Любить наотмашь

Петина жизнь порой напоминала день сурка. Похмельное утро, дорога на работу, полная пробок, поехавшее начальство, крысы-коллеги, нервотрепка в переписке с батей, клуб, а потом повторить всю цепочку. И так день за днем, неделя за неделей. Иногда последовательность менялась: отец мог с самого утра начать выносить мозг, а начальство - вечером написывать с требованием отчетов. Как оказалось, чтобы выбраться из этого серого болота, достаточно было въебаться головой в металлическую лестницу и полежать чутка в канализации. То ли мозги от удара на место встали, то ли последние отморозились, но улепетывал Хазин в Питер с заявлением о переводе в зубах и заблокировав в листе контактов девяносто процентов номеров. Хотелось что-то поменять, как-то выделить самого себя из окружающего монохрома хотя бы небольшим ярким пятнышком, чтобы больше ни один смартфон не смог заменить его самого. Как сделать это, Петя не понимал. Игорь Гром, бесстрашный местный маньякоборец, свалился на голову Хазину оглушающим фейерверком. Спустя пять лет Петя с охуеванием вспоминает, как начинали закручиваться их отношения. С виду мрачный, немногословный, Игорь сходу славливается с показной язвительностью московского майора, на два голоса с ним костеря начальство и преступников. Водит ужинать шавермой, ржет во весь голос над черным юмором Пети и сам не боится подъебывать его на тему прошлого. "А зачем нам служебная собака? Петя прекрасно кокс унюхает!" "Преступник залег на дно? Мы щас Петю в люк кинем, мигом выловит". "Че, Петь, завидуешь Коврину? Всего на пятак сел, зато батю пришил". И Хазин хохочет над каждой фразой. Ему это, видимо, было необходимо: перестать демонизировать свое прошлое и самого себя, наконец почувствовать себя свободнее в своем реальном - плохом - образе. Принять себя так, как принимает Гром. Эта странная дружба изначально была какой-то спасительной, что ли. Гром с монументальным спокойствием памятника какому-нибудь правителю принимал все, что случалось между ними. Отбрить язвившего над Хазиным Цветкова? Конечно. Начать кидаться старыми делами в архиве? Само собой. Столкнуться лбами над кофемашиной, вырубить ублюдка с ножом, полезшего к Пете, притащить Хазину пакет любимых конфет, заполнить за него отчет, засосать в его же машине? Если все это происходит, значит так оно и надо. Хазин даже завидовал немного такому философскому подходу. Особенно, когда впервые оторвавшись от его губ, Гром буквально на секунду перевел взгляд в окно, тут же хмыкая и растягивая губы в улыбке: - Может, тогда не за шавермой, а ко мне и какую-нибудь из твоих доставок закажем? Петя тогда, еще не отошедший от неожиданного поцелуя, который по ощущениям случился сам собой, после этой фразы окончательно выпал в осадок. Он зарылся пальцами в отросшую шевелюру, второй рукой пытаясь достать из кармана пачку сигарет, и нервно хихикнул: - А обсудить это ты не хочешь? - Э-э, - Игорь недоуменно посмотрел на него, - тебе не понравилось? Запульнув так и не раскрытую пачку на приборную панель, Хазин нервно дернул бровью, не понимая, почему Гром такой спокойный. - Понравилось, дядь.. - Ну и заебись, - Игорь расслабленно пожал плечами, откидываясь на спинку сидения и с улыбкой сжимая хазинское бедро, - Мне тоже. Поехали домой, там удобнее целоваться будет. То ли Гром распространял какие-то флюиды спокойствия, то ли ебанцой через слюну поделился, но Петя как-то сдулся, решая, что обещанные поцелуи выглядят привлекательнее загонов и выяснения отношений, и завел "Ауди", вбивая в навигаторе забитую точку "Олимп" - высоко, красиво, хозяин явное отношение имеет к грому. Дома действительно целоваться было удобнее: на собранном диване, с бурчащим какой-то бред телевизором и горячей пиццей на столе. Дрочить друг другу там же оказалось вообще заебись, только вот пицца уже остыла. Наутро Гром, попивая кофе все на том же диване, на голубом глазу спросил, будет ли Хазин с ним встречаться. Еще через неделю - всучил новые домашние тапки и запасной комплект ключей. А через пару месяцев слаженным дуэтом - майор ебанутый и майор охуевший - они вместе таскали пожитки Пети на седьмой этаж. Пять лет. Пять лет Игорь изображает ледокол, сносящий айсберги любых загонов, а Петя мутузит его подушками: "Ты можешь, блять, говорить, а не молча решать проблемы?! Говорить, дядь!" Пять лет день сурка не возвращается к Хазину. А потом его тошнит. На самом деле, они давно разговаривали об этом. В голове у Игоря все просто: есть один человек, есть другой человек, они любят друг друга, живут вместе, значит они семья. Если семья, то дети - желательная часть. На первых таких разговорах, Петя, шипя змеюкой, отбрыкивался припечатывая и плохой наследственностью, и обеими майорскими бестолковками нелечеными, и опасной работой. Игорь непонимающе рассматривал покрасневшие скулы своего мужика и смущенный взгляд, а потом просто тащил домой книжки по психологии и педагогике или приводил в гости теть Лену с ее извечным успокаивающим тоном и миллионом историй про маленького Игорька. Не человек, а комбайн стальной в поле из хазинских мыслей. Петя со скрипом читает все, что притаскивает Гром, сам шарится в интернете и даже соглашается сгонять с Игорем в "Радугу" в день рождения Лешки Макарова с новеньким телефоном в подарочной упаковке. Хазин соглашается. И никак он не может предполагать, насколько сильно его будет колбасить. Сгибаясь над унитазом ранним утром, Петя проклинает себя, Грома, свою поспешность и невозможность отмотать время назад. Он всегда знал, что из него будет самый хуевый отец. Еще хуже, чем его собственный. Если тот кукольником управлял всей жизнью своего ребенка, пинками и оскорблениями, пихая в нужную ему сторону, то Петя вполне может добавить в этот воспитательный набор похуизм и устраивать своему ребенку эмоциональные качели. Почему-то с Игорем это знание забылось, но вот над пенящейся желчью, стекающей по стенкам унитаза, мозг вновь все вспомнил. А еще Петя - бывший нарик, и вот уж это совсем хуевый пример для ребенка. Эта мысль пульсировала в голове всю дорогу на работу, перемежаясь с отчаянной: "Отменить бы. Отменить бы". Но при взгляде на счастливо улыбающегося Игоря, выруливающего из дверей управления после дежурства, вся решимость упросить отказаться от этой идеи у Хазина испарилась. - Ну, ты как? - Гром аккуратно чмокнул Петю в висок и спрятал вытащенную заранее сигарету, аллея ушами, - Тяжело совсем резко бросить... Хазин даже бровью не повел на смущение Игоря, задумчиво кивая и пожевывая свою губу. Ему, как ни странно, вообще не сложно было отказаться от сигарет. У него ведь есть привычка пострашнее - много думать о плохом. По чему майор действительно скучал, так это обилие алкоголя. Особенно сейчас, когда внутренняя часть щеки уже начинала кровоточить, а сердце бухало где-то в горле. - А, - Петя встрепенулся, выныривая из ступора, - все ок, дядь. От нервов и вранья замутило опять, а на голову точно опустился обод, стягивающий всю черепушку. Хазин поморщился. - Оно и видно, - Гром хмыкнул и за рукав потащил своего мужика к машине. Петя не сопротивлялся, хотя время уже поджимало, а рабочий день грозился вот-вот начаться. Но Прокопенко в курсе, Прокопенко поймет. Усевшись в авто, Хазин глубоко выдохнул, переводя взгляд на внимательно рассматривавшего его Игоря. Тот дернул бровями и привычно опустил ладонь на чужое бедро. - Я, конечно, могу, как всегда просто сделать, но ты ж меня потом полотенцем отпиздишь, кис. Рассказывай. Опять вздохнув, Петя аккуратно примостил лоб на сложенных на руле руках и помотал головой. - Пе-еть... - Да бля, - Хазин рыкнул, отворачиваясь, но потом резко выпрямился, тут же выпаливая с закрытыми глазами, - Мы будем хуевыми родителями. Я - точно. Горячая ладонь сжала ногу и начала легонько поглаживать. - Петь. Ты будешь хорошим отцом, как минимум потому, что у тебя был пример плохого. Всего-то делаешь наоборот... Не оценивший шутку Хазин зашипел, передернув плечами и стукнувшись затылком о спинку. В голове тут же стрельнуло болью. - Дядь, я могу тысячу раз знать, как не надо делать, но поступить по-мудацки, тупо потому что пример моего бати вот тут, - он тыкнул напряженным пальцем в собственный висок, потом еще и еще раз, едва не рыча и морщась от болезненной пульсации. Сейчас бы забраться в одеяло и уснуть, чтобы все само собой решилось, а не сидеть и в которой раз обмусоливать принятое уже решение. Игорь вздохнул. Он завошкался на своем месте, убрав ладонь с хазинского бедра и улавливая разочарованный выдох. Достав из внутреннего кармана какую-то бумажку, он повертел ее в руках и протянул Пете. - Ты опять начнешь возмущаться, что я сам все сделал, но Юлька психолога нашла по моей просьбе. Сходим? Стало немного душно. Петя сжал вернувшуюся на бедро руку своей ладонью и хмыкнул. Этот человек не может дать ему позагоняться? В детском магазине Хазина накрыло опять. Он стоял между двух наборов постельного белья - с Человеком-Пауком и Гарри Поттером - и в ужасе пытался начать дышать ровнее. Что может понравиться мелкому? Почему-то мысль, что он сейчас купит что-то и навяжет свое решение, привела к очередному приступу тахикардии и желанию проблеваться. - Петь, ты чего? - Гром подошел неслышно, аккуратно опустив руку на плечо и сжав его. - Н-не знаю... Немой вопрос, повисший в воздухе, заставил Петю глубоко вздохнуть и пояснить: - Не знаю, что выбрать. Не хочу навязывать. Игорь, глядя в чужие глаза, улыбнулся и закинул оба комплекта в и без того полную тележку. Он ткнулся носом в острую скулу Хазина, чмокая ее следом: - Значит, предоставим выбор мелкому, - подмигнув, он развернулся и потопал к полкам с игрушками, насвистывая какой-то блатняк. Хазин лишь завороженно смотрел вслед, ощущая, как внутренние тиски потихоньку разжимаются. В день Х, сидя в машине, Петя привычно мучил зубами несчастную щеку и пытался уложить в голове, что он нервничает не от все приближающейся ответственности или страха накосячить. Его трясет от новизны новой жизни, которая вот-вот обрушится на него. С горящими глазами Гром запрыгивает на пассажирское, складывает на заднее сиденье небольшую коробку с ярким бантом и улыбается Пете. - Ну? - он кивает Пете и, кажется, вот-вот запрыгает на месте от предвкушения, - есть позывы хлопнуться в обморок или убежать с криками? Хазин театрально задумался и засмеялся, мотая головой: - Знаешь, дядь, как ни странно, нет, - просиявший еще сильнее Гром перегнулся через ручник впечатываясь губами в хазинские и сразу скользя языком в чужой рот. Петя, запустив руки в жесткие волосы, чувствовал, как сквозь поцелуй собственная физиономия растягивается в улыбке. - Поехали? - Игорь, уткнувшись лбом в хазинский, кивнул и потянулся к навигатору, вбивая: "Радуга". Лешка их заждался. А его заждалась новая семья.