Охана

      На экране в кабинете Рогозиной появляется кадр с очередной порцией информации — на сей раз с данными на бывшую подругу их «новоиспечённого» трупа, и Ломов, по большому счёту не дав оперативникам времени на то, чтобы со всеми выведенными именами-паролями-явками ознакомиться, отмечает, дальнейшие слова начальницы предвидя как будто бы:       — Я связался с Мальковой — она сейчас на работе, в магазинчике при Малиновской карамельной фабрике, и готова поговорить. Адрес уже у вас в кармане.       — Шустрый какой! — качнув головой, отмечает Майский. Уже в следующий миг он подняться со своего места спешит, напарнику кивая почти машинально, ещё через пару — остаётся в каких-то двух шагах от переступания порога начальственного кабинета. И майор уже почти что сделать их успевает, когда за спиной раздаётся остановиться побуждающий вопрос Рогозиной:       — Что-то ещё? — она обращается, как выходит, к Анатолию, ловко уловив его взгляд, нерешительный какой-то и одновременно полный надежды и разочарования, в сторону ещё мгновение тому назад удалиться собирающихся оперов.       Майский хмурится, ожидая непременно чего-то выматывающего и, если не повезёт, неприятного даже — необходимости пару Малиновских свалок облазить в поисках пластиковой вилки, заехать в полузаброшенную деревушку, что где-нибудь на другом конце области притаилась и единственной проезжей дороги успела лишиться, опросить целый квартал жильцов — в короткие сроки и без малейшей поддержки местных… чувствуя эту угрюмость, в добавок и на лице оперативника отпечатавшуюся, Ломов взгляд переводит в сторону Степана. С мгновение медлит и всё же начинает:       — Я попросить просто хотел… раз уж вы в магазине с карамельками будете — может, купите мне свистульку? А? — он смотрит с надеждой, совсем как малыш, перед самым обедом выпросить пытающийся конфету или кусок сладкого пирога, и взгляд свой всё же решается перевести и на Майского тоже. — Я на сайте посмотрел — они у них крутые такие. В полосочку! И петушка ещё на палочке.       — А ничего у тебя не слипнется? — слишком серьёзно для усмешки спрашивает у парня Майский. Просверливает взглядом, совсем как строгий отец… но через миг тушуется уже сам.       — Сергей! — Рогозиной одного взгляда и его произнесённого имени хватает на то, чтобы пыл подчинённого усмирить. И уже никакого дела нет, что он и не собирался более ничего говорить.       — Всё-всё, — словно сдаваясь, поднимает руки майор, улыбается примирительно и на Ломова внимания толком и не обращает: — конфеты — значит, конфеты. Тебе самой-то, Галь, чего привезти? Свистульку или петушка на палочке?       — Майский, — вздыхает она, взгляд его перехватывая, — информацию мне привезите. Хоть полосатую, хоть на палочке. Всё, езжайте уже!

--

      Магазинчик при карамельной фабрике радует своей приветливостью и яркостью красок, которой не только зрительно насладиться можно, но и на вкус попробовать. От последнего, по большому счёту, и отказаться-то не получится — слишком заманчиво выглядят насаженные на палочки полупрозрачные дольки арбузов и воздушные шарики, разноцветные петушки и забавные пингвинята, полосатые завитульки и подсолнухи, рассыпанные по баночкам на свету переливающиеся «подушечки» и кругляши с вишнями, цветочками да апельсиновыми дольками…       — Стёп, ты скоро тут?       Вернувшийся в на удивление не набитый покупателями магазин (с временим приезда оперативникам повезло, как пояснила Малькова несколькими десятками минут ранее) и неизменно задев висящую на двери «музыку ветра», Майский в один момент привлекает к себе внимание. Не напарника вот только, а приветливой, так симпатично улыбающейся продавщицы.       Данилов же, как кажется на первый взгляд, его появления и не замечает даже. Ассортимент разноцветных карамелек привлекает его куда больше, глаза почти что в прямом смысле слова разбегаются и к уже полному пакету вкусняшек всё так же сильно хочется добавить ещё чего-нибудь. Ромашку с ярко-жёлтой серединкой, полосатую «колбаску», палитру с шоколадными драже вместо краски… или, может, вторую упаковку «шайбачек» с ягодами и зверюшками?       — Иду я, Серёг, иду, — кивает он почти что на автомате.       Уже во всю распробовав нанизанный на палочку воздушный шарик со вкусом малины, что так рекомендовала ему, как выходит совершенно правдиво, Малькова, майор подходит ближе к прилавку, заглядывает напарнику через плечо и удержать бровь, поспешившую изогнуться дугой, не пытается даже.       — Слушай, если я не ошибаюсь, — начинает, ладонь положив капитану на плечо, — у тебя двое детей. А не двадцать. Куда тебе столько конфет? Я вон Толику купил парочку — и гуляю спокойно!       — Он тебе и не сын, — усмехнувшись, резонно замечает Данилов.       — Знаешь, я как-то и не переживаю по этому поводу, — в ответ ему пожимает широкими плечами Сергей. На самом-то деле он и представить себе опасается, какого бы это было сейчас — иметь сына да ещё и такого взрослого. Это ведь вырастить его и воспитать было нужно, язык общий найти… мать у него как минимум ещё быть должна, а это ещё и с ней тяготы и радости совместной жизни… — Мне и одному неплохо.       — А мне с семьёй хорошо, — Степан улыбается, правды таить не собираясь, и уже в который раз окидывает взглядом прилавок. — К тому же я ведь не на один раз угощения покупаю, — пожимает он плечами и обращается уже к Мальковой: — два подсолнуха ещё дайте, пожалуйста. И пистолет, — добавляет указав на карамельное подобие ПМ на палочке, — вот этот, красный.       Видя его сияющий взгляд, искрами едва ли фонтанирующий в самом деле, беззлобной, скорее даже всё понимающей усмешки Майский утаить не успевает. Да и собирается ли в самом деле предпринять к этому попытки?       — Что, вспомнил, что у тебя ещё и жена есть? Подарки у тебя, Данилов, интересные, конечно!