Только его глаза

      Белые пушинки медленно спускаются на землю, обновляя снежное покрывало земли. Ледяные кристаллики переливаются всеми цветами радуги в белом свете фонарей, что невозможно не взглянуть хоть краем глаза на это импровизированное световое шоу. Его созерцание прерывает лишь скрип под ногами да шум ветвей, скрипящих под напором ветра и тяжестью снеговой шапки, так и норовившей ухнуть вниз и «обрадовать» случайного прохожего снежным ливнем…       За всеми своими размышлениями об открывающемся пейзаже и его сравнении с пейзажами Сноудина высокий скелетоподобный монстр не замечает, как к нему всё ближе становится участь этого самого «случайного прохожего».       Оборачиваясь на пробежавшую по стволу дерева серую белочку, он не увидит хитро сощурившийся взгляд своего спутника. Пока зрачки бегают по следам на белоснежной тропинке, мысленно выстраивая маршрут их обладателя, от его взгляда ускользает лукавая улыбка. Стоит только поднять голову, чтобы взглянуть на самую верхушку величественно возвышающейся сосны впереди, сбоку циановым загорается магия, а буквально через пару секунд череп атакует небольшой снежный дождик. От самой «жертвы» не идет ни звука, а вот «атакующий» выдает себя с потрохами подрагивающими от смеха плечами.       «Хорошо смеется тот, кто смеется последним, Санс», — всплывает человеческая поговорка в сознании высокого скелета. В его черепушке уже рождается план «гениальной» мести, однако на лице не дрожит ни единый «мускул» — не стоит раскрывать свои карты раньше времени. Пусть он потом и получит «ответку», но не взглянуть на ошалевшее выражение лица спутника… Ну нет, даже помыслить страшно!       Бывший Королевский ученый стряхивает снежинки с черепушки, а после оборачивается на шутника с наигранно строгим взглядом.       — Весело тебе, да, Санс? — в ответ на его ухмылку «Санс» строит удивленное лицо:       — ах, какого ты высокого обо мне мнения, дингс, — наружу вырывается короткий смех от собственной шутки, а сам «Дингс» закатывает зрачки в попытке удержать рвущийся смешок, однако улыбка всё-таки выдаёт его, а низкорослый скелет победно хмыкает.       Секунда — и в череп комика прилетает снежок, сметая ухмылку с его лица и освобождая нецензурное ругательство из уст Санса. Высокий монстр, не ожидая такой бурной реакции, не выдерживает и заливается смехом в сопровождении нескончаемого потока ворчания и брани.       — смешно тебе, да, дингс? — передразнивает партнера комик, освобождая складки капюшона от спрятавшихся там снежинок. По окончании процесса Санс направляет насмешливый взгляд на спутника и выдает фразу:       — вроде взрослый монстр, четвертый десяток пошел, а ведешь себя, как пятилетний, — после чего на переносицу прилетает слабый щелчок и ответная усмешка:       — Кто бы говорил, Санс. Кто-то сам недавно спустил мне на голову комок снега. Напомнить, кто?       — тот, кто тебя сейчас отправит в сугроб! — вслед за этим кличем душу бывшего Королевского ученого оплетает дымка синей магии, а сам он отправляется в большой снежный бархан.       Но доктор Гастер — не доктор Гастер, если не прихватит с собой своего бывшего коллегу в полет. Его рука цепляется за рукав куртки Санса в последнюю секунду, и они оба поднимают в воздух несколько миллионов снежинок своим приземлением.       Им требуется около полуминуты, чтобы очухаться и вытрясти комки снега, попавшие в глазницы и рот.       — ух, как же неудачно мы приснежились, — подводит небольшой итог их полета низкий скелет, вытряхнув последний снежный кристаллик из глазницы.       — А благодаря кому? — левая «бровь» Дингса приподнимается в риторическом вопросе, а палец утыкается в грудную клетку Санса, скрытую тканью куртки.       — тебе, — правый уголок рта комика уползает вбок из-за ухмылки, а в зрачках пляшут черти. Рот Гастера ошеломленно-возмущенно приоткрывается, но после и в его взгляде можно увидеть шаловливые искорки. Зря ты это сказал, Санс.       Зрачок старшего загорается фиолетовым светом…              — дингс, я только прочистил глазницы! — раздается вопль через доли секунды. Пальцы младшего то и дело скользят по костям лицевого черепа в попытке убрать прилипший к ним снег, а шалун в душе Гастера ликует.       Ликует до тех пор, пока его глазницам не предстает очаровательная картина. Танцующие в вальсе снежинки, недавно поднятые их приземлением в воздух. Фонарь, в чьем свете вальсирующие снежинки превращаются в разноцветные кристаллики. И в центре этого всего — Санс со строгим выражением лица. С пальцами, в чьей хватке находится воротник его пальто. С часто вздымающейся из-за переполняющих эмоций грудной клеткой. С глазницами, обещающими очень скорую месть. С улыбкой, выдающей наигранность его строгости.       Его назовут странным за эти мысли. Плевать.       За этот взгляд Гастер готов падать в сугроб хоть сотни, хоть тысячи раз. Он сам прыгнет в него. Ему надо лишь знать, что потом он увидит ту самую улыбку, которой может улыбаться один лишь Санс.       Никто так не улыбается.       Звучит глупо. Ненаучно. По-детски.       Пускай.       Но Гастер знает наверняка.       Только у него так ярко сияют зрачки.       Только он может так широко улыбаться.       Только у него брань звучит так очаровательно и смешно.       Только он шутит так, что тебе и смешно, и неловко одновременно.       Только Санса хочет его душа.