What Fools These Mortals Be

— Ш-ш-ш, милый, не дергайся — и твоя смерть будет безболезненной. Приятной, возможно. Я умею убивать так, что мои жертвы наслаждаются своей смертью. Страх заполонил все сознание молодого юноши, заботливо заворачивая в удушающую пелену из сандала и металла с цитрусом. Он был высок и хорошо сложен, случалось ему и попадать в драки — но руки неизвестной, пусть и изящные, появившиеся будто бы из ниоткуда, обвившие чувственно плечи и шею — как не обнимала ни одна девушка — держали его крепко. Холодная и острая сталь на горле чувствовалась резко — на контрасте с горячим, прерывистым дыханием, обжигающим кожу. — Владычица тайн, Мать всей магии Мистра, защити верного жреца своего… Ответом на еле слышный шепот — едкий, безумный смех над ухом. — Громче, милый, богиня же не услышит. А я хочу, чтобы она услышала. Жрец почувствовал прикосновение губ к уху — сухих и пылающих, будто в горячке. — Я не могу добраться до тебя, проклятая ты сука. Но придет день — и ты так же, как и этот щенок, почувствуешь лезвие моего кинжала на своей шее. Я выпущу и выпотрошу всю твою суть — так же, как и его. Неуловимое движение, блеск стали в неверном свете свечей — и поток алого вырвался наружу, не дав умирающему даже захлебнуться криком. Когда Гейл открыл глаза, то сразу поискал глазами вокруг алое пятно — но Доан рядом не оказалось. Двое других его извечных спутников, Лаэзель и Астарион, сидели на одной из каменных скамеек в паре шагов от статуи Мистры. Они о чем-то вяло переговаривались: гитиянка была, как всегда, настороже и внимательно следила за всем, вампир же напротив, вальяжно растянулся, прикрыв глаза. — Где Доан? — спросил у них волшебник. Астарион чуть поднял голову и лениво оглянулся. — Рядом вроде была. Лаэзель? — Спустилась вниз, как только ты отправился говорить со своей богиней. — Ты отпустила? Гитиянка вскинула брови. — Нам за ней и по нужде ходить? — Дерьмо, — Астарион мгновенно оставил напускную расслабленность. — Помнишь, что случилось в прошлый раз, когда мы оставили ее на пару минут с той жрицей? — Если Доан не научится контролировать себя — тем хуже для нее. — она пожала плечами и выдала встречное предложение: — Мы всегда можем ее убить. — Лаэзель! — возмущенно воскликнули оба. Она устало вздохнула, явно не в настроении с ними спорить. — Глупая исcтик. Все не могу понять, что в ней такого. Зачем я соглашаюсь с вами, другими исcтики. Знаю, что ее смерть меня расстроит. К сожалению, — Лаэзель еще раз сокрушенно вздохнула. — Давайте дальше нянчиться. Идем, чем больше слов, тем больше последствий. Оказавшись в подвальном помещении, Астарион в первую очередь потянул носом. — Кровь. Но не кровь Доан. Свежая. Чудесно, меньшего я и не ожидал. — Где? — настороженно бросил Гейл. Троица поспешила в направлении, указанным вампиром, и в небольшом закутке они обнаружили Доан, явно пребывавшую в трансе. Глаза ее были закрыты, а с полуприкрытых губ срывалось учащенное дыхание. От убийства она испытывала удовольствие определенного рода: наверное, Гейл никогда к этому не привыкнет. Ему только очень хотелось верить, что оно было не такое яркое, как от близости с ним. С кинжала в ее правой руке все еще капала кровь, которой здесь было уже небольшое озерцо: труп лежал перед ней, лицом вниз. Гейл присмотрелся к одежде и не сдержался от приглушенного витиеватого ругательства. Жрец Мистры. Лаэзель фыркнула и сложила руки на груди. — Детская мелочность. От резкого звука ее голоса Доан мгновенно очнулась и оглядела спутников. Остановила взгляд на Гейле, сощурилась. — Богиня не захотела общаться со мной лично, — тяжело выдохнув, сказала Доан. — И я решила отправить ей особое послание. «Ты не возьмешь меня с собой?» Недоумение с обидой отразились на ее лице, когда он сказал, что ему нужно поговорить с Мистрой наедине. Тогда ему это показалось забавным: богиня ни за что бы не позволила их встрече случиться — к счастью. Едва ли даже Гейл мог представить, что Доан могла ей наговорить. В ответ на ее вопрос он усмехнулся, но она явно расценила его веселье по-своему — брови на ее переносице столкнулись друг с другом так сильно, что рисковали больше никогда не распрямиться. Доан не оставила бы это просто так, разумеется. Когда он привыкнет, что она, не получив желаемого или столкнувшись с какой-то проблемой, всегда прибегает к одному и тому же решению? — Это был абсолютно глупый поступок, — бросил волшебник с раздражением. — Ты не можешь меня осуждать! — прошипела Доан, направляя на него острие кинжала. Глупая, неконтролирующая себя, инфантильная девчонка, подумал Гейл, чувствуя легкий разряд молний на своих пальцев — Плетение ответило на его негодование. Астарион перевел взгляд с Бааловой дочери на все более мрачнеющего Гейла. Встретился с обеспокоенным взглядом Лаэзель, которая пожала плечами, и осторожно произнес: — Я думаю, что нам всем сейчас лучше успокоиться и поскорее убраться отсюда. Доан, милая, ты не могла бы убрать кинжал? Она сжала губы в линию, посмотрела на вампира, на кинжал в своей руке, который яростно сжимала. С тихим недовольным рыком убрала его, подчинившись просьбе, и, не произнеся больше и слова, с гордо поднятым носом прошла мимо всех к выходу. — Это она! Она убила послушника! Трое Пламенных Кулаков в сопровождении Стального стража с большим сомнением оглядели четырех не очень безобидно и доброжелательно выглядящих спутников: напряженную, как струна, гитиянку с мечом из причудливого металла, бледного и плотоядно скалящегося эльфа, архимага в изящной черной мантии, мрачного, как тень, — и красноволосую полуэльфийку, которая среди них выглядела наименее опасной — если только не пытаться заглянуть ей в глаза. Доан сквозь зубы пробормотала что-то неразборчивое и потянулась рукой туда, куда спрятала кинжал. Но застыла и нахмурилась под тяжелым взглядом Гейла, скривившего губы. Немую, затянувшуюся паузу прервал механический голос Стального стража: — Доан, также известная как Кровавый Рассвет, — почетная гостья города и лично эрцгерцога. За клевету в сторону почетного гостя полагается полгода каторжных работ, гражданин. Пожалуйста, проследуйте в место задержания. Суд определит более точную меру наказания. — Что?! Да вы с ума посходили?! Я ВИДЕЛ! Человек убит! ОНА убила! А на каторгу — мне? Насколько еще должен прогнить этот город под Горташем? — Это ты зря, парень, — устало вздохнул главный из стражников. — Если бы твою… кхм, ошибку мы бы еще замяли, то с оскорблением эрцгерцога Горташа ты рискуешь наговорить на пожизненное. Жрец ты или нет. — Да Горташ может поцеловать меня в задницу! — Хорошо. Тогда вяжите его, — он вздохнул еще раз и кивнул подчиненным. Спустя несколько минут криков, возни, завершившимся крепким ударом одного из Кулаков, вся компания удалилась. Немногочисленные зеваки начали расходиться — представление закончилось, едва успев начаться. Астарион перестал сдерживаться и начал хохотать в голос. — Хотел бы я сказать, что в этом проклятом городе ничего не меняется, но нет, за двести лет стало только хуже. Милая, насколько сильны чувства самозванного лорда, что тебе и до суда доходить не нужно, стража все решает на месте? — Замолчи, — Доан сверкнула глазами в его сторону. — Просто… замолчи и не произноси и слова. — Чтобы не иметь возможности отметить эту превосходную драму? Пока ты режешь из ревности мальчишек в услужении богини, чьи-то неразделенные томления оказываются весьма полезны. — Это контроль, — дернул подбородком Гейл, даже не взглянув в сторону Астариона или Доан, сделал вид, что абсолютно не понял намека и будто бы очень увлечен прохожими на площади. — Придет время — и нам, возможно, придется прорываться с боем по этим улицам даже ради простой прогулки. — Если Горташ делает это из-за чувств, он дурак, — хмыкнула Лаэзель, неосознанно разряжая обстановку. — Но я сомневаюсь. В любом случае — жаль. Я надеялась узнать, что внутри этой консервной банки. Значит, в следующий раз. Гейл пребывал в мрачном настроении весь остаток дня. Только Доан начинала казаться ему адекватной и понимающей, происходило что-то вроде этого убийства. У него было невероятно долгое терпение и понимание, но все же и им приходил конец. Либо он должен был находиться возле нее круглые сутки, иногда фактически упрашивая: «Доан, пожалуйста, оставь в покое этого человека, нет никакого смысла убивать его», либо смириться с кровавым следом из трупов, что она оставляла за собой. Горташ же смирился. И даже больше, чем смирился, — решил, что ему это удобно и выгодно. Гейл презрительно поморщился, но усилием воли подавил гнев. Это сейчас наименьшая из проблем. «Ты присоединишься к множеству тел, что вымостят дорогу в мою алую обитель». Это, кажется, она сказала Кетерику. Гейл по-прежнему не знал, восхищаться ли ему извращенной, но изящной поэзией фразы, или поразиться самому себе — в том, что он уже не видел в этой фразе чего-то необычного или жуткого. Гейл отказывался принимать правду, которую знал с самого начала: она безумна, и он ничего, абсолютно ничего не может с этим поделать. Если так и останется человеком. Вечером Доан подкралась к нему в полумраке их отдельной комнаты в Эльфийской песне, где он тщетно пытался сосредоточиться над своей книгой с заклинаниями, постоянно соскальзывая в неприятные рассуждения. Забралась к нему на колени, обняла, пытаясь забраться пальцами под одежду. От нее пахло сандалом и цитрусом, а также чистотой и свежестью недавно принятой ванны. Только чуть влажные алые волосы сохранили едва уловимый запах железа, который ни с чем нельзя было спутать. Гейл вдохнул его, не сопротивляясь желанию обнять ее в ответ и прижать к себе. На Доан была только легкая ночная рубашка. Что-то новое, чего раньше на ней не видел: шелковое, неожиданно пастельного оттенка — ни черного, ни алого. Она привычно потянулась губами к его шее, щекоча дыханием. — Злишься? Он чувствовал, что уже не испытывает злости, мягко поглаживая ее обнаженное бедро. Только как-то отстраненно подумал о том, что они же помнут книгу, надо бы ее убрать. — Гейл? Глаза ядовито-зеленые, темные. Такие непривычные без ее вечной черной магической подводки. Темные круги под глазами почти незаметны, и цвет лица от теплого света в комнате почти здоровый. Кончики полуэльфийских ушей, проглядывающих сквозь волосы, довершали картину. Она была очаровательно-милой в этот момент. Можно почти забыть, что это Баалова дочь, безжалостная убийца, которая в любой момент может обернуться четырехруким шипастым демоном. Он прикоснулся к ее щеке, провел по волосам, и Доан счастливо улыбнулась. — Столько хотел тебе рассказать. Она моргнула. Прижала его ладонь к своему лицу. — Расскажи сейчас. И Гейл рассказал: о Карситском Плетении, что по незнанию заточил в своем теле, о том, насколько его опасается Мистра, о ее приказе отдать корону ей. Постепенно переходя на рассказ о том, как сможет контролировать «свое» Плетение с помощью Короны Карсуса, Гейл все больше чувствовал воодушевление. Доан не перебивала, слушала. Улыбалась. Знакомый стальной огонек зажегся в ее глазах. — Значит, ты сможешь контролировать силу, которая способна уничтожить город? Мне нравится. — прошептала она и закусила губу. Он усмехнулся. Ухватилась за самое понятное для себя, конечно же. — В том числе. Но я бы нашел ей другое применение. Магия — это инструмент, лишенный морали, каким она всегда должна была быть. Я хочу создать такой инструмент. Я верю… знаю, что смогу это сделать. Доан снова улыбнулась. — Разумеется ты сможешь. Пусть та сука знает, что ты способен ее убить. Гейл хмыкнул. — Вряд ли. Мистра до сих пор думает, что я не способен достичь чего-либо и управлять силами, которые людям недоступны. Пусть так. Это удобно. Доан чуть нахмурилась и отвела взгляд. — Джахейра как-то сказала накануне, что все, что ты делаешь, — это ради… нее. Гейл вскинул бровь. Так вот в чем было дело. Возможно, эта мысль была не так далека от правды, как бы ему хотелось, а Джахейра была чересчур проницательной. Свести счеты с Мистрой было бы... приятно. Но он мог понять, почему это не понравилось Доан. Арфистка наверняка попыталась выразиться как можно более поучительно, не понимая, что делает хуже даже не себе. Расшатанное ментальное состояние Бааловой дочери могло плохо кончиться для слишком многих. — Джахейра подозревает тебя с проклятых земель и с тех пор же недолюбливает. А еще у нее слишком большой опыт общения с детьми Баала в прошлом. Меня она тоже не слишком обожает. Поэтому не воспринимай ее слова всерьез — лишь как желчные насмешки. — Да, но потом ты пошел к ней, и я представила… — Доан выдохнула и сжала пальцы в кулак, а потом резко приблизилась и взяла его лицо в свои руки. — Я убью любую, кто попробует тебя отнять у меня, богиня она или нет. Ты мой и только мой, Гейл. Безумие со страстью переливались яркими чувствами в ее зеленых глазах. Да она же одержима. Им. Эта мысль подарила ему не лишних опасений или тревог, которых было с лихвой, но… возбуждение. — А ты — моя? Доан еще раз прерывисто выдохнула и почти что с яростью поцеловала его. Спустя несколько мгновений ее ночная рубашка легла легким шелком на пол — рядом с книгой Гейла. Алый поток страсти увлек его так сильно, что он даже не успел переместить их обоих на кровать, счел, что и кресло достаточно удобное. Запоздало волшебник подумал и о том, что в этот раз не укрыл их комнату магической тишиной. Но он был уверен в себе, влюблен и счастлив. А все остальные могли катиться в ад.