса капитана по позвоночнику Багги пробежали мурашки. Собственническое эхо в нем пугало его, вызывало желание наброситься на него и заставить ̶о̶т̶ц̶а̶ капитана вспомнить, что он не игрушка, над которой он может властвовать, даже несмотря на то, что Роджер очень даже имеет на это право. Ему было неприятно то, как Шанкс уставился на Марко, неприятно, когда Момора оскалился и потянулся за мечом, словно готовясь к бою, неприятно, когда другие последовали за ним — даже Спенсер. Это просто Марко сказанул ерунду, Багги был уверен. Только двое пиратов хотели видеть его на своем корабле, и ни один из них не был Белоусом. По его мнению, все излишне горячились. (Безумный гогот Марко тоже выводил его из себя, особенно потому, что его гогот смешивался с проклятиями, которые выплевывал Шанкс, и создавал очень раздражающую смесь звуков). К удивлению Багги, Белоус, казалось, не возражал против того, что вот-вот начнется драка. Он просто сидел и ухмылялся, и Багги стало ясно, что его используют как повод позлить его капитана. Ощущение было не из приятных. Белоус, вероятно, хотел только хорошей стычки, что-то похожее на интригу отхлынуло с души Багги, как волны на море. Старый Белоус никогда бы так не поступил, не стал бы злить кого-то вроде Роджера, зная наверняка, что его команде тоже придется участвовать. Он никогда бы не пошел на такой риск. Этот Белоус был ещё незрелым, ещё не стал большим (добрым) пиратом, который испустил последний вдох на поле боя, куда отправился, чтобы спасти сына. Это заставило его почувствовать облегчение. Но это, похоже, ещё больше разозлило его капитана, и Роджер проворчал: — Так вот на что намекает твой белокурый отпрыск, Ньюгейт! Багги чуял, что скоро начнется кровавая баня, и капитан выглядел сейчас ужасающе — он был вне себя от страха и готов перерезать кому-нибудь горло. На этот раз, если начнется бой, то он будет серьезным. (Багги не понимал, почему Шанкс хихикает, как будто должно произойти что-то хорошее, неужели он забыл всё, что он ему говорил?) Он восхищался способностью Белоуса оставаться сдержанным в присутствии Роджера, но для Багги это было похоже на высокомерие, однако он был уверен, что и команда Белоуса также думает о Роджере. Для сына отец всегда оставался непобедимым, к лучшему или к худшему. Напряжение росло, Багги умолял, желая, чтобы оно не лопнуло. И ему показалось, что его желание было услышано, когда Белоус проговорил: — Нет, я не смотрю на твоих детей, Роджер. Никаких слов не хватит, чтобы описать облегчение, которое испытал Багги: потенциальный хаос был предотвращен. Или так он думал. — Если только синеволосый не захочет стать одним из моих. У него перехватило дыхание… Что? Что он сказал? — Это довольно недосягаемая цель для тебя, Белоус. Наши юнги за нас, и я уверен, они не захотят присоединиться к твоей команде, — голос Спенсера заглушил внезапный статичный шум, заполнивший уши Багги, и он повернулся посмотреть на него. Он выглядел так, словно хотел перегрызть Белоусу шею, и Багги почувствовал себя от этого не в своей тарелке. Белоус ухмыльнулся, словно выиграл в какую-то невидимую игру, и Багги понял, что именно в этот момент он собирается сказать что-то тревожное. Он оказался прав. — Тогда почему бы вам не позволить этому мальцу решать за себя, боитесь? Молодой Белоус был грозен. Где же его образ «всезнающего, спокойного, стойкого» отца, которым он был известен? Более тысячи глаз обратились к нему, и зуд вернулся. Такой, что хотелось драть кожу ногтями, пока он не сотрет все жгучие ощущения, которые оставляли на нем эти взгляды. Багги даже не обратил внимания на то, как кричал Шанкс — даже то, что он кричал на Йонко, не вывело его из себя. Он пытался найти правильные слова, правильный способ выбраться из этой ситуации, правильный способ исправить весь беспорядок. Но, похоже, это ему не разрешалось. В тот момент, когда Багги открыл рот, чтобы ответить, Роджер выхватил меч и усмехнулся. Багги замер, потрясенный. Даже рокочущий голос Шанкса затих: — Я говорю, что он не пойдет с тобой. Какое ещё мнение тебе нужно, Ньюгейт? Кровь превратилась в лед в его жилах, его острые края вонзились в кожу, по крайней мере, так ему показалось — он не мог иначе объяснить, как от этих слов ему везде стало больно. Последовало согласие со словами Роджера, видимо, никто в команде не видел страшных последствий того, что он только что сказал. Кроме Багги, конечно, как всегда. Его руки сжали маленькие ладошки, он испуганно оглянулся — Шанкс смотрел на него, в его глазах впервые начало формироваться болезненное понимание (настоящее понимание). Не очень большая разница в долгосрочной перспективе, но она действительно была. Багги не знал, что и чувствовать по этому поводу. Детский голос прозвучал так, словно это было что-то, что нужно скрывать, словно то, что он собирался сказать, было сродни греху: — Тебе это не нравиться, — истина, сказанная шепотом. Отражение мелькнуло, и на секунду перед Багги предстал кто-то намного старше, намного более изможденный. Потом он моргнул, и всё исчезло. — Да, не нравится, — признание, всё ещё шепчущее. Совсем другая, большая рука коснулась плеча Багги. Он вздрогнул от неожиданности, поняв, что не почувствовал приближения этого человека. Его равновесие нарушилось ещё больше, когда Шанкс оттолкнул его назад, убирая руку неизветсного с плеча Багги, фактически вставая между ним и незнакомцем. (Незнакомцем, которого он не смог почувствовать с помощью своей воли). Багги разозлился ещё больше, но он не был уверен, на кого именно. Он тут же принялся изучать его, и беспокойство снова омрачило его разум. Первое, на что он обратил внимание, — это зеленый цвет глаз незнакомца. Багги не понимал, почему: в своей прежней жизни он видел и не такие странные вещи, и цвет глаз был даже не самым странным в незнакомце. У него были лишние… уши. Уши белого медведя, если уж совсем точно. У него была пушистая черная шерсть… или нет? Казалось, что в них вкраплены белые полосы. Над носом у него был шрам, похоже, старый. Белые ресницы… У кого, черт возьми, вообще бывают белые ресницы? Глаза Багги метнулись к медвежьим ушам — может это минк? Багги не помнил его раньше, он вообще его не помнил. Он напрягся ещё больше, Шанкс становился всё более взволнованным. — Кто ты, черт возьми? Незнакомец рассмеялся, каким-то беззвучным, но приятным смехом. Багги это не понравилось, ему вообще ничего из этого не нравилось. — Ну, очевидно, я твой спаситель, — прежде чем он успел спросить, что он имеет в виду, незнакомец поднял массивную кружку, которую держал в руке, и Багги удивился, что не заметил её прежде. — Отец! Мяу! Багги замер, но Шанкс высказал свои мысли без колебаний: — Какого черта?