I'm not alone anymore...

"Получил удар, Пустил кровь. Счастье украли И опустили вновь. Как же надоело, Когда ты ничто! Когда ломается тело И рушится всё! Одних любят, других гнобят! Одни получают всё, другие ничего! Одних лелеют, других гробят! Как же хочется умереть от всего!" Думал парень так, В руках держа нож. А ведь правда:легко же как, Но ни слова не произнёс. Как всегда один, Никем не любим. Стоя на краю обрыва, Смотрю вдаль. А рядом лишь ива, Что стоит поода́ль. Дай мне руку И спаси, прошу! Возьми мою руку, Я ведь один не проживу. Нож бросил, Яростно в зеркало смотря. Давайте спросим Каждый себя: Зачем причинять боль? Зачем ранить? Зачем ломать волю? Зачем убивать? О боже, Как сложно! О боже, Как другим легко! Стоя под горячим душем, Парень слёзы пускал И, не видя выхода лучше, Оделся и на улицу выбежа́л, Чтоб пойти к мосту И умереть на лету... Как всегда один, Никем не любим. Стоя на краю обрыва, Смотрю вдаль. А рядом лишь ива, Что стоит поода́ль. Дай мне руку И спаси, прошу! Возьми мою руку, Я ведь один не проживу. Руки на ограждение кладёт И смеётся странно, Ведь скоро уйдёт, А другим будет отрадно. Но он не знает, Что не все проходят мимо, А один юноша наблюдает И слёзы льёт. Потому что сам пытался, Но не смог. Он открывался, Но не переступал порог. И теперь летит к нему, Ведь тот уже ногу поднял. Теперь не быть одному. Однако не успевал. Как всегда один, Никем не любим. Стоя на краю обрыва, Смотрю вдаль. А рядом лишь ива, Что стоит поода́ль. Дай мне руку И спаси, прошу! Возьми мою руку, Я ведь один не проживу. Парень прыгнул И юноша за ним. Парень моргнул, Ведь должен быть один, Однако к нему руку тянет Спаситель в слезах И парень отвечает, Сжимая его в руках. И падают оба теперь, Ударяясь об воду. Однако сейчас хотят без потерь Посмотреть на природу. Болтая ногами, Делятся воздухом, целуя; Махая руками, Обмениваются поцелуями. Вынырнули, друг другу смотрят в глаза. У обоих стекает слеза. Уже не один, Уже любим. Стоя на краю обрыва, Смотрим вдаль. А рядом лишь он и ива, Что стоят не поода́ль. Он дал мне руку, Спас, благодарю! Взял мою руку, Без него не проживу. ******" Бан Чан одинок. Несмотря на то, что есть родители и младший брат, одинок. Младший всем нравился родителям, даже его противным характером, а Бан Чан ничем. Он отличник и совсем не получает плохих оценок, умеет отлично рисовать, петь, танцевать и плавать, посещает спортзал, читает книги, безумно добрый и уважает старших - это даже не полный список, но родителям всё равно, кажется, даже противно от него. В старшей школе он тоже не чувствует тепла: учителя заставляют его работать в несколько раз больше остальных, а одноклассники игнорируют и пользуются им, хоть и общаются. Не обращает внимания на него только Чанбин - его сосед по парте; он лишь иногда просит списать уроки или помочь с какой-то письменной работой - на этом их общение почти заканчивается, остаются только недлинные разговоры между занятиями. Бан Чан иногда засматривается на него, потом стыдливо отводя глаза, потому что недостоин, потому что Чанбин достоин лучшего, чем он. Да и неправильно это - влюбляться в парня, неестественно. Дело дошло до того, что Бан Чан начал думать о самоубийстве, бил руки и резался. Этого, разумеется, никто не замечал при том, что Чан не часто носил кофты с длинным рукавом. Он хотел обратиться к психологу, так как не дурак и понимал, что нуждается в помощи, но родители строго запретили, а ослушаться он не смел. Вот так и приходится жить. — Чан, какого чёрта ты не убрал в комнате? - кричит отец, когда Чан делал уроки. — Пап, я делаю уроки, потом уберу, - ответил Чан уставшим голосом. — Потом-потом, сейчас! Вообще от рук отбился! — Хорошо, сейчас уберу, - Чан вздохнул. — И что бы больше не пререкался! — Хорошо, - Чан опустил голову. — Чан-и, привет! - в комнату забежал Бан Ён, младший брат Чана, и чуть не сбил его с ног. — Привет, Ён. Пожалуйста, потише. — Хён, поиграй со мной! — Мне нужно убраться и сделать уроки. Да и тебе уже 15, будь серьёзнее. — Ну, Чан-и~, - Ён потянул Чана за руку. — Потом. — Чан, поиграй с Ёном! - снова крик отца. — Хорошо. Вот так Чан не может сделать домашнее задание почти каждый день, даже если оно очень лёгкое и требует пяти минут. Часто перед сном он лежит и думает: о том, почему его не любят наравне с братом, почему он - хороший и добрый человек - не получает любви и тепла, каким ему нужно стать, чтобы его приняли, почему он вообще терпит всё это... Да, суицидальные мысли преследуют его, и уже довольно долго: три года, со средней школы. Сейчас он во втором классе старшей школы, он думал, что со временем всё пройдёт, но легче не стало, только хуже. И вот, очередная ночь в слезах и самокопаниях, а утром снова нужно будет замазывать синяки под глазами и укладывать взлохмаченные в истерике волосы, и никто ничего не заметит. "Бан Чан, собирайся быстрее!" "Бан Чан, ты написал очень мало. Для твоей оценки надо больше" "Чан, отвали, я говорю с другим человеком!" "Чан, поиграй со мной!" "Чан, уберись в доме" "Пап, я написал песню. - Уйди, Чан! И перестань заниматься ерундой!" Так кратко прошёл день Чана. Он безумно устал и очень хотел плакать, а родители с Ёном идут в кинотеатр без него. Для Чана это частично хорошо: он может в одиночестве подумать и отдохнуть; но и частично плохо: его снова оставляют одного, предпочитая брата. Бан Чан сделал чай и задумался: "Почему, когда рождается второй ребёнок, родители пренебрегают первым? Это у всех так, или только у меня? Помню, как я с родителями играл вместе, особенно люблю момент, когда они во время ужина включили мои песни и хвалили меня - так приятно, я так долго трудился над этими песнями. Неужели родители изменились всего лишь из-за рождения Ёна, или я перестал их интересовать? Что же мне сделать, чтобы они снова любили меня?..". Бан Чан начал тихо плакать, но почти без слёз, будто скуля, по кухне разносились несдержанные всхлипы. Став пятками на стул, Чан поднял колени и обнял их, прижимая к груди и срываясь. Чай больше не лез в горло, даже он казался холодным, всё казалось ледяным, свитер не согревал. Плечи тряслись, из глаз хлынули слёзы... Бан Чан не заметил, как взял нож и едва не полоснул себя по руке, вовремя придя в себя и уставившись на нож, на лезвии которого были видны его глаза. Испугавшись, он отбросил нож и зажмурился от звенящего стука лезвия по плитке. Он повернулся к зеркалу, висящему возле стола над раковиной: тяжёлое дыхание, опухшие глаза, красное лицо, взлохмаченные волосы, потерянный взгляд, выражающий ужас, капля пота стекла по брови, сердце бешено стучит и отбивает дробь в сонной артерии, перед глазами звёздочки, шум в голове. Чан метнулся в душ, скидывая одежду по дороге. Включив холодную воду, он вскрикнул от неожиданности и неприятных ощущений, а потом переключил воду на тёплую. Она намного приятней. Постепенно разогреваясь, она расслабляла Чана, который продолжал плакать, однако горячие солёные капли теперь смывала вода. — Почему?! Почему меня не могут любить?! - Чан кричал, наконец-то выплёскивая эмоции, копившиеся 14 лет. Когда вода стала немного припекать, Чан уткнулся лбом в плиточную стенку, подставляя спину под воду. Струи массировали мышцы, приятно разогревая кожу. Чан глубоко дышал, хватая ртом воздух; лёгкие обжигало, глаза пекли. "Что со мной?" - не понимал Чан. - "Боже, я чуть не убил себя... А может, следует довести дело до конца? Так будет проще". Чан легко стукнулся лбом о стену, чтобы отвести плохие мысли, но ничего не получилось. У Чана никого нет, ему не к кому идти, он не может понравиться другим, что бы ни делал, так зачем же жить?.. Чан провёл в душе полчаса в надежде, что передумает, однако этого не произошло. Поэтому он оделся, безразлично смотря сквозь предметы, и вышел на улицу. Холодный декабрьский ветер сразу отдался иголками на щеках, мелкие снежинки подобно стеклу врезались в кожу и холодили её, солнце не грело, несмотря на яркий свет, ярко-голубое небо не вызывало улыбку. Бан Чан спрятал руки в карманы, съёжившись от холода, его щёки и нос покраснели, он пошёл к мосту. Путь к нему занимал обычно полчаса, поэтому Чан понимал возможность отморозить ноги, но ему было плевать, всё равно умирать, так зачем волноваться. Ничем не закреплённые отросшие волосы спали на лицо, мешая обзору, Чан встряхнул головой. Прохожие немного шарахались от его вида. Дойдя до моста, он взглянул вдаль: широкая река покрыта слоем льда, но это не помешает прыгнуть в неё, лёд проломится. Чувствуются взгляды людей, ну и пусть, всё равно никому он не нужен. В голову ударили воспоминания: большая ива, раскинувшая свои прутья на несколько метров, растущая у бабушки в Канберре, это дерево - единственный друг, который был у Бан Чана, если не считать бабушки, которая всегда поддерживала его. Как же хочется вернуться к ней, но этого уже не произойдёт. Чан положил руки на ограждение и засмеялся, будто сумасшедший: ему больше не придётся чувствовать боль, а другим будет радостно, когда он уйдёт навсегда. Сзади послышался звук шин от тормозящих автомобилей и крики злых водителей, но Чан будто оглох. Он закинул ногу на ограду и качнулся вперёд, ветер задул волосы назад. И вот, он уже летит вниз, навстречу смерти и спокойствию... — Бан Чан! - крик сверху. Чан поднял голову: за ним летит Чанбин и тянет к нему руку, на его глазах слёзы. Что он вообще тут делает? — Хватай руку! Неужели он кому-то нужен? Неужели кто-то рядом? Всё стало будто в замедленной съёмке: Чан протянул руку навстречу Чанбину и скрепил их ладони, слёзы из глаз Чанбина падали на щёки Чана. Нет, он больше не хочет умирать! Удар об лёд и последующая боль в ноге, Чан не успел набрать воздуха, поэтому вдохнул воду, лёгкие зажгло, он в панике заметался. Чанбин притянул Чана к себе и прикоснулся своими губами к его, передавая часть своего воздуха. Оба начали барахтать руками и ногами в попытке выплыть на поверхность. Чан не верил, что больше не хочет умереть и что Чанбин рядом, крепко держит его за руку и не даёт опуститься на дно. Наконец-то их макушки показались на поверхности, парни вдохнули холодный воздух. — Дурак! - крикнул Чанбин, прижав к себе Чана. Чанбин вытащил Чана на лёд и оттолкнул на полметра, чтобы тот не провалился снова, а потом вылез сам. Одежда обоих насквозь мокрая, волосы прилипли к голове, а кожа покраснела от холода. Бан Чан расплакался и обнял Чанбина, прижимаясь к нему, его слёзы обжигали лица обоих. — Никогда больше так не делай! Ты единственный, кто у меня есть, - прошептал Чанбин. - Пошли на берег, надо отогреться. — Хорошо, - Чан часто закивал, вытирая слёзы, и встал, опираясь на Чанбина, потому что нога болела. Дойдя до берега, оба свалились на снег, тяжело дыша. Бан Чан откашливал воду. — Как ты узнал, что я здесь? - спросил Чан. — Я часто тут бываю, просто оказался в то время в том месте. — Почему ты меня спас? Я никому не нужен, так зачем я тебе? — Я живу один, потому что мама с сестрой 3 года назад переехали в Кванджу. Ты единственный, кто со мной общался, я не мог себе позволить потерять тебя, - Чанбин посмотрел на дрожащего Чана. - Пошли ко мне? — Угу. Парни, провожаемые удивлёнными взглядами наблюдавших людей, направились к дому Чанбина, стоящему в пяти минутах ходьбы. Каждый шаг давался тяжело, оба еле переставляли ноги и дрожали от мороза, который заставлял одежду затвердеть, а кожу - побелеть и покрыться тонкой ледяной корочкой от воды. У Чана было много вопросов, но он ничего не говорил, боясь нарушить тишину и тепло между ними. В груди наконец-то нет боли, а в голове плохих мыслей, есть лишь Чанбин, крепко держащий и прижимающий к себе. Парни зашли в квартиру. Щёки мгновенно покраснели от смены температуры, кончики пальцев закололи. Чанбин завёл Бан Чана в ванную комнату и быстро сходил за сменной одеждой. Парни разделись и стали под тёплый душ, разогревая тело и лёгкие. Чанбин аккуратно промыл рану на ноге Чана и замотал на неё влажное полотенце. Потом оба оделись и прошли вглубь квартиры, а затем обессиленно свалились на диван, закрывая глаза. Парни проснулись лишь следующим вечером. Они оба чувствовали себя плохо: болели голова и спина, морозило, слабость во всём теле. Благо, у Чанбина был градусник, парни поочерёдно поменяли температуру, у обоих оказалось больше 38. Рана на ноге Чана болела, но не кровоточила. Чанбин осторожно намазал её противовоспалительной и обезболивающей мазью и бережно перевязал бинтом. Потом оба приняли лекарство от простуды, попили тёплого чая и снова легли спать. Так прошло три дня, ничем не отличавшиеся друг от друга, парни просто вставали и пили лекарство или немного ели. На четвёртый день Чанбин почувствовал себя лучше, Бан Чану тоже стало немного лучше. Они проснулись, но не спешили вставать, нежась на диване, обнимаясь под пледом. — Чан, ты как? Как нога? — Намного лучше. А ты? — Я, кажется, почти выздоровел. — Отлично, - Чан улыбнулся. - Чанбин, спасибо тебе, что прыгнул за мной и спас. — Не за что, - Чанбин потрепал Чана по волосам. - Ты только больше не делай так, хорошо? — Хорошо. — И ещё, - Чанбин взял руки Чана в свои и поцеловал шрамы на запястьях, а потом разбитые костяшки, - перестань ранить себя, я обожаю твои руки, - затем поцеловал в лоб. - Выкинь плохие мысли из головы, и что бы ни случалось, борись и живи, - а затем поднял футболку выше груди и поцеловал в левую часть груди. - Больше ты не почувствуешь боли, я вылечу твою душу. Бан Чан едва не заплакал, он никогда не слышал таких тёплых слов. Он крепко обнял Чанбина и практически невесомо коснулся своими губами его, обжигая их горячим от температуры дыханием. Чанбин несколько секунд бездействовал, а потом подарил Чану ответный более смелый поцелуй, нежно гладя большими пальцами его щёки. Он сминал его губы и делал это так мягко, что Чан мычал от приятных ощущений. Чан положил руки на широкую подкачанную грудь Чанбина и активно отвечал на поцелуй, посасывая его пухлые губы и временами облизывая их. Чанбин одной рукой зарылся в его волосах, а второй накрыл ладонь Чана, сплетая пальцы. Чан слегка дрожал от чувств: с ним рядом есть человек, который не осудил, принял и полюбил, спустя 14 лет... Хочется кричать от счастья, но некому, лишь Чанбину: — Чанбин, я люблю тебя! - громко сказал Чан, крепче прижимаясь к Чанбину. — Я тоже люблю тебя, - ответил тише Чанбин и поцеловал Чана в лоб. Чан снова поцеловал Чанбина, углубляя поцелуй, с большим напором, переставая контролировать себя. — Чан, постой, - сказал Чанбин, слегка отстранившись от него. - Мы не можем сейчас, ты ещё слаб. — Пожалуйста, - Бан Чан умоляюще посмотрел на Чанбина. Чанбин потрогал его лоб, тяжело вздохнув от наличия немаленькой температуры, и вновь приблизился к Чану. — Почему ты хочешь это сделать? Я уверен, что первый у тебя, но первый раз особенный. Почему ты хочешь отдать его именно мне? Ты не будешь потом жалеть? — Я хочу, чтобы мой первый раз был с тобой, потому что ты единственный, кому я дорог. Мои шрамы и плохие мысли заметил только ты, хотя и сказал об этом только сейчас. Только ты вытащил меня из реки, хотя мог утонуть вместе со мной, другие люди просто смотрели. Такие добрые слова в свой адрес я услышал лишь от тебя, мне никто не говорил подобного больше 14 лет. Да, может я так хочу из-за температуры, может это просто бред, но жалеть я не буду. Я люблю тебя, Чанбин. Это я понял, когда ты вытащил меня и обнял. — Тогда давай обсудим, чтобы не сделать ничего лишнего, - Чанбин взял Чана за руку, заверяя, что поддерживает и не осуждает. - У меня тоже это первый раз, но я ощущаю себя сверху, однако могу быть снизу, если хочешь. — Будь сверху, я скорее пассив. Мне, в принципе, без разницы сам способ действий, но, если можешь, не будь жёстким. — Хорошо, Чан-и. Ну что, начнём? Бан Чан вместо ответа снял футболку и аккуратно положил её на спинку дивана, Чанбин сделал то же самое. Парни сблизились и снова слились в поцелуе, склонив головы вправо. Чанбин навис над Чаном, зарывшись ладонями в его волосы. Их живот и грудь соприкасались, обжигая друг друга: Чан - температурой и желанием, а Чанбин - страстью, которую долго сдерживал. Чанбину давно нравится Бан Чан, с шестого класса младшей школы, когда им обоим было по 12. Тогда он впервые осознал, что "любит мальчиков, а не девочек", как он сказал матери, которая восприняла это не совсем спокойно: отругала и поставила в угол. Тогда его 8-летняя сестра принесла ему сладкий батончик, пока мама не видела, и сказала: "Но ты всё равно самый лучший оппа". Впоследствии мать приняла его и даже просила познакомить её с избранником, на что получала отказ, потому что "мам, это Бан Чан из моего класса, но я ещё не встречаюсь с ним, не знаю, как признаться". В этом плане Бину повезло, ведь многих других гомосексуалистов не принимали; его отец не знал об этом, так как ушёл из семьи через 5 лет после рождения дочки. Чанбин пытался как можно чаще разговаривать с Бан Чаном, но тем кроме школы не находил, лишь иногда спрашивая банальные вопросы типа "как дела". Он стеснялся заговорить с ним о любви, ведь не знал, примет ли он. А когда заметил порезы на запястьях и разбитые костяшки в первый раз, едва сдержал себя, чтобы не расплакаться прямо в классе. Он тайком клал батончики и конфеты Чану в рюкзак. Одноклассники не знали об этом - он тщательно скрывался. Но сейчас можно быть открытым и не бояться своего желания, ведь Чан тоже любит его и хочет. Чанбин оставил губы Чана в покое, напоследок чмокнув их, и спустился к шее. А тут началось то, что сносило Чанбину крышу: Бан Чан начал громко стонать, - видимо, это его эрогенная зона. Шея Чана мускулистая от частого пения и читки и покрыта венами, ведь в спортзале он не оставлял её без внимания. Здесь Чанбин задержался, покрывая поцелуями каждый миллиметр несколько раз, легонько покусывая и ставя отметины, обводя языком вены. Чан стонал без умолку, цепляясь руками за его крепкие плечи, его голос иногда поднимался до таких высоких нот, которые он очень редко брал в песнях. Когда Чанбин ставил синеватые следы, Чан неосознанно поднимал таз, иногда задевая пах Чанбина, заставляя его тоже срываться на стоны. Благо, оба были в свободных штанах, а то сейчас уже лежали бы без одежды. Чанбин спустился ниже, переходя поцелуями на ключицы и грудь. Чан глубоко дышал, пытаясь сдерживать стоны, чтобы, не дай бог, не услышали соседи, они же всё-таки в квартире, однако это слабо получалось. Чанбин лизнул правый сосок и слегка сжал его губами, отчего Чан застонал, закусив губу и сжав плечи Бина. — Чан-и, ты такой чувствительный. Сколько же ещё эрогенных зон на тебе? - прошептал Чанбин прямо в ухо Бан Чана и взял мочку губами, вызвав новый стон. — Ах, Чанбин, как горячо~. Чанбин улыбнулся и немного оттянул мочку, посасывая её; новый громкий стон не заставил себя долго ждать, дополняясь толчком бёдер. Бину очень понравилось вызывать стоны Чана, но так долго истязать обоих он не может: нужно двигаться ближе к тому самому. Он оставил пару поцелуев на шее и ключицах и остановился на сосках, снова слыша выкрики наслаждения. Бан Чан, когда Чанбин посасывал один сосок и мял пальцами другой, толкнулся бёдрами так, что задел его пах. Чанбин, продолжая ласкать бусинки, накрыл свободной рукой его пах. — Чанбин, я сейчас, кажется... — Так скоро? — Ты делаешь всё так нежно, что я еле сдерживаюсь. — Может, тогда перейдём к следующему? — К тому самому? — Да. Не боишься? — Ты спас мне жизнь, как я могу бояться тебя? Я доверяю тебе. Чанбина тронули такие слова, он улыбнулся и, прижавшись к Чану, поцеловал его, но долго не задержался на губах. Он поцеловал верхние кубики шикарного - даже лучше, чем у него - пресса Чана и спустился ниже, по кубикам к низу живота. Дойдя до резинки штанов, он посмотрел на Чана, убедившись в его уверенности, и немного оттянул так мешающие сейчас штаны. Чан приподнялся, чтобы Чанбин смог снять штаны полностью, что тот и сделал, выполнив это действие особенно аккуратно у ног. Затем Чанбин снял штаны с себя, давая немного свободы стояку, вставшему уже давно. Чан присел, втянув Бина в поцелуй, и засунул руку ему под нижнее бельё, касаясь органа. Чанбин застонал в его губы и толкнулся в руку. — Ах, Чан-и, я скоро.. Давай дальше? — Угу, - Чан снял трусы, на которых осталось мокрое пятно. Чанбин сделал то же самое и невольно удивился: у обоих одинаковые размеры. Бан Чан наклонился и коснулся головки губами, отчего Чанбин чуть не подавился воздухом, затем взял её в рот. Чанбин схватился за спинку дивана, судорожно вдохнув. Бан Чан брал в рот то меньше, то больше, медленно двигая головой, посасывал. — Боже, Чан, где ты так научился? - спросил Чанбин, едва не задыхаясь. — Я люблю леденцы, - хрипло ответил Чан, вернувшись к губам Чанбина. Поцелуй длился недолго. Чанбин навис над Чаном и, облизав палец, медленно ввёл его внутрь. Чан зажмурился и сжался. — Больно? — Я потерплю. — Я не хочу, чтобы тебе было больно, - Чанбин мягко поцеловал Чана и убрал палец, массируя им вход. — У меня нет смазки, придётся подольше затянуться. Чанбин нежно, без напора, целовал Чана и постепенно вводил палец. Как говорится, тише едешь — дальше будешь, и в этом случае сработало: Чан принял в себя палец, а потом ещё один и третий тоже. — Бини, я готов, - сказал Чан, еле сдерживая оргазм. — Хорошо. Если больно, сразу говори. — Хорошо. Чанбин устроился поудобнее и приставил свой орган ко входу, медленно входя. Чан сжал плед руками и протяжно застонал, ногами прижимая Чанбина ближе. — Всё хорошо? Не больно? — беспокоился Чанбин. — Всё хорошо, приятно~. Продолжай, Бини. Чанбин начал медленно двигаться, целуя Чана в губы, отвлекая, ведь тому 100% хотя бы немного неприятно, первый раз всегда так. Чтобы исключить неприятные ощущения, Чанбин много раз останавливался, двигался плавно, мягко целовал. Чан, в свою очередь, шире разводил ноги, чтобы Чанбину было больше места для движений, и целовал Бина в шею, невольно оставляя следы. Если бы это сняли и выложили на какой-нибудь порносайт, многим было бы скучно смотреть, ведь каких-то особых моментов не было. Парни не пытались пробовать что-то новое, просто занимались любовью. Не сексом — любовью. И каждому было хорошо, потому что обы были нежны. Чанбин не срывался на быстрый темп, как бы его не накрывало эмоциями, а Чан и не просил, целовал шею, оставляя минимум отметин. Они, неожиданно для себя, затянулись на час, оба кончив после этого. Затем вытерлись салфетками и снова легли рядом. Бан Чан лежал на груди Чанбина, а Чанбин обнимал его, перебирая волосы. — Спасибо тебе, — тихо сказал Бан Чан. — И тебе спасибо, чудо моё. — Поехали к моей бабушке в Австралию? Она должна узнать про тебя. — Сначала выздоровеем до конца и решим, что делать с учёбой, а потом поедем, — Чанбин поцеловал Бан Чана в лоб. — Я теперь не один...