What Fools These Mortals Be

Жизнь Гейла Декариоса — череда сплошных ошибок. Он хотел силы. Власти. Могущества. Забрать их у женщины, которую, как ему казалось, любил. Но в попытках чуть не умер сам, растерял почти всю свою магию, превратился в ходячий апокалипсис и навсегда разрушил все отношения с той, с кем поступил несправедливо. Ошибся. Чудовищная ошибка, чудовищные последствия. Гейл смирился с ней и со своей судьбой, принял решение — умереть так, чтобы никто не пострадал, а в лучшем случае — так, чтобы искупить себя. Когда же ему наконец представился случай, он снова посчитал свое решение ошибкой. Оказалось, что умирать ему вовсе не хочется. Ему так сильно захотелось жить, что Гейл решил сохранить жизнь себе и уже другой женщине, что, прижимаясь к нему, горячо шептала: «мы найдем иной выход». Разумеется. Что еще она могла ему говорить? Он покачал головой, посмотрев на тонкую фигуру на фоне заката. Доан не обернулась, хотя не могла не услышать его шаги. Солнце ярко подсвечивало алые волосы, и ветер почти создавал иллюзию кровавого пламени на крыше Змеиной крепости, где Гейл нашел ее. Среди проклятых земель стоял единственный оплот света, где нашли убежище несколько десятков обычных людей и их защитников. Он привел туда Доан — и они все мертвы. Меньшее зло, подумал тогда Гейл, ведь его алая мечта была ценнее. Что ему делать сейчас, когда именно она оказалась злом большим? Смиренно ждать, пока Темный Соблазн завалит весь город трупами? Несколько десятков в «Последнем свете» против сотни тысяч жителей Врат Балдура. Что дальше, Гейл? Он подошел к каменному ограждению стены и устало оперся на него. Взглянул на город внизу. — Убийственная Греза… Багровое Пламя… — насмешливо, но холодно хмыкнул волшебник. — Я ведь почти заставил себя поверить, что ты жертва. Выдумал себе удобную глупость. Гейлу слишком хотелось думать именно так. Прекрасная дева, что всю жизнь ждала именно его — того, кто может ее спасти. Но ни в защите, ни в спасении Доан не нуждалась. Защищать скорее следовало остальной мир — от нее. — Скажи, наконец, правду. Мне в лицо — я хочу все же услышать ее от тебя. Он взглянул на нее, ожидая ответа, но она лишь продолжала смотреть на город. — Доан, — с нажимом повторил Гейл. — Зачем Баал создал тебя? Красное солнце отразилось в темной зелени ее глаз, когда она наконец обернулась. Ответила бесцветным голосом, словно произносила сухие, ничего не значащие факты: — Чтобы я уничтожила этот мир. Убила всех, до единой живой души, — и с последним кровавым рассветом умерла на алтаре моего бога, Повелителя Ужаса и Убийств, моего Темного Отца. Чудесно. Гейл с мрачным удовлетворением кивнул. — Кровавый Рассвет, последний перед гибелью мира... Значит, это была не просто красивая метафора с преувеличением. Кто бы не придумал тебе этот титул, он смотрел в самую суть. Доан ничего не ответила. Но что она могла сказать — кроме того, что уже сказала и сейчас, и ранее? Чего он ожидал от нее сам? Наверное, чего-то… менее катастрофичного и фатального. Чего-то, на что мог бы закрыть глаза. Волшебник устало произнес: — Все эти смерти, страдания, разрушения… Это все из-за тебя. Ее губы раскрылись, чтобы произнести его имя, но Гейл не дал ей, остановив жестом. Доан предприняла другую попытку — кажется, все-таки оправдаться: — Моя память… Он поморщился и прикрыл глаза, дотронувшись пальцами до переносицы. — Прекрати. Даже не произноси этого вслух. Она еле слышно, прерывисто выдохнула. — Ты сделаешь только хуже, продолжив считать меня достаточно глупым, чтобы верить тебе. Это удобное оправдание перестало быть твоим щитом еще в проклятых землях, Доан. Я подыгрывал, думая, что… — Гейл раздраженно взмахнул рукой, не позволив себе уйти в мысли о чувствах к ней. — Сейчас это не имеет значения. Ты — все еще тот самый человек, который обрек Побережье мечей, а, возможно, что и весь Фаэрун на гибель. Ты — Темный Соблазн и Кровавый Рассвет, дочь и Избранная Баала, верховная жрица его культа. Создательница Абсолют. Он чеканил каждый ее титул, словно приговор, смотря ей прямо в глаза. — Прошлое можно изменить и исправить, если оно останется прошлым. Но это не твое прошлое, Доан. Это — настоящее. Она стояла прямо перед ним — та, что разрушала одним своим прикосновением все лучшее, светлое, правильное. В мире вокруг. В его душе. Красные волосы в очередной раз взметнул ветер, заставляя их пылать кровью на солнце, а лицо Доан было белее белого. Ее взгляд — убийцы — был тяжел, но печален, словно морось осеннего утра над болотными могилами. Он мимолетно подумал — какая прекрасная личина для скрывающейся внутри тьмы. Баал не зря сделал ее именно такой. — Гейл… Доан неуверенно протянула к нему руку — но тут же одернула ее, когда он холодно усмехнулся. — Я должен был пожертвовать своей жизнью — чтобы хоть частично отменить то, что сделала ты. — Ты знаешь, я никогда не желала твоей смерти. — Это был всего лишь твой страх. Теперь все предстало перед ним в ясном свете: Доан боялась умереть — намного сильнее, чем он сам, — а еще боялась, что Гейл убьет ее. Опасалась и за свою иллитидскую «зверушку», над которой планировала вернуть контроль. Были ли ее чувства к нему игрой? Она хорошая актриса, Гейл знал это, но все же недостаточно хорошая — абсолютно все ей сыграть бы не удалось. Нет, правда была в том, что Доан пользовалась им и его чувствами, переплетая их со своими. Ее же собственные «чувства» — неутолимая похоть к единственному человеку, что она не смогла убить. Любопытство и нежелание потерять новое развлечение. Игра, в которой Кровавый Рассвет слишком заигралась и увлекла его с собой, настолько, что он поверил — вдруг с ней, именно с ней у него получится? Ему казалось, что она понимала его, восхищалась им. Что, если Гейл всего лишь хорошо вписывался в ее безумие? «Миллионы, миллиарды смертей» — ее слова, хриплым шепотом и с поволокой во взгляде. Доан знала, что его смерть каскадом повлечет остальные. — Просьба Мистры перестала казаться мне бессмысленной. Он не стал уточнять, но Доан хватило и одного упоминания богини — она встрепенулась, и сжала пальцы в кулак. Низким, тяжелым голосом почти что сплюнула ядом: — Мистры? Черты ее лица заострились в злое и хищное выражение лица, глаза резко вспыхнули гневом. — Той, что жаждала твоей смерти, когда ты сам так не хотел умирать, Гейл? Но хотел, чтобы кто-то любил и обожал тебя, просил, нет... умолял тебя остаться в этом мире. Может быть, ты надеялся, что это будет твоя богиня, — голос Доан надломился, но она сделала вдох и продолжила с новой силой, — но у тебя была только я. Чудовище, которое убило тысячи людей и еще больше заставило страдать. Монстр, который захотел, чтобы ты, Гейл, именно ты остался жить. Резкая тоска от ее слов была странно приятной. В полных отчаяния проклятых землях он в самом деле желал ее — прикосновений и слов, желал как ничего больше, — в отчаянных поисках причин, чтобы жить. Поэтому даже сейчас ему захотелось коснуться ее, почувствовать тепло ее тела, зарыться в алые волосы и вдохнуть запах резкой крови, терпкого сандала и сладкого цитруса. Забыть обо всем и раствориться в ней, рассказать ей, как она не права. Но прежде, чем Гейл позволил этим мыслям окончательно овладеть собой и претворить их в жизнь, Доан неуловимо-быстрым движением выхватила из-за пояса свой излюбленный длинный кинжал. Солнце блеснуло на стали — и он неосознанно сделал шаг назад: Гейл слишком хорошо знал, сколь быстро она умела им рассекать плоть. — Ты мог умереть героем, но решил поддаться эгоистичным и низменным желаниям. Жалеешь? Что же, у тебя еще есть шанс стать тем, кем ты так хочешь казаться. Кривая и мрачная усмешка словно расколола бледное лицо. Но прежде, чем он успел задуматься, — неужели она попытается в самом деле его убить, — Доан подняла подбородок и направила лезвие к своей шее — к его почти паническому удивлению. — Убей меня. Тебе даже не нужно жертвовать собой, — ее речь стала неровной, с придыханием. — Всего лишь надавить сильнее, я помогу, расскажу, покажу, ведь я знаю, как лучше. Перережешь сонную артерию — моя кровь хлынет на тебя потоком, будь готов. Быстрая смерть, почти безболезненная. Глаза Доан сияли блеском чистого безумия. Нет, он был не прав. Она не боялась умереть, напротив... желала своей смерти?.. Как и тогда, в проклятых землях. Со все нарастающей тревогой Гейл напряженно следил взглядом за ее пальцами, сжимавшими рукоятку кинжала до белизны в костяшках. Он медленно и аккуратно раскрыл собственную ладонь, приготовившись сплести заклинание. Не дождавшись ответа, Доан еще одним неуловимым движением перенесла руку ниже, направив острие себе в одно из межреберий, слева. — Слишком много крови? Вонзи в сердце. Символично. Усмешка превратилась в оскал, обнаживший белые зубы. Чем дольше она говорила, тем больше ее голос срывался с шепота до высоких тонов. — Поверни несколько раз, чтобы наверняка, будь готов, что придется приложить силу. Будет больно, но тоже быстро. Все еще не нравится? Доан рассмеялась — и безумие рассыпалось в ее голосе звонкими нотами. Снова опустила руку ниже, теперь справа, под ребрами. — Тогда здесь, несколько раз. Много важных сосудов, много боли. Я истеку кровью, но изнутри. Умирать буду долго, тяжело. — Прекрати, — наконец глухо произнес Гейл. Слишком болезненно жгло внутри с каждым ее словом, пока она перебирала варианты своей смерти. Ответом ему был очередной фальшивый и надрывный смешок. Ее глаза блестели так сильно, что будто бы вот-вот слезы проложат дорожки по щекам. Чудесно. Чего он добился? Приступа психоза? Будто ее обычной стабильной непредсказуемости было мало. Нужно было ее остановить, не дав зарезать себя... или все же его — в приступе отчаяния. — Ты не хочешь пачкать руки вовсе! — воскликнула Доан. — Как же я могла забыть! Из нас двоих ты — художник, а я — безумный мясник. Еще одним резким движением она бросила кинжал, и он жалобно звякнул лезвием о камень. Обернулась к стене, перегнулась через нее. — Здесь достаточно высоко, мне ни за что не пережить такого падения, — с энтузиазмом сказала Доан. Она развернулась и, легко подпрыгнув, села на край. Опасно откинулась назад — так резко, что Гейл даже дернулся и сделал шаг вперед. Проклятая безумная женщина. Он остановился прямо перед ней, когда понял, что Доан все же не собиралась падать, и гневно свел брови на переносице. Глядя на ее широкую улыбку, Гейл чувствовал смесь неприятного страха за ее жизнь — вместе с нарастающей злостью, кричавшей о том, чтобы схватить ее и сделать… что-нибудь. — Ты знаешь достаточно громовых и ветряных заклинаний, — почти буднично сказала она, перекинув ногу на ногу и начав качать верхней. — Выбери любое, по своему вкусу. Давай же, Гейл, используй Плетение. Мистра одобрит. Последние два слова Доан произнесла с такой желчью, что ее яд почти можно было ощутить в воздухе. Они окончательно заставили его забыть о терпении и понимании, и Гейл в самом деле поднял руку, начав сплетать заклинание. — Non movere, — произнес волшебник, и фиолетовый поток окутал Доан, обездвиживая ее. Прежде, чем под действием силы тяжести она бы в самом деле успела опрокинуться назад, Гейл сделал еще один шаг вперед, подхватил ее на руки — чтобы отнести подальше от стены. Он был уверен, что Доан заслуживала многих наказаний — за все, в том числе за то, что разозлила его и заставила волноваться. Но смерти? Не дождется. Нет покоя нечестивым. — Думаю, наш разговор стоит продолжить в другом месте, где у тебя будет меньше шансов навредить себе и мне. Без острых предметов. В прошлый раз, когда ты грозилась сделать со мной... разное, у меня получилось тебя привести в чувство, я хорошо запомнил, — Гейл усмехнулся, глядя на то, как яростно она впилась в него взглядом, потеряв возможность двигаться. — Иногда даже я забываю, что с тобой надо действовать... иначе. Viam sapientiae! Архимаг взмахнул рукой, которой держал Доан за бедро, и шагнул вместе с ней в открывшийся портал.