Прости

Глава 30. Саша сидит всë в том же коридоре. В голове эхом расходятся слова врача. Ильяс, непоколебимый и строгий, сидит рядом и крепко обнимает за плечи, чтоб хоть как-то поддержать. Плисакин чувствует крепкую хватку чужих рук, пустоту внутри и горячие слезы на щеках. Он плачет. Плачет, потому что человек за двумя дверями самый родной для него. Плачет, потому что помочь ему не сможет. Плачет, потому что устал терять родных. Он эту тварь, которая притронулась к жизни Ромы, голыми руками на части рвать будет. Никакого закона, расследований и судов, только долгая и мучительная смерть. За каждую крупицу боли брата ответит тройной порцией своей. Ева громко рыдает прямо у входа в подъезд. Садится на лавочку, которую немного усыпало первым снегом и закрывает лицо руками, чтоб приглушить собственный плач. Чтоб самой себя не слышать. Для нее страшно вот так рассыпаться. Когда она плакала последний раз? Не помнит уже. На чужих глазах вообще не показывалась такой с момента выпускного. И хорошо, что сейчас успела уехать до этих ужасных новостей. Лучше здесь, на холодной лавочке, но не при ком-то. Потому что жалость для нее самое страшное. Вдруг обмякнет и станет прежней. Вдруг весь запал ненависти внутри потухнет. — Кома. Одно слово, которое разбило, как минимум, три сердца. — Малая, чë за херня происходит? — Лелюк точно только из душа вышел, в себя приходил после пьянки. — Рома в коме. — Клименко глотает очередной ком в горле и проходит в квартиру. — Тормоза подрезали. — Кто? — Пока не знаем. Но догадываюсь. — В какой он больнице? — К нему еще не пускают. Саша позвонит. — Ты сказала, что знаешь, кто виноват. — Дима садится за стол напротив подруги и внимательно смотрит. — Да. А ты сам не догадываешься? За пару секунд молчания на лице Димы пролетает множество эмоций. Непонимание, удивление, страх, снова непонимание. Ева тихим смешком прерывает спор друга внутри себя и закуривает крепкие мальборо, которые успела утащить у Саши. — Я виделась с отцом несколько раз. — Девушка заправляет прядь рыжих волос за ухо и грустно усмехается. — Пока его не убили второй раз. Рома туда и поехал, хотел тихо убрать труп, чтоб не начиналось повторное расследование. Не суть. Папашка успел мне рассказать кое-что. Сейчас я тщательно выбираю свои дальнейшие действия. Я знаю кто новый Рипман и знаю его шестерку, которая за нами следит. — И… — Лелюк берет из пачки сигарету и нервно закуривает. — Кто? — О Рипмане попозже. А вот следит за нами и крысит всë… Саша. — Что?! — Я планировала просто наказать его, но после аварии Ромы подумала, что он легко не отделается. Мы с тобой устроим для него настоящий ад на земле. Он предал свою семью, свою дружбу, любовь может даже. Ублюдок. — Как ты поняла, что это Саша? — Да просто. Он знал о каждом нашем шаге, всегда в курсе событий. Да еще и знал, что папаша жив, но молчал. Он имеет полный доступ к машине Ромы и наше доверие. В больнице он странно озирался на следователя и отрицал версии с тормозами, пытался настоять, что это случайность и у Ромы нет врагов. Странно, да? — Д-да… Как-то всë неожиданно просто. Если это он, то я его… — Нет! Оставь это мне. Я чуть позже скажу тебе, что нужно делать. Дим, пожалуйста, пусть это между нами останется. Никто знать об этом не должен. Потерпи немного. Мы им всем отомстим. Я могу доверять только тебе, так что, пожалуйста, не бросай меня одну. — Никогда, маленькая. Лелюк крепко обнимает девчонку и прикрывает глаза. В такие моменты она кажется ему всë еще той маленькой девчонкой с рыжей челкой и черным рюкзаком. Маленькая влюбленная школьница уже давно умерла в ней, но руки всë еще тепло обнимают за спину. Ильяс приезжает домой сразу после того, как отвез Сашу. Тимур еле выходит из душевой и спускается вниз по лестнице. Старший делает глоток воды прямо с графина, пока младший болезненно стонет и держится за голову. Ильяс за брата рад, на самом деле. Он видел его влюбленность с первого дня. С тех пор ничего не изменилось, он смотрит на девчонку так же. Только теперь они не школьники, а женатая пара. И Ильяс гордится Тимуром, который достигает того, что хочет. Он упертый и уверенный в себе, что отличает его от брата. Пусть и кажется, что Ильяс морально сильнее, смелее, но он уступил. Он мог попытаться поговорить с Евой о чувствах, но не стал, потому что у брата отобрать любовь он не может. С рождения Тимура отдавал ему всë, сейчас то же самое делает и будет всегда так делать. Потому что он его младший брат, единственный родной человек. Пусть душу попросит — старший отдаст добровольно. Ради брата он и жизнь отдаст без раздумий. Ева заходит в столовую и садится во главу стола, оказываясь по центру от братьев. Оба смотрят на нее с сожалением, что моментально выводит из себя. Хочется почему-то к Ильясу прижаться, как подбитый котенок, да рыдать в рубашку всю ночь. Но все эти мысли Клименко быстро отталкивает, потому что слева сидит законный муж, который просто тихо берет за руку, зная, что жалости девчонка не потерпит. — Как только врачи разрешат транспортировку, его переведут в другую клинику с лучшими врачами. — Ильяс смотрит на Еву и замечает, как та сжимает руку Тимура. — Я поеду в офис, там новый поставщик, нужно подписать договор. Отдохните оба спокойно. Саша сидит в комнате сына и смотрит в стену уже второй час. Аня его не трогает, потому что понимает, что сейчас ему нужно побыть одному и в полном спокойствии. А Плисакин смотрит на сына, которого собирались крестить на Рождество. Рома так хотел стать крестным, но, скорее всего, оправиться после комы не успеет. Да и какова вероятность, что он вообще выйдет из нее за этот чертов месяц? Никакой, но Саша верит и надеется, что они с братом еще не один год пройдут плечом к плечу. Они Ксюшу воспитывали, как сестренку, вместе. Еву, как дочь, вместе. Сашку они тоже вместе воспитают. Саша верит. Плисакин закрывает дверь в комнату и достает с высокого шкафа потрепанную записную книжку с твердым переплетом. Каждый раз, когда внутри разрывает, он берет ручку и пишет. Пишет о том, что чувствует и это помогает отпустить боль хоть немного. Он уже не помнит сколько лет этому дневнику, но знает, что он хранит всю его боль. Листая исписанные страницы, парень натыкается на запись двухлетней давности и невольно улыбается. Он писал здесь о том, что Еве стало легче и она поборола зависимость, но уже на следующей странице запись о том, что она сбежала. Да, им тогда было чертовски тяжело. Если сердцем он чувствовал боль девчонки, то разумом хотел ее запереть в подвале, чтоб только она навсегда забыла о веществах. Взгляд останавливается на записи того дня, когда Ева рассказала о чувствах. Почерк кривой, писал Саша в нетрезвом виде, потому что хотел залечить душу алкоголем. Он еще тогда знал, что не получится у них быть вместе, поэтому и глушил себя. Только сейчас понимает, что могло быть по-другому. Не его бы пьяный разум и Аня, которая оказалась рядом не вовремя, было бы сейчас всë не так. Ни Тимура, который волком смотрит, ни ненависти в родных серо-зеленых. Больно до сих пор и Саша пишет об этом уже на новом листе. Ева знает, как проверить свои догадки, но боится. Боится, что всë подтвердится. Боится, что окажется права. Об этом думать страшно, а узнать наверняка вообще невообразимо больно. Две круглых таблетки падают в бутылку минералки и хорошо растворяются. Девушка ссотрит на пакетик, где еще около семи таблеток. Она хорошо знает их пресный вкус и сильный эффект. Знает, что если права, то будет снова больно. Знает, что может снова пережить то, что так долго старалась забыть. Знает, но не проверить не может. И всей душой хочет ошибаться. — Спасибо. — Тимур лениво улыбается и пьет минералку, которая так спасает в похмельное утро. — Как ты? — Надеюсь на лучшее. — Клименко садится на край кровати и прикрывает глаза. — Выдохни и дай волю эмоциям. Легче станет. — Всë в порядке, правда. Я уже за ночь все эмоции человечества испытала. Ты сам поспи ещё, завтра много работы. — Иди ко мне. Ева идет. Утыкается лицом в грудь парня и вдыхает привычный запах. Может быть она и совершает ошибку, но ждать больше смысла нет. Если сейчас узнает правду, то спасет семью, которая по словам отца, висит на волоске, пока Рипман на свободе. Ей остается дождаться тех бумаг, которые должен передать доверенный человек старшего Клименко, чтоб уничтожить нового Рипмана и его дело. Она сделает это, потому что хочет. Сделает, потому что должна покончить с этим. — Ева, открой окно, жарко ужасно. — Тимур садится на кровати и скидывает с себя одеяло. — Ева? — Что случилось? — Клименко рукой хватает парня за шею и притягивает к себе, утыкаясь губами в прохладный лоб. — Температуры нет. — Ощущения как при приеме. Будто «колёс» закинул. — Какие ещё…? Ты часто их закидывал? — Достаточно, чтоб понять, что со мной происходит. Б̶л̶я̶т̶ь̶, открой уже это е̶б̶а̶н̶о̶е̶ окно! — Тише, не кричи. — Ева послушно подходит к окну и открывает его. — Давай поспим еще немного? — Да. Только не укрывай меня. Свежий воздух заполняет собой комнату и Клименко сильнее кутается в одеяло, потому что холодно становится за пару минут. За спиной сопит Тимур и что-то бормочет во сне. Складывается ощущение, что он вовсе не спит, а бредит. Видимо таблетки запоздало действуют, потому что прошло уже почти два часа. Это говорит только о том, что парень употреблял длительное время и организм привык к такому воздействию. Клименко просыпается через полчаса от того, что ее резко прижимают к себе. Она чувствует руки парня на своём бедре и на талии. Он жадно сжимает светлую кожу, пока носом ведет по шее. Ева застывает от страха. Слышит на ухо тихий выдох похожий на животный рык, а следом чувствует укус за ухом. Каждое движение парня ударяет по воспоминаниям и девушка уже трясется в чужих-родных руках. Это странно и страшно. — Тимур, хватит! — Ева быстро отталкивает парня от себя и падает на пол, отползая к стене. — Проспись и мы продолжим. — В чëм проблема? — Гаязов смотрит черными глазами и подбирается к краю кровати. — Ты не в себе. Пожалуйста, поговорим потом об этом. — Я полностью в себе. Иди в кровать. Ева, вернись ко мне. — Тимур, я не хочу. — Меня? — Гаязов спускается с кровати и усаживается напротив жены. — А кого хочешь? Плисакина? — Что ты говоришь? Хотела бы с ним быть, вышла бы за тебя? Спала бы с тобой? — Тогда проблем не вижу. — Тимур хватает жену за запястье и рывком поднимает на ноги. — Брачной ночи, кстати, у нас так и не было. — Будет разводная, если не прекратишь. Ева распахивает и без того большие глаза. У двери стоит Ильяс и со злостью смотрит на брата, который в ту же секунду отрывается от девушки. Она быстро встает с кровати и идет к выходу, но Ильяс не отпускает. В голове Клименко сразу же пролетает ворох страшных мыслей, но старший аккуратно берет ее руку в свою и прячет за собой. — Пока в себя не придешь — с комнаты ни шагу. — Ильяс выходит вместе с Евой и закрывает комнату младшего на ключ. — Эй, она моя жена вообще-то! — Кричит по ту сторону Тимур, но брат только ставит ключ поперек в замочной скважине. — Никто и не спорит. Позвонишь, как легче станет. Я внизу, слушать твои возмущения не собираюсь. Ева оказывается в теплых объятиях сразу же, как только дверь гостевой комнаты на первом этаже закрывается за ними. Девушка знает теперь точно, что эти руки самое безопасное место в мире. Она в ответ обнимает, что показать хоть часть своей благодарности. — Где он опять таблетки взял? — Вздыхает Ильяс и подталкивает девушку к кровати, так и не разорвав объятия. — Я не знаю. — Нагло врет Ева и сильнее хватает друга за шею, пока ногами перебирается на его колени. Пусть так странно выглядит их дружба, но им двоим легче быть вдвоем вот так. Это не любовь еще, не дружба уже. Это нечто невидимое, что тянет друг к другу. Одна хочет защиты, другой защищать. Вот так вдвоем, держась друг за друга как за спасательный круг. Но может они могли бы спасти друг друга? Только вот Ильяс против брата не пойдет, а Ева друга потерять не сможет. И оба молчат. Молчат и друг в друге греются. — Ты говорил, что против брата не пойдешь. — Клименко отрывается от шеи Гаязова и смотрит в карие глаза, которые блестят так красиво от мелких лампочек в комнате. — Уже не уверен. — Ильяс внимательно изучает лицо, что непозволительно близко находится и взгляд его останавливается на алых искусанных губах. — Ты только не отпускай меня, пожалуйста. Я только перед тобой могу быть такой. Такой — слабой? Нет, такой — настоящей. Ильяс клянется всем богам мира, что держался до конца. Он себя душил, давал пощечины, отталкивал девчонку с хитрыми глазами. Он пробовал всë. Всë, что так и не помогло сердцу стать каменным вновь. И, желание поцеловать наконец-то эти губы, стало невыносимым в тот момент, когда взгляд девушки точно скользнул так же на него. Цепи сорваны. Ильяс опускает одну руку на поясницу подруги, а второй хватает шею, зарываясь в рыжие волосы кончиками пальцев. Ждет пару секунд, чтоб его оттолкнули, но этого не происходит. Последняя цепь соскальзывает с его запястья. Он наконец-то чувствует мягкость губ и неловкое касание пальчиков на своей спине. Ева отвечает на поцелуй сразу же, значит тоже была готова и совсем не против. Она полностью расслабляется в сильных руках, потому что доверяет ему и тело, и душу, и губы свои, которые так аккуратно еще никто не целовал. И пусть всë это неправильно. Пусть над головой комната, где брат Ильяса и муж Евы мучает себя ледяным душем, чтоб его наконец-то отпустило от действия н̶а̶р̶к̶о̶т̶и̶к̶а̶. Пусть мир вокруг рушится. Пусть ад на землю поднимется, но только бы это теплое чувство в груди разливалось. Только бы не отпустить друг друга и не потерять. — Стоп. — Ильяс утыкается лбом в лоб девушки и жмурит глаза. — Нельзя же. — Знаю. — Клименко руки кладет на щеки парня и к себе поднимает его лицо. — Но я не могу… Не хочу уходить. — Это ошибка. Тимур… — А говорил, что не уверен. — Девушка отпускает пврня и встает на пол, поправляя футболку. — Ты никогда не пойдешь против брата, даже если он самым ужасным человеком будет. Дверь гостевой громко хлопает. Ильяс сжимает кулаки и хочет ударить самого себя, да так, чтоб забыть собственное имя. Только бы эти две минуты с теплыми руками на шее не забывать никогда. А он и не сможет забыть.