Любить наотмашь

Избалованные дети - это что-то о других. Это что-то далекое и совсем-совсем неприменимое к Пете. Уж он-то это прекрасно знает. Это другие дети бьются лбом об пол магазина игрушек при виде новенького робота, Петя же просто показывает пальцем на игрушку, и папа покупает ее. Другие дети плюются кашей и переворачивают тарелки с супом, а Петя заранее сообщает, что он желает отведать в обед. Это какие-то мифические дети дерут глотку каждый вечер, не желая идти спать после "Спокойной ночи, малыши", и канючат еще пять минуточек игры, а вот у Пети совершенно свободный режим - он может делать, что хочет. Петя совершенно неизбалованный ребенок. Поэтому он не понимает, какого черта папины сослуживцы выговаривают его родителю, что тот совсем не воспитывает сына. Очень ведь хорошо воспитывает: покупает все, что нужно Пете, много обнимает, таскается по всем выступлениям и соревнованиям и постоянно повторяет, что Петька - самый хороший мальчик на всем белом свете. А эти: "Железный кулак пацану нужен, Юр. Чего ты с ним нянькаешься?" Этот самый кулак нужен их длинным носам, которые мужики в погонах суют, куда их не просят, а уж в своих семейных делах Юра с Петей сами как-нибудь разберутся. На все советы и замечания отец машет рукой и посылает товарищей, хоть и не так далеко, как мог. Петя иногда, конечно, думает, что его батя мягковат для службы в органах, но с упреками не лезет. Папа взрослый, папа сам знает, как лучше. Хазин-младший вообще много чего об отце знает, но не комментирует. Наслушался из-за двери и его пьяных разговоров с кем-то, и просто воспоминаний, всплывающих в рассказах родителя перед сном. И что детство свое вспоминать не любит, потому что больно и одиноко было, и что с другом в Питере какой-то конфликт совершенно киношный произошел, и что бежал оттуда в девяностые, схватив подмышку лишь Петьку и небольшой чемодан детских вещей. Детское любопытство подзуживает расспросить обо всем, особенно, какого черта шестилетний ребенок усиленно заучивал тогда новую фамилию, но даже обожаемому отпрыску Юрий не рассказывает о прошлой жизни. Пока одним октябрьским вечером не ставит перед фактом, что осенние каникулы они проведут в Санкт-Петербурге. Как и положено совершенно неизбалованному ребенку, Петя фыркает и натягивает капюшон толстовски до самого носа. У него запасливо, понимаете ли, новая стрелялка качается, задачники ЕГЭ пылятся на столе девственно чистыми, и вообще, одиннадцать лет они прекрасно жили без дворцов и каналов, продувающихся северными ветрами со всех сторон, а тут нате... Бате приспичило вернуться на малую родину, откуда они драпали, только пятки сверкали. Откинувшись на спинку кухонного стула, Петя скрестил руки на груди и сопел обиженным хомяком. - Сын... - Юрий устало вздыхает, отставляя недопитый чай. - Ну, па, - Петька зыркает на него из-под капюшона и морщит нос, - давай ты один поедешь? Я уже взрослый, тут потусуюсь, к экзаменам спокойно подготовлюсь. А ты там все дела порешаешь. Отец лишь хохотнул и подвинул к недовольному подростку открытую пачку зефира. - Ага, знаю я, к-как ты тут подготовишься, - он тихонько цокает, всматриваясь в недовольную моську напротив, - И-из "Контры" не вылезешь, п-пока я не вернусь. Так и вижу: о-открываю дверь, а вместо с-сына - мумия с приросшей к-к руке мышкой. Скривившись, Петя передразнивает отца. Шутки совершенно не примиряют с перспективой похерить последние в жизни осенние каникулы. - К тому же, - продолжает батя, - мне это важно. А вот это уже запрещенный прием. Театрально жалобные отцовские глаза и акцентирование на важности для любимого родителя - негласный знак того, что сопротивляться принятому решению бесполезно. Но Петя упрямо ворчит: - Да на кой тебе это болото? Одиннадцать лет нормально жили... - Петь, - Юрий вздыхает отворачиваясь к окну, - у меня к-кажется появился шанс вс-все исправить. Х-хотя бы сейчас. Петя уже, на самом деле, смирился. Еще когда родитель начал строить рожицы кота из "Шрека". Поэтому подросток закатывает глаза и молча уходит в свою комнату собирать вещи. А то, что он дверью хлопнул так, что батя наверняка подпрыгнул, вовсе не признак его избалованности. *** Питер встречает их - как и любых других туристов, в какое бы время года они не приезжали, - ветром, дождем, серостью. Петя хмуро думает, что над этим городом просто летают полчища дементоров, которых никто не целует. Вот те и дрочат уныло в одиночестве, кончая на головы горожан ливнями и унылостью. И ведь даже наушники не наденешь с какой-нибудь кислотной электронщиной - батя уверенным галопом петербуржца ведет его через весь вокзал, будто никуда и не уезжал, и вдохновленно пиздит об их планах. Из-за гомона толпы Петя не все слышит, но его крайне смущает, что в этих самых планах не фигурирует гостиница или хотя бы хостел. Воодушевленный Юрий тем временем выискивает нужное такси и подталкивает подростка к нему. Названный водителю адрес Пете ничего не проясняет, а ностальгические комментарии родителя опять не дают отгородиться от реальности музыкой. Очень хочется хотя бы сейчас стать избалованным ребенком, но совесть и толика умиления отцовским восторгом мешают. Таксист высаживает их у старого дома в центре, помогает вытащить чемоданы и быстро сваливает. Хазин-младший провожает желтый багажник тоскливым взглядом - хотелось бы ему укатить обратно тоже, но батя уже скрипит подъездной дверью, пригласительно кивая во тьму. Ебучий Питер. В потрепанную дверь на седьмом этаже Петя упирается лбом, пытаясь отдышаться и думая, что его тайное курение в подсобке спортзала - плохая идея, а лестницы придумал какой-то садист. В следующее мгновение он чуть не грохается на задницу, успевая отскочить от открывающейся двери в самый последний момент. За громыхающим в ушах сердцебиением и оглушающей одышкой он не услышал шаги и скрип замка, а теперь потирал задетый лоб, вглядываясь в высокого парня, застывшего в проеме. - Жить надоело? - незнакомец угрюмо бурчит и не рвется извиняться за невольный толчок дверью, пробегаясь злобным взглядом по Пете. Слегка повернув голову, он замечает Юрия и застывает с раскрытым ртом. Брови съезжаются еще ближе к носу, и Пете кажется, что глаз парня дергается. Тут из-за плеча неприветливого петербуржца появляется высокий мужик. Он на вид чуть старше отца, но прямая спина и гордо задранный подбородок неуловимо молодят его. Петя оборачивается к отцу, вздергивая брови, когда видит, что тот почти не дышит. Смотрит упрямо на мужчину в белой майке и сжимает губы. Со стороны двери раздается смешок. Мягко отодвинув парня, буравящего смурным взглядом Юрия, хозяин, судя по всему, квартиры шагает на лестничную клетку, распахивая руки для объятий. Петя видит, как с плеч отца падает какой-то метафорический груз, и он облегченно выдохнув, вжимается в мужика, а тот похлопывает его по спине и криво улыбается. Оставшийся в прихожей пацан фыркает с возмущением и, круто развернувшись, уносится вглубь квартиры. Дурдом какой-то. Петя нестерпимо хочет домой. *** Полковники - а этот мужик со шрамом на лице оказался того же звания, что и батя, - задушевно приговаривали уже вторую бутыль коньяка, пока Петя пытался решить в своей голове задачу вселенского масштаба. На кой он здесь нужен? Четыре часа уже они втроем сидят на кухне. Эти двое, не затыкаясь, то что-то вспоминают и ржут конями, то просят друг у друга прощение. Петя все это время таскает сыр из ближайшей тарелки и меланхолично жует, не отрывая взгляд от ванны прямо напротив себя, а сын Грома слоном топает по всей остальной квартире, хлопает каждой дверью и время от времени презрительно фыркает. И вот на это он променял родной компьютер? Легкие уже вроде как забыли ужасающий подъем по старой лестнице, поэтому курить хотелось как никогда. Батя как раз завел любимую шарманку об ужасных московских генералах, так что Петя со спокойной душой юркнул из кухни. Отвлечь Юрия Хазина от промывания костей начальства не смог бы и пожар, не то что смывшийся покурить сын. Острожно прикрыв входную дверь и достав пачку "Чапмана", Петя выматерился. У запримеченной еще на подходе жестяной коробки дымил Гром-младший, ожесточенно дергающий рукой с сигаретой. Разумная часть Пети рассудила, что парень вряд ли скинет его прямо в пролет, если подойти, но вот интуитивно Хазин чувствовал какую-то опасность. Он все же потянулся за зажигалкой. - Нахуя вы приперлись? - хриплый голос разнесся по всему подъезду, и Петя вздрогнул, непонятливого хмурясь. - Надо было, дядь, - чисто в пику он спустился и притерся к стене у самой пепельницы. - Не надо, - Игорь, как заочно представил того папин друг, смерил Хазина злобным взглядом и с мерзким скрипом подтянул банку к себе. Наблюдая, как длинные пальцы тушат бычок и тут же лезут в пачку за новой сигаретой, Петя сучливо ухмыльнулся. - Тебя спросить забыли, - он переставил пепельницу ближе к себе и демонстративно стряхнул в нее пепел, - Сыночка психует, что внимание папочки отобрали, ути бозе... Впечатываться хребтом в холодную стену больно - Петя проверил. Не позволяя себе поморщиться, он с вызовом задрал голову и фыркнул прямо в разъяренную физиономию Грома. - Малыша задели мои слова? - Слышь, - Игорь встряхнул подростка, еще раз впечатывая в грязную стену, - что отец, что сын - ни мозгов, ни совести. Если ты, деточка, вместе со своим дражайшим родителем покажешься мне на глаза, я... Гром хрустнул челюстью, высматривая в чернющих глазах напротив хоть каплю страха и не находя. Тогда он театрально поднял руку со все еще зажатой сигаретой и сжал ее, ломая и просыпая несгоревший табак. Скинув остатки в банку, он нервно дернул губой и затопал к квартире, оставляя Петю в пренебрежительном недоумении. А потом люди удивляются, откуда в северной столице столько расчлененки. С такими-то нервными горожанами. *** Что ж. Папа решил ему еще и Новый год испортить. Петя только отошел от осенней поездки в Петербург, как Юрий решил "обрадовать" его, что тридцать первого они будут праздновать дома. И вдобавок в компании семейства Громов. Спасибо, папа. Петя счастливо скрипит зубами. Те каникулы он, Хазин уверен в этом, пережил лишь благодаря тому, что Игорь каждый день тусил в универе, магистрант ебучий. Даже несколько ночей перекантовался в общаге, не желая лишний раз пересекаться с гостями. Константин грозно рыкал на недовольного сына, а Юрий грустно поджимал губы. Вот это Петя Грому не простит. Только сам он мог расстраивать отца, и то не специально. А какой-то неприветливый утырок с болот схлопочет по своей красивой физиономии, как только Петя подкачается. На кой черт батя пригласил этого еблана на праздник - та еще загадка для Пети. Но он смиренно развешивает гирлянды и следит за варящейся картошкой на оливье, пока Юрий везет петербуржцев по московским пробкам. В чатике друзья беспечно договариваются, кто какой алкоголь потащит на вписку. Мазохистки листая переписку, Петя закидывает елку дождиком и внутренне умирает от жалости к себе: последний школьный новый год, а он всю ночь просидит дома. Еще и с Громом. Входная дверь хлопает, впуская оживленный гомон и смех. Петя блокирует телефон и закатывает глаза. Встречать он, конечно, не пойдет. Тут каждая секунда тоскливого одиночества на вес золота. - Петьк, - зычный голос отца вынуждает обреченно промычать, - иди пакеты забери. Поздороваешься заодно. В прихожей только три человека, а по ощущениям - целая толпа. Константин с Юрием что-то оживленно обсуждают, пока Игорь, отвернувшись медленно разглаживает пуховик на вешалке. Петя демонстративно пожимает руку только Грому-старшему и подхватывает пакеты, тут же скрываясь на кухне. Пока он раскладывает консервы на полке холодильника, за спиной слышится какая-то возня. Игорь молча заходит, прицельно двигаясь к кувшину с водой. Держать язык за зубами Петю никто не учил, поэтому он сучливо возвращает Грому его вопрос: - Нахуя вы приперлись? Игорь застывает с не донесенным ко рту стаканом и кривит губы в злобной гримасе. - Чтоб ты спросил. - Ну молодцы, хули, - Петя ставит последнюю банку и закрывает дверцу, - а теперь уебывайте. Гром дергает бровью и сжимает руку на толстом стекле. - А пососать не завернуть? - Глотки не хватит. Ощерившийся Петя шагает чуть ближе, хватая мандарин из вазочки и перекладывая его из руки в руку. В следующий миг по его лицу стекает холодная вода, мерзко забираясь под домашнюю футболку. Игорь раздраженно стукает пустым стаканом о столешницу, пока Хазин, охуев, распахивает рот. Рука сжимает рыжий фрукт, и он летит в парня напротив. Гром хоть и не пошел по отцовским стопам в ментовку, форму имел неплохую. Он ловко уворачивается, и мандарин сбивает с тумбы жестяную коробку печенья. Та с оглушительным грохотом валится на пол, рассыпая курабье по плитке, а Петя пользуется замешательством оглянувшегося противника и отправляет второй плод прямо в его щеку. Третий мандарин он кинуть не успевает: ну кухню влетают Константин и Юрий. - Эт-то еще ч-что такое? - опешивший отец переводит взгляд со своего ребенка, сжимающего снаряд, на сгруппировавшегося Игоря. Гром-старший просто строго щурится, но этого оказывается достаточно, чтобы его отпрыск пристыженно опустил взгляд. - Так... - Константин тихо вздыхает, и так же тихо говорит, - Петр, вытрись, пожалуйста, и сейчас мы сядем говорить. Соседствовать на диване с притихшим Игорем - уже пытка для Хазина. А уж серьезные взгляды старших и вовсе нагнетают обстановку. Будто ему снова десять, и директриса собирается распекать его за разбитое окно. Тогда, правда, потом отец наехал уже на эту противную тетку за резкие выражения и просто молча оплатил новое стекло. Кто сейчас будет его защищать - непонятно. А потом Петя выпадает. Он слушает историю дружбы отца и Константина, стараясь не обращать внимание на хрустящие суставы елозящего Игоря и скрип его челюстей. Так вот что за конфликт, так вот почему слово "наркотики" под запретом в доме Хазиных, и вот почему они поспешно съебались из Петербурга. -... ну а ты, Игорь, - Константин переводит взгляд на сына, - все это видел. И прекрасно помнишь, как от того порошка отходил я. Думаешь, на Юрку он не подействовал? Гром, насупившись смотрел исподлобья на отца, старательно отводя взгляд от Юрия. - Мы бы еще раньше помирились, - Гром-старший переводит взгляд на друга, подмигивая, - если бы кто-то не сбежал и не сменил фамилию. Тупо потому что не ругались. И никто не виноват в той ситуации, кроме настоящих преступников. Ферштейн? - Ихь ферштэе, - Игорь бурчит, косясь на Петю. Тот задумчиво жует губу, рассматривая батю и Константина. А как бы он сам относился к другу отца, если бы знал все изначально? Или даже видел бы. Понять это не дает довольное хмыкание Грома-старшего. - Что тогда нужно сказать, Игорь? - он лукаво смотрит на сына, изогнув бровь. Тот морщится, но уверенно поднимает взгляд на Юрия. - Простите. Я не мог иначе к Вам относиться, мне слишком дорог папа. Я постараюсь все уложить в голове. Хазин-старший на это беспечно машет руками, мол, ничего страшного, главное - все целы. - Гкхм, - Игорь откашливается и опять косится на Петю, - Извини, я не должен был оскорблять тебя. Я старше, мне следовало быть умнее. Петя возмущенно распахивает глаза, поворачиваясь всем корпусом к Грому и задевая чужое колено: - Это ты кого сейчас ребенком назвал?! На мгновение повисла напряженная тишина, но ее разорвал конский ржач полковников. Петя только безмолвно хватал воздух ртом в негодовании, а Игорь закатил глаза. Интересно, они убьют друг друга до курантов или после? *** "Юр, ты ж в курсе, что они прям переписываются?"

"К сожалению. Я больше не могу ночами просыпаться от скотского хихиканья Петьки..."

"Мой дурак заранее все экзамены сдал, лишь бы на выпускной приехать. Костюм отдельно в чехле везти собрался".

"Ооо. У моего Петьки будет самый красивый кавалер на балу".

"..." "Прям кавалер, думаешь?"

"Нет, блядь, они ночами над егэшными тестами ржут".

"Надо, что ли, тогда Игорьку презики подкинуть... Выпускной же".

"..." "Сука, Гром! Нахуя ты мне это сказал?!"

"Ну не мне ж одному жить с этим осознанием".

"Надо было тебя пристрелить тогда..."

"Не пыли! Родственничек будущий, хех".