ловец снов

он смотрит чётко. прямо в стеклянные глаза. сразив наповал, на просторе заснеженных полей несущих смертью и ледяным холодом. он обнажает ещё не раненый кровью меч, которым долгое время сражался с противоположным. его лицо не дрогнет, пока тот валяется на коленях в снегу без сил. он показательно махнёт головой, выставляя руку сжимающую рукоять вперёд. остриё скользнёт красной раной от середины шеи, задевая кадык, до самого подбородка. меч больно ранит, но ещё больше ранит Редо холодный взгляд, полный ненависти. стеклянные, искусственные глаза смотрят, сжирая заживо. а двойник не имеет сил даже подняться с колен. его меч затерялся где-то меж снега, — был моментально выбит из хватки, пока руку ранили остриём. кровь сочится из ран, сам он держит обиженное и якобы уверенное лицо. смотрит с ответной ненавистью, а душу рвёт на части, — вздрагивает каждый раз. Редо в ответ, слезливо и позорно отвернётся, доведённый до предела обидой, взрывающей мозг. стыд и страх, страх за собственную жизнь и такой горький проигрыш. драка была жестокой. кажется, разум Редо даже не помнит деталей. помнит лишь как лезвие ранило его запястья и предплечья, как оставило едкий шрам на щеке, будто ядом налитый алой жидкостью. драка давила, Альбедо был слишком хорош даже тогда. движения его идеальны, идентичны и изворотливы. на то у Редо был расчёт, он хотел воспользоваться долгой слежкой и знанием оригинала наизусть, чтобы сразить. да вот не учёл, что его прочитать легче лёгкого. будто бы оригинал и вовсе не оригинал. смотрел чётко в душу, так страшно и жестоко. был жесток, и не менее жесток сейчас. глаза его холодны. безэмоциональны и абсолютно пусты. он ведёт себя так, будто знает действия наперёд именно он, а не Редо. новые приёмы, непредсказуемые выпады, и совершенно холодное лицо. это не его оригинал. и понимание, что такого быть не может, пугает ещё больше. Редо вновь погружается в среду, где ничего не понимает. он искренне запутан и тревожен. он оглядывается без сил, без надежды на помощь. оглядывается лишь потому, что так делают все. но всем есть от кого ждать помощи. а единственный кто мог в чистейшей теории помочь Редо сейчас стоит нависая с каменным лицом, и приставляя меч к его, Редо, лицу. будто бы сейчас проведёт короткую линию у шеи, закончив все страдания и победив. сделав двойника ещё несчастнее и безнадёжнее. в рамках этого явления, его труп будет более бесполезным, чем Редо. может менее вредоносным, но это не то, к чему стремился Редо. определённо не то. оригинал смотрит с холодом, — хуже любой ненависти. это не его оригинал. не тот, за коим он следил долгое время, не тот, кем желал стать. разочарование в истинной сути такого ненавистного и совместимо обожаемого объекта добивает. по его лицу не хлынут слезы рекой, — лишь искривит он эмоцию в самые чистейшие разочарование и обиду. обиду на несправедливость и жестокость этого мира. обиду на рядом стоящего, такого жестокого и падшего в глазах Редо. всё это обман. тот наверняка знал о вечных наблюдениях. знал и притворствовал, дабы разбить. он знал, знал о всех мыслях и чувствах, знал о сокрытых желаниях, — "тактично" молчал. Редо на последних силах удерживается, не падая. руки его впечатались в снег, оледеневшие ладони покрыты мерзким слоем красоты затвердевших клеток кожи, порождений обморожения. перчатки были настолько изрезанными, что Редо пришлось спешно стянуть их. за что получил удар в самое плечо. оно кровоточит и по сей минуты. секунды. тягучие словно мерзостная масса отходной слизи. голова его смотрит вниз, чистый снег блестит на фоне света с самого неба, а капельки крови падают и портят всю картину. Редо умудрился испортить даже этот момент. кровавые капли пятнают чудесную, чистую и восхитительную субстанцию кристаллизованной воды. снег был восхитительным. и Редо вновь всё испортил. вновь всё не так, как он планировал. он — сплошь яд. источник всех проблем, собственных и чужих. он разрушает даже такую обычную казалось концепцию, как снег. а ведь ему пришлось пройти через многое, чтобы стать таким. таким блестящим, рождённым сверкать и радовать глаз. Рубедо опешит, когда оригинал присядет явно размышляя. неужели тот передумал убивать Редо? неужели, хотя бы он разглядел в двойнике что-то замечательное? что-то приятное, что-то хорошее, что-то более стоящее, чем выброшенный прочь кусок неисправного объекта и сырья для проб и пищи? и вовсе нет. он не опустит меча, лишь при движении ненароком сильнее вонзит его в глотку, не особо стараясь не доводить до предела. с видом решения и умозаключения, что если сейчас случайно бы убил Рубедо таким взмахом, не особо жалел бы о содеянном. не наслаждался, не испытывал сочувствия, Рубедо не вызывал никаких эмоций. словно пустое место. и ведь всё равно намеревался убить, — к чему было бы разочарование? и всё равно сделает. двойник боится. кожа его покрыта мурашками и различными ранами, от ссадин до едких синяков и шрамов от многочисленных обморожений. Редо и не припоминает некоторых из них. будто бы его тело вовсе и не ему принадлежало. будто бы он находится не там, где должен. будто бы забыл что-то очень-очень важное. будто бы и он, и пред ним стоящий фальшивки. мир этот соткан неестественной силой, создан для единения этой пары, и их взаимных обменов нелюбезностью. смотрящий напротив по-прежнему холоден, омертвевшие холодом руки, покрытые тканью сжимают лицо словно рукоять. аналогичным мёртвым сжатием и бездонным ощущением неприязни пустошь заполняет и пространство. Редо в своих мыслях равняет его с атмосферой лишенной даже кислорода. некое вакуумное пространство из темноты и пустоты. ни источника тепла, будто гнилая стена между ними. разные миры, никто не знал худшего чем было. видели пред собой ложь, и Редо видел, смотрел прямо, с мольбой и надеждой, безмолвием и спонтанной ненавистью, что приправляет страх. подобно самой едкой мешанине различных приправ и специй, и вишенкой на торте являлась бы несомненно обида, покрытая карамельными слоями злости и страха. желающий помощи получит удар в спину. заслуженно ли, вопрос оставят открытым, бросив будто бы риторическим на публику. публику, состоящую из одного лишь человека, что смотрит на драматические события и комедийные страдания то ли плача, то ли насмехаясь, с закрытыми глазами. пустота полна, более чем, но незрима её суть. незримо и время, что утекло сквозь пальцы, словно никогда там и не бывало. не ощутимая реальность, сотканная нитями рваного пространства и надежд. никто не вёл отсчёта, лишь думал над сложившимися обстоятельствами. резко и достаточно жестоко чужой тон режет стены звукового изолятора искаженного восприятия, заявляя. —раз ты так не хочешь умирать... я предлагаю тебе некий "компромисс". учитывая рискованное положение дел и то, что ты не так давно натворил этими руками, я считаю более чем справедливым наказанием лишить тебя их. в буквальном смысле. будто железной цепью по позвонкам. он отчеканивает слова без боли или доли сочувствия в голосе, словно самая настоящая машина без души. заставляя содрогаться от боли, боли физической, боли душевной, боли полного разочарования в себе и в рядом стоящем. боли пролитых капель крови и слез, боли, неимоверной боли, что этим словом отпечаталась на груди. а внутри творился полный кавардак и массовый переворот. рвало и выкручивало, сознание мутнело, а внутренности лились ядкостью на мерзость, инстинктом самосохранения пытаясь обезопасить себя слоем яда от носителя. "Альбедо, ты действительно был лжецом все это время? действительно лишь имитировал все эмоции? это твоё настоящие обличие, мой идеал?" — эхом проносится в чертогах разума. он искривит лицо в обиде и страхе, взглянет на свои ладони, что впечатались в сугроб. и это цена его жизни. всего лишь обе кисти. "всего лишь". он старается не сорваться, утихомиривает слёзы, постепенно, что выходит откровенно неудачно. на него смотрят с отвращением, но меч пропадет с горла. больно вытащив жгучий материал, оригинал сохранит его в руке. вонзит в снег, так же ранив красоту сугроба. но по-особенному. он ранит по-прежнему идеально, что кажется, металл меча заставляет окружающий снег сверкать интенсивнее. он делает лучше. он делает лучше, всё ещё держа одну из конечностей на самой рукояти. в глазах слишком темно, а в голове слишком пусто и боязно, чтобы ответить. лишь комом в горле стоит нежелание и банальные сомнения соглашаться. нежелание тут находиться. стремление убежать. мысли и вовсе исчезнуть, оказаться где-то очень-очень далеко, где никто не будет угрожать его жизни и чувствам. куда-то, где он сможет жить. а лучше забудет всё происходящее и произошедшее. забудет всё от и до, вплоть до имени. и именно, что пытается — постепенно отползает от оригинала, делает судорожные движения, постепенно отдаляясь, и с болезненным видом кашляя, давившись каплями слез и кровью. она всё ещё течет с шеи. мерзкий слой крови становится будто бы новой кожей. вытекая из вен, обволакивает тело липким слоем. делает его уродливым. разъедая компоненты, заставляет составляющие слезать и растворяться будто в кислоте. кровь стекающая по конечностям будто бы погружает его в субстанцию, подобной той, в которой он провёл долголетия своей бессознательной и подобной бесконечной коме жизни. его окружает страх. и надежда сбежать восстанавливается, даже сквозь усталость и неимоверную слабость. пока его больно не ударят резким пинком в живот, в очередной раз выбив сознание из попыток привести себя в порядок. он с трудом удержится от падения на спину и более уязвимого положения. лишь вновь искривит позу схватившись за больное место, так и не осмелившись поднять взгляда. ему хочется кричать, но боль в горле не позволяет. хочется кричать, но будто бы множество рук затыкают ему глотку. будто бы режут голосовые связки наяву. и руки его, окрашенные красным, вновь пятнают всё окружение. даже одна из ног, безжалостно и "заслуженно" пнувших его окрасится багровым. как же мерзко ощущать себя источником и главным разносчиком ядовитой грязи. как грустно понимать, что даже лишение рук, свободы, головы, да чего угодно, — не поможет ему в этом положении. лишь бессознательное растворение. но смерти он тоже не хочет. отрицает всеми способами, и не желает даже произносить такого слова. а младший произносит без раздумий и страхов. ему не доводилось умирать, на его счастье. будь только всё иначе. будь Редо хоть в чем-то лучше. будь Редо сильнее. будь у Редо хоть какой-то шанс, — он бы воспользовался им, всё равно проиграв. он бы был большим, чем опозоренный двойник. он был бы чем-то более значимым, чем "копия", он был бы. был бы хотя бы наполовину живым. грязной кровью он марает всё в округе. от него отстранятся, когда он попытается протянуть руку. глаза заплывают багровым и тёмным. новые раны берутся будто бы из пустоты. он подмечает всё новые и новые кровотоки из своего тела. а пинок, как его следствие, будет целая кровоточащая дыра. он подозревает, что что-то не так в этой ситуации. он расплывается в подозрениях в кровавую лужу, не способный ничего сказать из-за боли при попытке произнести хотя бы звук. он и есть лужа, сгусток с трудом функционирующих органов в мешке кожи, с подделкой и явной издевательской пародией на здоровое сознание. он не ощущает себя личностью, лишь субстанция непонятных составляющих, где сконцентрированы лишь два компонента, — яд и такая же ядкая ненависть. однако продолжение диалога не заставит себя долго ожидать, тут же он схватит Редо за волосы макушки, и притянув раненое и такое жалобное лицо ближе, скажет прямо и чётко. слова в душу пролезают сквозь гигантов обсессий и страхов, удушающих ежесекундно. —что ж, я сочту твое молчание знаком согласия. мне никогда не было понятно, почему же ты так хватаешься за жизнь. у тебя всё равно нет и шанса. но, твой выбор. он скажет это ещё холоднее. будто бы вонзая нож в спину. протыкая тело насквозь, словно хочет выпотрошить это тело наизнанку. будто бы хочет и сам отомстить за что-то. за что-то неясное и неощутимое на физическом уровне. что-то, что никогда никто не упоминал и не постиг понимания. что-то, что было ядом и запретом знаний. что-то, что отливало ещё более ярко мерзким багровым цветом. что-то, чего никто не хотел видеть и слышать. это было бесконечно больно. едкие фразочки врезались в разум будто бы осколки, а серое вещество растекалось по внутренностям черепа и пропитываясь кислотой несло деструкцию и тихие, приглушенные хлопки лопанья сосудов. Редо с трудом удерживался на одной из рук, вторая же — вжимает ледяную, багрово-алую ладонь в живот и ребра, будто бы это облегчило боль. вновь наклоненный напротив смотрит с отвращением к слабости, и особой неприязнью. в его глазах горит желание втоптать Редо в грязь, похоронить в этом самом снегу, и утопить в каплях красного. пнуть вновь, повалив на спину. проткнуть грудную клетку мечом несколько раз. и засыпать все белым-белым снегом. будто бы Редо никогда и не существовало. будто бы его и не было, и был он совершенно пустым местом для всего окружения. однако сам Редо не хотел принимать подобный сценарий. стекая солёными каплями его печали лишь удваивались, заставляя учащённо дышать и обрывисто кашлять, из-за режущей, что не удивительно, огромной боли в горле. Редо банально страшно. он не хочет этого. ему страшно находиться в месте, где он пустое пятно, самая настоящая ошибка и сбой системы. ему страшно находиться рядом с тем, кому не составит труда стереть его личность и тело с лица земли, оставаясь безнаказанным. Альбедо в данный момент был самым страшным кошмаром, а каждая едкая фраза его лишь яд на сердце. Редо дрожал от страха, понимая, что не уйдёт отсюда без потерь. и самой большой потерей был он, его накопления самоуважения и уверенности, — всё кануло. он канул. сейчас тот с трудом наберёт воздух, не смотря на всю амбициозность идеи прийти сюда. сейчас он с глазами полными слёз в очередной раз посмотрит в это чертовски жуткое выражение лица, а затем осторожно переведёт взгляд на окружение. всё будто бы стало ещё более красным, чем обычно. а кровь чернее и гуще. все стало будто бы выдумкой, будто бы всё было не так, и это лишь массовый розыгрыш. будто бы вот-вот оригинал зальётся смехом и извинится за ужасную шутку, будто бы он отбросит меч в сторону и укроет страдальца от холода. будто бы и сам сменит удушающий холод на нетипично эмпатичную печаль. словно всего этого не должно было произойти, и не произойдет никогда, — эти устрашающие речи про жестокости и лишения, будто бы издёвка над тем самым переменным фактом, лишать Редо и нечего, кроме его самого. однако этих фантастических желаний не произойдёт. оригинал лишь безэмоционально притянет ближе, и уронит лицом в снег. будет держать нарочно долго, пока застывший вид воды слепит и жжет глаза. будто бы нарочно вмажет в озеро из крови, и с удивительной мягкостью для прежней резкости коснётся ребром пальцев щеки, проводя чуткое и обманчивое движение, убирая слои снега. заминка была ничем иным, кроме достаточно тактичной для ситуации церемонии начала всего предстоящего ужаса. Редо охватит резкий холод и появление ранее забытого инстинкта самосохранения. вновь попытка вырваться, неуспешная и явно приглушенная усталостью и притуплённым чувством осязания. он по-прежнему нем, ибо каждый вздох и звук отдельная причина продолжать позорно рыдать. он даже умолять в подобном положении не может. но на его счастье и лишение доли разочарования, молитвы бы не помогли в такой весьма гнусной ситуации. двойник не успеет додумать мысль, не успеет пролить слезу и вздохнуть, не успеет даже моргнуть, осознать или почувствовать. по его запястью хлынет резкая кровь, растекаясь по телу, и марая снег в очередной раз, а боль отдаст во все тело. тот издаст лишь притупленный крик, больше похожий на последний вздох перед смертью. не сумев держаться и дальше упадёт замертво, всё ещё находясь в сознании, пусть и многогранно униженном и мало что понимающим. самым худшим кошмаром было осознание, что он запомнит каждую секунду этого случая. если вообще останется в живых. он запомнит боль резьбы по запястьям, венам и кистям, запомнит мерзкие мурашки по телу от чужой жестокости, запомнит и своё позорное повиновение, — неспособность противостоять. рука его облита кровью со всех сторон, а по его виденью изнутри сочится гниль, связывая тело заново. сшивая плоть тёмными нитями скверны, иглой из собственного разума чертогов. насквозь проходит чрез кожу, и выходит изнутри обрубка мяса. чувствует, как нить шелестит с треском, и натирает дыры изнутри. кисть по-прежнему держится на обрубке кости, еле как болтаясь на одном лишь основании и несуществующей молитве и сшитой фантазии. однако та и более ничего не ощущает, не функционирует, и в целом, является бесполезной. Редо находит в ней себя. левая рука его навечно потеряна, даже если всё ещё на месте. и то, такая роскошь явно не на долго, — вчитываясь в чужой режущий взгляд, едва вспоминая каким он может быть мягким, тот всё безмолвно осознает. скользит холодом по чертогам разума, въедается льдом меж извилин и нервных соединений, шепчет и гласит, ему нет тут места. ему, так-то, в целом нигде не рады. читаемо во взгляде, мысль, что даже на самом днище ада Редо бы гнали прочь. гнали бы ещё ниже, в самую нишу, заперли под замок да ждали уже третей смерти. единственная причина посочувствовать ему, он к сожалению, не может умереть без чужого вмешательства. интересует и идея, почему же он не дрался за покой с самим собой? инстинкт самосохранения не позволил? а есть ли он вообще у неполноценного человека? а может его отсутствие и сподвигло его на эту смерть, — лишь глупое сознание отравленное несбыточными мечтами удерживало от желания наброситься на приманку. как бы ни так, Редо приполз в обёртке мести. подобно самому настоящему сгустку безнадёги. не желая ощущать лишних резких хваток, тот покорно выставит руки вперёд, лёжа на снегу, дрожа от боли и задыхаясь в слезах, попутно избегая кровопролитного зрелища. ледяные глаза смотрят куда-то в сторону, пока зрение постепенно темнеет. однако ему не позволят отлынивать. пинок поправит голову, а последующие движения заставят смотреть на смертную казнь одной из рук. картинка чётче чем обычно, это и выдаёт всю суть. всё кажется таким искажённым. цвета наполняются излишней яркостью, а двойник никак не может осознать подозрений. он окончательно запутан меж выбором, реальностью, действиями и сожалениями. всё такая же искажённая кровь из горла хлынет с такой же тягой, что и из подобия остатка руки. оригинал с силой наступит на запястье, заставляя вновь изогнуться болью, удерживая его на месте, и проведёт повторный взмах лезвием. окончательная потеря кисти. та отвалится с характерным треском и мерзким ощущением холода на оголённом обрубке из кости и мяса. прожилки словно на листьях виднеются под кожей, а мясо, отливающее гнилой тусклостью, и вовсе разнообразит кругозор различными узорами, результатами многочисленных инъекций и видоизменений тела. моментально слой застывшей алой жидкости покроет обрубок. на подобном морозе это естественно, а риск подхватить заражение последнее о чём он думает. обрубок руки характерно трясётся, а взгляд не может толком фокусироваться. кисть лежит на снегу, безжизненная, более мёртвая чем обычно. а умирать от потери крови он не хочет. он вообще никак умирать не хочет. это не входило в планы его идеальной жизни, не входило в мечты, и в целом не должно было произойти. он издаст повторный вопль когда его руку ударят второй раз. притуплённая реакция позволяет старым слезам и кровоподтекам успеть кристаллизироваться, прежде чем появятся новые. однако то было лишь начало. в голове уже каша. то было лишь начало. реки крови под ним, испачканная и налитая красным насквозь накидка. то было лишь начало. многочисленные болезненные всхлипы и обрывистые попытки вдохнуть. то было лишь начало, было и концом, было и в середине. всепоглощающее нечто всегда было рядом. зазывало, окутывало, было неотъемлемой частью жизни. это было болью. Редо ненавидит себя, ненавидит этот день и ненавидит судьбу, что так распорядилась его жизнью. может, он действительно является ошибкой? тогда почему именно он? слишком много вопросов, и ни одного ответа. у него не осталось эмоций и сил как-либо реагировать, лишь инстинктивные заученные человекоподобной природой реакции и жесты. оригинал вновь осмотрит это ничтожное сплошь ранение. мелкие кровотоки словно мазки кисти расположились на руках хаотично, впиваясь и отравляя внутренности под кожей. кусая и покалывая. однако то не заботило алхимика. наличие живого организма поблизости, подобного себе, вот что разжигало огонь сил, и тушило всё сочувствие. он не почувствует вины или горя, не ощутит страха когда лишит себе подобного всего. не ощутит сожалений, лишь пустота внутри. кровавый обрубок дрожа касается его конечности, вынуждая рефлекторно пнуть. клон лишь вздрогнет лёжа на снегу. сбитые мысли и костяшки на отрубленной руке. скоро к ней присоединится и вторая. однако перед этим... стоило бы сделать мир Редо хоть капельку лучше. пусть на секунду, пусть тут же растоптать мечты и надежды, но это ведь хороший подарок, да? Альбедо присядет совсем рядом, опираясь коленями в снег, вонзит меч рядом с собой. холодный взгляд его по-прежнему обжигает кожу. насквозь жалит, словно раскалённый свинец смешанный ртутными каплями. он огладит отсутствие метки и рваную рану, проделанную собственным лезвием и изгибами рук. пальцы его худощавые и ледяные проникнут внутрь, ощущая на себе склизкую, отравленную плоть, под самую кожу, заставляя выпалить гневный и болезненный вопль, сокращая мышцы горла, и тем самым нанеся себе ещё больше увечий, измазав чужие руки в едкой крови. однако оригинал лишь позадорится азартом, и изнутри исследует искусственное тело. по его рукам стекали реки крови, а присутствие кости мешало исследованиям. то, правда, не особо волновало. ловкие пальцы проникали во внутрь, будто бы по маслу. казалось, он каким-то образом душит его изнутри. хочется вырвать это из себя. убрать как угодно, и едва сдерживая слезы закричать. Редо держался из последних сил. едва не падал лицом в снег вновь, едва не лил и солёных слёз на чужие кисти, что продолжали настойчиво отслаивать плоть. лишь успокаивал себя, "скоро всё закончится". однако и то не конец, — оригинал отступит от шеи, медленно вытаскивая пальцы, вытирая их о последнюю светлую часть накидки принадлежащей Рубедо. тот выдохнет с секундным ощущением спокойствия. ужасно напуганный по-прежнему, но хотя бы не убитый путем ломания костей изнутри. а риски определенно были, более чем. кожа его шеи отслоилась окончательно, не позволяя даже кашлять или плакать, — то доставляло неимоверную боль, и в целом, он понимает, что ему осталось не так долго. умрет ли он от потери крови? загадка. однако то совсем не важно, когда, открывая глаза он видит перед собой чужую руку, в сопровождении собственной. Альбедо сомкнет руки будто бы в намерении кружить вальс по заснеженным просторам с выдуманным силуэтом и материальной его кистью, однако тут же приблизит зрелище, и... спустя минуты приготовлений, с азартом коснется губами оголённой плоти, вкушая её насквозь, пусть и изначально с трепетом и осторожностью. будто бы собственную, он обернёт эту отрезанную часть словно свою. кровь отпечатается на губах, а своеобразные поцелуи в мёртвую ткань оставят такие же кровавые следы. он тут же слизывает оставленную грязь, продолжая путь до самых костяшек, не оставляя без внимания и пальцы. Редо видит собственную руку изуродованной. многочисленные рваные раны, которые оставляет каждый поцелуй, сочатся и изливаются алым ядом. словно его разум медленно поедают, а остатки жидкого мозга вытекают из пробитой насквозь черепушки, наполняясь новой жизнью из падальщиков и ядовитых личинок. Редо недоумевал. такая картина более чем пугала. это последнее, чего он ожидал от этой весьма неприятной ситуации. в глазах его мелькнет новая волна страха. страха чужого безумия и отсутствия контроля над собой. страха, что это безумие перейдёт грань, и буквально поглотит Редо. однако оригинал продолжал, пока от кончиков пальцев не дошел до плоти, резко укусив. двойник ощутит фантомную боль в отсутствующей руке, когда увидит это. страх. абсолютный страх и множество вторичных чувств переполняли его. оригинал показательно откусит сырую плоть, и окрасив губы и лицо в алый, подобный насыщенной крови, проглотит совершенно маленький, будто ничего и не значащий кусочек. поцелуи его дорогой от пальцев к разрезу, касаясь языком костяшек, а затем и краёв собственных пальцев, слизывая кровь, он выглядит куда безумнее и устрашающе чем обычно. однако это и было своеобразным "подарком". символизм подчеркивал трактовку, поглощение — значит доверие, а клон мог лишь мечтать о таком. к сожалению, он так и не понял этих игр разума и множества ходов. он проиграл в первую минуту партии. решающей, с равным счетом до, и растоптанным после. оригинал протянет плоть отрубленной руки ближе к лицу Редо, ехидным взглядом намекая сделать то же самое. кажется двойника сейчас вывернет наизнанку. однако выбора ему никто не давал — дрожащими движениями и разбитыми губами он оставит похожие следы на собственной кисти, не так интенсивно впиваясь в кожу, кусая по оставленным следам, со страхом сделать что-либо не так. укусит чуть больше, и в миг съест, лишь бы не ощущать тошнотворный металл собственного тела слишком долго. около пухловатые изгибы розоватых нитей будут раз за разом касаться собственной холодной плоти, мертвой, словно часть трупа. когда перейдёт черед кусать мясо, он на миг отвернётся и зажмурится от страха. однако сделает всё, как надо. будет прокрадываться сквозь собственную плоть, кусая с каждым разом живее, и будто бы уже привыкая. будет перепачкан в крови от и до, будет таким безнадёжным и покладистым, на удивление самому себе. он разделит этот "подарок" вместе с ненавистным. а тот лишь улыбаясь пихнёт мёртвое мясо ближе, будто бы кайфуя от зрелища. а внутри вен кровь продолжает кипеть от злости, от обиды и страха. страха за собственную жизнь. лишь собственную. не нужно ему крови, ему нужно срочно убираться отсюда. однако стоит ему расслабиться и призадуматься на миг, рефлекторно продолжая одаривать собственную ладонь мелкими укусами, он выгибается до хруста в позвонках и в очередной раз с болью падёт на заснеженные камни. одним резким движением на его плечи наступят, прижимая к самой земле, едва не в сопровождении хруста. а в тот же миг, вторая рука, удерживающая прежде его на оси разлетится в щепки остатками хрупких костей. на плоскости испуская пары яда из крови, будет валяться на снегу, оставляя ровно такой же кровавый след, какой равномерно капает с нависающей сверху, искушающей и искусанной, самой мёртвой в этом месте из всех присутствующих. падёт и вторая кисть, а он, как и было сказано, рухнет. он не чувствует уже ничего. лишь горячая кровь сочится из раны и обрубков рук. мясо так и норовит будто бы вывалиться из мешка кожи. лезет наружу, и обрастает ледяной стеной из застывшей крови. ужасно жжет о заражённый ею же снег. глаза постепенно сменяют зрение на более потемневшее, сменяется и выражение его лица. с униженного, на самое что ни на есть умоляющее и молча плачущее, — боль в шее не позволит даже всхлипнуть. он не может стоять, не может толком сесть и взглянуть в чужое лицо. разгадать, что же управляло горе-братом в тот момент? что же творилось в его искажённом разуме, и какие мысли он вымещал на нем? и было ли это вообще таковым? во всяком случае, он не почувствует, как по его шее скользнёт лезвие меча. он вообще не почувствует, как перестанет ощущать подозрительный холод, и прикроет белые ресницы. вообще не ощутит, как разрез на его шее подозрительно станет больше. как голова упадет на снег, а кровь продолжит стекать по обрубкам. не заметит, как будет похоронен в собственных останках. как будет пригвожден к снегу, и выпотрошен в чужом полу сознании. внутренности его ядовитые вывалятся на снег, пока зафиксированное зрение на тонких нитях, остатках крепления головы к телу будет наблюдать за процессом вспарывания и исследования. будет сквозь помутненное сознание ощущать руки внутри себя. и затем замолкнет без сознания. навсегда продолжит смотреть больные фантазии. 𔓕𔓕𔓕 изнеженный двойник во снах зарывается под руку. горячо напуганный содержимым выдумками собственного разума, очень растроганный и устрашённый. сердце его искусственное бьется с необычайной скоростью, качая кровь сквозь тело и вены. его ресницы и руки подрагивают, а черты лица искажаются в испуге. он дрожит, стараясь примкнуть к теплу. закрывает веки с силой, порождая капли в уголках. тело его такое сжатое, полу спящее, и хрупкое. сжалось будто в кокон, и примкнуло к телу идентичного себе словно к опоре. тот, в целом, не был против. прекрасно знал о недуге возлюбленного — зачастую пугающие, а иногда и изредка милые сновидения стали будто бы страшными сказками на ночь. он старался относиться к этому скептически — убеждал в такой точке зрения и другой разум, всеми силами стараясь оградить от злых шуток домыслов. кипящее сознание до сих пор таит налет гнили ненависти, демонизируя образ оригинала в чужих видениях. делая его куда безумнее, куда жёстче, и куда не реалистичнее — иногда это даже веселило, но стоило ему опомниться, тут же впадал в ужас с осознанием, что Редо приходится переживать эти кошмары каждую ночь. каждый раз тот ворочался едва апатично, через сон проговаривая речи искреннего испуга и страха. каждый раз оригинал смотрит и сожалеет. сожалеет, что единственное что он может сделать, — сквозь сон утешать и согревать, но и то не всегда работало или получалось. он понимал, что всё-таки большую часть времени тот проводил и проводит в одиночестве. абсолютном холоде со всех сторон, и единении с самим собой — самым страшным кошмаром и ночным ужасом. он проводит время смотря в одну точку утопая в ненависти и тревоге, каждый момент своей жизни пытается побороть самого себя в подозрительных желаниях. но обмякнет, когда поймет что вонзить нож в спину, — слишком жестокое решение. не ощутит стыда за такие мысли, пересилив себя поделится, и то поможет, на время. но все понимали, что это будет преследовать, не вечно конечно, но огромный промежуток времени. и то, все ещё не мешало им находить радость друг в друге. Альбедо даже не хотел гадать, о чём идет речь в чужих сновидениях. если то не будет травмирующим, узнает об этом на утро. однако будет более кропотлив чем обычно, удостоит ещё большим вниманием, отдаст всего себя этому обиженному, совсем-совсем запутанному двойнику. тот несомненно силён и хорош, едва язвителен, чутка обидчив, но то лишь красило серые дни и подогревало чувства. и смотреть в это обыденно такое уверенное лицо с таким беспомощным выражением обливало сердце кровью. оригинал не сдержится, отложит дела в сторону, и покрепче притянет к себе раненое тело. рука его ляжет на чужую шею, согревая и уберегая. накроет мягким теплом, порознь обжигающему холоду выдумок. посмотрит слишком сочувственно, до неприличия в какой-то степени. рука его теплее горящих в огне бревен, прижимает едва больновато, сжимает подобно касания хрусталя. он бережен и нежен, оглаживая голову едва касается. с трепетом убирает костяшками пальцев слезы и печали. и это не срабатывает. двойник лишь больше хнычет сквозь сон, хватаясь онемевшими ладонями за ткань и тело совсем рядом. и Альбедо окончательно отложит дела, полностью посвятив концентрацию и внимание возлюбленному. ему не хотелось его будить — тот с трудом смыкал глаз и в целом большую часть времени выглядел уставшим. а оно и понятно, раз день ото дня снится полный бред. тот уложит идентичное тело на половину своего, а двойник податливо уткнётся лицом в чужую шею. будет лежать и греться на самом искусственном сердце, объятый руками с обеих сторон. он так и не проснётся, пока оригинал будет тревожно выводить круги на чужой коже. оглаживать голову и плечи, согревать руки и не нарочно задевать прочие кости. будет смотреть прямо в закрытые глаза, попутно любуясь этой обиженной душой натурой. прижмёт ещё ближе, в надежде и желаниях спасти, одарит лоб не одним поцелуем, прежде чем и сам провалится в сон, по-прежнему утешая такого уставшего Рубедо.