Я рядом, или как променять Флаффтобер на Райтобер

Хрупкий свод пещеры казался покрытым жемчужинами. Влага стекала к выступам, образовываясь в капли. Те наливались, тяжелели и в итоге с беспомощной тишиной летели вниз. Ему нравился этот момент, до падения, когда между капелькой и сводом оставалась нить влаги, словно рука человека, протянутая ко творцу на известной картине. Герман не помнил когда и где видел её, наверное, в одной из верлинских галерей. Последнее время она всё чаще всплывала в его сознании. «И зачем было создавать человека?» — эта мысль не давала покоя с бегства из Карса. Спящие вповалку у костра юные товарищи лишь раздухаряли её, потому что давали неполноценный, но ответ. И вправду: куда он без Готики с её жутко взбалмошным характером, Вандала с его несмешными шутками, Скифии с её холодной невозмутимостью? Кто он без них? Никто. Может, ради этого стоило создать человека… Вот только этот ответ не удовлетворял его, потому это не было ответом на исходивший после него. Ведь они «Дети Лилит», «Истинные грюниты», «Разрушители империй» — зачем было создавать мир, где им не будет места? Обрез ружья холодил ладонь. Всё можно было закончить здесь и сейчас. Но… — А какой мир ты хочешь? — Пастырь, улыбнувшись, рассёк пламя костра на две части прутом. В блёклых невидящих зелёных глазах сверкнула грустная радость; он как будто давно хотел задать этот вопрос. По его бороде только недавно расплескалась, словно Млечный Путь, седина, а ведь Герман помнил его ещё безбородым. Они оба не могли уснуть и, глядя на сладко спящих, судя по всему, прошли по одной дороге мысли, но к разным выводам. Герман недолго думал над ответом: — Где Ника была бы счастлива… — А ты? — Пастырь нахмурил брови и вновь рассёк костёр, рьяно, со злобой. Он давно не видел его таким. «Пускай мертвецы хоронят своих мертвецов!» — Германа передёрнуло, сжав обрез, он приподнялся и быстрым движением смахнул со свода сразу с десяток капель. Крик. Он точно слышал их предсмертный крик. Костёр зашипел, Пастырь опустил глаза, ответ ему не понравился. — Ты думаешь, как все… «Люди?» — хотел съязвить Герман, но остановился. Учителя было лучше не злить, даже ослепший, он мог вербально ответить на любой его вопрос. В его хватких руках блеснуло лезвие блица. Аккуратный, охотничий, с нарезной ручкой, почти мечта. Герман заворожённо следил, как его лезвие накаляется на огне. — Читай! — Пастырь вытащил клинок из пламени. — Храни в себе творца… — Герман давно вызубрил эту фразу; она зелёными буквами отпечаталась не только на его, куда похуже, блице, но и на внутренней стороне черепа. Такая надпись была у каждого лесного воина испокон веков. Хорошая надпись. Вот только зачем? Зачем было творить такой мир? Мир, в котором совсем дети должны прятаться по пещерам только за то, что не признали власть какого-то короля-императора? Хотя какого «Какого-то»? Нет! Всем известного и Богоподобного, в чёрно-зелёном одеянии, на троне из древа вечности. «Дракона нарекут мессией, убьют деву и в райском саду построят кузницу». — Творца, а не труса! Это наше всё! Альфа и омега! Наша борьба! — прохрипел Пастырь и, вернув клинок в ножны, продолжил: — А Ника никогда не простит нерешительности… — Никогда… — эхом отозвался Герман и тихо спросил: — Значит, я — создающий миры? — Моё время закончилось, — усмехнулся Пастырь и, обведя рукой пещеру, сказал: — Вот всё что я успел создать! — Спасибо за Готику! Я вас не подведу! — он прижался к учителю и сам не заметил, как уснул. Он знал, какой мир хочет. Мир, в котором капли не будут падать со свода пещеры. Мир, в котором он будет счастлив.